те отелов перейдем к делу. Чем  скорее  эти  десять  тысяч  фунтов
стерлингов окажутся в наших руках, тем лучше! - заметила Трина.

***

   Этим вечером они ужинали одни. Старая герцогиня не  появлялась  из  своих
покоев целый день.
   Когда леди Сузи  поинтересовалась,  чем  вызвано  ее  отсутствие,  герцог
ответил:
   - Она таким образом наказывает нас. Когда бабушка чем-то расстроена,  она
всегда отправляется в кровать, а все те, кто ее  расстроил,  чувствуют  себя
из-за этого виноватыми.
   - Как забавно! - воскликнула Трина.
   - Она стала так делать, когда поняла, что дедушка очень огорчается, когда
ее нет рядом с ним. Ведь она была очень красивой женщиной. Когда их поженили
по сговору родственников, то прямо на свадьбе, где они увиделись первый раз,
они влюбились друг в Друга.
   - Расскажите, пожалуйста, о ваших дедушке и бабушке, - попросила Трина.
   - Дедушка был очень недурен собой  и  до  самой  женитьбы  был  известным
повесой. Но как только они с бабушкой поженились, прошлое было  забыто.  Еще
ребенком я помню, как они были счастливы, живя в этом замке.
   Герцог улыбнулся своим воспоминаниям и продолжил:
   - Однако бабушка, несмотря на свою внешнюю мягкость и  женственность,  на
деле была очень целеустремленной особой.  Она  всегда  стремилась  исполнить
все, что задумала. Когда дедушка в чем-то не соглашался с ней, она удалялась
в свою спальню и закрывалась там. Отец рассказывал мне, что дед  мог  часами
безответно стучать в дверь, униженно прося прощения.
   Поощряемый вниманием своих слушательниц, Жан де Жирон произнес с улыбкой:
   -  Когда  они  приходили  к  компромиссу,  то  оба  выглядели  невероятно
счастливыми, и все окружающие замечали, как они любят друг друга.
   - Ничего удивительного, что вы хотите точно так же быть счастливы, - тихо
сказала Сузи и смутилась, когда герцог ответил:
   - Да, хочу!
   Трина вышла в сад, решив, что она стала сейчас лишней.
   По тому, как ее мать и герцог смотрели друг на друга, девушка поняла, что
они даже не заметили ее ухода. Теперь-то уж они  могут  сказать  друг  другу
все, о чем воздерживались говорить в ее присутствии.
   "Я уверена, что герцог хочет жениться на маме. Однако она  пока  не  дает
согласия, - размышляла Трина. - Если бы  ему  удалось  получить  эти  десять
тысяч фунтов стерлингов, это дало бы им возможность вдвоем  жить  достаточно
комфортабельно до тех пор, пока я не получу наследство  своего  отца,  когда
мне исполнится двадцать один год. Тогда я  смогу  дать  маме  все,  что  она
должна была иметь, если бы отец не сделал это несправедливое завещание".
   В настоящий момент Трина ничего не могла дать своей матери, поскольку  ее
отец назначил поверенных, которые управляли наследством дочери до  тех  пор,
пока та не достигнет совершеннолетия.
   Она намеревалась вернуть своей матери все, что та заслуживала  и  что  по
праву принадлежало ей, но Трина была очень практичной девушкой  и  понимала,
что если бы она заговорила об  этом  с  поверенными  и  попросила  бы  найти
какую-нибудь юридическую тонкость, которая  помогла  бы  ей  обойти  условия
отцовского завещания, они бы воспротивились этому.
   "Я буду хранить молчание до тех пор, пока не вступлю в права наследства и
они уже ничего не смогут поделать", - повторяла она про себя с того момента,
как узнала условия завещания.
   Однако теперь она намеревалась рассказать матери о  своих  планах,  после
чего та, может быть, ответит согласием на предложение герцога, и  тогда  они
все будут очень счастливы.
   Девушка была  достаточно  проницательна,  чтобы  понять,  что,  если  все
произойдет так, как она планирует, герцог больше не будет  унижен  сознанием
того, что потраченные на  замок  деньги  были  когда-то  получены  от  жены,
которую он никогда не любил и с которой всегда был несчастлив.
   Она представляла, как это выглядело, когда каждый раз, осматривая  замок,
гости  восхищались  новыми  приобретениями,  гобеленами,  картинами,   вновь
отделанной комнатой, а в голосе герцога звучали извиняющиеся нотки, когда он
был вынужден говорить:
   "Моя жена купила это". Или: "Это подарок моего покойного тестя".
