и лошадиного пота. Потом появился Йетс с фонарем.
   Он направил его на сено, затем луч света скользнул по  стенам,  потом
снова спустился...
   Теперь стало видно тело, лежавшее на полу,  и  граф,  не  обнаруживая
признаков волнения, прошел вперед, словно увидел именно то, что ожидал.
   Йетс двинулся за ним. Теперь свет падал на обнаженную женскую  спину,
покрытую кровавыми рубцами.
   Женщина лежала лицом вниз на  стоге  сена,  а  от  ее  связанных  рук
веревка тянулась к нижней перекладине.
   Ее лодыжки тоже были  связаны.  Опустившись  на  колени,  граф  узнал
Кледру и увидел кляп у нее во рту, прочно завязанный на затылке.
   Достав нож из кармана, он перерезал веревку,  которая  удерживала  ее
руки, и по тому, как безвольно они упали, Пойнтон понял, что девушка без
сознания.
   Он поднял ее на руки и понес к двери, сопровождаемый Йетсом.
   Выйдя, граф остановился, и верный Йетс, не ожидая  приказаний,  запер
дверь и вернул замок в прежнее положение.
   Это заняло всего несколько секунд, а потом Йетс пошел впереди,  чтобы
открыть дверь в паддок, а граф медленно шел за ним, стараясь не задевать
ногами Кледры стены денников и прохода.
   Оказавшись снаружи и ощутив прохладный ночной  воздух,  граф  впервые
заговорил:
   - Мой плащ!
   Йетс снял плащ с плеч графа и  очень  осторожно  прикрыл  им  Кледру.
Затем граф и Йетс быстро двинулись к забору.
   Если бы кто-то и наблюдал за ними, он не догадался  бы,  что  мужчина
несет на руках полуобнаженную женщину, прикрытую темным плащом.
   С помощью Йетса граф без труда перенес Кледру через забор.
   Когда он положил ее на заднее сиденье экипажа, Йетс  вскарабкался  на
козлы, Харт хлестнул лошадей, и они  стали  быстро  удаляться  от  этого
места в том же направлении, откуда приехали.
   На пустынной дороге им никто не встретился. Экипаж  повернул  к  дому
графа, где в окнах не видно было огней.
   Гости и слуги мирно спали после долгого, насыщенного событиями дня.
   Йетс и граф с Кледрой на руках  снова  прошли  через  боковую  дверь,
поднялись по лестнице. На площадке, где располагалась графская  спальня,
никого не было.
   Граф внес девушку в свою комнату,  пересек  ее  и  подошел  к  двери,
которая вела в небольшую гардеробную, заставленную шкафами с одеждой.
   В  дальнем  конце  этой  комнаты  имелась  кровать,   которой   редко
пользовались, разве что Йетс раскладывал на ней костюмы графа.
   Очень осторожно граф положил Кледру на эту кровать.
   Кляп у нее изо рта он вынул, еще пока они ехали  в  карете,  а  также
перерезал веревки, которые стягивали ноги девушки.
   Она пошевелилась, и граф с беспокойством посмотрел на нее  при  свете
свечей, которые внес в комнату Йетс.
   Ее лицо было землисто-серым, казалось,  она  не  дышала,  и  у  графа
мелькнула ужасная мысль, что ее забили до смерти или она умерла от шока,
не выдержав страшной боли.
   Он осторожно снял с девушки свой плащ, понимая, что ткань в некоторых
местах прилипла к ранам и, если бы она была в сознании, это причинило бы
ей нестерпимые страдания, так как  при  малейшем  движении  рубцы  снова
начинали кровоточить.
   Кледра лежала абсолютно неподвижно, и граф с беспокойством следил  за
Йетсом, который наклонился к ней, пытаясь прощупать пульс.
   У его камердинера был большой опыт лечения болезней и врачевания ран.
   Он спас жизнь многим солдатам во время войны, предупреждая  нагноение
ран, нанесенных отравленным мечом или штыком. Еще Йетс умел  справляться
с  укусами  скорпионов  и  змей  и  с  лихорадками,  которые   без   его
вмешательства могли бы кончиться смертью.
   - Она жива? - спросил граф.
   В его голосе звучала хорошо знакомая Йетсу нотка.
   Он знал лучше, чем кто-либо, в  какую  ярость  приходил  граф,  когда
кто-нибудь из его подчиненных бывал ранен  неприятелем  или  подвергался
надругательствам после смерти, что часто случалось в Индии.
   - Она жива, милорд, - ответил Йетс, - но  ей  потребуется  тщательный
уход, а ее спина доставит ей невыносимые страдания, когда она  придет  в
себя.
