не
ускользнуло от внимания маркиза.
   - Ну, тогда мне бы хотелось... - Торопливо молвила девушка, - мне  бы
хотелось.., быть рядом с вами.
   - Тогда решено! -  сказал  Хэвингэм.  -  Увы,  я  немного  задержусь,
вернусь к  обеду  в  половине  восьмого,  так  что  у  вас  будет  время
отдохнуть.
   - Спасибо вам. Большое спасибо! - выдохнула Торилья.
   Они въехали во двор "Георгия и Дракона", и, заметив спешившего к  ним
лендлорда, маркиз приготовился объяснить ему причину появления Торильи.
   - Дилижанс опрокинулся в пяти милях отсюда, - сказал он. - И я привез
с собой одну из пассажирок,  мисс  Клиффорд.  Прошу  вас,  позаботьтесь,
чтобы ей была предоставлена уютная комната.
   -  Как  прикажете,  сэр,  -  ответил  хозяин  гостиницы,  почтительно
кланяясь поочередно маркизу и Торилье.
   Ее тут же проводили наверх, в комнату,  куда  более  комфортабельную,
чем обычно предоставлялись пассажирам дилижанса.
   "Он очень  добр",  -  подумала  Торилья  и,  следуя  совету  маркиза,
разделась и пета в постель. Она так устала после ужасной ночи, что сразу
же уснула и пробудилась лишь в тот миг, когда служанка принесла  жбан  с
горячей водой.
   Торилья поспешно встала, умылась и надела свежее платье  из  дешевого
бледно-голубого муслина.
   Скроенное руками  Эбби,  оно  нисколько  не  напоминало  вечернее,  в
котором, как ей казалось, рассчитывал увидеть свою гостью сэр Александр.
   Эбби оторочила горловину и рукава волнистым рюшем из  белого  тонкого
муслина, украсив его узкими синими ленточками.
   Это платье Торилья выбрала для путешествия,  так  как  оно  было  уже
ношеное, а лучшие решила приберечь до Фернлей-Холла.
   Теперь она корила себя, что не взяла платье матери, но потом  решила,
что это не более чем глупость.
   Сэр Александр  -  человек  великодушный  и  пригласил  ее  отобедать,
движимый  добрыми  чувствами,  понимая,  сколько  ей  пришлось  пережить
минувшей ночью.
   И он не станет обращать  внимание  на  одежду,  если  собеседница  не
покажется ему - от чего и предостерегала Эбби - скучной и недалекой.
   Нужно только не ошибиться в выборе тем для разговора, предпочитая те,
что могут заинтересовать его.
   И Торилья уже знала, о чем она будет беседовать с маркизом, вернее  -
о ком.
   Лошади - вот самая благодарная тема.
   Расчесав волосы до блеска, девушка спустилась по лестнице, у подножия
которой ее уже встречал хозяин гостиницы.
   - Насколько мне известно, вы обедаете с сэром Александром Эбди,  мэм,
- сказал он.
   Не дожидаясь ответа, лендлорд направился вперед и распахнул перед ней
дверь в дальнем конце коридора.
   Торилья, робея, вошла в комнату. Она оказалась не слишком просторной,
но очень уютной - дубовые балки потолка и древние панели  стен  излучали
домашнее тепло.
   В камине потрескивали поленья.
   Круглый стол, покрытый ослепительно белой скатертью,  был  накрыт  на
двоих: из ведерка со льдом выглядывали бутылки вина.
   Торилья, конечно, не  сомневалась,  что  пригласивший  ее  джентльмен
будет  выглядеть  эффектно,  поскольку  добротное  фетровое  пальто  для
верховой езды,  мудреные  складки  галстука,  шляпа  с  высоким  верхом,
живописно сидевшая на темных  волосах,  и  без  того  произвели  на  нее
невыразимое впечатление.
   Однако она совершенно не представляла, что  мужчина  может  выглядеть
столь великолепно: какой-то миг она, не скрывая восхищения,  взирала  на
маркиза в потрясающем вечернем костюме.
   Очнувшись, она вспомнила о приличии  и  сделала  реверанс,  а  маркиз
поклонился и указал на кресло возле камина.
   - Садитесь, мисс Клиффорд. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?
   - Я уснула, - призналась Торилья.
   - Значит, вы голодны не менее чем я.
   Можно предложить вам бокал мадеры?
   - Я не пила.., ничего подобного уже... два года.
   Дома, в Хертфордшире, ей иногда позволяли сделать  несколько  глотков
мадеры из бокала матери.
   - Тогда я налью вам совсем немного, - улыбнулся маркиз.