   "Герцог столько лет зависел от  женщины,  -  подумала  Трина,  -  поэтому
неудивительно, если он не хочет снова оказаться в прежнем положении".
   Однако Трина понимала, что содержание замка стоило огромных денег,  также
как и уход за прекрасным цветущим парком, террасами спускающимся к реке.
   - Я должна найти какое-то решение, - сказала себе Трина.
   Размышляя на эту тему, девушка шла вперед, не замечая дороги. Теперь  она
оказалась в аллее горделивых кипарисов, которые стояли высоко  над  рекой  и
выглядели как указующие персты, направленные в темнеющее небо.
   Солнце уже село, но далеко на горизонте еще медленно  угасал  закат,  над
головой зажигались первые звезды, и полумесяц серебрил своими  лучами  ленту
реки.
   Природа была прекрасна. В то же время все кругом несло на себе  отпечаток
какой-то загадочности. Такого ощущения Трина еще  никогда  не  испытывала  в
своей жизни.
   Все кругом выглядело так, как  будто  все  эти  истории  о  волшебстве  и
очаровании Прованса, отличающиеся от подобных историй в других департаментах
Франции, были действительно правдивыми. Когда девушка подумала об  этом,  то
услышала пение соловьев, о которых рассказывал герцог.
   Они были не очень близко, однако привлекли внимание Трины, поскольку  все
вокруг  буквально  замерло  в  преддверии   ночи.   Соловьиные   трели   все
приближались, и теперь девушка слушала песню, которую для нее исполняли  две
птицы.
   Одна из них пела для другой, затем  ждала  ответа,  потом  птичьи  голоса
сливались в дуэте, и сердце Трины как будто пело вместе с ними.
   Вдруг она услышала позади себя мягкие шаги и  подумала,  что  это  герцог
ищет ее. Она подняла руку, предупреждая,  чтобы  он  молчал  и  случайно  не
разрушил это очарование.
   Соловьиные трели продолжались еще некоторое время, потом стали  затихать,
и Трина подумала, что птицы улетели к звездам.
   Девушке захотелось проследить их полет, однако когда она подняла  голову,
то увидела  лишь  свет  звезд  и  сияние  луны.  На  какое-то  мгновение  ей
показалось, что она тоже может летать.
   Потом, вспомнив, что герцог стоит позади, она улыбнулась своим  мыслям  и
вернулась к реальности.
   - Это песнь любви, - тихо сказала она и повернула голову.
   К ее изумлению, позади стоял не герцог, а незнакомый мужчина.
   Он был очень высок  и  широкоплеч.  Было  еще  достаточно  светло,  чтобы
разглядеть, что незнакомец очень красив, однако несколько иначе, чем  герцог
Жиронский. Он, несомненно, относился к англосаксонскому типу мужчин.
   Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Лунный свет  окружал
сияющим ореолом  голову  девушки,  придавая  ей  дополнительное  очарование.
Потом, поскольку мужчина не вымолвил ни слова, Трина сказала:
   - Я думаю, что вы маркиз Клайвдон.
   Он улыбнулся и поклонился.
   - А я уверен, что вы леди Шерингтон. Герцог сказал, что вы гостите здесь.
   Трина хотела возразить ему, что на самом деле она дочь леди Шерингтон, но
вспомнила, что маркиза не должна знать о ее существовании.
   - Как вы сообразительны! - с иронией сказала она.
   - Ну не так уж, - ответил маркиз. - Хозяин замка сообщил моей матери, что
у него находится очень  симпатичная  гостья,  и  смею  вас  уверить,  он  не
преувеличивал.
   - Спасибо.
   Трина не покраснела  и  не  смутилась  от  комплимента,  как  это  обычно
происходило с ее матерью, потому что уже достаточно наслушалась их в Риме.
   Она отвела взгляд от маркиза и посмотрела вдаль на темнеющий горизонт.
   - Итак, вы слушали песнь любви, - сказал маркиз. - Мне не  говорили,  что
соловьи являются частью достопримечательностей Прованса.
   По его насмешливому тону Трина легко догадалась,  что  он  сомневается  в
правдивости того, что слышал об этой части Франции, и, конечно же, не верит,
как всякий  здравомыслящий  человек,  в  существование  эликсира  молодости,
который надеется найти здесь его мать.
