перевернув две страницы своих записей, вместо одной.
   Его старшая дочь тут же  повернула  голову  в  сторону  кафедры,  и  лорд
Хокстон впервые смог рассмотреть нежный овал ее лица, маленький прямой нос и
огромные глаза, издалека показавшиеся ему серыми.
   У нее был высокий лоб и брови вразлет, похожие на  крылья  птицы.  Должно
быть, под черной шляпой ее светло-пепельные волосы были  гладко  зачесаны  и
уложены на затылке в пучок.
   Наконец викарий разобрался со своими  записями,  и  его  дочь  облегченно
вздохнула. Она снова повернулась к хору и нагнулась, чтобы сделать замечание
мальчугану,  игравшему  рогаткой,  которую  тот  достал   из   кармана.   От
неожиданности он выронил и рогатку, и камень, который собирался запустить, и
они с грохотом упали на пол. Дочь викария сделала движение, как  бы  пытаясь
остановить "его и уговорить подождать до конца службы, но было уже поздно.
   Испугавшись, что лишится  своего  самого  дорогого  сокровища,  мальчуган
принялся шарить под ногами сидевших рядом с ним ребятишек, пытаясь  отыскать
рогатку.  Наконец,  найдя  ее,  он  вернулся  на   свое   место   и   бросил
страдальческий взгляд в сторону дочери викария.
   Увидев, что она нахмурилась, мальчуган виновато опустил голову, но в этот
момент  она  встретилась  глазами  с  одной  из  сестер   и   чуть   заметно
заговорщически улыбнулась.
   Улыбка совершенно преобразила ее строгое  лицо,  и  в  этот  момент  лорд
Хокстон принял решение.
   Именно такая жена и  нужна  Джеральду,  подумал  он.  Девушка,  способная
справляться с отцом-фанатиком, с целым выводком  сестер  и  с  непоседливыми
мальчишками из хора, без всякого сомнения  сумеет  держать  в  руках  и  его
племянника.
   Над этим стоило подумать, к тому же он чувствовал, что если кто и  сумеет
помочь Джеральду, то уж во всяком  случае  не  разодетые  в  шелка  и  атлас
дамочки,  самодовольно  прихорашивавшиеся  и  не  обращавшие  ни   малейшего
внимания на осуждающие взгляды викария.
   -  Расскажите  мне  о  вашем  священнике,  -  обратился  лорд  Хокстон  к
губернатору,  сидя  позднее  рядом  с  ним  в  коляске,  запряженной   парой
великолепных лошадей.
   - У него очень тяжелый характер, - ответил  сэр  Артур.  -  Он  постоянно
жалуется мне на безобразия, которые творятся в порту и других злачных местах
города. Мне приходится объяснять  ему,  что  в  обязанности  губернатора  не
входит запрещать  людям  спускать  деньги  так,  как  им  заблагорассудится,
конечно, если только их поступки не выходят за рамки закона.
   - А что вы можете сказать о его семье? - поинтересовался лорд Хокстон.
   - Я едва знаком с ними, -  сказал  сэр  Артур.  -  Время  от  времени  их
приглашают куда-нибудь, но, как я  подозреваю,  их  отец,  который  все  еще
соблюдает траур по своей жене, запрещает им все, кроме молитвы.  Поэтому  мы
иногда видим лишь старшую из сестер на  собраниях  церковноприходской  школы
или на благотворительных мероприятиях.
   - Похоже, жизнь у них невеселая, - заметил лорд Хокстон.
   - Я полагаю, большинство молодых женщин  в  наше  время  сочли  бы  такое
существование невыносимым, - согласился губернатор.
   - Я читал, что распространение  христианства  и  уровень  образования  на
Цейлоне выше, чем во всех остальных восточных колониях.
   - Я думаю, вы правы, - ответил сэр Артур. - Согласно последней переписи у
нас 220 тысяч католиков,  50  тысяч  протестантов  и  около  двух  миллионов
буддистов!
   Он сделал паузу и добавил с лукавым блеском в глазах:
   - Кроме того, есть 1532 исполнителя ритуальных  танцев,  121  заклинатель
змей, 640 музыкантов, играющих на тамтаме, и пять тысяч факиров и  юродивых!
Лорд Хокстон рассмеялся:
   - Довольно любопытная смесь!
   Однако они не смогли продолжить разговор, так как коляска остановилась  у
ворот Квинз-Хауса.
   После ленча лорд Хокстон разыскал секретаря губернатора,  немолодого  уже
человека, который  всю  свою  жизнь  прожил  в  Коломбо.  Он  служил  многим
предшественникам нынешнего губернатора, которые  весьма  ценили  его  умение
всегда быть в курсе всех местных дел.
