и   оно   оказывалось   не   на   уровне.
Некоронованный король Челтнема, Уильям Фицхардинг Беркли был  старшим  сыном
пятого графа Беркли. Шестью годами раньше, в 1810 году, он заседал в  палате
общин, представляя графство Глостер, но  отказался  от  места  после  смерти
отца, ожидая, что станет членом  палаты  лордов  в  качестве  шестого  графа
Беркли. Однако его притязания на  графский  титул  были  отвергнуты  на  том
основании,  что  бракосочетание  его  родителей  имело  место  только  после
рождения первых трех их сыновей.
   Вдовствующая леди Беркли сумела тем не менее  убедить  своего  четвертого
сына, Мортона, что это решение не правильное,  и  тот  отказался  принять  и
титул, и поместья.
   Полковник Беркли, как его многие продолжали называть - для  родственников
и друзей он был Фицем, - остался  таким  образом  главой  семьи,  владельцем
замка Беркли и всех фамильных поместий.
   Высокий и красивый мужчина, полковник Беркли  был  к  тому  же  человеком
властным и в том, что касалось Челтнема, настоящим тираном.  Этот  курортный
город стал его хобби, и он щедро тратил свое время и собственные  деньги  па
это  место,  где  его  необычный  стиль  жизни  стал  постоянным  источником
пересудов и интереса как для горожан, так и для приезжих.
   Но его не волновало, что о нем говорят. Полковник  Беркли  не  подчинялся
никаким правилам, и ни один прием не мог  считаться  по-настоящему  удачным,
если  он  па  нем  не  появлялся.  Рауты,  обеды,  ассамблеи  и  театральные
представления - все устраивалось тогда, когда это было удобно ему.
   Будучи холостяком,  он  мог  стать  желанным  зятем  для  любой  светской
маменьки, но он не собирался  жертвовать  своей  свободой  раньше,  чем  ему
самому этого захочется. Вот почему в Немецком коттедже,  где  сейчас  гостил
граф, успело перебывать множество красивых дам, которые состояли в  интимных
отношениях  с  полковником,  но  которые  не  надеялись  получить  от   него
обручальное кольцо на безымянный пальчик.
   Граф познакомился с полковником давно, на охоте,  и  они  стали  близкими
друзьями благодаря этой общей страсти.
   Полковник Беркли, который уже в возрасте шестнадцати лет имел собственную
свору гончих на зайцев, сейчас, став  тридцатилетним  мужчиной,  попеременно
устраивал охоты в графствах Котсуолд и Беркли.  Он  заставил  псарей  Беркли
отказаться от своих прежних бежевых курток: теперь они носили алые куртки  с
черным бархатным воротником, на  котором  серебром  и  золотом  была  вышита
вытянувшаяся в прыжке лиса. Полковник отличался от многих  других  охотников
тем, что всегда был готов щедро расплатиться за потрепанную домашнюю  птицу,
потравленные посевы или любой другой ущерб, причиненный его гончими.
   В настоящий момент он находился в своем замке - вот  почему  граф  жил  в
Немецком коттедже один. Однако  двадцатипятиминутная  поездка  от  замка  до
Челтнема была для него сущим пустяком: во время охоты  он  проезжал  гораздо
большие расстояния.
   В Челтнеме было принято называть большие великолепные особняки, которых в
городе было немалое количество, коттеджами. На самом деле эти строения ничем
не напоминали сельские домики, чье  имя  они  позаимствовали,  и  окружавшая
гостя роскошь пришлась графу весьма по вкусу.
   Граф прекрасно понимал, что даже в  самой  лучшей  гостинице,  которой  в
Челтнеме считался "Плуг",  он  не  нашел  бы  таких  удобств,  которыми  мог
пользоваться в качестве гостя полковника.
   Графа Линдерста ничуть не  смутило  то,  что  он  готов  лишить  служанки
человека,  гостем  которого  он  являлся,  служанку,  услугами  которой  ему
хотелось пользоваться самому. Он послал за домоправительницей и сообщил ей о
своем решении. Поскольку эта достойная женщина привыкла  к  своему  довольно
взбалмошному  господину,   и   считала   все   поступки   знати   совершенно
необъяснимыми, она только сделала реверанс и сказала графу, что хотя  это  и
будет нелегко, по она постарается найти кого-нибудь взамен Жизели.
   - А почему это может быть нелегко? - осведомился граф.
