от себя.
   - Тебе надо все-таки поспать, моя драгоценная, - сказал Марк. - Но  перед
уходом я хочу сказать тебе одну вещь.
   Снова его  голос  звучал  серьезно,  и  Корделия  посмотрела  на  него  с
некоторой тревогой.
   - Видишь ли, - сказал он, - мы поженились в спешке, не дождавшись,  когда
ты окончательно поправишься, не имея времени поговорить, узнать  друг  друга
получше.
   Он помолчал, затем продолжил:
   - Это было необходимо, потому что я могу отвезти тебя в Англию на военном
корабле, где ты будешь в полной безопасности.
   Он сжал ее руки и с горячностью в голосе добавил:
   - Никогда больше я не допущу, чтобы твоя  жизнь  подвергалась  опасности,
моя милая, никогда тебе больше не придется  переживать  ужасов,  которые  ты
испытала на "Святом Иуде".
   - Я хочу, чтобы и тебе больше ничего не грозило, - сказала Корделия. - Но
что же ты все-таки.., хочешь сказать мне?
   - Я так многоречив и подхожу к сути издалека, - сказал Марк с улыбкой,  -
потому что безумно люблю тебя. Я не сделаю ничего, что могло бы напугать или
глубоко потрясти тебя.
   - Я никогда не боялась и не боюсь тебя теперь, - сказала Корделия.  -  Но
все-таки... Я не понимаю...
   - Мы женаты, моя обожаемая жена, но если ты считаешь необходимым  немного
подождать, прежде чем мы займемся любовью, то я подчинюсь, как бы тяжело мне
ни было ждать.
   - Ты хочешь сказать, - спросила Корделия чуть слышно, - что не..,  хочешь
меня?
   Он схватил ее руки и сжал так сильно, что она чуть не вскрикнула от боли.
   - Не хочу тебя! Хочу так страстно, как ни одну женщину не желал  в  своей
жизни!
   От волнения и страсти он тяжело дышал.
   - Я хочу тебя не только потому, что  обожаю  твою  красоту  и  восхищаюсь
твоим изумительным телом! Моя любовь  намного  возвышеннее.  Такой  любви  я
никогда не испытывал. Я боготворю тебя,  Корделия.  Теперь  я  понимаю,  что
храню в тайниках моего сердца. Тебя, любимая!
   От его слов у нее возникло чудесное ощущение, будто  комната  наполняется
светом, который обволакивал их и вливал в душу неземное счастье.
   Корделия протянула руки и обвила его за шею.
   - Я люблю тебя, - прошептала она. - Люблю тебя так же, как и.., ты  меня.
Ты заполнил собой.., весь мир. Она притянула к себе его голову и сказала:
   - Мне не надо ждать, чтобы узнать тебя лучше. Я хорошо знаю тебя... Ты  -
тот, к кому я.., стремилась.., о ком мечтала.  С  тобой  я  чувствую,  будто
нахожусь.., на небесах.
   -  Любимая,  тебе  не  следует  говорить  мне  такое,   -   сказал   Марк
взволнованным голосом.
   Не в силах сдержаться и устоять перед призывной лаской рук  Корделии,  он
склонился и приник к ее губам.
   Корделия чувствовала, что он старался быть нежным, старался укротить силу
своей страсти.
   Но пламя внутри ее разгоралось все сильнее, и, казалось, его языки зажгли
огонь и в Марке, потому что его поцелуи стали  настойчивее,  требовательнее,
искуснее и жгучее.
   Он покрывал поцелуями ее глаза, щеки, уши, нежную кожу шеи,  пробуждая  в
ней трепет чувственности, о существовании которой она и не подозревала.
   - Моя замечательная, храбрая, несравненная маленькая жена, - бормотал он,
отодвигая кружева сорочки и целуя ее груди.
   Все вокруг  перестало  для  нее  существовать,  кроме  его  ненасытных  и
повергающих в  экстаз  губ.  Она  чувствовала  громкое  биение  его  сердца,
бившееся в унисон с ее собственным.
   - Ты - моя! Моя навеки!
   Она прижалась к нему всем телом, когда он опустился на  кровать  рядом  с
ней.
   Корделия только и успела подумать, что сбылась  ее  мечта  -  она  обрела
подлинную любовь, сделавшую ее настоящей женщиной.



