Атейла, как ни старалась,  не  смогла.  Ей  оставалось
только ехать на север Англии и пытаться разыскать их.
   Но как найти деньги, чтобы добраться туда?
   Атейла с грустью вспомнила, что отец, прежде чем отправиться  в  пустыню,
снял со счета в танжерском банке последние несколько сотен  фунтов.  Большую
часть он потратил, чтобы купить животных и нанять слуг,  но  уверил  Атейлу,
что у них еще остались деньги и они смогут пожить какое-то время в  Танжере,
ни о чем особенно не волнуясь.
   - Знаешь, что мы сделаем, - сказал он, -  мы  снимем  небольшой  домик  в
пригороде, и я напишу пару статей для Географического общества.  Они  всегда
интересовались Африкой и должны неплохо заплатить, а  тогда  мы  решим,  моя
дорогая, что делать дальше.
   Атейла не  волновалась.  Она  привыкла  к  кочевой  жизни  и  безгранично
доверяла отцу.  А  тот  всегда  говорил:  "что-нибудь  да  подвернется",  и,
действительно, всегда "подворачивалось".
   Но сейчас, когда отца больше не было рядом, первый раз  в  жизни  девушка
испытывала страх перед будущим.
   Она так долго просидела за кухонным столом, погруженная в свои  невеселые
мысли, что вздрогнула, когда  услышала,  как  хлопнула  входная  дверь.  Это
вернулся  отец  Игнатий.  Вскочив,  Атейла  бросила  тарелку   в   раковину,
намереваясь помыть ее попозже, и вышла из кухни, чтобы поговорить с ним.
   Красивый  человек  лет  шестидесяти,  с  лицом,  изборожденным  глубокими
морщинами, с усталыми глазами, стоял посреди комнаты.  Отец  Игнатий  считал
полуденное солнце слишком безжалостным и поэтому возвращался в миссию, чтобы
передохнуть в маленькой комнате, в которой был устроен его кабинет.
   Увидев Атейлу, он улыбнулся и положил широкополую шляпу на стол.
   - А, это ты, дитя мое. Мне надо поговорить с тобой.
   - Мне тоже надо поговорить с вами, отец, если, конечно, у вас есть время.
   - Тогда давай  пройдем  в  кабинет,  -  предложил  отец  Игнатий,  -  там
попрохладнее.
   - Принести вам что-нибудь выпить? - спросила Атейла.
   - Стакан воды был бы сейчас очень кстати, - улыбнулся священник.
   Атейла вернулась в кухню, налила воды, потом достала из  корзины  лайм  и
выжала его в воду, чтобы придать ей вкус.
   Отец Игнатий любил воду с лаймом, но, погруженный в свои мысли и молитвы,
он вряд ли заметил бы, подай она ему вместо воды шампанского.
   Девушка отнесла стакан в кабинет,  где  отец  Игнатий  сидел  на  старом,
удобном бамбуковом стуле.
   - Вы, наверное, слишком  устали,  чтобы  разговаривать  сейчас,  отец,  -
сказала Атейла. - Отдохните, я вернусь попозже.
   - Я думаю, если кому и надо отдыхать, - ответил отец Игнатий, -  так  это
тебе. Как ты себя чувствуешь?
   - Лучше. Рана на плече заживает, хотя и выглядит довольно безобразно.  Но
этого все равно никто не видит, стоит ли обращать внимание?
   Она болтала, надеясь вызвать улыбку на лице отца Игнатия, но тот  смотрел
куда-то сквозь нее и, кажется, не слышал  ни  слова  из  того,  что  сказала
девушка.
   - У меня есть предложение для тебя, Атейла, но я сам не уверен, правильно
ли поступаю, говоря тебе о нем.
   Атейлу удивил тон, которым это было сказано.
   -  Если  это  предложение  позволит  мне  заработать,  отец,  я  была  бы
счастлива. Все, что было у отца, отобрали бандиты.  Я  только  надеюсь,  что
рукопись его последней книги уже на пути в Англию.
   - Будем молить Господа, чтобы она дошла в целости и сохранности, - сказал
отец Игнатий, - и благодарить Его за то, что он спас твою жизнь, дитя мое.
   - Да, отец. Но вы знаете, я должна заработать на дорогу до Англии. Там  я
попытаюсь найти родственников отца.
   Наступила тишина.
   - Об этом я и собирался поговорить с тобой. Пути Господни неисповедимы...
   Атейла ждала, не сводя глаз с отца Игнатия, зная, что он не любит,  когда
прерывают его размышления.