   - Девушки не всегда хотят работать в замке или  в  особняке,  -  отвечала
миссис Кингдом.
   Тут  граф  вспомнил,  что  одним  из  любимых  занятий  его  друга   было
производство все новых и новых незаконнорожденных Беркли. Он слышал,  что  в
радиусе десяти миль от замка уже насчитывалось около тридцати его отпрысков.
   Тем более удивительным  казалось  то,  что  Жизель  работает  в  Немецком
коттедже!  Немного  подумав,  граф  решил,  что  скорее  всего  девушка   не
подозревала о дурной славе своего нанимателя.
   - А что вам известно об этой девушке? - спросил граф у домоправительницы.
   - Ничего, милорд. У нее хорошие манеры и  правильная  речь,  и  она  явно
выделяется из числа других служанок, которые предлагали нам свои  услуги.  Я
взяла ее, надеясь, что она нам подойдет.
   - Вы должны  были  заметить,  что  она  кажется  слишком  хрупкой,  чтобы
выполнять ту работу, которую вы ей поручили.
   Миссис Кингдом молча пожала плечами.
   Она не стала ничего говорить, но дала ясно понять, что прислуга или может
работать, или не может. И в последнем случае выход только  один:  избавиться
от нее.
   Граф, который имел немалый  опыт  общения  с  людьми  -  и  мужчинами,  и
женщинами, - обладающими властью, понял все, чего не высказала вслух  миссис
Кингдом.
   - Жизель будет обслуживать меня, и я буду сам ей платить, - сообщил он. -
Поскольку она не ночует в доме, ей понадобится комната, в которой она  могла
бы переодеваться, если у нее будет такое желание.
   - Это будет сделано, милорд.
   Миссис Кингдом вежливо присела и покинула спальню. Граф сразу  же  вызвал
своего камердинера.
   - Еда, Бэтли! Где еда, которую я заказал?
   - Сейчас принесут, милорд. На вас не похоже есть так рано.
   - Я буду есть тогда, когда пожелаю, - резко одернул его граф. -  И  скажи
дворецкому, чтобы подал бутылку пристойного кларета.
   - Будет исполнено, милорд.
   Граф наблюдал за тем, как два лакея внесли в его  спальню  стол,  который
придвинули к его кровати.  Потом  появился  поднос  с  холодными  закусками,
которые внушили бы аппетит даже самому привередливому гурману.
   В отличие от многих своих знакомых, полковник Беркли любил хорошо  поесть
не меньше, чем хорошо выпить. Сам граф во время пребывания за границей  тоже
научился ценить более тонкий вкус континентальной кухни.
   - Сегодня вечером я закажу нечто особенное, - решил он.
   Он понял,  что  ему  интересно  поставить  эксперимент:  посмотреть,  как
изголодавшийся человек отреагирует на внезапное  изобилие  пищи  Как  часто,
когда он был в Португалии, ему хотелось бы иметь  сотню  запряженных  волами
фургонов, полных зерна! Тогда он мог бы раздать его  голодающим  женщинам  и
детям... Однако в то время даже войскам часто приходилось  терпеть  лишения,
так что делиться с другими было просто нечем.
   Граф Линдерст никак не ожидал столкнуться с подобной проблемой в  Англии:
даже после долгой войны с Наполеоном она на первый взгляд представилась  ему
страной, где текут реки с молоком и медом.
   Тут его размышления  прервало  появление  Жизели:  она  выглядела  теперь
совсем иначе, чем когда выходила в наряде прислуги  и  с  тяжелым  ведром  в
руке.
   Сейчас на ней было надето простое голубое платье,  фасон  которого  графу
показался несколько старомодным. В то же время это был явно не такой  наряд,
который могла бы  носить  прислуга.  Вокруг  шеи  был  небольшой  муслиновый
воротничок, завязанный бантом из голубой бархотки,  а  рукава  заканчивались
муслиновыми же рюшами на запястьях. Они скрыли под собой острые косточки  на
ее руках, но ничто не могло скрыть ввалившихся щек и глубоких  теней  вокруг
рта.
   Жизель сняла уродливый чепец, и граф впервые увидел  ее  волосы:  светлые
пряди над чистым высоким лбом были зачесаны наверх. Прическа была достаточно
модной, но он решил, что недоедание так же сильно отразилось на ее  волосах,
как и на фигуре и лице: пряди казались безжизненными и тусклыми.