   Барбара КАРТЛЕНД
   ТАИНСТВЕННАЯ СЛУЖАНКА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Новая служанка Жизель сразу же привлекла внимание графа своим  изяществом
и благородством. Заинтригованный, граф Линдерст пытается  узнать  что-нибудь
об этой милой девушке, но ее прошлое окутывает покров тайны. Каково же  было
его изумление, когда она попросила его найти мужчину, готового заплатить  за
ее девственность

Глава 1

1816 год

   - Чтоб тебя черти взяли! Дьявольщина! Ах ты, дурень проклятый! Убери свои
ручищи! Убирайся отсюда, слышишь? И чтобы я больше твоей мерзкой рожи  здесь
не видел! Ты уволен!
   Камердинер стремглав выскочил из комнаты, а его лежавший в кровати хозяин
продолжал сыпать крепкой руганью, более подходящей для  солдатской  казармы,
чем  для  графской  спальни.  Мастерством  браниться  граф  явно  владел   в
совершенстве.
   Выпустив пар, он почувствовал, что его ярость начинает понемногу спадать.
Какое-то робкое движение в дальнем  конце  огромной  спальни  привлекло  его
внимание, и только теперь он понял, что там чистит камин какая-то  служанка.
Графу плохо  было  ее  видно  из-за  резного  изножья  массивной  кровати  с
балдахином, и, приподнявшись повыше на подушках, он повелительно сказал:
   - Кто ты? Что ты здесь делаешь? Я не заметил, что в комнате кто-то есть!
   Девушка обернулась, и больной заметил, что  она  необычайно  худа.  И  ее
личико под огромным чепцом казалось неестественно маленьким.
   - Я... я чистила каминную решетку... милорд.
   К его огромному удивлению, голос служанки был мелодичным и  говорила  она
совершенно правильно, как  говорят  люди,  получившие  хорошее  образование.
Нежный голос, хрупкая фигурка и грациозность движений делали  ее  совершенно
непохожей на крепких, розовощеких громогласных служанок. Граф  смотрел,  как
она направляется к двери с тяжелым бронзовым ведром в руке.
   - Поди сюда! - резко скомандовал он.
   Она секунду помедлила. Потом, словно заставив себя повиноваться  приказу,
медленно подошла к кровати, и граф увидел, что девушка даже моложе, чем  ему
показалось издали.
   Служанка остановилась у кровати, но он не успел  ничего  сказать,  потому
что увидел, с каким выражением  она  смотрит  на  его  ногу,  открытую  выше
колена, и на окровавленные бинты, которые его  камердинер  начал  снимать  с
ран.
   Граф уже готов был заговорить, когда она сказала  -  все  тем  же  мягким
мелодичным голосом:
   - Вы разрешите мне... снять вашу повязку? Я имею некоторый опыт ухода  за
больными.
   Граф удивленно посмотрел на нее, готовый резко отослать ее вон, потом  не
слишком любезно отозвался:
   - Тебе все равно не удастся сделать мне  еще  больнее,  чем  сделал  этот
проклятый дурень, которого я только что прогнал с моих глаз.
   Служанка подошла еще ближе к кровати, поставила на пол  тяжелое  ведро  и
остановилась, глядя на его ногу. Потом  она  очень  осторожно  отодвинула  в
сторону край повязки.
   - Боюсь, милорд, что корпия, которой покрыли вашу рану, была приложена не
правильно. Из-за этого она прилипла к ранам, так  что  вам  наверняка  будет
больно - если только у нас не получится размочить ее теплой водой.
   - Делай что хочешь! - проворчал граф.  -  Я  постараюсь  сдерживать  свой
язык.
   - Забудьте, что я - женщина,  милорд.  Мой  отец  говорил,  что  мужчина,
который может выносить боль и  не  сыпать  проклятиями,  либо  святой,  либо
полный идиот.
   Губы  графа  тронула  едва  заметная  улыбка.  Он  все  больше  удивлялся
правильности и грамотности ее речи.
   Граф наблюдал  за  служанкой,  которая  направилась  к  умывальнику,  где
сначала тщательно вымыла руки.  Потом  девушка  налила  в  фарфоровый  тазик
немного горячей воды, которую его камердинер приготовил, чтобы побрить его.
   Подойдя с тазиком к постели, она взяла кусочек ваты со  столика  рядом  с
кроватью и, пропитав его водой, начала бережно отмачивать бинты, прилипшие к
плохо заживающей ране, которая осталась на ноге графа Линдерста после  того,
как хирург удалил попавшую туда шрапнель.
   Во время битвы при Ватерлоо он получил страшную рану чуть выше колена,  и
только благодаря своей несгибаемой  воле  и  генеральскому  авторитету  смог
предотвратить ампутацию ноги сразу же после боя.