   - Я хотел бы услышать все, что вам  известно  о  викарии  церкви  Святого
Петра, - сказал лорд Хокстон.
   - Зовут его Рэдфорд, - ответил  секретарь.  -  Он  живет  в  Коломбо  уже
двадцать два года, здесь  же  и  женился.  Он  абсолютно  убежден,  что  все
обитатели Квинз-Хауса -  легкомысленные,  бесчувственные  люди,  которые  не
желают помочь ему в его страстном  стремлении  очистить  город  от  греха  и
порока.
   - Ему следовало  бы  сравнить  Коломбо  с  некоторыми  другими  портовыми
городами, - сухо заметил лорд Хокстон. - Он будет чрезвычайно удивлен, когда
обнаружит, что жители Коломбо отличаются почти образцовым поведением, на мой
взгляд, во всяком случае.
   - Я бы не стал утверждать это столь категорично, милорд, но я нахожу, что
наши горожане в целом достаточно благовоспитанны.
   - Я всегда был в этом  убежден,.  -  сказал  лорд  Хокстон.  -  А  теперь
расскажите мне о миссис Рэдфорд.
   - Она была очаровательной леди, - ответил секретарь. - Единственной, кому
удавалось пробудить в нашем викарии человеческие  чувства.  Она  родилась  и
выросла в Англии, а ее отец работал в  Кью-Гарденз  <Кью-Гарденз  -  большой
ботанический сад; находится в западной части Лондона. Основан в 1759г.>. Она
сопровождала его, когда он приехал сюда по  приглашению  губернатора,  чтобы
дать консультации по поводу некоторых культур, способных прижиться в здешнем
климате. Она  встретилась  с  викарием  -  в  то  время  он  был  помощником
приходского священника - и влюбилась в него. - Секретарь немного помолчал, а
потом добавил:
   - Когда я впервые познакомился с Рэдфордом, он был очень  привлекательным
молодым человеком, но уже тогда исполненным  пророческого  рвения,  которое,
как я всегда полагал, очень трудно переносить в семейной жизни.
   - И у них родилось шесть дочерей? - Викарий всегда болезненно  переживал,
что у него нет сына, - пояснил секретарь. - После того,  как  родились  мисс
Доминика и мисс Фейт, он назвал третью дочь Хоуп, но, к  несчастью,  за  ней
появились на свет одна за другой еще три девочки - мисс Черити, мисс Грейс и
мисс Пруденс.
   - Бог мой! - воскликнул лорд Хокстон. - Надо  же  было  наградить  бедных
девушек такими именами! <В переводе с английского эти имена звучат дословно:
Феют - вера, Хоуп - надежда, Черити - милосердие, Грейсд - прощение, Пруденс
- бережливость.>.
   - Доминике посчастливилось, -  продолжал  секретарь.  -  Она  родилась  в
воскресение, что и определило выбор имени <От dies Dominica - день господень
(средневек, лат.)>, но остальным не повезло, и они очень страдают от  этого,
бедняжки.
   - Могу себе представить, - заметил лорд Хокстон.
   - Они все очень хорошие девушки, - сказал секретарь. -  Моя  жена  самого
высокого мнения о них. Время от времени им позволяют навещать мою дочь - она
инвалид, а больше они почти нигде не бывают, потому что их отец не  поощряет
светских развлечений.
   - Я хотел бы нанести визит викарию, -  сказал  лорд  Хокстон.  -  Могу  я
сослаться на вас в качестве рекомендации? Секретарь улыбнулся:
   - Сошлитесь лучше на губернатора, милорд. Несмотря на все его  заявления,
викарий испытывает большое уважение к его превосходительству.
   - Непременно последую вашему совету, - ответил лорд Хокстон.
   Он отправился в дом викария к четырем часам дня,  полагая,  что  с  точки
зрения светского этикета это самое удобное время для визита. Кроме  того,  в
перерыве между службами легче всего было застать викария дома.
   Дверь открыла одна из дочерей, которой на вид было лет четырнадцать. Лорд
Хокстон решил, что это Черити.
   Она посмотрела на него с изумлением, а когда  он  сказал,  что  хотел  бы
поговорить с ее отцом, застенчиво пригласила его войти в дом  и  отправилась
на поиски викария.