   Жизель остановилась у самой двери, но,  бросив  беглый  взгляд  на  стол,
уставленный серебряными блюдами, смотрела потом только на графа.
   - Я жду, пока ты присоединишься ко мне, - сказал он. -  Я  решил,  что  в
данных обстоятельствах ты предпочтешь, чтобы за нами  никто  не  ухаживал  -
вернее, это ты будешь ухаживать за мной.
   - Да, милорд.
   - Я хочу выпить рюмку кларета и надеюсь, что ты выпьешь со мной.
   Жизель взяла графин с сервировочного столика и наполнила  вином  стоявшую
перед графом рюмку. Однако на свою  она  только  нерешительно  посмотрела  и
наполнять ее не стала.
   - Тебе полезно будет немного выпить, - сказал граф.
   - По-моему, это было бы... неразумно, милорд.
   - Почему?
   Задав вопрос, он понял,  насколько  был  бестактен,  и  поспешно  спросил
другое:
   - Когда ты ела в последний раз?
   - Вчера вечером, перед тем, как отсюда уйти.
   - И насколько плотным был обед? - Мне казалось, что я настолько  голодна,
что съем все до крошки, но  мне  почему-то  было  трудно  глотать,  и  я  не
справилась со своей порцией.
   Граф знал, что именно такими бывают неизбежные последствия недоедания.
   - Полагаю,  ты  унесла  домой  то,  что  не  смогла  съесть?  -  деловито
осведомился он.
   - Этого я сделать... не смогла, ваша милость.
   - Тебе не дали еды с собой?
   - Я спросила у повара, нельзя ли мне взять с собой  полцыпленка,  который
остался от вашего ужина. Повар как раз собирался выбросить  его  в  помойное
ведро.
   Немного помолчав, она добавила:
   - Он мне не ответил. Он бросил остатки цыпленка собаке, которая была  уже
так сыта, что даже не посмотрела на него.
   Она рассказала эту историю без всяких эмоций: просто сообщила о фактах.
   - Садись, - сказал граф. - Я хочу убедиться в том, что ты хорошо поела. И
еще до начала позволь пообещать, что все оставшееся ты можешь унести домой.
   Он увидел, как Жизель напряглась. Помолчав секунду, она сказала:
   - Вы заставили меня пожалеть о том, что я  вам  рассказала.  Эта  история
вовсе не значит, что я прошу милостыню, милорд.
   - Я принял это решение еще до того, как ее услышал, - возразил граф. -  А
теперь ешь, дитя, и, ради бога, прекрати мне перечить. Если я  чего  терпеть
не могу, так это того, чтобы на каждое мое слово мне возражали.
   Когда Жизель усаживалась напротив него, на  губах  ее  промелькнула  тень
улыбки.
   - Извините, милорд... На самом деле я, конечно, очень вам благодарна.
   - Тогда докажи это и поешь как следует, - отозвался он. - Терпеть не могу
худых женщин.
   Граф положил себе на тарелку кусок жареного кабана, а Жизель тем временем
отрезала себе кусок языка, ко не начала есть, пока не передала графу  соусы,
которыми  можно  было  приправить  выбранное  им  мясное  блюдо.   Если   он
рассчитывал с удовольствием понаблюдать за тем, как  недоедавшая  в  течение
долгого  времени  девушка  будет  наверстывать  упущенное,  то   его   ждало
разочарование. Жизель ела неторопливо, очень  ловко  пользовалась  столовыми
приборами и насытилась задолго до того, как граф кончил ленч.
   Ему удалось убедить Жизель выпить немного кларета, но она  сделала  всего
несколько маленьких глотков.
   - Я привыкла обходиться без вина, - извиняющимся тоном объяснила  она.  -
Но теперь, благодаря деньгам, которые вы мне дали, милорд,  мы  сможем  жить
лучше.
   - Полагаю, их хватит не слишком надолго, - сухо заметил граф. - Я слышал,
что за время войны цены невероятно выросли.
   - Это так. Но все-таки мы... сумеем их растянуть.
   - Вы всегда жили в Челтнеме?
   - Нет.
   - А где вы жили?
   - В небольшой деревушке... в Вустершире.