   - Сегодня, - медленно начал он, -  доктор  попросил  меня  посетить  одну
леди, его пациентку. Она очень больна. Qs- Отец  Игнатий  говорил  серьезно,
медленно, тщательно подбирая слова.
   - Она живет в одной из самых красивых вилл  на  берегу  залива.  Когда  я
пришел, она попросила меня найти англичанку, которая могла  бы  сопровождать
ее маленькую дочку в Англию.
   Атейла, затаив дыхание, слушала священника, еще не  смея  верить,  что  в
темноте туннеля забрезжил слабый свет.
   - Эта леди настаивает, чтобы ее дочь сопровождала обязательно англичанка.
Тогда я и подумал о тебе. Так ты могла бы вернуться в свою  страну.  Другого
выхода пока я не вижу.
   - Отец Игнатий, это именно то, что мне нужно! Как замечательно, что к вам
обратились с такой просьбой!
   Священник ничего не отвечал, и, немного погодя, Атейла спросила:
   - Что вас волнует? Почему вам не нравится эта идея?
   Казалось,  отец  Игнатий  не  решается  выговорить  что-то.  Наконец   он
произнес:
   - Эта леди называет себя Comtesse de Soisson <Графиня Суассон (фр.).>, но
от меня она не скрыла, да я уже знал ее историю, что на самом  деле  она  не
жена Comte de Soisson <Граф Суассон (фр.).>, с которым живет.
   Атейла знала, что в Танжере немало людей, чей образ жизни неприемлем  для
испанцев, которые играли главенствующую роль в общественной жизни города.
   Люди разных национальностей  по  разным  причинам  сделали  Танжер  своим
домом, потому что здесь им не мешали жить так, как им нравилось.
   Наступила тишина, потом Атейла спросила:
   - А дочь этой леди, которую она хочет отправить в Англию, она  англичанка
или француженка?
   - Она англичанка.
   - Тогда я очень прошу вас разрешить сопровождать ее.
   - Я знал, что ты так ответишь, дитя мое, - сказал отец Игнатий, - но  мне
бы очень не хотелось, чтобы ты общалась с женщиной, которая  живет  в  грехе
перед лицом Бога и Церкви.
   - Эта леди католичка?
   Отец Игнатий покачал головой:
   - Нет, но граф - католик, и он бросил свою жену и семью во Франции.
   По тону,  которым  говорил  священник,  Атейла  поняла,  как  глубоко  он
порицает подобное поведение, но с ее точки зрения все это было не так  уж  и
важно. Она горячо заговорила:
   - Пожалуйста, отец, вы же знаете, что для меня значит  этот  шанс.  Иначе
мне придется искать работу в Танжере и копить  деньги.  Но  подумайте  сами,
сколько времени это займет у меня. И к тому же мне негде будет жить.
   Она видела, как губы священника шевельнулись, словно желая  сказать,  что
она может оставаться в миссии, но оба они понимали, какое сопротивление  это
вызовет у Мансер.
   Отец Игнатий был слишком  проницателен  и  слишком  много  сталкивался  с
разными людьми в разных обстоятельствах, чтобы не заметить  отношение  своей
домохозяйки к Атейле.
   Ее ненависть, казалось, витала  во  всех  комнатах.  Это  чувствовала  не
только Атейла, но и отец  Игнатий.  Каждое  брошенное  миссис  Мансер  слово
разило как острый нож.
   - Пожалуйста, отец, - умоляла Атейла, - разрешите мне посетить эту леди и
сказать ей, что я хотела бы сопровождать ее дочь.
   Губы священника сжались.
   - Я долго молился, Атейла. Я молился  всю  дорогу  домой,  чтобы  Господь
указал мне верную дорогу. Ты слишком молода, лучше бы тебе не встречаться  с
этой женщиной, но выбора у нас нет.
   - Обещаю вам, отец, что я буду  думать  лишь  о  ребенке,  которого  надо
увезти от матери, живущей в грехе.
   При этих словах Атейлы лицо священника немного смягчилось.
   - Теперь, когда твои родители с  Богом,  я  чувствую  ответственность  за
тебя. Но я верю, что все мы во власти Силы, большей, чем наша. Я  верю,  что
Господь поможет тебе.
   - Я тоже верю в это, но во время путешествий с отцом  я  видела  жизнь  и
обычаи многих племен, поэтому знаю о жизни и людях гораздо больше, чем  если
бы выросла в старой доброй Англии.
   На этот раз священник улыбнулся.
   - Что правда, то правда. Традиции многих племен шокировали бы англичан.
