жители:  женщины  делали
неуклюжие реверансы, мужчины кланялись.
   Герцог вспомнил, как  однажды,  еще  мальчиком,  -  примерно  в  возрасте
Джейми, - спросил у отца:
   - Папа, почему они тебя так любят?
   - Я - их вождь, - просто ответил отец.
   - А что значит "вождь"? - продолжал расспросы мальчик.
   Отец заговорил тихо и задумчиво, словно обращаясь к самому себе:
   - Среди  горцев  любовь  к  вождю  и  повиновение  ему  до  самой  смерти
почитаются высшей добродетелью. Если  им  предложат  выбор  между  вождем  и
правительством, королем, даже самим богом - они останутся верны вождю. Он  -
их король и их бог, и нет у них властелина, кроме него.
   Герцог повторил про себя эти отцовские слова  и  подумал,  что,  наверно,
нигде в мире не  найти  такого  искреннего  беспрекословного  повиновения  -
причем не столько самому человеку, сколько тому, что стоит за ним.
   Бог свидетель, его отец вовсе не  заслуживал  такого  поклонения,  однако
вокруг его головы сиял нимб власти, прошедшей через  много  веков,  и  этого
было достаточно.
   От всех этих размышлений герцогу стало как-то не по себе.
   "Чем скорее я вернусь к нормальной цивилизованной жизни,  тем  лучше!"  -
раздраженно подумал он.
   Еще в Лондоне герцог решил, что вернется в Англию  вместе  с  королем  на
"Ройял Джордже".
   Он не сомневался, что Его Величество с радостью примет его на борт своего
роскошного комфортабельного судна. Плавание будет веселым  и  приятным,  они
вместе вдоволь посмеются над шотландскими дикарями!
   Король, как показалось герцогу, отнесся к визиту очень серьезно.
   Он  с  восторгом  говорил  о   Шотландии,   к   удивлению   приближенных,
опасавшихся, что первое же  столкновение  с  действительностью  развеет  его
мечты.
   Но,  когда  Георг  Четвертый   принимал   решение,   немного   находилось
смельчаков, отваживающихся ему  перечить.  И  Эдинбург  начал  готовиться  к
встрече монарха.
   "Представляю себе, - подумал герцог, - какая там сейчас царит  суматоха!"
Нет, ни за какие блага мира он не пожелал бы сейчас оказаться в Эдинбурге.

***

   Дорога заняла больше двух часов, и герцог умирал от жажды, когда  впереди
наконец показался замок Килкрейг.
   Герцог никогда прежде здесь не бывал. Теперь он видел, что родовое гнездо
Килкрейгов совсем не похоже на его собственное.
   Замок стоял на вершине холма, так что враг не смог бы подкрасться к  нему
незамеченным. В суровых каменных стенах и узких окнах, во всей  его  громаде
было что-то мрачное и величественное.
   В памяти герцога всплыли многочисленные страшные  истории  о  Килкрейгах,
которые он слышал еще мальчишкой.
   Говорили, что в стенах замка  водятся  злые  духи;  что  свирепые  предки
нынешних Килкрейгов, не в силах обрести покой за  гробом,  бродят  по  замку
бестелесными призраками. Чаще всего вспоминали  некоего  Килкрейга,  который
будто бы занимался черной магией и для своих опытов похищал и убивал детей.
   Сам герцог не верил этим сказкам даже в  детстве;  но  теперь,  глядя  на
мрачный, суровый замок, он понимал, как возникали подобные истории.
   В этом таинственном на вид здании было что-то,  вызывающее  самый  бурный
полет фантазии - тем более у людей, привыкших верить  в  привидения,  черную
магию и прочую чушь.
   Сам герцог не особенно увлекался богатой  кельтской  мифологией  -  всеми
этими  великанами,  ведьмами,  непобедимыми  воинами,  озерными  чудовищами,
вещими птицами, говорящими камнями и поющими деревьями.
   На  Юге,  где  почти  все  знакомые  герцога  думали   только   о   своем
удовольствии,  о  любой  вере  принято  было  говорить  со   снисходительной
усмешкой.
   Положение обязывало короля посещать церковную службу,  но  герцог  и  его
приятели проводили  воскресенье  так  же  шумно  и  беззаботно,  как  и  все
остальные дни.
   До замка оставалось около мили, когда мистер Данблейн остановил коня.
   - Здесь, - произнес он, понизив голос, - все, кроме вас, сойдут с коней.
   - Почему? - удивился герцог.
