с сожалением сказала Вада.
   - Да, действительно, вы не сможете взять  меня  с  собой  в  ресторан,  -
заметила Чэрити. - Двух женщин без сопровождающего туда не пустят.
   - Ну и ничего страшного, - ответила  девушка,  -  мы  позволим  себе  все
остальное. Мне, например, очень хочется попасть на самую  вершину  Эйфелевой
башни.
   - Когда я здесь была в последний раз, ее еще строили.
   - Я знаю, - ответила Вада. - Ее открытие приурочили ко Всемирной выставке
в 1889  году.  В  путеводителях  по  Парижу  пишут,  что  она  символизирует
творческую мощь и великолепные возможности зодчих и  инженеров  Франции;  ее
высота - 984 фута.
   - Может быть, и так,  -  серьезно  произнесла  Чэрити.  -  Раньше  здания
строили не такими высокими.
   Вада рассмеялась и одновременно с легкой печалью подумала, как  ей  будет
не хватать Нэнси Спарлинг.
   Чэрити была совершенно уверена, что только в Америке все самое лучшее,  и
Вада прекрасно понимала, что Чэрити не та спутница, которая может вдохновить
на знакомство с Парижем.
   Но она не огорчалась. В конце концов счастье  уже  в  том,  что  не  надо
сидеть у постели Нэнси, а можно свободно  ходить,  куда  пожелаешь.  Правда,
кое-какие опасения у нее все-таки были.
   А что, если люди начнут  ей  себя  навязывать,  узнав,  что  она  Эммелин
Хольц?
   Испугавшись самой этой мысли, Вада почувствовала легкую внутреннюю дрожь.
Она понимала, что решимость ее матери держать дочь  подальше  от  любопытных
глаз  публики,  несмотря  на  некоторые  пренебрежительные  замечания  Нэнси
Спарлинг, имеет большой здравый смысл.
   Она видела, как репортеры преследовали других богатых наследниц.  Однажды
в театре Вада наблюдала, какой ажиотаж вызвало появление в  зрительном  зале
одной из них, недавно объявившей о своей помолвке.
   Во время представления репортеры пробивались к ней, чтобы взять интервью,
фотографы сновали с камерами, а девушка, по-видимому, уже ничего не видела и
не слышала из того, что происходило на сцене.
   "Мне бы это было противно". От воспоминаний Вада внезапно оробела.
   Если бы  Нэнси  Спарлинг  была  рядом,  девушка  не  придавала  бы  этому
значения, но от необходимости противостоять в  одиночку  все  внутри  у  нее
сжалось от страха.
   Она открыла сумочку, достала несколько писем, которые ей  дала  Нэнси,  и
билеты на поезд.
   Одно из писем Вада прочитала. Оно было  отправлено  из  отеля  "Мерис"  и
адресовано ее матери в Нью-Йорк.
   В нем по-французски, с нарочитой пышностью говорилось:

   "Имеем честь сообщить вам, что  номер,  который  вы  заказали  для  вашей
дочери, мисс Эммелин Хольц, и для мисс Нэнси Спарлинг, самый лучший и  самый
роскошный в нашем отеле..."

   Далее следовало описание всех удобств, которые были к  услугам  тех,  кто
останавливается в "Мерисе".
   Вада внимательно прочитала письмо. Затем обратилась к Чэрити.
   - У меня есть идея.
   - Какая, мисс Вада?
   - Мама заранее заказала для нас номер в гостинице, но, естественно, у них
нет сведений о наших внешних данных - моих и мисс Спарлинг.
   - К чему это? - удивилась Чэрити.
   - К тому, что они не знают, как мы выглядим.
   - Вам понадобится только сообщить, кто мы.
   - Да, - согласилась девушка, - но я знаю, что Нэнси Спарлинг  никогда  не
останавливалась в "Мерисе". Это мама выбрала для нас отель. Нэнси  говорила,
что она обычно жила в "Бристоле",  который,  между  прочим,  предпочитает  и
принц Уэльский.
   - Я уверена, что  в  "Мерисе"  нам  будет  очень  удобно,  мисс  Вада.  В
последний раз, когда мы с вашей матушкой были в Париже, то жили в  "Риволи",
но нам там не понравилось, поэтому миссис Хольц решила  отдать  предпочтение
"Мерису".
   - Значит, они тебя тоже не знают, - тихо заключила Вада.
   Чэрити взглянула на нее с недоумением, а девушка продолжила:
   - Мне не хотелось бы говорить, кто я такая. Как ты думаешь, мне не сложно
будет выдать себя за мисс Спарлинг?