   - У вас качнется гангрена, милорд! - протестовал хирург.  -  И  тогда  вы
потеряете не только ногу, но и жизнь!
   - Я готов рискнуть, - твердо ответил граф. - Будь я проклят, если допущу,
чтобы меня превратили в калеку с деревянным протезом,  так  что  я  даже  не
смогу сесть на лошадь!
   - Я должен предупредить, милорд...
   - А я не стану слушать ваши предупреждения и отказываюсь от  ваших  услуг
весьма сомнительного качества! - бросил граф.
   Тем не менее прошло несколько месяцев, пока его  самочувствие  улучшилось
настолько, что графа смогли отвезти домой, в Англию, да и  то  на  носилках.
Все это время он сильно страдал от боли.
   Прибегнув к услугам лондонских врачей,  которыми  он  остался  недоволен,
граф приехал в Челтнем, потому что узнал, что практиковавший на этом курорте
хирург, Томас Ньюэл, не имеет себе равных.
   И  действительно,  граф  оказался  одним  из  многочисленных  страждущих,
которые приезжали  в  Челтнем  исключительно  из-за  того,  что  этот  город
славился своими прекрасными врачами.
   Хотя Томас Ньюэл заставил его милость испытать такие муки, каких  ему  не
доводилось узнать за всю свою предыдущую жизнь, он оправдал возлагавшиеся на
него надежды: было совершенно очевидно, что рана постепенно  затягивается  и
начинает подживать.
   Граф больше не сыпал  проклятиями,  хотя  несколько  раз  морщился,  пока
служанка снимала с его ран последние куски пропитанной кровью корпии.  Потом
она обвела глазами спальню в поисках материала для новой перевязки.
   - На комоде, - подсказал ей граф. Служанка нашла коробочку  с  бинтами  и
корпией, содержимым которой осталась, по всей видимости, недовольна.
   - В чем дело? - осведомился граф.
   - Все в порядке, если не считать того, что нет средства, которое помешало
бы корпии прилипнуть к ране, как прилипла та, которую я только что сняла,  -
пояснила девушка. - Если ваша милость разрешит, я принесу вам мазь,  которую
изготавливает моя мать: она не только  лечит  рану,  но  и  не  дает  корпии
прилипать.
   - Я готов воспользоваться любым зельем, даже  сваренным  из  жабьих  лап,
лишь бы оно помогало, - ответил граф.
   - Я принесу ее завтра, - пообещала служанка.
   Приложив корпию к ранам,  она  укрепила  ее  на  месте  полосками  чистой
льняной ткани.
   - А почему я должен ждать до завтра? - осведомился граф.
   - Я не могу уйти домой, пока не закончу работу.
   - А что у тебя за работа?
   - Я занимаюсь уборкой дома.
   - И давно ты здесь работаешь?
   - Со вчерашнего дня.
   Граф посмотрел на бронзовое ведерко,  которое  девушка  поставила  у  его
кровати.
   - Надо полагать, на тебя возложили всю самую трудную и неприятную работу,
- сказал он. - Судя по  твоему  виду,  ты  не  можешь  справляться  с  такой
нагрузкой.
   - Могу.
   Она произнесла это с такой  решимостью,  что  граф  понял:  все,  что  ей
приходилось делать за этот день, давалось нелегко.
   Наблюдая за тем, как ее тонкие пальчики ловко справляются с бинтами, граф
обратил внимание на узенькие кости ее запястий. Такие руки явно не подходили
для грязной тяжелой работы. Эта девушка вызывала  его  интерес,  и  он  стал
пытливо всматриваться в лицо необычной служанки.
   Его нелегко было рассмотреть, потому что она низко  наклоняла  голову,  и
грубая  оборка  чепца  закрывала  почти  все  ее  лицо.  Но,  когда  девушка
повернулась к комоду, чтобы взять еще один бинт, граф увидел, что лицо у нее
очень худое - неестественно худое. Скулы резко  выдавались,  подбородок  был
туго обтянут кожей, маленький носик заострился...
   Словно почувствовав на себе его  внимательный  взгляд,  служанка  подняла
глаза, и графу показалось, что  они  непропорционально  большие  для  такого
маленького личика.
   Он никогда не видел глаз такого необычного цвета: глубокие  сине-зеленые,
они напоминали бурное море. Их обрамляли темные и длинные ресницы.
   Девушка  вопросительно  посмотрела  на  графа,  а  потом  щеки  ее   чуть
порозовели, и, опустив взгляд, она снова занялась его ранами.
   Граф снова посмотрел на тоненькие запястья  с  выпирающими  косточками  и
вспомнил, когда ему в последний раз доводилось видеть такие же.