   Пока маркиз говорил, Трина с удивлением подумала, что герцог не  упоминал
о том, что маркиз приедет вместе со своей матерью.
   - Когда я ехал сюда, - сказал он, как бы отвечая на ее незаданный вопрос,
- я думал о том, как необычна и прекрасна эта уединенная местность. Мне  еще
не доводилось бывать в этой части Франции.
   - И мне не доводилось, поэтому я также получаю удовольствие от пребывания
здесь.
   - Чтобы описать все  вокруг,  достаточно  одного  слова  -  романтика,  -
заметил маркиз. - Когда я увидел на фоне кипарисов ваш силуэт,  то  подумал,
что вы нимфа, вынырнувшая из реки, или прекрасная фея, заслушавшаяся  пением
соловьев.
   - Да, кажется, и вы поддались очарованию этого места, - улыбнулась Трина,
- и, конечно, уже заметили, что замок  значительно  отличается  от  подобных
сооружений.
   - Да, конечно, он прекрасен.
   Опять в его голосе появились ироничные нотки, как  будто  он  решил  быть
циничным по отношению ко всему и, может быть, ко всем вокруг.
   - Я думаю, мне лучше вернуться в замок, - заметила Трина.
   - Вы собираетесь оставить меня наедине с моими мыслями? - спросил маркиз.
   - Вы их боитесь?
   - Ну не так уж. Но мне бы хотелось, чтобы вы побыли  здесь  со  мной  еще
хоть немного.
   - Польщена вашим приглашением, - ответила  Трина,  -  но  думаю,  что  вы
просто хотите, чтобы кто-то с вами здесь оставался, а не конкретно я.
   Маркиз рассмеялся.
   -  Наверное,  я  не  так  красноречив,  как  был  бы  француз  в   данных
обстоятельствах, но могу ли я сказать на простом английском языке,  что  мне
хотелось бы поговорить именно с вами. Почему бы вам не присесть?
   Он  заметил  каменную  скамью,  которую  Трина  не  видела  раньше.   Она
находилась чуть поодаль и была скрыта за двумя стройными кипарисами.
   Не возражая, Трина направилась к ней, уверенная в  том,  что  ее  мать  и
герцог не будут беспокоиться, что она так долго не  возвращается  из  парка.
Кроме того, если быть честной, ее заинтересовал маркиз. У нее было  чувство,
что не стоит недооценивать его ум. И как бы глупа и доверчива  ни  была  его
мать, маркиз может оказаться совсем другим.
   Трина опустилась на скамью, и легкая ткань платья воздушным облаком легла
на каменное сиденье. Ее фигурка казалась совсем хрупкой, а  открытая  шея  и
плечи матово светились в лунном свете.
   Маркиз сел около нее и полуобернулся, глядя ей в лицо.
   Трина, чувствовала на себе его пристальный взгляд  и  гадала,  о  чем  он
думает.
   - У меня до сих пор такое чувство, - сказал он через  какое-то  время,  -
что вы нереальны. Замок, лунный свет, соловьи - это все похоже на сказку.  И
даже если я утром снова обнаружу их здесь, то вы уж наверняка исчезнете.
   - Я все же надеюсь, что остаток ночи буду сладко спать в своей кровати.
   - Ну, теперь я знаю точно, что вы англичанка, - с иронией заметил маркиз,
- только английская женщина может разрушить всю поэзию  прекрасного  момента
таким практичным замечанием!
   - Только истинный англичанин может быть так груб, чтобы  указать  женщине
на ее ошибку! - вспыхнула Трина.
   Маркиз рассмеялся и ответил:
   - Я всегда  удивлялся,  как  можно  обучиться  той  легкости,  с  которой
французы раздают женщинам направо и налево комплименты.  Теперь  я  понимаю,
что это всего лишь вопрос времени, желания и практики.
   - Пока француз овладевает этим искусством, - сказала Трина, -  англичанин
тратит время на игру в крикет или на уроки  бокса,  чтобы  суметь  посильнее
дать в нос своему сопернику на ринге!
   - У меня такое чувство, что вы правы, потому что припоминаю  эти  шеренги
безликих женщин и свои попытки понять, какая от них на этом свете польза.
   - Француз уже знает ответ на этот вопрос, когда,  родившись,  первый  раз
открывает глаза! - рассмеялась Трина.
   - Вы верите всему тому, что говорят французы? - спросил маркиз.