   Граф посмотрел на Кледру и задумался.
   - Надо увезти ее  отсюда.  Когда  она  будет  в  состоянии  перенести
путешествие?
   - Никто не знает, что она здесь, милорд. Мы сможем увезти  ее  завтра
вечером, но лучше подождать до следующего дня.
   Граф кивнул.
   - Я уеду послезавтра  после  второго  заезда.  Никто  не  сочтет  это
странным. Позже мы обсудим, как лучше вынести ее из  дома,  чтобы  никто
этого не заметил. А теперь нужно заняться ее спиной.
   - Предоставьте это мне, милорд. У меня есть целебная мазь, которую  я
наложу сегодня же, а завтра, пока ваше сиятельство будет на  скачках,  я
придумаю что-нибудь еще.
   С этими словами Йетс снял с Кледры туфли и добавил:
   - Я принесу мазь и бинты из своей комнаты, милорд, - а  затем  устрою
ей постель.
   Граф снова кивнул, и Йетс поспешил к себе. По дороге  он  задержался,
чтобы зажечь еще несколько  свечей.  Граф  стоял  неподвижно,  глядя  на
Кледру.
   При свете свечей раны на  ее  спине  производили  еще  более  ужасное
впечатление, чем когда он увидел их впервые.
   Ее дядя наверняка действовал тонким, гибким кнутом для верховой езды,
который врезается в тело, как нож.
   Глубокие рубцы пересекали друг друга и сочились кровью.
   Сэр Уолтер разорвал на девушке муслиновое платье  от  шеи  до  талии,
прежде чем швырнул ее  на  солому  в  стойле,  чтобы  побои  были  более
мучительны для нее.
   Скорее  всего,  подумал  граф,  он  сначала  заткнул  ей  рот,  лишив
возможности даже кричать от боли.
   Сколько же времени прошло, прежде чем она впала в беспамятство?  Граф
надеялся,  что  забвение  поглотило  ее  прежде,  чем  страдания   стали
невыносимыми.
   Если  графа  ужасала  жестокость  по  отношению  к  животным,  он   и
представить себе  не  мог,  чтобы  кто-нибудь,  претендующий  на  звание
человека, мог так зверски избить такое маленькое и хрупкое существо, как
девушка, что лежала перед ним.
   Вероятно, сэр  Уолтер,  обнаружив  исчезновение  Звездного,  притащил
Кледру в его стойло, чтобы расправиться с преступницей.
   Чисто случайно граф понял, что она там, и на этот раз не его интуиция
подсказала ему, когда он стоял около стойла  Звездного,  что  происходит
нечто странное.
   Его удивило, что попоны закрывали металлическую решетку, а сам денник
был заперт на замок.
   Пока он молча стоял перед ним, ему показалось, что он слышит  слабый,
приглушенный всхлип. Это было похоже на писк какого-то мелкого  зверька,
который попал в ловушку, и в другом случае  он  не  обратил  бы  на  это
внимания.
   Но на этот раз он никак не мог избавиться от чувства, что  этот  звук
издал кто-то, кто испытывал боль, и он уже намеревался отдернуть  попону
и посмотреть, что они скрывают, когда с ним заговорил конюх, уверяя  что
денник пуст.
   Уверенный,  что  это  ложь,  граф  еще  больше  укрепился   в   своих
подозрениях,  и,  когда  он  уходил,  этот   жалобный   звук   продолжал
преследовать его.
   По дороге домой он твердил себе, что это не его дело.
   Даже если Кледра права и  сэр  Уолтер  жестоко  обращался  со  своими
животными, граф не мог помешать этому.
   Но этот звук не выходил у  него  из  головы,  и,  когда  он  поднялся
наверх, чтобы переодеться к ужину,  Пойнтон  уже  знал,  что  не  сможет
уснуть, пока не выяснит, что же стало его причиной.
   Но он не представлял себе, что  в  запертом  деннике  найдет  избитую
племянницу сэра Уолтера.
   Скорее он предполагал после разговора с Кледрой, что в  стойле  могли
запереть собаку, которую, возможно, и побили за какой-нибудь проступок.
   Это  могла  быть  и  какая-нибудь  другая  лошадь,  которую   Мелфорд
вознамерился отравить, как, по  словам  Кледры,  отравил  жеребца  лорда
Ладлоу.
   Ясно было одно: сэр Уолтер не хотел, чтобы кто-нибудь видел или знал,
что спрятано в запертом стойле Звездного.
   И этого было достаточно, чтобы возбудить любопытство графа  до  такой
степени, что он решил освободить того, кто страдал там, кто  бы  это  ни
был.