   Он видел их у португальских ребятишек, детей крестьян,  чьи  посевы  были
уничтожены во время военных действий! Противостоящие  армии  обрекли  их  на
голод: солдаты  присваивали  все,  что  давала  земля,  ничего  не  оставляя
местному населению. Особенно этим отличались французы.
   Голод!
   Истощенные люди вызывали в нем чувство бессильной  ярости  и  отвращения,
хотя он и сознавал, что недоедание - это одно из  неизбежных  ужасов  войны.
Ему слишком часто приходилось видеть истощенных от голода  людей,  чтобы  он
мог сейчас ошибиться.
   Граф заметил, что, пока он думал о служанке,  та  закончила  перевязывать
ему ногу и сделала это с такой ловкостью,  которая  никак  не  давалась  его
камердинеру. Теперь она бережно  укрыла  его  одеялом  и  снова  взялась  за
ведерко с углем.
   - Подожди! - остановил ее граф. - Я уже задал тебе вопрос, на который  ты
пока не ответила. Кто ты?
   - Меня зовут Жизель, милорд... Жизель... Чарт.
   Перед тем как назвать свою фамилию,  она  на  секунду  замялась,  что  не
укрылось от графа.
   - Ты не привыкла к такого рода работе?
   - Нет, милорд, но я рада, что мне удалось получить ее.
   - Твоя семья бедна? - продолжил расспросы граф.
   - Очень бедна, милорд.
   - И из кого она состоит?
   - Из моей матери и маленького брата.
   - Твой отец умер?
   - Да, милорд, - едва слышно сказала Жизель.
   - Тогда как же вы жили, пока не переехали сюда?
   У него было такое чувство, что Жизель нехотя отвечает на его вопросы,  но
тем не менее положение не позволяло ей отказаться на них отвечать.
   Она стояла, держа в руке бронзовое ведерко - настолько  тяжелое,  что  ее
тело перекосилось на один бок. Девушка казалась слишком хрупкой и  воздушной
для столь тяжелого груза.
   Граф рассмотрел выпирающие ключицы  над  вырезом  ее  платья  с  набивным
рисунком и острые худые локти.
   Девушка явно страдала от сильного недоедания - он был абсолютно уверен  в
этом.  Мраморная  белизна  ее  кожи   на   самом   деле   была   бледностью,
свидетельствовавшей об анемии.
   - Поставь ведро, пока я с тобой разговариваю, - резко приказал он.
   Служанка послушалась, с опаской взглянув своими огромными глазами, словно
боялась того, что он собирался сказать.
   - Ты понапрасну растрачиваешь свои таланты, Жизель, - сказал он,  немного
помолчав. - Грех чистить камины, таскать уголь и  драить  полы,  когда  твои
пальцы обладают даром целительства.
   Жизель никак не реагировала на его слова: она пассивно  стояла  и  ждала,
что будет дальше. Граф добавил:
   - Я собираюсь поговорить с домоправительницей, чтобы ты оставила работу и
обслуживала исключительно меня.
   - Не думаю, чтобы она это разрешила, милорд. Слуг  в  доме  недостаточно,
поэтому меня и взяли сюда на работу. В  город  съезжаются  гости  по  случаю
близкого открытия новой ассамблеи.
   - Проблемы домоправительницы меня не интересуют,  -  высокомерно  ответил
граф. - Если я пожелаю пользоваться твоими услугами, а она будет  возражать,
тогда я сам стану твоим нанимателем.
   Он помолчал, задумчиво глядя на нее.
   - Наверное, так в любом случае будет лучше. Мне надо, чтобы ты два раза в
день перебинтовывала мне ногу. И, несомненно, найдется немало услуг, которые
ты сможешь мне оказывать: ты возьмешь на себя все  те  обязанности,  которые
женщинам даются легче, чем мужчинам.
   - Я... я очень...  благодарна  вашей  милости...  но...  я  предпочла  бы
отказаться.
   - Отказаться? С какой это стати ты отказываешься от моего предложения?  -
изумился граф.
   - Потому, милорд, что я не могу рисковать потерей работы, которую я здесь
нашла.
   - Рисковать? - Граф с недоумением уставился на Жизель. - А  почему  вдруг
пошла речь о риске?
   - Я бы не хотела быть уволенной...  как  вы  только  что  уволили  вашего
камердинера, - тихо ответила она.
   Граф расхохотался.