   - Конечно, мне бы этого хотелось! Только присущий всем англичанам здравый
смысл  предупреждает  меня,  что  я  не  должна   верить   расточаемым   ими
комплиментам!
   Маркиз снова рассмеялся.
   - Я думаю, наши точки зрения могут  расходиться  по  многим  вопросам,  -
сказал он, - но буду надеяться, что вы не уедете до моего возвращения.
   - Вы уезжаете?
   - Сегодня я приехал сюда только затем, чтобы удостовериться, что моя мать
удобно устроилась в замке, - заметил он. - Завтра я уеду  в  Монте-Карло  на
неделю или что-то около этого.
   - Думаю, что до вашего возвращения еще буду здесь, ваша милость.
   - Именно это я и хотел услышать. Трина встала.
   - Вам что, может быть, прислать визитку с пожеланиями доброго пути? -  не
удержалась от колкости Трина.
   - Мне  кажется,  что  она  окажется  очень  скучной  и  прозаичной  после
волшебства  этой  ночи,  наполненной  пением  соловьев  и,  конечно,   вашим
очарованием!
   - Как это лестно и как  это  по-французски!  Трина  протянула  ему  руку,
прощаясь.
   - Спокойной ночи, леди Шерингтон! - Он  взял  ее  руку  и,  поколебавшись
мгновение, склонился к ней.
   Когда она почувствовала его губы на своей руке, то ощутила,  что  это  не
просто формальный вежливый поцелуй. В это мгновение девушка даже была  рада,
что он уезжает.
   Трина  подумала,  что  даже  не  сможет  в  точности  пересказать  матери
состоявшийся только что  разговор.  Она  не  сумеет  вспомнить,  о  чем  они
говорили, чтобы получить совет, как вести себя,  когда  маркиз  вернется  из
поездки.
   Трина быстро отдернула руку и поспешила мимо кипарисов  через  лужайки  к
замку.
   Он не двинулся  с  места.  У  Трины  было  такое  ощущение,  что  маркиз,
возможно, думает, что  смутил  ее  или  же  что  невольно  вторгся  в  чужие
владения.
   "Он умен и тактичен", - решила Трина.
   Она вдруг подумала, что герцог  Жиронский,  разговаривая  с  ее  матерью,
никогда даже не пытался скрыть теплоту в своем голосе  и  любящее  выражение
глаз.
   Трина подумала,  что  маркиз  флиртовал  с  ней,  считая,  что  она  леди
Шерингтон - когда-то замужняя женщина, а теперь вдова. Наверняка он бы этого
не сделал, если бы  знал,  что  перед  ним  молодая  девушка.  Она  невольно
сравнила этих двух мужчин.
   В маркизе Клайвдоне было какое-то внутреннее очарование. Хотя  внешне  он
сильно отличался от герцога, все же по-своему был неотразим.
   Трина с сожалением призналась себе, что при других обстоятельствах она бы
с удовольствием снова  встретилась  с  ним.  Она  пока  не  понимала  своего
отношения к новому знакомому, но чувствовала,  что  он  смутил  ее  душевный
покой.
   До сих пор она встречала только немногих соотечественников. Их было  мало
и в Риме. Там ей в основном приходилось общаться с молодыми поклонниками или
старшими братьями своих подруг по пансиону.
   Те  засыпали  ее  комплиментами.  Однако  Трина  всегда  держала  их   на
расстоянии, смеясь над их красноречием и никогда не воспринимая всерьез  то,
что они говорили.
   Сегодня же она получила опыт, которого у нее раньше не было, несмотря  на
то, что, когда она была в Испании, успела достаточно  узнать  об  отношениях
мужчин и женщин.
   Маркиз сильно отличался от всех других мужчин, с которыми Трине  довелось
общаться. Наверное, это было вызвано тем, что он англичанин, может  быть,  и
из-за того, что он был гораздо старше всех ее предыдущих  знакомых.  Девушка
подумала, что маркизу двадцать девять или тридцать лет.
   Хотя у Трины и не было повода так считать, она предположила,  что  маркиз
готов всегда приударить  за  слабым  полом  и  наверняка  так  же  разбивает
женщинам сердца, как это прежде делал  герцог  де  Жирон  до  встречи  с  ее
матерью.
   Когда Трина дошла до замка, то сказала себе, что, каким бы маркиз ни был,
она наверняка больше его не увидит. Мысль об этом почему-то подействовала на
нее удручающе.
