сняла шляпку.
   Они ели вкуснейшие блюда, приготовленные поваром-французом, но Ленсия
не могла думать ни о ком и ни о чем, кроме собственного мужа,  сидевшего
напротив нее.
   Он же смотрел на нее глазами, ясно говорившими о том,  как  он  любит
ее.
   После обеда, когда яхта  неторопливо  и  плавно  двигалась  по  реке,
герцог сказал:
   - А теперь, моя дорогая, мы  должны  следовать  французским  обычаям,
которые впредь будут очень важны для нас, а один из них - в особенности.
   - Какой? - с легким волнением спросила Ленсия.
   - Сиеста, дорогая моя. Это то, в чем  мы  нуждаемся,  и  то,  что  мы
сейчас и получим.
   Он повел ее вниз, в большую спальню, наполненную ароматными  цветами.
Ленсии показалось, что она вошла в беседку. Она радостно спросила:
   - Неужели ты сделал это для меня?
   - Это всего одна из многих вещей, которые я хочу  сделать  для  тебя,
драгоценная моя, - ответил ей герцог. - Но я надеюсь, ты  заметила,  что
эти цветы так же белы и невинны, как ты.
   Ленсия вспыхнула от смущения. Герцог вышел, чтобы снять награды.
   Ленсия понимала, чего он ждет, и быстро разделась. Она скользнула  на
большую кровать, задрапированную точно так  же,  как  кровать  в  замке.
Каюта, напротив, была маленькой, но цветы придавали ей какой-то неземной
вид. Ленсии начинало казаться, что все происходящее снится ей.
   "А что, если я проснусь, и все это исчезнет?" - спросила она себя.
   В этот момент вошел герцог, и  девушка  порывисто  протянула  к  нему
руки.
   - Я боялась, что это.., может оказаться сном,  -  сказала  Ленсия,  -
но.., ты здесь, значит.., я не сплю.
   - Если ты спишь, то и я тоже,  -  глубоким  голосом  ответил  герцог,
садясь на край постели и глядя на Ленсию.
   - Как можешь ты быть такой красивой? -  спросил  он.  -  Разве  может
такая совершенная красота быть моей?
   Ленсия вытянула  руку  и  дотронулась  до  него,  чувствуя  от  этого
прикосновения некоторое волнение.
   - Я так боюсь, - прошептала она, - боюсь, что.., разочарую тебя.
   - Этого не может быть, - ответил герцог. - В тебе есть все то, что  я
искал и уже не надеялся найти. Теперь ты моя,  и  никто  уже  не  сможет
отнять тебя у меня.
   - А ты научишь меня.., любить тебя так.., как ты хочешь, чтобы я тебя
любила? - застенчиво спросила Ленсия.
   - Можешь быть уверена в этом, - ответил герцог.  -  Это  будет  самое
великолепное занятие из всех.
   Он лег рядом с ней и обнял ее. Ленсия почувствовала, словно солнечный
луч пронзает ее насквозь, и поняла, что это было чудо их любви.  В  этот
миг они в самом деле принадлежали друг другу.
   Герцог начал целовать ее, вначале  очень  нежно,  как  драгоценность.
Ленсия чувствовала, что таинство венчания все еще осталось с ней.
   Затем  поцелуи  стали  более  властными,  и  она  почувствовала,  что
солнечный луч превратился в пламя. Это  пламя  поднималось  все  выше  и
выше, пока восторг не стал почти невыносимым.
   Герцог овладел ею, и им обоим показалось, что они вознеслись в  небо,
касаются звезд и держат их в руках.
   Они были в раю, созданном  для  любящих.  Теперь  он  принадлежал  им
навеки.



   Барбара КАРТЛЕНД
   ВОЛНУЮЩЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Мысль о браке без любви ненавистна Марии-Селесте, но она принцесса  и
обязана покориться воле  отца  и  интересам  государства.  Незадолго  до
свадьбы она решается на безрассудный поступок - тайком покидает дворец и
исполняет свою давнюю мечту - отправляется в Париж. Как приятно ей  хоть
на некоторое время  почувствовать  себя  обычной  девушкой  -  танцевать
польку, гулять  по  набережной  Сены  и  влюбиться,  совершенно  потеряв
голову...

Глава 1
1894 год

   Принцесса Мария-Селеста шла по длинным коридорам дворца,  направляясь
в музыкальную гостиную.