   - Почему вы хотите это  сделать,  мисс  Вада?  -  с  удивлением  спросила
Чэрити.
   - На случай, если там окажутся журналисты. Предположим,  они  напишут  во
французских газетах, что я вместе  с  тобой  остановилась  в  "Мерисе";  это
сообщение может перепечатать "Нью-Йорк геральд", и мама  таким  образом  все
про нас узнает.
   - О, мне бы это никогда не пришло в голову!  -  воскликнула  служанка.  -
Конечно, ей все это не  понравится.  Говорю  вам,  мисс  Вала,  она  это  не
одобрит!
   - Знаю, - согласилась Вада, - поэтому, думаю, у меня неплохая идея: когда
мы приедем в отель, я скажу, что мисс Эммелин Хольц задерживается и прибудет
позднее и что я - мисс Нэнси Спарлинг, ее спутница. Разве это не здорово!
   Чэрити обдумывала то, что предложила Вада.
   - Ну что вам сказать... Я не вижу в этом ничего плохого. Мне, конечно, не
хотелось бы, чтобы ваша мать узнала о том, что вы затеяли. Лично я  все  это
не одобряю. Мисс Спарлинг не следовало бы предлагать вам ехать  сюда  одной.
Она меня просто удивляет! Это совершенно невообразимо!
   - Поэтому, Чэрити, будет намного лучше, если никто не узнает, кто я.
   - Но я могу забыть и не назвать вас "мисс Спарлинг"!
   - Не думаю, чтобы кто-нибудь услышал, как мы разговариваем, -  улыбнулась
Вада. - Но если кто-то и услышит, мы объясним, что "Вада" - прозвище, а  это
так и есть!
   Девушка увидела, что Чэрити обеспокоена, и продолжила:
   - Ну кто будет задавать вопросы?  Мы  никого  в  Париже  не  знаем.  Мисс
Спарлинг сказала, что не  собирается  давать  мне  никаких  рекомендательных
писем: она считает, что французы вряд ли поверят, как и моя мама, что я живу
в гостинице одна и меня никто не сопровождает.
   - Со мной вы будете в полной безопасности, мисс Вада, - заверила Чэрити.
   Путешествие поездом оказалось долгим и утомительным.  Далеко  за  полночь
они наконец приехали в Париж.
   Город еще не спал. Впечатление было такое,  что  в  ночном  отдыхе  здесь
никто не нуждается.
   От вокзала они ехали в экипаже, и Вада зачарованно смотрела в  окно.  Они
проезжали мимо высоких серых домов с деревянными ставнями на окнах  -  их-то
Вада как раз ожидала увидеть, но бульвары ее заворожили и оказались  намного
оживленнее, чем она представляла.
   Из окна экипажа девушка видела прогуливающихся парижан, которые  казались
совершенно беззаботными, и кафе со столиками, выставленными прямо на  улицы.
У столиков сидели посетители, оживленно беседуя за стаканчиком вина, и  вино
от необычно яркого  освещения  витрин  и  фасадов  играло  всеми  цветами  -
янтарным, зеленым, желтым, розовато-лиловым.
   Экипаж свернул на площадь Оперы.
   "Гранд Опера" - нарядное, великолепное здание Гарнье, отделанное  золотом
и мрамором, было похоже на романтический сказочный замок.
   Вада спрашивала Нэнси Спарлинг об оперном театре.
   -  Это  нечто  грандиозное:  роскошное,  немного   пошловатое,   веселое,
таинственное и впечатляющее зрелище, - ответила она.
   Девушка знала, что в этом театре была самая большая сцена в мире.
   Они  ехали  теперь  по  улице  Мира,  центру  парижской  изысканности   и
изящества. В этот час ночи знаменитая улица была почти безлюдна.
   Затем экипаж въехал  на  Вандомскую  площадь.  Над  зданием  министерства
юстиции и домом, где жил Шопен, уходила ввысь огромная белая колонна  Траяна
<Позже более известна как Вандомская колонна.>, водруженная  здесь  в  честь
Наполеона Бонапарта.
   - Все это просто великолепно! - восхищалась Вада.
   В отеле "Мерис" она  заметила,  что  никого  особенно  не  интересует  ее
объяснение, что мисс Хольц приедет позже.
   Поверив на слово, что Вада и есть мисс Спарлинг, ее и Чэрити проводили  в
очень просторный и тщательно убранный номер.
   Девушка невольно подумала, что только такие апартаменты и  могла  выбрать
для нее ее мать.
   Толстые пушистые ковры устилали комнаты, а бахрома с кисточками  украшала
тяжелые бархатные портьеры.