   - А может быть, отец, - быстро заговорила Атейла, - это была воля  Божья,
подарить  мне  этот  шанс  вернуться  в  Англию  и  передать  этого  ребенка
родственникам, которые, я уверена, ведут  образцовую,  истинно  христианскую
жизнь.
   Священник вздохнул:
   - Иди отдохни, дитя мое, а когда станет прохладней, я провожу тебя к этой
леди. Это довольно далеко, а тебе нужно поберечь силы, пока ты еще не совсем
поправилась.
   Атейла поняла, что сумела уговорить отца Игнатия, и горячо прошептала:
   - Спасибо, спасибо, отец! Клянусь, вы никогда не пожалеете, что позволили
мне сделать это. Я вам так благодарна, что не в силах выразить это словами.
   Отец Игнатий не ответил, вероятно, он молился о том,  чтобы  его  решение
оказалось верным.
   Атейла тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, и  поднялась  в
свою маленькую, очень душную в это  время  дня  спальню.  Лежа  на  кровати,
Атейла подумала, что слова  ее  отца  вновь  оправдались:  в  нужный  момент
"что-то да подвернулось".
   Она не думала о трудностях, которые могли встретиться  на  ее  пути.  Она
была полна надежд, что родственники  девочки  живут  где-нибудь  на  севере.
Тогда можно было бы начать поиски с Баронсвилля, где находился фамильный дом
отца.
   Ее отец был  так  увлечен  исследованием  Африки,  что  почти  ничего  не
рассказывал ни о своем детстве, ни о своей семье.
   Мать описывала Атейле большой дом из серого кирпича, который стоял  среди
обширных земельных владений. В этом доме родился  отец  Атейлы,  и  туда  он
привез ее мать, когда они решили объявить о помолвке.
   - Не могу  сказать,  чтобы  эта  новость  всех  обрадовала,  -  улыбаясь,
говорила мама, - а брат твоего отца вовсе не одобрил нашей свадьбы,  сказал,
что мы не можем себе позволить такие расходы.
   Потом она рассмеялась и добавила:
   - На самом деле, мне кажется, они были просто очень удивлены тем,  что  я
согласилась выйти за твоего отца. А моя семья  была  просто  в  ярости.  Они
ожидали, что я сделаю гораздо более выгодную партию.
   - Это потому, что ты была такой хорошенькой, мама? - спросила Атейла.
   - Твой отец считал меня красавицей. Дело в том, что  мой  отец,  баронет,
очень гордился древностью нашего рода. К несчастью, у отца не было  сыновей,
поэтому он ждал от меня, своего единственного ребенка, чего-то грандиозного.
   - И ему не понравился папа?
   - Конечно, он нашел, что твой отец очень приятный молодой человек.  Иначе
и быть не могло. Но у него не было денег, и к тому же он собирался  ехать  в
Африку, а я была твердо намерена следовать за ним.
   Ее мать снова рассмеялась:
   - С равным успехом я могла сказать, что собираюсь на Луну или на Северный
полюс. Все мои родные говорили об Африке так, словно вообще сомневались в ее
существовании!
   - Но тебе она нравится, мама?
   - Мне нравится каждый момент жизни рядом с твоим  отцом,  -  ответила  ей
мать. - Сейчас, наверное, я не меньше,  чем  он,  интересуюсь  жизнью  этого
племени и развитием его связей с другими народами.
   Мать говорила о берберах, которыми особенно интересовался отец. Это племя
успешно ассимилировало  своих  завоевателей,  будь  то  финикийцы,  римляне,
вандалы или арабы.
   Однажды отец возил жену и дочь в горы Риф, где жило большинство берберов,
и там Атейла начала понимать, почему отец так интересуется ими.
   Она росла  и  постепенно  сама  стала  знакомиться  с  историей  народов,
населявших Северную Африку. Эта история показалась ей более  сложной,  но  и
более захватывающей, чем все, что она  читала  раньше  в  других  книгах  по
истории.
   Арабы, которые вторглись из Аравии на "Земли самого  далекого  Запада"  с
мечом в одной руке и Кораном в другой. Мавры, чьи предки пытались  захватить
Испанию и насадить в ней ислам. Атейла будто видела все это воочию,  а  отец
учил ее догматам этой веры  и  рассказывал,  что  ее  последователи  считают
достойным и благородным.
   История этих людей, которые веками кочевали по пустыне, была  поучительна
и достойна восхищения, а зла и жестокости в ней было куда меньше, чем  добра
и величия души.