   Она была одна, и в любой другой  день  мысль  о  том,  что  никто  не
запретит ей хоть ползти на четвереньках или бежать  вприпрыжку,  привела
бы ее в восторг, но только не сегодня. Обычно, если б она позволила себе
подобные вольности, строгая воспитательница графиня  Гликсбург  одернула
бы ее и приказала вести себя прилично, как подобает принцессе.
   Если была на свете  личность,  которая  портила  ей  жизнь,  то  это,
конечно, графиня Гликсбург с ее железной приверженностью к протоколу,  с
постоянными напоминаниями о том, что принцесса не  должна  делать  то  и
принцесса не должна делать это.
   Казалось, что весь смысл существования  Марии-Селесты  заключается  в
том, чтобы слушать гнусавый отвратительный голос  графини,  от  которого
она могла спастись только во сне.
   Великое    герцогство    Мелхаузен    располагалось    между    двумя
могущественными державами - Германией и  Францией,  -  и  население  его
состояло из немцев и французов.
   Покойная великая герцогиня по  национальности  была  англичанкой,  но
обожала все французское, и поэтому большинство учителей Марии-Селесты  и
ее младшей сестры приглашались во дворец из этой  замечательной  страны.
Но в целях удержания политического равновесия главной придворной дамой и
воспитательницей герцогских детей неизменно назначалась немка.
   Графиня Гликсбург была истинным воплощением истинно германского духа.
Она унаследовала от своих предков все их недостатки.  Она  была  сурова,
безапелляционна и даже груба по отношению к низшим и раболепна и льстива
перед вышестоящими.
   Мария-Селеста  за  долгие  годы   общения   не   заметила   в   своей
воспитательнице ни одной человеческой черты. Это была  настоящая  машина
по отдаче приказаний. Однако у графини имелось одно уязвимое место.  Как
и большинство обитателей герцогского замка, она была  подвержена  частым
простудам, а весной, особенно в мае, страдала сонной лихорадкой.
   "Конечно, очень нехорошо радоваться  чужому  несчастью",  -  твердила
себе Мария-Селеста, но ничего  не  могла  поделать  с  тем  восторженным
ощущением свободы, которое охватывало ее в такие дни.
   Однажды она сказала своей младшей сестре Рейчел:
   - Когда рядом нет графини, я чувствую,  что  обретаю  крылья  и  могу
взлететь выше облаков - к самому солнцу.
   - Как бы мне хотелось сделать то же самое, но я даже мечтать не  могу
об этом, - печально ответила Рейчел.
   Мария-Селеста тотчас же  пожалела,  что,  не  подумав,  поделилась  с
сестрой своими грезами. У Рейчел была болезнь позвоночника, и  она  была
вынуждена большую часть времени проводить в постели.
   - Прости меня, дорогая, - с раскаянием сказала Мария-Селеста.
   - Не глупи, сестрица, я нисколько не завидую тебе. Мне приятно, когда
ты делишься со мной самыми сокровенными своими мыслями, милая Заза.
   Когда они оставались наедине, то Рейчел всегда называла свою  старшую
сестру Заза. Это шуточное прозвище было придумано ими много  лет  назад,
когда один придворный преподнес им в  качестве  рождественского  подарка
жутко уродливого  растрепанного  черномазого  негритенка.  На  карточке,
приложенной к кукле, было написано:
   "Прошу их высочеств - принцессу Марию-Селесту и  принцессу  Рейчел  -
принять этот скромный дар в  надежде  на  то  что  этот  маленький  знак
внимания повеселит их и они обе полюбят его".
   К  несчастью,  почерк  на  карточке  был  такой  неразборчивый,   что
принцессам показалось, будто там вместо "обе полюбят его" написано  "обе
походят на него".
   Хорошо зная, что  придворный,  который  преподнес  им  этот  подарок,
отличается полным отсутствием юмора и вообще у него неладно  с  головой,
принцессы восприняли его слова вполне серьезно и  вдоволь  нахохотались,
представляя, как удивятся все во дворце, если сестры появятся за  столом
такие же чернокожие и кудрявые, как этот негритенек.
   В то время в Мелхаузене выступал известный  артист,  который,  одетый
точно  так,  как  подаренный  им  негритенок,  исполнял   куплеты,   где
признавался в любви к неприступной красавице по имени Заза.