   Все мягкие, обитые дамастом стулья оказались в чехлах, но в этих комнатах
было больше света, чем в каких-либо  других,  где  Ваде  приходилось  бывать
прежде.
   По обеим сторонам гостиной, расположенной в центре номера, находились две
большие спальни и одна поменьше, видимо, предназначенная для служанки. Кроме
того, в номере было несколько ванных комнат  и  множество  шкафов,  буфетов,
антресолей - при виде их  Вада  подумала,  что  ее  багаж  слишком  мал  для
отведенного ему места.
   Несмотря на поздний  час,  Чэрити  настояла  на  том,  чтобы  распаковать
несколько дорожных сундуков, и Вада распорядилась,  чтобы  ужин  принесли  в
номер.
   Покончив с едой, девушка отодвинула стул и сказала:
   - Вот мы и в Париже, Чэрити! Я  так  боялась,  что  мы  никогда  сюда  не
попадем.
   - А я бы нисколько не расстроилась, если бы никогда больше не увидела эти
чужие кварталы! - ответила Чэрити.  -  Я  уже  однажды  сказала,  мадам:  "Я
слишком быстро старею, чтобы скитаться по свету, как будто мне  восемнадцать
лет".
   - Но это же настоящее приключение, - мягко возразила Вада.
   - Приключения - для тех, кто их любит. Мне бы не хотелось, чтобы вы, мисс
Вада, затеяли что-нибудь более рискованное  и  дерзкое,  чем  просто  легкие
прогулки по улице Риволи.
   - Думаю, что это самое скучное из всего, что может со мной  приключиться,
-  улыбнулась  девушка.  -  По  меньшей  мере  я  могу  вообразить   смелого
темноглазого француза, который из-за меня дерется на дуэли в Булонском лесу.
   - Ну  уж  этого  я  не  допущу!  -  решительно  заявила  Чэрити,  и  Вада
рассмеялась.
   Ей в самом деле было интересно  знать,  привлекла  бы  она  внимание  тех
французов, которых видела за столиками кафе.
   Несмотря на свои белокурые волосы и голубые  глаза,  Вада  была  типичной
американкой, но не могла с уверенностью сказать, преимущество это или нет.
   После того как девушка переоделась ко сну, Чэрити еще долго  суетилась  в
спальне, шурша тонкой оберточной бумагой. Но наконец она выдохлась и ушла  к
себе.
   Оставшись одна, Вада подошла к окну и раздвинула шторы.
   Окна номера выходили на улицу Риволи, за ней виднелся сад Тюильри.
   Она вспомнила, что этот сад, на который сейчас  опустилась  ночная  мгла,
когда-то был местом героических и кровавых сражений.
   Мисс Чэнинг рассказывала ей на уроке, что в 1792 году  Людовик  XVI  сдал
Тюильри вторгшейся толпе революционеров, и его швейцарская гвардия,  которой
он отдал приказ прекратить огонь, потеряла две трети своих солдат, когда те,
отступая, пытались бежать через парк.
   Какими скучными и  безжизненными  казались  ей  эти  сведения  на  уроках
истории и как по-новому она воспринимала все это сейчас,  видя  сад  и  живо
представляя, что тогда происходило.
   Вада и раньше знала, что Париж  выглядит  очень  ярко,  но  электрический
свет, появившийся здесь три года  назад,  положил  начало  новому  Парижу  -
"городу Света", сделав его  еще  более  прекрасным,  и  девушка  едва  могла
поверить в то, что видит все это наяву.
   Вокруг сверкали круглые блестящие шары, - они  как  бы  сбегали  вниз  по
улице, но особенно  много  их  было  справа  -  там,  как  догадалась  Вада,
находилась площадь Согласия.
   Шары казались блестящими золотыми апельсинами, светящимися в темноте.
   "Я в Париже, и я свободна! - сказала себе Вада.  -  Это  самое  волнующее
мгновение в моей жизни!"

Глава 3

   Утром, задолго до того, как Чэрити была готова, Вада встала, оделась и  в
приподнятом настроении предвкушала встречу с Парижем.
   - Не спешите, мисс Вада, - повторяла Чэрити, - я должна сначала разобрать
вещи.
   - Можешь на время перестать распаковывать сундуки, - предложила  Вада.  -
Если я сию минуту не выйду на улицу и не увижу город, то сойду  с  ума.  Или
пойду одна!