   - Килкрейг, как и ваш отец, весьма привержен традициям.
   Герцог собирался послать Килкрейга ко всем чертям, но  вовремя  вспомнил,
что едет сюда для примирения. Глупо злить старика еще до начала встречи.
   - Делайте, как знаете, Данблейн, - коротко ответил он и поскакал вперед.
   Однако  он  заметил,  что  лошади  оруженосцев  остались   на   попечение
нескольких конюхов, а сами мужчины пошли вслед за ним пешком.
   Впереди всех шел Данблейн - неизменный телохранитель вождя. Рядом  с  ним
должны были идти родичи, но Джейми был слишком  мал,  а  Торквил  томился  в
какой-нибудь из мрачных башен замка.
   Следом занимал свое место бард - старик, которого герцог  помнил  еще  со
времен отца.
   Должность барда передавалась по наследству вместе с земельным наделом.  У
горцев не было письменной истории - память о человеке  и  его  добрая  слава
держались только на устном мастерстве барда.
   "Интересно, - подумал  герцог,  -  что  скажут  после  смерти  обо  мне?"
Впрочем, едва ли его поведение вдохновит барда на героическую песнь.
   Следом за бардом шествовал волынщик. Сейчас он заиграл боевой марш  клана
Макнарнов - мелодию, под которую Макнарны шли и в  бой,  и,  когда  приходил
срок, отправлялись на родовое кладбище.
   Место за волынщиком исторически предназначалось бладиру - так называемому
голосу вождя, красноречивому оратору, хранящему в памяти самые разнообразные
прецеденты.
   Но он был здесь не нужен - герцог намеревался разговаривать с  Килкрейгом
сам и не допустил бы, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
   За всеми этими должностными лицами полагалось  следовать  пажу  -  юноше,
несущему меч и щит вождя, а далее - свите из нескольких  десятков  мечников,
алебардщиков, стрелков из лука и мушкета.
   Клан, принимающий у себя чужого вождя, обязан был  найти  для  всей  этой
дикой и зачастую необузданной орды кров и угощение.
   Приняв хлеб-соль от другого клана, воины  уже  не  имели  права  обнажать
оружие, пока не уйдут с его земель.  Законы  гостеприимства  были  священны:
нарушать их осмеливались лишь отщепенцы вроде Маклаудов.
   Процессия приблизилась к замку, и герцог увидел, что его ждут.
   У ворот выстроились члены клана Килкрейгов. Многие из  них,  к  удивлению
герцога, были одеты в тартаны.
   Герцог знал, что в 1799 году, после многих лет запретов и  преследований,
шотландцы вновь получили разрешение носить национальную  ткань;  но  на  Юге
говорили, что долгие годы угнетения убили в горном народе память о старинных
обычаях.
   Однако сейчас герцог ни на ком не замечал тех  безликих  серых  костюмов,
что носили шотландцы во время преследований.
   Может быть, зря он не послушал мистера Данблейна и не явился  перед  ними
во всем великолепии вождя?
   Но герцог сердито оборвал свои мысли. Ему нет дела до того, что  подумает
о нем старый Килкрейг или кто угодно еще!
   Пусть принимают его таким, как есть, - или катятся к черту!
   Во дворе замка герцога ждала безукоризненно вежливая,  хотя  и  несколько
натянутая встреча. Представительный дворецкий в юбке и куртке с  серебряными
пуговицами провел его по винтовой каменной лестнице, не покрытой ковром,  на
второй этаж.
   Герцог понял, что его ведут в покои вождя.
   Его собственные покои, переделанные и  обставленные  знаменитым  Уильямом
Адамом, были одним из самых блестящих и изысканных помещений в замке.
   Однако, едва войдя  в  покои  Килкрейга,  герцог  понял:  они  не  сильно
изменились с тех суровых времен, когда на  башнях  замка  дежурили  лучники,
зорко высматривая врага.
   Каменный  пол  был  покрыт   шкурами   зверей,   а   грубая   мебель   из
неполированного дуба, без сомнения, могла бы рассказать немало  удивительных
историй о своих многочисленных хозяевах.
   Солнечный свет скупо сочился сквозь узкие окна. На стенах висели  мечи  и
знамена, захваченные в битвах.
   В этой комнате невольно вспоминались  все  страшные  предания  о  мрачном
замке Килкрейг.
   В противоположном  от  входа  конце  помещения,  рядом  с  величественным
креслом, больше напоминающим трон, стоял хозяин замка.