   Поэтому перед тем, как уехать с аукциона сэра Уолтера,  он  намеренно
прошелся несколько раз по конюшне до самого  конца  и  заметил  дверь  и
паддок, который примыкал к конюшням и мимо  которого  пролегла  проезжая
дорога.
   Но у него еще не было точного плана, и он  продолжал  твердить  себе,
что ему не стоит вмешиваться в дела сэра Уолтера.
   Он уже сделал достаточно, купив жеребца у его племянницы.
   Но здесь снова заговорила его интуиция, подталкивая  его  к  каким-то
действиям, ибо эти попоны скрывали существо, которое испытывало боль,  а
пройти равнодушно мимо жертвы чей-то жестокости граф Пойнтон не мог.
   Сейчас, глядя на исполосованную кнутом спину Кледры,  он  знал,  что,
каковы бы ни были последствия для него лично, он должен защитить  ее  от
человека, который так жестоко обошелся с ней.
 
Глава 3 
 
   Граф увидел, как его лошадь с  легкостью  выиграла  второй  заезд,  и
принял поздравления от своих друзей, которые находились вместе с  ним  в
ложе Жокейского клуба.
   Затем он простился с теми, кто останавливался в  его  доме  во  время
скачек, и вместе с Эдди прошел туда, где его ожидал фаэтон.
   - Ты уезжаешь необычно рано, Леннокс, - заметил тот.
   - Хочу вернуться домой до темноты. Присмотри вместо меня за  гостями,
встретимся завтра  в  Лондоне.  Я  встану  поздно,  так  как  мне  нужно
проследить кое за чем в поместье.
   Он говорил, как всегда, сухо,  скорее  безразличным  тоном,  но  Эдди
увидел необычное напряжение в его осанке и огонек возбуждения в  глазах,
чего не видел со времени их участия в военных действиях в Индии.
   - У меня такое чувство, Леннокс, - медленно произнес  он,  -  что  ты
что-то замышляешь. Не имею ни малейшего понятия, что бы это могло  быть,
но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы меня мог обмануть равнодушный  вид,
который ты на себя напускаешь.
   При этом он подумал, не замешана ли здесь новая женщина.
   Эдди знал, что граф уже пресытился романом с женой  политика,  но  не
знал никого, кто бы мог занять ее место столь быстро.
   Граф, не отвечая, улыбнулся загадочной улыбкой:
   - Встретимся в Лондоне  завтра  вечером.  Если  хочешь  устроить  мне
допрос, приглашаю тебя поужинать со мной, но  только  тебя  -  и  никого
больше.
   -  Значит,  ты  признаешь,  что  есть  что-то,  о  чем   тебя   можно
допрашивать?
   - Я ничего не признаю, кроме того, что я не люблю любопытных людей.
   Это было действительно так, но граф улыбнулся, произнося эти слова, и
Эдди понял, что тот не "ставит его на место",  как  сделал  бы  с  любым
другим. Они были близкими друзьями, Эдди  волновался  за  него,  и  граф
давал ему почувствовать, что ценит заботу друга.
   Вокруг нарядного фаэтона графа собралась толпа. Этот фаэтон был здесь
прекрасно известен, так же как и скаковые цвета графа.
   Когда  граф  сам  сел  на  козлы  и  подхватил  вожжи,  раздался  гул
одобрения, на который он ответил, приподняв шляпу.
   Фаэтон  тронулся,  толпа   расступилась,   давая   ему   дорогу,   но
приветственные крики не смолкали еще долго.
   Эдди смотрел ему вслед, пока фаэтон не скрылся в облаке  пыли  вдали,
затем направился снова к ложе Жокейского клуба. И тут он понял, что этот
внезапный отъезд графа был чем-то необычен.
   Минуты две он размышлял, что  бы  это  могло  быть,  затем  пришел  к
выводу, что, во-первых, графа сопровождал не грум, как обычно,  а  Йетс,
и,  во-вторых,  не   в   привычках   графа   было   путешествовать   без
сопровождения.
   - Возможно, остальные присоединятся к нему, когда он  будет  выезжать
из дома.
   Но ведь граф утром определенно заявил, что поедет прямо со  скачек  в
поместье в Хартфордшире, не заезжая в свой особняк в Ньюмаркете.
   "Странно!" - подумал про себя Эдди и еще больше утвердился во мнении,
что "что-то происходит".
   Граф тем временем подгонял лошадей,  стремясь  поскорее  отъехать  от
ипподрома и оказаться на большой дороге.