   Сейчас, лежа у себя в спальне, Атейла думала:
   "Не все ли мне равно, действительно ли эта  женщина  -  графиня  или  она
просто живет с человеком, которого любит?"
   Отец Игнатий, конечно, пришел бы в ужас, услышь он ее мысли.
   "Конечно, так быть не должно, но  папа  никогда  никого  не  осуждал.  Он
презирал только тех, кто совершил что-нибудь подлое или жестокое. Он  верил,
что у каждого свой собственный путь к спасению и, мне кажется, только это  и
верно", - продолжала размышлять девушка.
   При мысли об отце слезы подступили к глазам, и Атейла почувствовала,  как
ей уже не хватает его и как будет тяжела ее жизнь.
   Она не сразу осознала свою потерю. Когда ее принесли в Танжер,  она  была
без сознания, а придя в себя, гнала прочь воспоминания о том дне, потому что
слишком сильна была боль, которую они причиняли. Только потом, когда ее рана
начала понемногу заживать, Атейла по-настоящему  пережила  смерть  отца.  Ей
казалось, что она осталась одна в этом огромном мире, где не от  кого  ждать
помощи, и она жалела, что бандиты не убили ее вместе с отцом.
   Но молодость взяла свое. Атейла начала  учиться  принимать  вещи  такими,
какие они есть. Временами ей казалось, что она слышит, как смеется  над  ней
отец:
   - Не бойся, трусишка, что-нибудь обязательно подвернется!
   Похоже, именно так и получилось.
   Атейла шла по многолюдным улицам за отцом Игнатием, не  обращая  внимания
ни на женщин в бурнусах и яшмаках, которые, наклонив голову, скользили мимо,
ни на мужчин в фесках.
   Вскоре они подошли к подножию невысокого холма, на  склоне  которого,  за
высокой каменной стеной, стояла большая белая вилла. К ней и направился отец
Игнатий. Еще несколько шагов - и  глазам  девушки  открылся  морской  пейзаж
необыкновенной  красоты.  Земля  под  ногами  из  песчаной  незаметно  стала
каменистой, а  между  камнями  с  трудом  пробивались  чахлые  травинки.  Их
пощипывали козы, которые бродили  меж  деревьев  с  крупными  темно-зелеными
блестящими листьями.
   Волнение  охватило  девушку.  Ей  хотелось  разделить  с  кем-нибудь  тот
восторг, который переполнял ее  сердце,  но  священник  молча  шел  впереди,
погруженный то ли в свои мысли, то  ли  в  молитвы.  Только  четки  тихонько
постукивали при каждом его шаге.
   Они подошли к стене. В центре ее находились большие массивные ворота. Как
только Атейла и отец  Игнатий  приблизились,  слуга  в  белоснежном  костюме
впустил их.
   Пока отец Игнатий разговаривал с ним по-испански, Атейла как зачарованная
рассматривала  фонтаны,  подстриженные  газоны,  клумбы  с  яркими  цветами.
Стройные кипарисы тянулись ввысь, придавая всему этому  великолепию  истинно
восточный оттенок и гармонируя с архитектурой виллы.
   Все так же молча отец Игнатий прошел через сад  к  парадному  входу,  где
молодой, также одетый в белое лакей распахнул перед ними дверь и проводил  в
большую прохладную комнату, из которой открывался волшебный вид на залив.
   В  комнате  стояли  большие  мягкие  диваны  и   кресла.   Они   казались
необыкновенно удобными. Атейла  подумала,  что  если  сесть  на  них,  то  и
вставать не захочется. Комнату  украшали  комнатные  растения  в  горшках  и
картины  на  стенах,  как  показалось  Атейле,  очень  дорогие.   Изысканная
французская мебель дополняла обстановку.
   Они довольно долго прождали в этой комнате, присев на уголок дивана, пока
наконец вошла служанка и что-то сказала отцу Игнатию по-испански.
   Священник нахмурился и повернулся к Атейле:
   - Служанка говорит, что ее госпожа очень плохо себя чувствует и хотела бы
поговорить с тобой наедине. Иди, дитя мое.
   Пока они поднимались по великолепной лестнице, Атейла впервые подумала: а
вдруг она не понравится этой леди? Вдруг та не захочет отпускать свою дочь с
такой замарашкой?
   Всю одежду Атейлы украли разбойники. Сейчас на ней было  платье  из  тех,
что присылали в миссию благотворительные общества провинциальных  английских
городков, вроде Челтема и Бата. Все это были простые  хлопчатобумажные  вещи
грязно-серого цвета. Здесь, в Африке, под ярким солнечным светом, их  надели
бы разве что сироты да уличные попрошайки.