   Куплеты эти потом распевала  вся  прислуга  в  замке,  как-то  Рейчел
услышала их и с тех пор стала называть Марию-Селесту Заза.
   - Заза, с каждым днем ты становишься все  больше  похожей  на  нашего
негритосика, - говорила она, и тут же обе девочки взрывались от хохота.
   Так как смех и  вообще  что-либо  веселое  было  редким  явлением  во
дворце, то эта шутка с годами не устаревала. А Мария-Селеста  постепенно
привыкла к этому имени и даже в мыслях сама себя начала  называть  Заза,
почти забыв, что на самом деле настоящее ее имя  Мария-Селеста  Аделаида
Сюзанн.
   Когда на официальных церемониях вслух произносились эти  имена,  Заза
не сразу понимала, что речь идет о ней.
   Рейчел  была  единственным  человеком  во  дворце,   за   исключением
профессора музыки, с которым Заза могла разговаривать обо всем на свете,
кто понимал ее с полуслова и сочувствовал желанию  девочки  узнать  хоть
что-то о  мире,  который  жил  своей  жизнью  за  увешанными  гобеленами
массивными дворцовыми стенами.
   Мария-Селеста думала, что, когда она вырастет, ей  удастся  вырваться
из  классной  комнаты  на  свежий  воздух,  встретить   людей,   которые
разговаривают живо и умно, а  не  на  затверженном  птичьем  языке,  как
придворные  ее  отца.  Может  быть,  она  даже  сможет   отправиться   в
путешествие, как обещала ей когда-то мать.
   Но  великая  герцогиня  скончалась  два  года  тому  назад,  и   Заза
постепенно поняла,  что  мечты  ее  неосуществимы,  что  ей  никогда  не
позволят пожить в Англии или какой-нибудь другой стране.
   Когда ее отец по приглашению европейских монархов отправлялся в  вояж
по столицам, ему и в голову не приходило взять  с  собой  старшую  дочь.
Если он и подумывал даже об этом, то тут же отметал эту идею, потому что
присутствие девочки, за которой надо присматривать, помешало  бы  ему  в
его  развлечениях.  Собственно,  ради  веселого  времяпрепровождения   и
отправлялся великий герцог с так называемыми государственными визитами.
   Вне  пределов  своей  крошечной  страны   великий   герцог   считался
человеком, наделенным многими  достоинствами  и  в  какой-то  мере  даже
привлекательным. Хотя даже самые  ревностные  его  поклонники  не  могли
отрицать того факта, что герцогская голова никак не перегружена мозгами.
Но дома он проявлял себя как самый  настоящий  маленький  тиран,  изводя
своих дочерей мелкими придирками и обращаясь с прислугой во дворце  так,
как тупой и свирепый сержант обращается с новобранцами.
   Хотя в нем было больше французской, чем германской крови,  он  обожал
все  прусское  и  подражал  обычаям  и  протоколу,   установленным   при
берлинском дворе.
   Чем старше становилась Заза, тем более невыносимыми казались ей жизнь
во дворце и нравы, царящие там.
   Может быть, убожество ее окружения, глупость придворных обычаев и  не
так бросались ей в глаза, не так  мучили  ее  если  бы  в  ее  жизни  не
появился профессор Дюмон.
   Именно мать пригласила его  в  качестве  учителя  музыки  десять  лет
назад.  И  все  эти  десять  лет  Заза  не  уставала  восхищаться   этим
замечательным человеком.
   Было  бы  очень  трудно  урвать  для   доверительного   разговора   с
профессором хоть минутку,  если  бы  не  еще  одна  слабость  "железной"
графини Гликсбург. У нее начисто отсутствовал  музыкальный  слух,  из-за
этого любая музыка наводила  на  нее  тоску,  а  так  как  уроки  обычно
проходили  после  обеда,  то   графиня   пребывала   в   соответствующем
настроении.
   И профессор и Заза - оба знали, что если они активно поупражняются на
фортепиано первые десять минут, то графиня непременно впадет  в  сон,  и
они смогут беседовать на любые интересующие их темы,  не  опасаясь,  что
будут услышаны.
   Профессор был не только добрым и великодушным человеком, он  еще  был
блестяще  образован  и  остроумен.  В  прошлом  он  проявил   себя   как
способнейший ученик великих  европейских  маэстро  и,  кроме  того,  был
автором двух книг по философии.  Себя  он  с  чуть  иронической  улыбкой
называл "свободным мыслителем".