   Когда они свернули на нее, он бросил через плечо Йетсу, который сидел
сзади него:
   - Где это?
   - Около вон тех деревьев в пятидесяти ярдах отсюда, милорд. Если ваше
сиятельство  остановится  между  ними,  нас  нельзя  будет  увидеть   из
проезжающих по дороге повозок.
   Через минуту граф  увидел  деревья,  свернул  с  дороги  и  осторожно
направил лошадей в центр перелеска.
   Здесь была полянка, расчищенная дровосеками. Йетс спрыгнул с  коляски
и, переходя от дерева к дереву, принялся искать то, что  раньше  спрятал
между корнями.
   Через минуту он вернул сяк фаэтону  с  огромной  садовой  корзиной  в
руках.
   В таких корзинах садовники во всех домах  графа  приносили  фрукты  и
овощи на кухню. Так как кормить всегда нужно было множество людей, то  и
продуктов требовалось немало.
   Но обычно корзины были не такими длинными.  Йетс  ухитрился  скрепить
две корзины так, что получилась одна, размером с небольшой гробик.
   Он внес ее в фаэтон, и граф спустился с козел, чтобы помочь ему.
   Они ловко закрепили корзину, чтобы она не сдвинулась с места, как  бы
быстро ни несли лошади.  Потом  граф  приподнял  край  легкой  вуали  из
муслина, которая прикрывала лицо Кледры.
   Она все еще была без сознания, но дышала уже ровно.
   Возможно, очень крепко спала благодаря действию трав, которые ей  дал
Йетс.
   Тот очень много знал о лекарственных травах. Его мать  считали  белой
колдуньей, потому что она  умела  лечить  многие  болезни  лучше  любого
врача.
   В первую ночь дыхание Кледры было совсем  слабым,  едва  заметным,  и
граф, взглянув на нее утром, все еще опасался, что она может умереть  от
перенесенных побоев.
   Но Йетс изо всех сил старался вернуть ее к жизни.
   Граф настоял, чтобы никто в доме не знал о Кледре.
   - Не волнуйтесь, милорд, - успокоил его Йетс. - Я уже  сказал  внизу,
что пересматриваю  гардероб  вашего  сиятельства,  чтобы  избавиться  от
вещей, которыми  вы  больше  не  пользуетесь.  Поэтому  никто  не  будет
удивляться, что я работаю наверху. К тому же я закрою двери и  прослежу,
чтобы горничные ничего не увидели, когда будут  убирать  спальню  вашего
сиятельства. Раз они ничего не услышат и не увидят, они и  знать  ничего
не будут.
   Граф кивнул.
   - Именно этого я хочу, Йетс.
   - Я вот что подумал, милорд, - продолжал Йетс. - Лучше  молодой  леди
не осознавать, что с ней случилось.
   Она будет  безмерно  страдать  от  боли,  когда  очнется,  поэтому  я
постараюсь, чтобы она спала, пока мы не доставим ее в поместье.
   - Отличная идея, - согласился граф.
   Он прекрасно знал, как действуют сонные травы, которые Йетс  смешивал
с медом, потому что ему и самому случалось пользоваться ими.
   Однажды это было, когда  в  сильнейшем  возбуждении  граф  метался  в
лихорадке и никто не мог удержать его  в  постели.  В  другой  раз  рана
причиняла ему такую сильную боль, что даже при своей  железной  выдержке
он с трудом заставлял себя не кричать.
   - Ради Бога, Йетс, - попросил он тогда, - дайте  же  мне  что-нибудь,
чтобы остановить эту боль. Она сводит меня с ума!
   Травяная настойка Йетса не только успокоила боль, но и позволила  ему
спокойно проспать почти сутки.
   И хотя граф не любил принимать лекарства,  он  признавал,  что  тогда
нельзя было придумать  ничего  лучшего,  Тем  более  что,  кроме  легкой
головной боли, он не ощутил никаких дурных последствий. Да и раны зажили
гораздо быстрее, чем все ожидали.
   Всматриваясь сейчас в  лицо  Кледры,  граф  заметил,  что  исчез  его
землистый оттенок и ее кожа стала казаться полупрозрачной.
   Она была похожа на маленькую фею, которая  могла  бы  жить  под  теми
деревьями, под которыми Йетс прятал ее.
   На ней была его шелковая ночная рубашка, светлые  волосы  разметались
по плечам и по подушке и оказались длиннее, чем  думал  граф,  вспоминая
свою встречу с девушкой.
   Чтобы не пришлось делать корзину  длиннее,  чем  это  было  абсолютно
необходимо, Йетс уложил Кледру, согнув ее ноги в коленях, и  она  лежала
будто в колыбели, укутанная одеялом.