   Платье на девушке сидело мешковато и нескладно, как ни  старалась  Атейла
украсить его, смастерив пояс и воротничок из носовых платков.
   И уж конечно, миссис  Мансер  в  голову  не  приходило  одолжить  девушке
что-нибудь из своего гардероба.
   Служанка открыла перед Атейлой дверь.
   Широкое окно спальни выходило в сад,  за  ним  виднелось  море.  Шелковые
занавеси защищали от жаркого солнца, а в центре комнаты стояло огромное ложе
с пологом из легкого  прозрачно-то  тюля,  ниспадавшего  с  потолка  из  рук
золотых ангелов.
   На  кровати  на  шелковых  подушках  полулежала  необыкновенно   красивая
женщина. Атейлу особенно поразила ее  бледность.  В  Африке  девушка  успела
привыкнуть к темнокожим арабским женщинам.
   Длинные золотистые волосы обрамляли тонкое лицо с классическими  чертами.
Женщина была необычайно худа. Несмотря на ее красоту, было очевидно, что она
тяжело больна. Она лежала, закрыв  глаза,  и  темные  ресницы  казались  еще
темнее на фоне бледных щек. Служанка тихонько позвала ее, и женщина  открыла
огромные аквамариновые глаза.
   - Молодая леди пришла  к  вам,  сеньора,  -  с  легким  акцентом  сказала
служанка.
   - Да-да, конечно, - слабым голосом отозвалась женщина.
   Служанка отошла, дав знак Атейле подойти  поближе,  потом,  поклонившись,
вышла из комнаты.
   Прошло несколько минут, которые  показались  Атейле  вечностью.  Наконец,
видимо, собравшись с силами, красавица спросила:
   - Вы пришли с отцом Игнатием?
   - Да, мадам.
   - Вы англичанка?
   - Да, мадам.
   - Священник сказал, что ваш отец был известным писателем.
   - Это верно, мадам.
   - И он сказал, что его убили.
   - Да, мадам.
   Женщина помолчала, будто пытаясь вспомнить, что еще ей  рассказывали  про
девушку.
   - Значит, если я правильно поняла, вы хотите вернуться в Англию.
   - Да, мадам.
   - Тогда вы возьмете с собой мою дочь?  Я  хочу,  чтобы  она  вернулась  к
своему отцу.
   - К своему.., отцу?
   Атейла почувствовала, что, против ее воли, вопрос прозвучал удивленно.
   - Да, к ее отцу. Лучше, чтобы Фелисити жила с ним.  Мой  граф  не  хочет,
чтобы она оставалась здесь.
   Тон женщины был красноречивее всяких слов.
   - Сколько лет вашей дочери?
   - Восемь. Из них три года она провела здесь, со мной, но  теперь  настало
время ей возвращаться домой, в Англию.
   - Куда я должна буду отвезти ее?
   - В Рот-Касл. Ее отец - граф Ротуэльский, она должна быть с ним там,  где
родилась.
   Чувствовалось, что бедная старается, чтобы ее голос звучал твердо, но она
не справилась с волнением и печально сказала:
   - Я буду скучать по ней! Ужасно скучать! Но вы видите, как  я  больна,  а
если я умру, граф вряд ли позволит ей вернуться.
   Не зная что сказать, Атейла молчала. Больная заговорила снова:
   - Вы должны постараться убедить Фелисити, что, раз  она  англичанка,  она
должна жить в Англии. Ей будет трудно привыкать к жизни, о которой  она  уже
почти забыла. Пообещайте мне, что поддержите ее!
   - Обещаю, - тихо ответила Атейла, - я сделаю все, что в моих силах.
   - Да, ей будет очень трудно, но что же делать? Я знаю, рано или поздно ее
простят и примут в семью. А вот я проклята навеки!
   В голосе ее звучала несказанная горечь,  и  Атейла  поняла,  что  женщина
говорит отнюдь не о Божьем проклятии, а о том английском  обществе,  которое
отвергло ее.
   Передохнув, графиня продолжала:
   - Вы должны забрать ее прежде, чем вернется граф. Он попытается  помешать
отъезду, а это только все усложнит.
   Атейла застыла в изумлении, но  решила,  что  сейчас  не  время  задавать
вопросы, и приготовилась выслушать дальнейшие указания.
   Больная вновь откинулась на подушки, собираясь  с  силами.  Затем  слабым
голосом она продолжила:
   - Я дам вам денег. Дорога до Англии стоит недешево.