   - Если ты решила, что я уволил Бэтли, то ты глубоко ошибаешься! Даже если
бы я попытался это сделать, то, думаю, он все равно не ушел бы. Он служит  у
меня уже пятнадцать лет и привык к моей несдержанности  и  грубой  речи.  По
отношению к тебе я постараюсь быть осторожнее.
   Жизель переплела пальцы и посмотрела на графа  еще  более  опасливо,  чем
прежде.
   - Ну что еще не дает тебе покоя? - спросил он. - Не могу поверить,  чтобы
ты не сочла уход за больным хозяином более приятным  делом,  чем  выполнение
приказов других слуг. Неужели тебе понравится быть на побегушках?
   - Дело... не в этом... милорд, - на ее личике явно читалось смущение.
   - Тогда в чем же?
   - Я думала о том... какое вознаграждение... вы мне предложите, -  несмело
произнесла Жизель.
   - Сколько ты получаешь сейчас?
   - Десять шиллингов в неделю, милорд. Это хорошие деньги. Все  знают,  что
прислуга в Немецком коттедже получает высокую  плату.  В  другом  месте  мне
столько могут и не дать.
   - Десять шиллингов? - переспросил  граф.  -  Ну  я  предложу  тебе  вдвое
больше.
   Он  увидел,  как  в  ее  огромных  глазах  вспыхнуло  изумление,  тут  же
сменившееся радостью.
   Жизель решительно подняла голову и неожиданно сказала:
   - Я не желаю принимать милостыню, милорд.
   - Несмотря на то, что нуждаешься в ней, - сухо отозвался граф.
   Ее худые щеки снова залила краска, и он поспешно спросил:
   - В твоем доме нет никаких денег, кроме тех, что зарабатываешь ты?
   - Н-нет, милорд.
   - Тогда как же вы жили до сих пор? - удивился он.
   - Моя мама... очень хорошо вышивает... Но, к несчастью, у нее стали плохо
двигаться пальцы, так что сейчас она не может... работать.
   - Тогда ты примешь от меня плату фунт в неделю.
   Жизель некоторое время боролась с собой, но потом ответила:
   - Спасибо, милорд.
   - Возьми плату за первую неделю прямо сейчас, - распорядился  граф.  -  В
верхнем ящике комода лежит гинея. А  потом  ты  иди  и  переоденься  в  свое
обычное платье, и, перед тем как отправиться домой за мазью, которую ты  мне
пообещала, ты составишь мне компанию за ленчем.
   - 3-за... ленчем, милорд?
   - Да, я так и сказал.
   - Но... это нехорошо, милорд, - возразила Жизель.
   - Почему это?
   - Я... я - служанка, милорд.
   - Боже правый! Уж не собралась ли ты обучать меня этикету?  -  насмешливо
воскликнул граф.  -  Няня  ест  со  своими  воспитанниками,  гувернер  может
разделять трапезу со своими учениками, и если я  желаю,  чтобы  моя  сиделка
составляла мне компанию во время ленча, то  она  будет  делать  то,  что  ей
сказано!
   - Да... милорд.
   - Выполняй мои распоряжения, и  мы  поладим.  Немедленно  пришли  ко  мне
домоправительницу. Но сначала я поговорю с Бэтли. Полагаю, ты найдешь его за
дверью.
   Жизель бросила на графа быстрый взгляд, а потом снова  подняла  бронзовое
ведерко. Не оборачиваясь на него, она вышла из спальни, аккуратно закрыв  за
собой дверь.
   Граф откинулся на подушки. Тут явно крылась какая-то тайна,  а  он  очень
любил их разгадывать.
   Не успела за служанкой закрыться дверь, как в комнате появился Бэтли.
   - Я нанимаю эту молодую женщину в сиделки, Бэтли, - сообщил ему граф.
   - Надеюсь, ее услуги устроят вас, милорд, - ответил тот.
   Он говорил сдержанным, слегка обиженным тоном, к которому прибегал всякий
раз, когда граф позволял себе его  обругать,  хотя  оба  понимали,  что  это
только игра.
   - Она - не обычная прислуга, Бэтли, - продолжил граф.
   - Да, милорд. Я это понял еще вчера, когда увидел ее внизу.
   - Откуда она?
   - Попытаюсь выяснить, милорд. Но,  наверное,  никто  ничего  об  этом  не
знает. В доме сильно не хватает  прислуги,  а  полковник  любит,  чтобы  дом
всегда был обеспечен полностью.
   Граф и сам знал, что это так. Полковник Беркли, гостем которого он  стал,
владелец Немецкого  коттеджа,  всегда  требовал  идеального  обслуживания  и
устраивал  невообразимый  шум,  есл