   Она могла бы, подумал граф, спать среди цветов на горе Олимп, где  не
было  бы  смертных,  способных  причинить  боль  столь  юному  и   столь
изысканному созданию.
   Йетс прервал его размышления.
   - С ней все будет в порядке, милорд, -  ободряюще  сказал  он,  -  но
вашему сиятельству лучше продолжить  путь,  чтобы  убраться  отсюда  как
можно скорее.
   Это был мудрый совет, и граф снова опустил вуаль на  лицо  Кледры,  а
Йетс поправил так, чтобы ветер не трепал ее.
   Потом они уселись в экипаж, граф ловко развернул лошадей  и  направил
фаэтон снова на большую дорогу.
   Он спешил уехать из Ньюмаркета, чтобы сэру Уолтеру не пришло в голову
связать его отъезд с исчезновением Кледры.
   После того, что граф узнал от своего камердинера утром  накануне,  он
не сомневался: его лошадям будет грозить смертельная опасность, если сэр
Уолтер Мелфорд догадается, какую  роль  сыграл  Пойнтон  в  исчезновении
сначала Звездного, а потом и Кледры.
   Кледра ни в чем не погрешила против истины.
   - Я тут порасспрашивал об этом человеке, Баубранке, милорд, - сообщил
Йетс. - Он пропивает все свое состояние.  А  его  обращение  с  лошадьми
вызывает в Ньюмар кете всеобщее возмущение.
   - Как он может при этом хоть как-то вести дело? - удивился граф.
   - Ни один приличный  человек  не  станет  иметь  дело  с  "Короной  и
якорем",  милорд.  Это  место  для  букмекеров  да  мошенников,  которые
скрываются после проигрыша на скачках.
   В голосе Йетса сквозило презрение:
   - Сам постоялый двор дешевый и грязный, но Баубранк торгует понемногу
с проезжими и с теми, кто хочет поскорее  убраться  отсюда,  потому  что
проигрались вчистую.
   - Удалось ли вам переговорить с конюхом лорда Ладлоу?
   - Да, милорд. Я с трудом нашел его,  но  после  пары  стаканчиков  он
разговорился.
   - И что же он рассказал?
   -  По  его  словам,  милорд,  было  что-то  подозрительное  в  смерти
Джессопа. После скачек с лошадью случился какой-то припадок, но все  они
ликовали, что их жеребец выиграл, особенно потому, что он обогнал  Воина
сэра Уолтера Мелфорда.
   Йетс выдержал паузу, потом продолжил:
   - Он рассказал мне,  милорд,  что,  пока  они  праздновали  победу  в
конюшнях, они услышали странный шум.
   Йетс снова остановился с таинственным видом,  так  как  всегда  любил
преподнести свой рассказ с некоторым пафосом.
   Граф не торопил его, надеясь услышать все подробности.
   - Один из парней воскликнул: "Это Джессоп!", и  они  все  вскочили  и
бросились к стойлу победителя.
   - И что же там произошло?
   - Они подумали, что у коня снова припадок, милорд.
   Он словно взбесился, кидался на все вокруг  и  кричал,  как  человек.
Неожиданно он рухнул.
   Граф подумал, что это  похоже  на  то,  как  яд  подействовал  бы  на
человека.
   - Они сделали все, что могли, милорд, -  продолжал  Йетс,  -  но  его
дыхание становилось все реже и реже, и конюх  сказал,  что  все  мускулы
Джессопа были сведены судорогой.
   - Они не подозревают, что же случилось с жеребцом?
   - Лорд Ладлоу,  когда  его  вызвали  из  дому,  решил,  что  это  был
припадок. На следующий день приехал ветеринар, чтобы  осмотреть  мертвое
животное, и он повторил то же самое. Но конюх, с которым я разговаривал,
другого мнения.
   - И что же он думает?
   - Он сказал, что на следующее утро, когда труп  унесли  и  он  чистил
стойло, то обнаружил, что Джессоп опрокинул ведро с водой, когда метался
по деннику. Вода разлилась по полу, милорд, и все,  что  прикоснулось  к
ней, было мертвое.
   - Что он имеет в виду, говоря "все"?
   - Он сказал, что там были три мыши, куча разных насекомых из сена,  и
все они лежали на спинках, мертвые, как и Джессоп.
   - Отравленный! - прошептал граф.
   - Да, милорд, именно так думает и конюх, и он еще  кое-что  рассказал
мне.
   - Что же?
   - Он сказал, что на следующий день, когда он приш