   Он подал ей  бокал,  и,  пригубив  густое  вино,  Торилья  как  будто
вернулась в те счастливые золотые времена, когда о скаредности и  вечной
экономии Барроуфилда не было и речи.
   Тогда отец и мать  пили  за  обедом  вино,  тогда  к  столу  подавали
упитанных цыплят, хорошо прожаренных голубей и большие ломти говядины.
   И тут девушка обратилась к совету Эбби: незачем вспоминать о том, что
осталось позади.
   Но когда лендлорд в  окружении  двух  служанок  внес  блюда,  обильно
наполненные роскошной пищей, она невольно подумала  о  детях  с  впалыми
щеками и голодными глазами.
   Она приложила немало усилий, чтобы отогнать эти мысли  и  насладиться
каждым предложенным блюдом, не пытаясь, конечно, угнаться за маркизом.
   - Расскажите мне о себе, - сказал он, приступив к отменному  палтусу,
оказавшемуся, как и уверял его хозяин гостиницы,  столь  свежим,  словно
его только что извлекли из моря.
   - Давайте лучше поговорим о ваших скаковых лошадях, сэр, - предложила
Торилья. - Вы будете участвовать в этом году в классических состязаниях?
   Эксперимент оказался удачным.
   Маркиз завел разговор о своем намерении выиграть  кубок  Эскота  и  о
владельцах конюшен, которые способны  помешать  ему  в  достижении  этой
цели.
   Потом  он  переключился  на  арабских  чистокровных  коней,   недавно
доставленных из Сирии, и венгерских лошадей, восхитивших его мать.
   Временами голос его казался каким-то безучастным, маркиз цедил слова,
глядя из-под опущенных век, но Торилью нельзя было провести. Она  пришла
к убеждению, что лошади слишком много значат для этого человека.
   - Должно быть, вы прекрасно ездите верхом, - заметил он вдруг,  желая
переключить разговор на другую животрепещущую тему - о Торилье.
   - Я не ездила два года, - ответила она.  -  А  вы  не  могли  бы  мне
сказать, какую лошадь выставите  на  Сент-Педже  , что-, бы в сентябре я смогла  отыскать  ее  кличку  в
газете.
   У маркиза  хватило  наблюдательности,  чтобы  понять,  чем  были  для
девушки те два года, которые она помянула. Ей казалось,  это  она  ловко
уклонилась  от  расспросов  о  себе.   Однако   это   Хэвингэм   проявил
деликатность, осознав, что его гостья  не  хочет  разговаривать  на  эту
тему.
   Не желая быть назойливым, он ограничился наблюдением за сменой чувств
и настроений, отражавшихся в этих больших прекрасных глазах.
   Трапеза приближалась к концу, и, откинувшись в  кресле  с  бокалом  в
руках, маркиз пришел к мысли, что, пожалуй, впервые в  жизни,  обедая  с
дамой, он говорил только о себе.
   Особы,  с  которыми  он  провел  так  много  праздных  часов,  всегда
стремились быть главным предметом разговора, - естественно,  в  связи  с
ним: их чувства и  эмоции,  а  иногда  и  амбиции  изливались  обильным,
бесконечным потоком.
   "Эту девушку окружает какая-то тайна", - подумал он.
   Когда они от стола вновь перебрались к камину  и  лендлорд  вышел  из
комнаты, оставив графин с  портвейном  возле  кресла  маркиза,  Хэвингэм
ощутил новый прилив любопытства.
   - Вы едете на юг к мужу или жениху?
   - Что вы, ничего подобного!
   - Бы возражаете слишком решительно.
   Но я не сомневаюсь, что есть немало мужчин, готовых  оценить  вас  по
достоинству.
   Торилья улыбнулась:
   - Пока у меня никого нет.
   Он приподнял брови:
   - Неужели там, откуда вы  едете,  совсем  нет  мужчин?  Или  все  они
слепы?
   Торилья покраснела. С  удивлением  отметив  появившийся  на  ее  лице
румянец, маркиз сказал глубоким голосом:
   - Вы же красавица, неужели вы не замечаете этого, когда смотритесь  в
зеркало?
   Торилья молчала, глядя в огонь. Однако маркиз отметил, как  сжимаются
и разжимаются ее пальцы, выдавая смущение. - - Где  вы  останавливаетесь
завтра вечером? - спросил он уже другим тоном.
   Торилья слегка задумалась.
   - Кажется, в "Белом Зайце" в Итон Соком.
   - Значит, я лишен возможности просить вас отобедать со мной еще  раз,
так как сворачиваю раньше.