   Лорд Хокстон осмотрелся, обратив внимание, что  комната  была  обставлена
бедно, но с большим  вкусом.  Портьеры  были  искусно  сшиты  из  материала,
который, должно быть, стоил всею  несколько  пенсов  за  ярд,  но  их  цвет,
казалось, вобрал в себя всю синеву морской воды.
   На диване, однако, не было подушек;  на  полу,  начищенном  буквально  до
блеска, лежали всего несколько циновок, сделанных  местными  ремесленниками;
побеленные  стены  были  совсем  голыми,  за  исключением  одного   пейзажа,
написанного акварелью.
   На простеньком столике у камина стояла ваза с цветами,  в  комнате  пахло
ароматической смесью  из  сухих  лепестков,  которые  лежали  в  вазочке  на
подоконнике,  где  на  них  падали  солнечный  лучи.  Жалюзи  были  опущены,
поскольку был воскресный день, и лишь в нижней части окна  виднелась  тонкая
полоска света.
   Лорд Хокстон знал, что в Шотландии и в некоторых уголках  Англии  принято
опускать жалюзи по воскресеньям, но он никак не  рассчитывал  столкнуться  с
этим на Цейлоне.
   В комнату вошел викарий, всем своим видом давая  понять  лорду  Хокстону,
что тот совершил тяжкий грех, приехав с визитом в такой день.
   - Вы хотели меня видеть? - спросил викарий, и лорду Хокстону он показался
еще более суровым и изможденным, чем в церкви.
   Мрачное черное одеяние, выступающие скулы, худое  лицо  и  седые  волосы,
почти белые на висках, делали его похожим на  одного  из  древних  пророков,
готовящихся призвать проклятие на головы обитателей Содома и Гоморры.
   - Меня  зовут  лорд  Хокстон.  Викарий  слегка  наклонил  голову  в  знак
приветствия.
   - Я остановился у губернатора в Квинз-Хаусе, - продолжал лорд Хокстон.  -
Я позволил себе побеспокоить вас, потому что мне  нужна  ваша  помощь,  и  я
хотел бы обсудить с вами крайне важный вопрос.

***

   Черити притворила за отцом дверь, ведущую в гостиную, и  быстро  взбежала
вверх по лестнице.
   Доминика была в спальне, которую  они  делили  с  Фейт.  Она  только  что
вернулась с занятий в воскресной школе, которые  обычно  устраивались  сразу
после ленча, и снимала шляпку, как вдруг в комнату ворвалась Черити.
   - Доминика, знаешь что? Ты даже не представляешь!
   - Что случилось? Почему ты так разволновалась? - спросила Доминика.
   - У папы сидит джентльмен, он приехал в одном из губернаторских экипажей.
Это тот самый джентльмен, который был сегодня  в  церкви.  Ты  не  могла  не
заметить его - он сидел рядом с губернатором, и я видела, как он  улыбнулся,
когда Раниль уронил рогатку.
   - Это было совсем не смешно, - сказала Доминика. -  Папа  услышал  шум  и
страшно рассердился. Я не могу заставить его понять, что  мальчики  из  хора
никогда не слушают его проповедей.
   - А почему они должны это  делать?  -  легкомысленно  заявила  Черити.  -
Готова поспорить, что и сам губернатор их не слушает.
   - Интересно, что нужно этому господину? - задумчиво произнесла Доминика.
   - У него очень важный вид, - сообщила Черити, - но мне не верится, что он
приехал для того, чтобы пригласить нас на бал.
   - Черити! - укоризненно сказала Доминика, но тут  же  рассмеялась.  -  Ты
сама знаешь, это так же невозможно, как если бы нас пригласили погостить  на
луне! Кроме того, папа в любом случае никуда нас не отпустит.
   - Когда я стану такой же взрослой, как ты и Фейт, - сказала Черити,  -  я
буду ездить на балы, что бы папа ни говорил!
   - В таком случае будет лучше, если пока ты придержишь язык за зубами,  не
то папа выпорет тебя, - раздался чей-то голос, и в спальню вошла Фейт.
   Лорд Хокстон не ошибся - она была очень хорошенькой девушкой.  Сейчас  на
ней не было уродливой черной шляпки, которая наполовину закрывала ее лицо, и
теперь ничто не мешало любоваться ее белокурыми волосами и голубыми глазами.
Глядя на ангельское выражение ее  лица,  трудно  было  догадаться,  что  она
обладала чувством юмора и,  подобно  Черити,  была  готова  восстать  против
жестких ограничений, которые на них наложил отец.
   - Что происходит? - поинтересовалась  она.  -  Это  правда,  что  в  доме
появился молодой мужчина?