   Эта угроза заставила служанку отложить свое занятие. Выйдя из отеля, Вада
и  Чэрити  наняли  открытый  экипаж.  Девушка  попросила  кучера  ехать   на
Елисейские поля. Когда они приехали, Вада увидела, что именно такими их себе
и представляла: за цветущими, в беловато-розовой дымке  каштанами  вереницей
тянулись роскошные частные особняки.
   Ваде очень хотелось  узнать,  кому  они  принадлежали,  но  застенчивость
мешала ей обратиться с расспросами к кучеру, который управлял  двумя  тощими
лошадьми, запряженными в экипаж.
   Она,  конечно,  не  предполагала,  что  один   из   особняков,   особенно
выделявшийся из всех, принадлежал Ла Паива.
   Миссис Хольц пришла бы в ужас от того, что ее дочь хотя бы даже слышала о
самой знаменитой куртизанке Второй империи, родившейся в России, в одном  из
еврейских местечек; о ней писали как о "величайшей развратнице века".
   Между прочим, Вада читала книгу на французском - в  этом  языке  ее  мать
была  довольно  слаба,  в  которой  рассказывалось   о   том,   что   весьма
состоятельный  князь  Хенкель  фон  Доннерсмарк  построил   для   Ла   Паива
великолепный дворец.
   Именно тут поощрялись интересы Пруссии, и когда в марте 1871  года  немцы
вошли в Париж, князь в  полной  военной  форме,  стоя  на  ступеньках  этого
дворца, наблюдал за войсками, маршировавшими по Елисейским полям.
   Чуть  дальше  Вада  обратила  внимание  на  другой  прекрасный   особняк,
окруженный собственным садом.
   -  Это  резиденция  герцогини  д'Юзес,  -   неожиданно   объявил   кучер,
обернувшись к Ваде.
   Он знал, что  американцы  дополнительно  платят  за  информацию,  которую
обычно гиды сообщают туристам.
   - А кто эта герцогиня? - спросила Вада.
   - Амазонка, - ответил он, - держит свору гончих для охоты на волков.
   - Я и не знала, что во Франции, оказывается, есть  волки!  -  воскликнула
девушка.
   - Герцогиня очень красива! - продолжал кучер. -  Это  "дорогая  подружка"
генерала Буланжера, который дрался из-за нее на  дуэли  с  премьер-министром
Флоке.
   - Ну и как, победил? - заинтересовалась Вала.
   - Нет, получил ранение в шею, - сказал кучер. - Четыре года назад генерал
снова пытался вернуть роялистов к власти, но, увы, это ему не удалось, и  он
покончил жизнь самоубийством.
   - Бедняга, - пробормотала Чэрити. Ваде хотелось увидеть не только красоту
и  простор   Елисейских   полей.   Увлекательнейшее   зрелище   представляли
расположенные здесь  многочисленные  лавочки  и  их  торговцы.  Всевозможные
киоски, ларьки и палатки  торговали  игрушками  и  пряниками,  а  детвора  с
удовольствием глазела на кукольное представление с Панчем и Джуди в  главных
ролях.  Везде  продавали  яркие  воздушные  шары;  можно  было  полюбоваться
детскими каруселями, а заодно и покататься на них.
   Малышам  предназначались  мини-экипажи,  запряженные  козликами.  Тут  же
популярный летний цирк готовился к очередному представлению, на которое, как
узнала Вада, приходили самые вельможные парижские  дети,  если  хорошо  себя
вели.
   В уличных кафе за столиками уже сидели,  судача  о  прохожих,  мужчины  в
высоких шляпах и очень элегантные женщины.
   Нэнси Спарлинг рассказывала Ваде,  что  на  Елисейских  полях,  вслед  за
улицей Мира, можно  увидеть  весь  высший  свет  Парижа  и  встретить  самых
знаменитых представителей двух великих аристократий.
   - Почему - двух? Что вы имеете в виду? - спросила Вада.
   - Финансовых магнатов и наследных представителей  высшего  дворянства,  -
ответила Нэнси Спарлинг.
   Наверное, еще слишком  рано,  подумала  Вада,  для  шикарных  экипажей  с
замечательными  чистокровными  лошадьми,  в  которых   разъезжают   знатные,
безупречно одетые молодые люди и знаменитые куртизанки. Об этом она читала в
книгах, но такое чтение ее мать, если бы знала об этом, никогда не одобрила.
   Вдруг Ваде показалось, что она узнала баронессу Адольф де Ротшильд  -  по
описанию в светских журналах: прекрасно одетую, выезжающую в своем  экипаже,
всегда в сопровождении двух грумов в котелках с кокардами.
   - О Чэрити, как здесь интересно! - воскликнула девушка.