   По правую руку от него столпились родичи, одетые в цвета Килкрейгов.
   И снова герцог пожалел о том, что явился сюда в  модном  среди  столичных
щеголей наряде. Да, несомненно, он совершил ошибку.
   Герцог понимал, что все это представление имеет одну цель:  впечатлить  и
даже устрашить его. Презрительно сжав  губы,  он  окинул  комнату  надменным
взглядом и вошел.
   За ним шел только Роберт Данблейн, остальные остались за дверью.
   Герцог подошел к Килкрейгу, с неудовольствием заметив, что  хозяин  стоит
на помосте и из-за этого кажется почти на полфута выше, чем он есть на самом
деле.
   Однако герцог твердо  решил  взять  инициативу  в  свои  руки.  Не  успел
Килкрейг заговорить, как герцог протянул ему руку.
   - Ранее нам не приходилось встречаться, Килкрейг, - произнес он. - Однако
я очень рад наконец-то с вами познакомиться.
   После долгой паузы Килкрейг пожал протянутую руку.
   Это был человек лет семидесяти  или  даже  больше,  с  совершенно  седыми
волосами и бородой. Однако держался он прямо, как на параде, и в каждом  его
движении чувствовалась гордость.
   - Вы правы, милорд герцог,  нам  не  приходилось  встречаться  раньше,  -
ответил он с сильным, шотландским акцентом. - Добро пожаловать в мой замок!
   Затем Килкрейг представил герцогу своих сыновей, племянников и внуков.
   По взглядам родичей Килкрейга герцог понял, что  они  не  горят  желанием
пожимать ему руку. Эти люди смотрели на него, словно на  какое-то  редкое  и
опасное животное.
   Килкрейг указал на кресло по правую руку от себя. Герцог сел, и тотчас же
слуги поставили перед ними виски и блюда  с  телячьей  требухой,  пшеничными
лепешками и другими традиционными шотландскими блюдами.
   Перед герцогом был не легкий ленч, а скорее сытный обед,  предназначенный
для подкрепления сил усталого путника.
   Герцог отпил немного виски и знаком отказался от еды. Затем, твердо решив
взять инициативу на себя, снова заговорил:
   - Я полагаю, Килкрейг, для нас обоих будет лучше, если мы  обсудим  дело,
приведшее меня сюда, наедине. Вождь удивленно поднял тяжелые седые брови.
   - Наедине? - повторил он.
   - Почему бы и  нет?  -  ответил  герцог.  -  К  несчастью,  со  мной  нет
родственников, так что за этим столом перевес на вашей стороне.
   Он старался говорить легко, с шутливой ноткой в голосе, но  заметил,  что
Килкрейг удивлен.
   - Наедине! - тихо, словно про себя, повторил старик.
   -  Мне  кажется,  вдвоем  мы  быстрее  сможем  прийти   к   разумному   и
справедливому решению, - заметил герцог.
   Килкрейг щелкнул пальцами - и его родичи гуськом потянулись к дверям.
   Герцог непринужденно откинулся в кресле.
   - Так-то лучше! - произнес он. - А  теперь  поговорим  как  джентльмен  с
джентльменом. Прежде всего я хотел бы извиниться  за  безрассудное  озорство
моего племянника. Насколько я понимаю, он совсем отбился от рук!
   Килкрейг молча наблюдал за герцогом из-под густых бровей, словно  пытался
проникнуть в его мысли.
   Герцог отхлебнул виски. Оно оставляло желать  лучшего,  но  ему  хотелось
пить.
   - Торквил Макнарн был схвачен моими людьми, когда пытался  угнать  ценный
скот, - произнес наконец Килкрейг.
   - Мне говорили об этом, - ответил  герцог.  -  Я  понимаю,  как  вам  это
неприятно, но это всего лишь мальчишеская шалость!
   - Это случилось не в первый раз. В  последние  несколько  месяцев  многие
арендаторы на границе моей земли приходили ко мне с жалобами.
   - У них пропадал скот?
   - По несколько коров и овец за ночь.
   - Я, разумеется, возмещу все убытки, - ответил герцог. - Но, я уверен, вы
согласитесь, что юноша, которому нечем заняться, почти неизбежно  склоняется
к озорству. Я намерен вмешаться в воспитание Торквила и обещаю, что подобное
не повторится.
   - О каком возмещении вы говорите? - спросил Килкрейг.
   Герцог неопределенно развел руками.
   - Я согласен на любое, приемлемое для арендаторов, лишившихся скота.