   Трина  впервые  задумалась  о  том,  так  ли  уж  необходимо  разыгрывать
доверчивую маркизу,  с  тем  чтобы  вытянуть  из  нее  десять  тысяч  фунтов
стерлингов.

Глава 4

   Вернувшись в замок, Трина решила сразу же отправиться в постель.
   Когда она проходила мимо музыкального салона, то услышала голоса матери и
герцога. Девушка на цыпочках прошла мимо двери, не желая им мешать.
   Когда она раздевалась, то снова подумала о странности  того,  что  герцог
умолчал о пребывании маркиза в замке. Они, конечно же, сегодня встречались и
разговаривали друг с другом, и было бы естественно, если б Жан де  Жирон  во
время ужина упомянул о том, что маркиза приехала не одна.
   Единственное  подходящее  объяснение,  которое  пришло   ей   в   голову,
заключалось в том, что герцог, скорее всего, не хотел, чтобы циничный маркиз
с его скептическим отношением ко всему вокруг встретился с Сузи.
   "Он наверняка понял, - подумала  Трина,  -  что  мама  легко  теряется  в
присутствии подобных типов, и я думаю, что она не  смогла  бы  так  уверенно
разговаривать с маркизом, как я сегодня вечером. Очень  удачно,  что  завтра
утром он уезжает. А как только мы получим десять тысяч фунтов, то и сами тут
же уедем".
   У нее возникло ощущение, что как бы легко ни было  ввести  в  заблуждение
маркизу, сделать это в присутствии ее сына будет гораздо труднее.
   Потом девушка попыталась внушить себе, что тревожиться об этом  не  имеет
смысла.
   Ну кто сможет вообразить, даже в самых буйных фантазиях,  что  существуют
две женщины, мать и дочь, которые так похожи друг на друга, как Трина с леди
Сузи?
   В то же время Трина беспокоилась, что, несмотря на схожесть волос, кожи и
глаз, любой внимательный наблюдатель неизбежно обнаружит между ними  разницу
при более тщательном рассмотрении.
   Сузи, как бы молодо ни выглядела, все же родила  ребенка,  и  материнство
оставило свои следы - у нее была чуть более полная грудь и не  такая  тонкая
талия. Ее движения были не  такими  порывистыми,  как  у  восемнадцатилетней
девушки. Опять же, контуры ее лица были чуть грубее, чем у Трины.
   Трина была достаточно сообразительна, чтобы  понять,  что  поодиночке  им
было бы нетрудно выдавать себя друг  за  друга.  Однако  если  поставить  их
рядом, такой искушенный человек, как маркиз, без  колебаний  обнаружит,  что
перед ним две разные женщины.
   "Мы должны уехать из Прованса, - вновь  про  себя  повторила  девушка,  -
однако это не означает, что нам придется сразу же вернуться в Англию".
   Они могли бы оставаться некоторое время в Париже, где  герцогиня  Д'Оберг
была бы только рада принять их у себя.
   - Вы так мало у меня гостили, Сузи, дорогая, - сказала герцогиня во время
их отъезда. - Я, конечно, понимаю, что вы хотите посмотреть на  замок  Жана,
но, когда вы устанете от сельской жизни, возвращайтесь в  Париж.  Я  обещаю,
что вы с Триной станете здесь самыми популярными женщинами; общества которых
все будут искать.
   Герцогиня говорила об этом с такой сердечностью, и Трина тогда  подумала,
что с удовольствием приняла бы ее радушное предложение.
   "Было бы совсем неплохо, если бы мама блистала  в  парижских  салонах,  -
подумала девушка. - Вся молодость  ее  прошла  в  самоотречении.  Ее  всегда
подавляли и унижали ужасные сестры отца. Ей  пришлось  посвятить  капризному
инвалиду свои лучшие годы, но ни от него, ни от его родных она не  дождалась
даже доброго слова".
   Когда Трина легла в кровать, она снова подумала о том,  как  несправедлив
был отец в своем завещании, и твердо решила  вознаградить  самоотверженность
матери, когда ей исполнится двадцать один год.
   "А пока, - решила она, - я могу оплачивать ее наряды, как будто я покупаю
их для себя, и если поверенные будут жаловаться на мою  расточительность,  я
буду так с ними спорить, что они предпочтут дать мне те деньги, которые я  у
них попрошу".
   Она не заметила, как ее мысли вернулись к разговору с маркизом.
   "Если быть честной, то он наиболее привлекательный мужчина из всех,  кого
я до сих пор встре