   - Он не совсем молодой, - ответила Черити, - но зато очень  элегантный  и
представительный, и он гостит в Квинз-Хаусе.
   - Не тот ли это джентльмен, который был  сегодня  в  церкви?  -  спросила
Фейт. Черити кивнула.
   - Я успела хорошенько его  рассмотреть,  -  сказала  Фейт,  -  и  мне  он
показался довольно привлекательным.
   Доминика расхохоталась:
   -  Фейт,  ты  сама  отлично  знаешь,  что  тебе  любой  мужчина   кажется
привлекательным!
   - Я вижу не так уж много мужчин, разве что в церкви, - возразила Фейт.  -
Я рассчитывала, что тот молоденький лейтенант, который строил мне  глазки  в
прошлое воскресенье, будет сегодня на службе, но, по всей видимости,  он  на
дежурстве.
   Доминика опасливо взглянула на дверь.
   - Боюсь, что папа когда-нибудь услышит твои высказывания!
   - Папа слишком занят разоблачением грехов в злачных местах города, и  ему
не придет в голову искать их в собственном  доме!  -  легкомысленно  заявила
Фейт.
   - Я бы не была в этом так уверена! - предостерегающе заметила Доминика.
   - Как вы думаете, о чем этот джентльмен разговаривает с папой? - спросила
Черити. - Может быть, я подкрадусь потихоньку и  послушаю  за  дверью?  Если
папа обнаружит меня там, я скажу, что ждала, чтобы проводить гостя.
   - Да-да, иди, - быстро отозвалась Фейт.
   - Не смей этого делать, Черити! -  тут  же  вмешалась  Доминика.  -  Тебе
прекрасно известно, что подслушивать у замочной скважины очень  вульгарно  и
недопустимо для хорошо воспитанной леди!
   - Но как ты думаешь, зачем он приехал к папе? - спросила Черити.
   - В свое время мы узнаем об этом, - невозмутимо ответила Доминика.  Затем
у нее вырвалось восклицание ужаса. - Бог мой, а вдруг он останется к чаю?  Я
вчера собиралась испечь кекс, но у меня не хватило времени, к  тому  же,  по
правде говоря, у меня кончились деньги, и я  не  осмеливалась  обратиться  к
папе с просьбой.
   - Не  волнуйся,  -  сказала  Фейт.  -  Мы  можем  сделать  ему  несколько
сэндвичей, а Черити нарвет в саду каких-нибудь фруктов.  Надо  полагать,  он
так пресыщен роскошными яствами в Квинз-Хаусе,  что  наша  скромная  трапеза
навряд ли его прельстит.
   - Фейт, я прошу тебя не говорить так  в  присутствии  младших  сестер,  -
почти умоляюще произнесла Доминика.  -  Ты  же  знаешь,  папа  считает,  что
роскошь порождает греховные мысли.
   - Судя по тому, что мы едим, - ответила Фейт, - у нас  вообще  не  должно
было бы остаться ни одной мысли! Не сомневаюсь, что я страдаю от истощения!
   Доминика рассмеялась:
   - Глядя на тебя, этого не скажешь! Платье, которое я  тебе  сшила,  нужно
снова распустить в талии на целый дюйм!
   - Ничего удивительного, я же расту! - с достоинством ответила Фейт.
   Доминика хотела было возразить, но тут послышался голос викария:
   - Доминика, иди сюда! Ты мне нужна! Она с испугом взглянула на сестер.
   - Ради Бога, сделай несколько сэндвичей! - сказала  она  Фейт.  -  А  ты,
Черити, пойди собери фруктов. Сложи их в плетеную корзинку, они будут хорошо
смотреться, даже если мы не сможем похвастать большим  разнообразием.  Жаль,
что мы вчера съели единственный зрелый плод папайи.
   Она открыла дверь спальни и побежала вниз по лестнице, на ходу  продолжая
давать указания.
   - Ты заставляешь меня ждать, Доминика, - упрекнул ее отец.
   - Прости, пожалуйста, папа, просто я объясняла Черити и Фейт,  что  нужно
приготовить на тот случай, если твой гость останется к чаю.
   - К чаю? - переспросил викарий с таким  видом,  будто  впервые  слышал  о
чем-либо подобном. - Ах, да, конечно. Пожалуй, нужно  предложить  ему  чашку
чаю.
   - Так я пойду приготовлю, папа?
   - Нет, остальные прекрасно справятся без  тебя.  Лорд  Хокстон  хотел  бы
поговорить с тобой.
   На лице Доминики отразилось удивление, но, прежде чем она успела что-либо
сказать, ее отец открыл дверь, и она очутилась в гостиной.