   - Мои сыновья требуют, чтобы Торквил Макнарн был отправлен в  Эдинбург  и
предстал перед судом.
   - Не кажется ли вам, что это слишком суровое  наказание  за  мальчишеский
проступок? - воскликнул пораженный герцог.  -  Времена  клановых  распрей  и
кровной мести давно миновали!
   - Вы считаете, что вражда кланов может прекратиться? - спросил Килкрейг.
   - Конечно!  -  ответил  герцог.  -  Мир  стал  просвещенным,  и  все  эти
феодальные предрассудки вымирают, как птица-дронт!
   - Жаль, что вас не слышат Маклауды!
   "При чем тут Маклауды?" - удивился герцог.
   - Во времена моего детства Маклауды были  настоящим  воплощением  зла,  -
произнес он задумчиво. - Неужели они совсем не изменились?
   - Разве что стали еще хуже! - ответил Килкрейг. - Я готов  признать,  что
поступок вашего племянника был мальчишеской шалостью, не имеющей отношения к
родовой вражде кланов в целом; но, что касается Маклаудов, они нападают и на
нас, и на ваш клан постоянно, обдуманно и с намеренной жестокостью!
   - Трудно в это поверить! - воскликнул герцог.
   - Однако это правда, - ответил Килкрейг. - Поэтому,  герцог,  я  и  решил
сделать вам одно предложение.
   - Предложение?
   - Я долго думал об этом, - медленно проговорил Килкрейг,  -  и  проступок
Торквила Макнарна  лишь  ускорил  решение,  которое  я  принял  без  всякого
желания, но лишь по необходимости.
   - Что же это за решение? - поинтересовался герцог.
   - Чтобы противостоять натиску Маклаудов, наши  кланы  должны  соединиться
крепкими узами.
   Герцог широко раскрыл глаза.
   Даже во сне ему не могло присниться такое предложение, исходящее  из  уст
старого Килкрейга!
   С детства герцог усвоил представление о Килкрейгах как о своих  природных
врагах - хотя и не того же сорта, что Маклауды.
   Действительно, герцог надеялся установить между кланами  более  дружеские
отношения, но никак не предполагал, что Килкрейг его опередит.
   Наступило долгое молчание. Затем герцог произнес:
   - Вы полагаете, что это возможно?
   - Не только возможно, но и необходимо! - ответил Килкрейг. -  Так  дальше
продолжаться не может! Ваш племянник угнал у  нас  несколько  овец,  но  это
ничто по сравнению с тем ущербом, какой  причиняют  на  наших  границах  эти
разбойники Маклауды!
   Дрожащим от гнева голосом он продолжал:
   - Самые богатые из  наших  фермеров  даже  платят  "черный  налог"  -  но
Маклауды берут деньги и, дождавшись темной безлунной ночи, как ни в  чем  ни
бывало угоняют скот!
   Он с силой ударил кулаком по столу.
   - Чтобы защитить своих людей, я вынужден ставить часовых по всей границе!
Но мне это не под силу; кроме того, воры все равно пробираются на мои земли.
   - И, вы думаете, Макнарны смогут вам помочь? - спросил герцог.
   - Взгляните на карту, - предложил Килкрейг. - Если мы  объединимся,  наша
сила будет вдвое, а то и больше, превосходить силу Маклаудов.
   - Да, пожалуй, - пробормотал герцог.
   - Они не только жадны и бесчестны, но еще и неорганизованны, -  продолжал
Килкрейг. - Их вождь предпочел  беззаботную  жизнь  на  Юге,  как  и  многие
другие, предавшие тех, кто им доверился.
   Помолчав, старик продолжал:
   - Клан без вождя -  словно  корабль  без  руля.  Герцог  молчал.  Немного
выждав, Килкрейг спросил:
   - Милорд герцог, вы принимаете мое предложение?
   - Принимаю охотно, - ответил герцог.
   - Тогда поступим так, - произнес Килкрейг. - Я освобожу Торквила Макнарна
и тех троих, что были с ним. Я принесу священную клятву на  кинжале  в  том,
что Килкрейги будут жить в мире с Макнарнами - и  вы  поступите  так  же.  А
чтобы все наши подданные удостоверились, что  рука  дружбы  смывает  лежащую
между нами кровь, вы женитесь на моей дочери!
   В первый миг герцог подумал, что плохо расслышал Килкрейга.
   Лишь чрезвычайным усилием воли ему удалось не раскрыть рот от изумления.