   Хэвингэму  показалось,   что   в   глазах   гостьи   мелькнула   тень
разочарования, однако он не был в этом полностью уверен.
   - Теперь вам придется самой заботиться о себе, ведь я больше не смогу
прийти на помощь, - продолжал он. - Впрочем - так уж повелось  -  раз  я
дважды спасал вас, значит, придется мне сделать это и в третий раз.
   - Надеюсь, что нет! - выпалила Торилья в смятении, а  потом  добавила
поспешно:
   - Я не..,  не  о  том.  Я  просто  хочу  сказать,  что..,  несчастные
случаи.., и прочие приключения волнуют и очень.., пугают.
   - Разумеется, - согласился  маркиз.  -  Именно  поэтому  девушкам  не
следует путешествовать в одиночку.
   - У меня не было другого выхода,  -  вздохнула  она.  -  Меня  некому
проводить.
   - Некому? - удивился маркиз.
   Она качнула головой и, словно бы опасаясь, что  он  может  продолжить
расспросы, сказала:
   - Увы, сэр, завтра мне надо очень рано вставать. Сейчас уже поздно, я
должна идти спать.
   Торилья встала, поднялся и маркиз.
   Он высился над ней крепостной башней.
   Глядя  на  него  снизу  вверх,  Торилья  подумала:  "До  чего  же  он
импозантен и красив".
   Охваченная внезапным порывом застенчивости, она вдруг сказала:
   - Поскольку мы с вами  больше  не  увидимся,  сэр,  мне  хотелось  бы
поблагодарить вас от всего сердца за вашу..,  доброту.  Если  бы  вы  не
вмешались.., если бы вас не оказалось рядом прошлым.., вечером...
   Чуть поежившись, она отвернулась.
   - Но я все-таки оказался на месте, Торилья, - улыбнулся маркиз, -  и,
возможно, когда-нибудь мы еще встретимся.
   Хэвингэм  протянул  ей  руку,  девушка  вложила  в   нее   пальцы   и
почувствовала, как его ладонь охватила их.
   Она ощутила какое-то непонятное чувство.
   - Благодарю вас... - пролепетала она, - благодарю вас... Жаль, что  я
не могу выразить свои чувства более.., красноречиво.
   - Если вы хотите выразить свою благодарность, -  молвил  Хэвингэм,  -
для этого есть куда более легкий способ.
   Не понимая, что он имеет в  виду,  Торилья  удивленно  посмотрела  на
него.
   Выпустив руку девушки, Хэвингэм приподнял ее подбородок.
   Она не могла ни шевельнуться, ни  осознать,  что  с  ней  происходит,
когда его руки легли ей на плечи, а губы прикоснулись к ее губам.
   Торилье казалось, что она должна сопротивляться,  должна  бежать,  но
губы эти брали ее в плен, лишая ее способности двигаться.
   Она ощутила в своем теле нечто живое, поднимавшееся из груди прямо  к
горлу.
   Ощущение это было  настолько  чудесным  и  новым,  что  она  утратила
способность думать.
   Чувство это все  росло  и  заслонило  собою  все  прочее.  Все  самое
прекрасное, о чем она могла мечтать, казалось, сконцентрировалось в этом
чувстве.
   Маркиз прижимал ее к себе все крепче и не выпускал из объятий, а  она
и не пыталась вырваться из них.
   И вдруг чудо поцелуя превратилось в  восторг,  пронзивший  ее  острой
болью и радостью, нисходившей с самих Небес.
   Долго ли она пробыла в его объятиях, долог ли был поцелуй, Торилья не
помнила.
   Она знала только, что, исторгнутая из  телесной  оболочки,  пребывает
там, где нет ничего общего с миром, в котором она жила и дышала...
   Маркиз поднял глаза, и взгляды их встретились.
   Как бы светясь изнутри, Торилья смотрела на него,  едва  дыша  сквозь
приоткрывшиеся губы.
   А потом, что-то неразборчиво пробормотав, едва понимая,  что  делает,
повернулась и бросилась прочь из комнаты.
   Оказавшись за дверью, она побежала - а может, полетела,  -  вдоль  по
коридору, вверх по лестнице в свое убежище, в свою спальню.

Глава 3

   Торилья вышла из дилижанса в Хэтфилде. Дядина карета  уже  дожидалась
ее. Знакомый конюх в голубой ливрее с серебряными пуговицами  с  гербом;
улыбнувшись, приподнял над головой шляпу с кокардой.
   - Добрый день, мисс Торилья, рад видеть вас снова!