   - Я убежден, что свобода - величайшее благо для человека, - постоянно
говорил он девочке. - Я имею в виду  не  только  свободу  личности,  но,
прежде всего, свободу мысли.
   Заза пренебрегала советами  своего  учителя  литературы,  выбор  книг
целиком предоставила своему профессору, и  тот  прекрасно  руководил  ее
кругом чтения. Они горячо, с большим энтузиазмом  обсуждали  прочитанное
под храп придворной графини, и  перед  девочкой  открывались  заманчивые
горизонты. Если б не профессор, какой бы невежественной и робкой выросла
бы Заза.
   Ее мать знала об увлечениях профессора и одобряла их.
   - Профессор - замечательнейший человек во всех отношениях, - говорила
она дочери. - Ты  многое  можешь  почерпнуть  из  бесед  с  ним,  но  не
пренебрегай и музыкальными уроками. Ты обладаешь большими  способностям,
и будет жаль, если они пропадут.
   Профессор обучал Заза игре на фортепиано, а также на скрипке -  своем
любимом инструменте. Но главное, чему он научил девочку,  -  это  умению
мыслить независимо и раскованно. Он казался  ей  очень  старым  и  очень
мудрым и за шестьдесят пять лет жизни успел приобрести множество  знаний
и богатый опыт. В последнее время он заметно сдал.
   Заза понимала, что причиной этому является его одинокая жизнь  и  то,
что он совершенно не заботился о своем здоровье и поддержании сил. Часто
профессор даже забывал  поесть,  потому  что  ум  его  был  занят  более
высокими материями - музыкой или какими-либо новыми идеями, о которых он
узнавал из газет и журналов или из писем  своих  многочисленных  друзей,
рассеянных по всему миру.
   Месье Дюмон состоял в переписке с самыми выдающимися мыслителями того
времени, которые в большинстве своем обитали в Париже.  Профессор  часто
говорил, что этот славный город является  истинной  культурной  столицей
Европы.
   Только от профессора Заза могла узнать о том, что творится в огромном
и неспокойном мире за пределами герцогского дворца. Учитель  рассказывал
ей о новых веяниях в музыке, литературе и философии.
   - Наступает новый век, а  с  ним  и  новая  эпоха  -  Возрождения,  -
уверенно говорил он, - все мои друзья в Париже  предсказывают,  что  это
будет прекрасная эпоха.
   Заза смотрела на профессора с воодушевлением.
   - Расскажите мне об этом, прошу вас, - умоляла она. И профессор,  так
же  воодушевленный,  рассказывал  ей,  как  группа  молодых   художников
восстала против холодной академической живописи и ее канонов.
   Воображение девочки рисовало картины этой бесприметной схватки, и она
жадно ловила каждое его слово  в  повествовании  об  импрессионистах,  а
потом профессор переходил к рассказу о символистах, которые боролись  за
право художника и поэта выражать на  полотнах  и  в  словах  свои  самые
скрытые душевные переживания.
   Она не была уверена, что  до  конца  понимает,  чего  добиваются  эти
дерзкие смельчаки, но ей было ясно, что  профессор  глубоко  верит,  что
будущее именно за ними и что символизм  -  это  враг  рабскому  скучному
копированию реальной действительности. Что поэзия символистов пробуждает
те же чувства, что и музыка, у людей, которые могут и умеют ее слушать и
понимать.
   - В Париже, - говорил профессор, - собралось столько гениев,  сколько
звезд в галактике. В истории живописи и литературы не  было  еще  такого
блистательного периода.
   Заза смотрела на него широко открытыми глазами, а потом робко просила
принести  ей  какую-либо  книгу  стихов  символистов,  чтобы  она  могла
разобраться, в чем же смысл их борьбы с академизмом.
   Каждый  урок  привносил  в  ее  сознание  что-то  новое,  потому  что
профессор всегда был одержим какой-то новой идеей.
   - Сегодня я получил письмо от  своего  друга  из  Марселя,  -  обычно
начинал он, - и вот что он мне пишет...
   И дальше он зачитывал послание друга и разъяснял Заза то, что было ей
в нем непонятно, и, затаив  дыхание,  она  слушала  его,  пока  движение
графини, дремавшей в кресле, не заставляло  их  спохватиться  и  тут  же
бойко начать играть в четыре руки какие-то сложные пассажи.