   После долгого молчания он спросил,  и  голос  его  ему  самому  показался
чужим:
   - Вы сказали, что я должен.., жениться на вашей дочери?
   - Она вошла в брачный возраст, но мужа ей я еще не  подыскал,  -  ответил
Килкрейг. - И мой, и ваш кланы будут уважать ее как герцогиню Стратнарн. Все
трения между нами исчезнут, и мы сможем сообща дать отпор Маклаудам.
   "Звучит очень разумно", -  подумал  герцог,  поддаваясь  чарам  глубокого
звучного голоса Килкрейга.
   Но тут же напомнил себе, что  не  собирается  жениться  -  тем  более  на
невежественной шотландской дикарке, отстоящей от его обычного  образа  жизни
столь же далеко, как какая-нибудь австралийская туземка!
   - Я полностью согласен, - заговорил герцог вслух, - , что мирный  договор
и объединение будут выгодны для обоих  наших  кланов.  Однако,  надеюсь,  вы
поймете, если я скажу, что в настоящий момент не имею намерения жениться...
   Килкрейг откинулся в кресле.
   - В таком случае, ваша светлость, нам  нет  смысла  продолжать  разговор.
Торквил Макнарн отправится в  Эдинбург.  Надеюсь,  судьи  не  будут  к  нему
слишком строги, учитывая его юный возраст.
   Герцог не вскочил с места: он остался сидеть, не сводя глаз с Килкрейга и
мысленно ища какой-нибудь способ вырваться из этой ловушки.
   - Мне кажется, - заговорил он наконец почти  просительно,  -  то,  что  я
согласен принести клятву дружбы, - уже большой шаг вперед.  К  чему  же  мне
обязательно жениться?
   Килкрейг не пошевелился.
   - Во-первых, - ответил он, - я сомневаюсь, что мой или ваш кланы  поверят
одним словам. Им нужен зримый, материальный знак, подтверждающий,  что  наши
отношения изменились.
   Герцогу пришлось признать, что это очень похоже на  правду.  Более  того,
поскольку большинство горцев не умели читать, их трудно  было  ознакомить  с
новым положением вещей. Килкрейг прав: лучше всего сделать это на  пышной  и
запоминающейся церемонии, на которую,  без  сомнения,  прибудет  большинство
членов клана.
   - Во-вторых, - продолжал Килкрейг, - если я отдам  вам  Торквила  сейчас,
кто поручится, что вы не разорвете наше соглашение?
   - Вы сомневаетесь в моем слове? - резко спросил герцог.
   Килкрейг цинично улыбнулся - уголки губ  слегка  приподнялись,  но  глаза
остались холодными.
   - Такое уже случалось в прошлом. Вспомните, как в 1423  году  ваш  предок
поклялся не нападать на наши северные земли.
   Герцог не помнил этой истории, а может быть, и никогда о ней не знал.
   - Килкрейги поверили ему, - продолжал старик, - и Макнарны  захватили  их
врасплох. Они убили пятьдесят наших воинов, обесчестили их  жен  и  дочерей,
угнали весь их скот!
   По голосу старика герцог почувствовал, что эта давняя  история  для  него
жива и важна, как будто произошла вчера.
   - Я долго думал, - продолжал Килкрейг, - и понял, что только  брак  между
вами и моей дочерью принесет мир на нашу многострадальную землю.
   - Значит, если я не соглашусь на ваше предложение, - произнес  герцог,  -
вы отправите Торквила в Эдинбург?
   - Люди уже снаряжены в дорогу, - отозвался Килкрейг. -  Мой  старший  сын
поедет с ними и подаст иск. Герцог застыл на месте.  Он  знал,  что,  бросив
Торквила в беде, не сможет взглянуть в лицо ни  одному  человеку  из  своего
клана. Более того, его собственное имя окажется непоправимо запятнано.
   Он представил себе, как быстро  пронюхают  эдинбургские  журналисты,  что
племянник герцога Стратнарна заключен в тюрьму, словно простой воришка!
   Несомненно, по времени суд совпадет с  приездом  короля,  значит,  герцог
превратится в посмешище не только для шотландцев, но и для знатных англичан,
сопровождающих Его Величество в путешествии. Он понял, что  загнан  в  угол:
выхода нет. Чтобы выиграть время, герцог задал еще один вопрос:
   - А ваша дочь согласится?
   - Моя дочь, как и все остальные члены моей семьи, сделает то,  что  я  ей
прикажу, - ответил Килкрейг.  -  Она  будет  служить  вам  так  же  верно  и
посл