   Их экипаж быстро миновал Елисейские поля и катил  по  улицам  с  высокими
серыми зданиями, пока не остановился у  дома  номер  шесть  по  улице  Мира,
прославленного Дома моды Уорта.
   Чарльз Фредерик Уорт родился в  1826  году  в  Англии.  Его  отец  служил
адвокатом, но проиграл в карты все, что имел. В  одиннадцать  лет  маленький
Фредерик вынужден был  оставить  школу  и  зарабатывать  себе  на  жизнь.  В
тринадцать лет он стоял за кассой, затем работал в фирме "Суон и  Эдгар"  на
Пиккадилли.
   Каждую свободную минуту он проводил в музеях и  художественных  галереях.
Потом, когда ему еще не было и двенадцати, уехал в Париж, не зная  ни  слова
по-французски, с сотней франков в кармане.
   Он поступил на работу в компанию "Силк Мерчантс"  и  там  начал  серьезно
заниматься  вопросами  моды  -  не  только  моделированием  одежды,   но   и
разработкой новых тканей, из которых ее шили.
   Блеск и великолепие Второй империи во многом определяли пышные туалеты ее
красивых женщин - не только высшего света, но и других слоев общества.
   В 1859 году императрица Евгения приобрела у Уорта первое  платье,  сшитое
из лионской парчи. С того момента все  только  и  говорили  что  о  лионском
шелке. Тогда же число ткацких станков в Лионе увеличилось более, чем вдвое -
с пятидесяти семи тысяч до ста двадцати тысяч.
   Однажды Вада прочитала кем-то сказанную  фразу:  "Говорят,  что  парижане
очень религиозны; по-моему, это далеко не так, потому что  мужчины  верят  в
биржу, а женщины - в Уорта".
   Эти слова прозвучали за несколько месяцев до падения империи,  но  король
моды Уорт прочно восседал на своем троне еще долгое время  после  того,  как
свергли Наполеона III.
   В шестьдесят шесть лет Уорт обладал культурной речью, выдержкой,  и  было
трудно поверить, что он самоучка.
   Встретившись со знаменитым модельером, Вада вынуждена  была  ему  кое-что
сообщить. Ее мать заранее  написала  Уорту  и  предложила  великому  мастеру
создать модели для приданого ее  дочери.  Миссис  Хольц  также  просила  его
подготовить к приезду Вады несколько платьев для примерки.
   Вада представляла, как не просто будет объяснить, что огромное количество
коробок с готовыми платьями надо доставить в отель  на  имя  Эммелин  Хольц,
которая якобы там пока не живет.
   Девушка поведала господину Уорту выдуманную ею историю  о  том,  что  она
сопровождает мисс Хольц.
   - Поскольку у нас почти одинаковый рост и размер, - сказала она,  -  я  с
успехом могу примерить то, что предназначается для мисс Эммелин, и когда она
приедет в Париж, ей останется только надеть эти платья, чтобы вы  ее  в  них
увидели.
   Господин Уорт засмеялся:
   - Новая прихоть очень богатых дам - иметь дублершу, взявшую на  себя  всю
самую  тяжелую  работу,  которая  предшествует  появлению  отличных  готовых
нарядов.
   Не очень-то он уважителен , подумала  девушка,  пожалуй,  даже  несколько
фамильярен в разговоре с ней, - совсем не так он вел бы себя, если бы  знал,
что Вада и есть та самая богатая наследница, которая за все это платит.
   Вада примеряла одно за другим полузаконченные творения, созданные великим
художником; сомнений не было: он в восторге от того, как она в них выглядит.
   - Очаровательно! Прелестно! - любуясь ею, снова и снова повторял Уорт.
   Затем, когда Вада остановилась перед зеркалом в платье из бледно-розового
тюля, отделанном по пышному низу букетиками искусственных  цветков  миндаля,
знаменитый модельер сказал:
   - Не могу себе представить, мисс  Спарлинг,  что  кто-то  другой  в  этом
платье может выглядеть так же по-весеннему свежо и привлекательно, как вы.
   - Благодарю вас, сударь. - Вада просияла от комплимента.
   - Хочу надеяться, мисс Спарлинг, - продолжал Уорт, - что когда-нибудь и у
вас появится возможность самой носить такие платья.
   Господин Уорт надеется, решила Вада, что Эммелин Хольц проявит щедрость и
отдаст своей бедной компаньонке эти платья, когда они станут ей не нужны.
   - Я тоже надеюсь, - сумела произнести она с легкой завистью.
   - Возможно, до того, как мы все  закончим,  я  смогу  подобра