   - И я  рада,  Нед,  -  промолвила  Торилья.  -  Как  хорошо,  что  ты
встречаешь меня!
   - А ее светлость думала, мисс, что  вы  появитесь  только  завтра,  -
сказал Мед. - Ведь на дилижанс не стоит полагаться.
   Бросив презрительный взгляд на  неповоротливый  дилижанс,  он  забрал
саквояж Торильи, чтобы донести его до крытого ландо, запряженного  парой
добрых лошадей.
   Кучер - тоже прежний  -  поздоровался  с  ней  и  помог  подняться  в
коляску, где она  устроилась  поудобнее  на  мягком  сиденье,  пока  Мед
забирал ее чемодан.
   Все как в былые времена, подумала она, вокруг внимательные слуги, как
было в ее детстве.
   Она пожалела, что Эбби  нет  рядом:  служанка,  конечно,  оценила  бы
ретивость кондуктора дилижанса, с который тот передал Меду ее багаж.
   А потом они направились в сторону деревни Фернфорд,  расположенной  в
двух милях от Хэтфилда.
   Последующие дни своего путешествия Торилья не могла думать ни  о  чем
другом, кроме сэра Александра Эбди.
   Его поцелуй не давал ей уснуть, и она лежала в  темноте  с  открытыми
глазами, ощущая на своих губах прикосновение его губ и тяжесть  его  рук
на своих плечах.
   Она часто гадала, как это бывает, когда тебя целуют, и теперь поняла,
что никогда уже не будет той, прежней.
   Слушая сказки, которые рассказывала  ей  мать,  а  потом  -  по  мере
взросления - читая книги, она всегда ощущала, что там, за  привычными  и
знакомыми вещами, кроется нечто загадочное и таинственное.
   Ей казалось, что однажды к ней явится разгадка со всеми неотвратимыми
переживаниями.
   Лунный свет, пронзающий кружева ветвей, или игра солнечных бликов  на
спокойной воде пробуждали в ней странное, волнующее чувство.
   Иногда ее до умиления трогала бабочка, порхающая  над  раскрывающимся
бутоном, или музыка, угадываемая в трепете листьев.
   Торилье всегда казалось, будто нечто непостижимое приближается к ней,
но оно тем не менее оставалось неуловимым подобно болотному огоньку.
   И вдруг одно прикосновение губ маркиза приблизило ее к  решению  этой
загадки.
   Нечто похожее она испытывала во время молитвы  или  литургии,  когда,
рассеивая сумрак раннего утра, храм освещали лишь свечи на алтаре.
   Эти ощущения абсолютно не выражались  словами..  Казалось,  они  были
неотделимой частью ее самой.
   Теперь же, по  девичьей  своей  неосведомленности,  она  решила,  что
прошлым вечером стала в какой-то степени частью  того  мужчины,  который
поцеловал ее.
   Но шло время, она провела еще одну ночь в придорожной гостинице, и ей
уже начало казаться, что она придумала случившуюся с ней историю.
   Неужели человек, подобный сэру Александру Эбди, существует  на  самом
деле?
   Откуда вдруг взялся этот мужчина, столь видный и  красивый,  что  она
способна думать только о нем?
   "Я никогда его не увижу!"  -  думала  Торилья  в  отчаянии,  стараясь
уверить себя в том, что, быть может, это не так уж и плохо.
   Не в сипах забыть о случившемся, она оказалась лицом к лицу с фактом:
она позволила незнакомцу, случайному встречному поцеловать себя  и  даже
не оказала ему сопротивления.
   Она была покорна его рукам и не противилась им. Пусть  это  превзошло
всякие чудеса, однако Торилья нисколько  не  сомневалась,  что  подобное
поведение чрезвычайно потрясло бы ее мать. И  что  более  удивительно  -
сама она не могла найти разумных оправданий своему поведению.
   Она боялась даже  подумать  о  том,  что  сказала  бы  Эбби,  если  б
сопровождала ее.
   Впрочем, будь с ней тогда Эбби, сэр Джоселин не сумел бы ворваться  в
ее комнату и ей не понадобилась бы помощь.
   В общем, по дороге в Фернлей-Холл  Торилья  решила,  что  никогда  не
расскажет о своем приключении ни Эбби, ни Берил, ни кому бы то  ни  было
еще.
   Она владела тайной, которой не стыдилась, потому что тайна  сия  была
полна невероятного счастья, и ей не хотелось  омрачать  память  об  этом
событии ложными сожалениями.
   Никто все равно не поймет отклика ее души на  то,  что  внешне  могло
показаться пустяком.