   Конечно  же,  она  заметила  незнакомца,  сидевшего  в  церкви  рядом   с
губернатором; однако она так часто корила сестер за то, что они бесцеремонно
разглядывают прихожан, что сама старалась вовсе не смотреть на  собравшихся,
особенно на тех, кто гостил в Квинз-Хаусе.
   Однако она сразу же узнала мужчину, который сидел напротив нее в  церкви,
и решила, что при ближайшем рассмотрении он еще более привлекателен. К  тому
же он  показался  ей  чрезвычайно  элегантным.  Ей  никогда  не  приходилось
общаться с армейскими офицерами, которым Фейт строила глазки,  но  время  от
времени  она  сталкивалась  с   сыновьями   государственных   служащих   или
представителей английской знати, которые жили на Цейлоне.
   Они всегда казались ей неуклюжими в  своих  парадно-выходных  костюмах  с
высокими белыми воротничками. Создавалось  впечатление,  что  они  чувствуют
себя так, будто их нарядили в  маскарадный  костюм,  который  они  не  умеют
носить.
   Что касалось лорда Хокстона, его одежда казалась частью  его  самого.  Он
держался с элегантной небрежностью, но в то же время Доминика была  уверена,
что его костюм был сшит лучшим лондонским портным.
   Он стоял в дальнем углу комнаты и, слегка  нахмурившись,  с  нескрываемым
интересом разглядывал ее.
   Викарий вошел в комнату следом за ней.
   - Милорд, позвольте мне представить вам мою дочь Доминику!
   Лорд Хокстон поклонился, и Доминика присела в глубоком реверансе.
   Наступила неловкая пауза, и Доминику слегка удивило, что мужчины никак не
решаются заговорить. У нее сложилось впечатление, что они не могут подобрать
нужные слова.
   Наконец ее отец, откашлявшись, произнес:
   - Лорд Хокстон явился сюда с неожиданным и очень необычным  предложением,
и он просит, чтобы ты также выслушала его.
   Доминика подняла на отца свои удивительные серые глаза.
   - Да, папа?
   Снова  последовала  пауза.  Затем,  словно   желая   рассеять   возникшую
неловкость, в разговор вступил лорд Хокстон:
   - Надеюсь, дорогой викарий, вы не сочтете грубым нарушением этикета, если
я поговорю с вашей дочерью наедине? Мне хотелось бы сделать это предложение,
как вы его назвали, лично ей.
   Викарий ответил с явным облегчением:
   - Разумеется, милорд. Полагаю, так будет лучше. Я  пойду  скажу  дочерям,
чтобы они приготовили чай.
   - Благодарю вас, - сказал лорд Хокстон.
   Викарий вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой  дверь,  и  Доминика  с
тревогой взглянула на гостя.
   Она пыталась угадать, какого рода предложение он собирался ей сделать.
   Доминика мучительно покраснела.
   - Прошу.., прощения, милорд, - пробормотала она, - мне следовало бы сразу
предложить вам сесть, но, должна признаться, я  была  так  удивлена,  увидев
вас, что совсем растерялась.
   - Боюсь, то, что я сейчас скажу, удивит вас еще больше,  -  ответил  лорд
Хокстон. - Но я прошу лишь одного - выслушайте меня и не спешите с  ответом,
а сначала хорошенько все обдумайте.
   Он опустился на жесткий диван, стоявший возле стены, и  жестом  пригласил
Доминику последовать его  примеру.  После  некоторого  колебания  она  робко
присела рядом с ним.
   Он  повернулся  и  пристально  посмотрел  на  нее,  и  у  нее   сложилось
впечатление, что он изучает ее, хотя она никак не могла понять,  чем  вызван
такой интерес.
   Как и подозревал лорд Хокстон, у нее были пепельные волосы с  серебристым
отливом. Они были гладко зачесаны и скручены на затылке в огромный узел,  по
размерам которого можно было догадаться о том, какие они длинные и густые.
   У нее были серые глаза, окаймленные темными ресницами. Красиво  изогнутые
брови, на которые он еще в церкви обратил внимание, также  казались  намного
темнее волос.
   Ее прозрачная кожа поражала бледностью, но когда на  ее  щеках  появлялся
румянец, это придавало  неожиданную  прелесть  ее  лицу,  сравнимую  лишь  с
первыми отблесками зари на утреннем небосклоне.
   Она казалась очень хрупкой, но платье из грубой ткани, плотно  облегавшее
фигуру, открывало взору ее высокую, нежно округлившую