   - Тогда почему вы переехали в город? Наступило недолгое молчание, а потом
Жизель сказала:
   - Извините меня, ваша милость, но я хотела бы пойти домой и  взять  мазь,
которая понадобится для ваших перевязок. Я  не  уверена,  что  у  матери  ее
достаточно. Если нет, то ей придется приготовить новую, а на это понадобится
время. Мне не хотелось бы, чтобы лечение прерывалось, если мы начнем его.
   Граф пристально посмотрел на нее.
   - Другими словами, ты не намерена отвечать на мои вопросы.
   - Да... милорд.
   - Почему?
   - Мне не хотелось бы, чтобы ваша милость сочли меня  невежливой,  но  моя
семейная жизнь касается только меня.
   - Почему?
   - По причинам, которые...  я  не  могу  открыть...  вашей  милости,  -  с
неожиданной твердостью ответила девушка.
   Она встретилась взглядом с графом,  и,  казалось,  между  ними  завязался
безмолвный  спор  о  том,  чья  сила  воли  победит.  И  очень  скоро   граф
раздосадованно проговорил:
   - Какого дьявола тебе понадобилась вся эта скрытность и таинственность? Я
заинтересовался тобой, и, бог  свидетель,  лежа  здесь  день  за  днем,  мне
совершенно нечем было интересоваться, кроме этой треклятой ноги!
   - Мне... очень жаль, что я вынуждена была... разочаровать вашу милость.
   - Но тем не менее ты не намерена удовлетворить мое любопытство?
   - Не намерена, милорд.
   Граф невольно развеселился.
   Ему казалось странным, что это хрупкое создание  с  тоненьким  личиком  и
торчащими косточками считает возможным не подчиниться  его  воле,  хоть  она
должна сознавать, что он готов оказать ей благодеяние. Однако в этот  момент
граф не имел желания оказывать на нее нажим и поэтому решил пока уступить.
   -  Ну  хорошо,  пусть  будет  по-твоему.  Забирай  все,  что  хочешь,   и
отправляйся домой. И возвращайся без промедления, иначе я  подумаю,  что  ты
решила сбежать с моими деньгами.
   - Вы должны понимать, что платить вперед всегда бывает опасно!
   И хотя озорной ответ служанки немало удивил графа, он невольно улыбнулся.
   Жизель упаковала  холодные  мясные  закуски  в  белую  бумагу  и  сделала
аккуратный сверток, который ей пришлось держать обеими руками.
   - Большое вам спасибо, милорд, - тихо. сказала она.
   А потом, словно вспомнив о том, что теперь у нее есть новые  обязанности,
она добавила:
   - Вы отдохнете днем? Для скорейшего выздоровления вам лучше всего немного
поспать.
   -  Ты  велишь  мне  это  сделать?  -  Графа,  который  привык  всю  жизнь
распоряжаться другими людьми, забавляла мысль, что он готов подчиниться воле
этой худенькой девчонки.
   - Конечно! Вы ведь наняли меня вам в сиделки. Поэтому я должна советовать
вашей милости, как надо себя вести, даже если вы откажетесь меня слушаться.
   - Ты ждешь, что я буду возражать?
   - Мне кажется маловероятным, чтобы кому-то удавалось заставить вас что-то
сделать, если вы сами этого не хотите.  Так  что  мне  придется  воззвать  к
благоразумию вашей милости.
   - Ты очень проницательна, Жизель, - заметил граф. - Но тебе не хуже  меня
известно, что, как говорится, "хозяйка за порог, а кот  -  по  творог".  Так
что, если тебя волнует мое благополучие, я  советую  тебе  не  отсутствовать
слишком долго.
   - Я вернусь, как только возьму дома мазь, ваша милость.
   Жизель сделала грациозный реверанс и покинула комнату.
   Граф проводил ее  взглядом,  а  потом  снова  взял  рюмку  с  кларетом  и
задумчиво сделал глоток. Впервые за целый год у него появился новый интерес,
не связанный с состоянием его собственного здоровья.
   До ранения граф Линдерст был человеком очень подвижным и почти все  время
проводил либо на поле битвы, либо на охоте. Именно  поэтому  бездействие,  к
которому его принудила больная нога, было для него  совершенно  невыносимым.
Он страстно  возненавидел  свой  недуг  даже  не  столько  из-за  физических
мучений, сколько оттого, что чувствовал себя беспомощным. Это была слабость,
которую  он  презирал  и  против  которой  сражался  так,  словно  это   был
неприятель, которого необходимо измотать и победить.