   Звуки  рояля  незамедлительно  оказывали  на   графиню   благотворное
воздействие - дама снова оказывалась в  объятиях  Морфея,  а  учитель  и
ученица возвращались к своей увлекательной беседе.
   К сожалению, когда время урока истекало, в голове столь  приверженной
к  точному  распорядку  графини  словно   звенел   будильник,   и   она,
пробудившись, громко объявляла конец занятиям.
   - Огромное спасибо вам, месье,  -  произносила  Заза  беспристрастным
тоном   и   покидала   музыкальную   комнату   в   сопровождении   своей
воспитательницы. Иногда она добавляла:
   - Сегодняшний урок принес мне огромную пользу.
   - Ваше высочество очень добры, - кланялся он в ответ. - Несомненно, с
каждым занятием вы совершенствуетесь в мастерстве.
   Девочка смотрела, как он склоняет  перед  ней  свою  седую  голову  с
прекрасным высоким лбом мыслителя, и ей хотелось ободрить его понимающей
улыбкой или даже подмигнуть заговорщицки, но она опасалась, что  графиня
это заметит. С грустью Мария-Селеста  следовала  со  своим  цербером  по
длинным коридорам дворца, где ее ждали гораздо более скучные уроки.
   Сегодня  же  графини  рядом  с  ней  не  было,  и   она   предвкушала
удовольствие слушать профессора весь отведенный на  урок  час,  а  кроме
того, и у нее были важные новости, которыми ей не терпелось поделиться с
учителем. Сердце ее сжималось от волнения, она  ощущала  нечто  подобное
страху перед предстоящим разговором,  хотя  обычно  Заза  не  отличалась
особой робостью.
   Еще на подходе к музыкальной гостиной  она  услышала,  как  профессор
мощно и самозабвенно играет на  рояле  какую-то  незнакомую  ей  сонату.
Исполнение его было великолепным.
   Как музыкант он в молодости пользовался огромным успехом в Париже и в
ряде других европейских столиц, но потом его охватила,  словно  болезнь,
неуемная страсть к путешествиям, и он уже не мог подолгу  оставаться  на
одном месте. Музыкант странствовал по городам и странам, где люди о  нем
никогда не слышали, редко давал концерты, а накопленные сбережения щедро
тратил.
   Зато он повидал в  чужих  краях  много  диковинного,  познакомился  с
интересными людьми, приобрел массу друзей  и  необычайно  расширил  свой
кругозор.
   За это все ему пришлось расплатиться тем, что, вернувшись в Париж, он
понял, что о нем как о музыканте совершенно забыли. Однако Франсуа Дюмон
не стал огорчаться из-за этого.
   Он написал книгу о  своих  путешествиях,  которая  особого  успеха  у
читателей не имела, а позже  и  философский  трактат  вызвавший  интерес
только в узких ученых кругах.
   И вот тогда Франсуа Дюмон вдруг осознал, что слишком стар  для  того,
чтобы начать музыкальную карьеру с самого  начала.  Он  чувствовал  себя
утомленным, ослабевшим от  редких  болезней,  которыми  он  переболел  в
путешествиях по экзотическим краям, к тому же  пальцы  его  с  возрастом
стали менее подвижны.
   Узнав, что он гостит в Мелхаузене, великая герцогиня  вспомнила,  как
еще девочкой она присутствовала  на  одном  из  его  концертов.  Она  не
замедлила тут  же  пригласить  его  во  дворец  и  поинтересовалась,  не
согласится ли он давать уроки музыки ее дочерям.
   Профессор охотно принял  это  предложение.  Однако  он  даже  не  мог
предвидеть,  какую  радость  доставит  ему  получить  в  ученицы   такое
очаровательное и в то же время весьма смышленое и талантливое  создание,
как юная принцесса Мария-Селеста.
   После первых же дней знакомства он убедился, что это подарок  судьбы.
И она стала для старого музыканта самой  большой  привязанностью  в  его
одинокой жизни. И это  было  не  только  потому,  что  сам  он  не  имел
собственных детей и страдал от одиночества.
   Мария-Селеста была той ученицей, о которой мог только мечтать  всякий
учитель. Она буквально на лету схватывала все его мысли, и в ее лице  он
как бы передавал послан