   Кони свернули в одну из двух маленьких калиток, расположенных с обеих
сторон огромных железных ворот, над коими высился герб Фернлеев.
   Теперь Торилья ехала по аллее, где в детстве вместе с Берил играла  в
прятки меж дубов. И наконец она  увидела  высокий  особняк  из  красного
кирпича, построенный во времена королевы Анны.
   Он   был   действительно   великолепен,   многие   восторгались   его
архитектурным совершенством, но для Торильи это был просто дом.
   Она  едва  дождалась,  пока  слуги  откроют  двери  ландо  и  опустят
ступеньку, и сразу же выпрыгнула на землю.
   Берил, ожидавшая ее наверху лестницы, обняла Торилью, и кузины горячо
расцеловались.
   - Дорогая, дорогая Торилья, - воскликнула Берил, - мне так не хватало
тебя!
   Как я рада!
   - И я рада вернуться сюда. - Девушка не могла сдержать слезы.
   - Дилижанс и впрямь появился в назначенный день! - ликовала Берил.  -
В это так же трудно поверить, как и в то,  что  ты  вернулась.  Мне  так
много надо сказать тебе!
   Она взяла Торилью за руку и повела в большой салон, окнами выходивший
на розарий позади дома.
   Только развязав ленты своего чепца  и  сняв  его  с  головы,  Торилья
воскликнула:
   - Берил! Какая красивая ты стала! Самая настоящая красавица!  Я  тебя
такой не помню.
   - А я и хотела, чтобы ты так подумала, - ответила Берил.
   Торилья говорила истинную правду.
   Ее  кузина  по  праву  была  признана  первой  красавицей  Англии,  и
поклонники без преувеличения сравнивали ее с английской розой.
   Ее золотые волосы не были похожи на волосы Торильи и блестели золотом
соверенов. В глазах играла голубизна - точь-в-точь как на скорлупках яиц
дрозда-пересмешника, ну а стать являла бело-розовую мечту любой женщины.
   Они  с  Торильей  были  одного  роста  и  в  детстве  носили   платья
одинакового размера, но теперь - после северной голодовки - дочь викария
казалась худой рядом с Берил.
   Скупы чуть выступали на лице Торильи,  в  то  время  как  лицо  Берил
отличалось гладким овалом.
   Алые губки ее, цветом своим обязанные только природе,  блеск  глаз  и
живость движений, от которых кудри Берил резвились во  время  разговора,
приводили Торилью, как и всех прочих, в восхищение.
   - Ты прекрасна! - повторила свой комплимент Торилья, любуясь кузиной.
   - А теперь только представь  себе,  как  я  буду  выглядеть  в  новых
платьях из своего приданого. - Берил подошла к Торилье и поцеловала ее в
щеку. - Тебе придется помочь мне с ним, моя дорогая, или я просто ничего
не успею вовремя. Ой, кстати, как раз  вспомнила  еще  две  фамилии,  их
следует внести в список приглашенных.
   Словно яркая колибри, она порхнула  через  весь  салон  к  секретеру,
схватила белое гусиное перо и стала записывать.
   - Если кого-нибудь забудешь, - бросила она через плечо, - то наживешь
врага на всю жизнь, поэтому я их и записываю.
   Опустив капор, Торилья попросила:
   - Покажи мне список, и я расспрошу тебя о старых знакомых; боюсь, они
уже забыли меня.
   - Капитан Чалмерс с супругой, -  произнесла  вспух  Берил,  дописывая
имена.
   - Я помню Чалмерсов! - воскликнула Торилья. -  Она,  по-моему,  очень
милая женщина, ну а капитан всегда казался мне немного агрессивным.
   Берил не ответила, и Торилья возобновила расспросы.
   - Кстати, еще об одном солдате. Как дела у Родни?
   Берил тотчас притихла, но Торилья не заметила этого.
   - Как будет весело, когда мы вновь увидимся с ним! - продолжала  она.
- А ты помнишь, как он любил дразнить нас обеих? Помнишь, как  он  убрал
лестницу и мы целый час прождали на сеновале в конюшне, прежде  чем  нас
спасли?
   Она негромко рассмеялась.
   - Ну, уж если кто и будет ревновать тебя к твоему мужу, так это,  без
сомнения, Родни.
   Берил  опять  ничего  не  ответила,  и  Торилья  почувствовала  нечто
неладное.
   - В чем дело? - спросила она негромко.
   - Родни погиб.
   Берил отошла от секретера и устремилась к высокому французскому окну,
выходящему в сад.
   - Погиб? - Торилья была в недоумении. - Ох, Берил, я и не знала!  Мне
никто не говорил. Как он м