   У него не было причин оставаться одному. К  тому  же  граф  Линдерст  был
общительным человеком и нуждался в обществе. В Челтнеме нашлось бы множество
людей, которые сознавали его высокое положение в обществе, не говоря  уже  о
том, что тут были и офицеры, которые либо  служили  под  его  командованием,
либо слышали о нем и восхищались его военным гением. Все эти люди  сочли  бы
за счастье навещать его у него в доме, а потом, когда это  станет  возможно,
принимать его у себя.
   Но  после  ранения  у  графа  испортилось  не  только  здоровье:  у  него
испортился характер. Всю свою жизнь он был в прекрасной форме - и теперь его
положение больного стало ему ненавистно. Он ни с того ни с сего  решил,  что
общество ему прискучило - и в особенности  такое,  в  котором  он  не  может
наслаждаться благосклонностью прекрасных женщин.
   Как и ею знаменитый начальник,  герцог-Веллингтон,  граф  Линдерст  любил
общество женщин, особенно не слишком взыскательных -  таких,  в  присутствии
которых можно было бы позволить себе такую свободу речи и  манер,  какая  не
допускалась в светском обществе. Поэтому объектами его интереса  становились
и  оперные  певицы  с  Друри-лейн,  и  самые  привлекательные  и  популярные
красавицы Сент-Джеймса. Никто из них не мог отказать никаким  его  желаниям:
он был не только знатен и невероятно богат, но  и  обладал  неким  обаянием,
перед которым не могла устоять ни одна женщина.
   Дело было не только в том, что граф был высок, прекрасно сложен  и  хорош
собой, а в военном мундире выглядел так, что сердце каждой женщины  начинало
биться быстрее. В нем было что-то такое - нечто, не поддающееся определению,
- что неизменно привлекало прекрасный пол.
   Немало женщин увлекались графом до такой степени, что  теряли  не  только
голову, но и душевный покой: помимо воли в их сердцах зарождалась любовь.
   Возможно, причина этого заключалась в ленивом равнодушии,  с  которым  он
обращался с ними, и это отношение было совершенно не похоже на те энергичные
приказы, которые он отдавал, когда имел дело со своими подчиненными.
   "Вы обращаетесь со мной так, словно я кукла или марионетка -  всего  лишь
игрушка, которая  существует  только  для  того,  чтобы  вас  забавлять!"  -
обиженно сказала ему какая-то чаровница.
   Такие слова в той или  иной  форме  повторяв  ли  почти  все  женщины,  с
которыми он встречался до и после нее. И действительно - граф не относился к
женщинам серьезно.
   С солдатами все обстояло  совершенно  иначе.  Его  подчиненные  буквально
боготворили его, чувствуя,  как  он  печется  о  них.  Граф  ожидал  от  них
безусловного повиновения, но у него всегда находилось время, чтобы выслушать
их жалобы или обсудить возникшие затруднения.
   Когда граф Линдерст закрыл двери своего дома перед прелестными женщинами,
которые с радостью сидели бы у его постели и пытались заставить его забыть о
страданиях, которые причинила ему выполненная Томасом Ньюэлом  операция,  то
он стал затворником не из-за ложной гордости-. Дело было в том,  что  втайне
он находил всех женщин ужасно скучными. Они занимали его только тогда, когда
он мог активно добиваться их внимания, наслаждаясь всеми перипетиями флирта,
который неизбежно заканчивался в постели.
   Итак,  граф  добровольно  ограничил  круг  своего   общения   собственным
камердинером Бэтли и управляющим домом полковника Беркли мистером Кингли,  с
которым он каждый день обсуждал последние понести.
   И вот теперь, совершенно случайно, в его жизни появился новый интерес - и
его подарила  ему  женщина.  Даже  если  бы  Жизель  поставила  своей  целью
приковать к себе внимание графа, то она не смогла бы найти лучшего средства,
нежели предстать в его глазах таинственной и непонятной.
   Граф привык, что женщины рассказывали ему о себе задолго до того, как  он
сам их об этом  попросит  -  и,  как  правило,  они  говорили  даже  слишком
охотно... покуда предметом разговора служили они сами. Но загадочная  Жизель
затронула какую-то струну в его душе, он испытывал к ней не  только  жалость
из-за того, что она так сильно истощена  из-за  недоедания:  она  решительно
заинтриговала его как личность. К