лаешь отправиться домой.
   - Едва ли ты ждешь, что я вернусь на  бал,  -  с  горечью  ответила  леди
Алисон, - где все смеются надо мной, видя, что я  пополнила  ряды  брошенных
тобою женщин!
   Вновь ее голос дрогнул. Она отвернулась от графа и пошла к двери.
   Он заторопился следом за ней. Сорильда услышала их голоса из холла.
   Только через несколько минут она сумела заставить себя подняться, так она
была потрясена и огорчена случившимся.
   Никогда  еще  она  не   видела,   чтобы   женщина   совершенно   потеряла
самообладание, как это произошло с леди Алисон, и говорила с исступлением  и
злостью, отчего производила впечатление пошлое и вульгарное,  точно  женщина
из низов.
   Сердце Сорильды болезненно  сжалось.  Она  не  представляла,  как  сумеет
справиться, если в будущем ей предстоит сталкиваться с подобными ситуациями.
Но тут она глубоко вздохнула и сказала себе, что это вина графа.
   Как он мог ухаживать и встречаться со множеством женщин? С леди Алисон, с
тетушкой и, вероятно, еще со многими, умудряясь вскружить им голову до такой
степени, что они могли повести себя недостойно и унизительно.
   "Если это и есть любовь, - думала Сорильда, - остается только молиться  о
том, чтобы мне не пришлось ее испытать". Однако вслед за этим она вспомнила,
как мать  любила  отца,  как  у  них  все  было  по-другому.  Они  были  так
ослепительно счастливы, так близки - казалось, они даже думали одинаково.
   Девушка подивилась такому  различию  и  пришла  к  заключению:  в  любви,
которую питают к графу герцогиня и эта другая женщина, нет ничего духовного.
Это лишь физическое желание обладать.  Сорильда  была  очень  невинна  и  не
ведала, что происходит, когда граф остается наедине с женщиной -  с  той  же
герцогиней - и они вместе ложатся в постель. Она знала только, что одна лишь
мысль об этом заставила ее внутренне сжаться, как  от  чего-то  нечистого  и
неприятного.
   В этот момент она поняла, что никогда не будет графу настоящей женой.
   "Если он захочет, чтобы мы стали ближе, - в отчаянии думала она,  -  если
он пожелает, чтобы я подарила ему наследника, о котором он говорил, тогда  я
уеду!"
   Она не представляла, когда и как это осуществит,  но  сказала  себе,  что
пока у нее есть возможность пожить здесь, в доме графа, и  лучше  ,  понять,
что ждет впереди.
   Сорильда решила, что леди Алисон уже должна была уехать и она сможет уйти
к себе прежде, чем вернется граф. Но только она собралась  уходить,  как  он
вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
   -  Мне  остается  лишь  извиниться   за   эту   совершенно   излишнюю   и
мелодраматичную сцену, - сказал граф. - Леди Алисой просто ворвалась в  дом,
иначе бы этого не случилось.
   Сорильда холодно взглянула на него.
   - Полагаю, она бы все равно страдала, даже если бы не увидела вас.
   - Вам что, жаль ее? - спросил граф. Высокомерный  тон,  каким  был  задан
этот вопрос, и выражение его глаз неожиданно рассердили Сорильду.
   - У меня  нет  желания  устраивать  еще  одну  мелодраматичную  сцену,  -
произнесла она ледяным тоном. - Скажу лишь с полной  искренностью,  что  мне
чрезвычайно жаль любую женщину, которая связалась с вами! Не ожидая  ответа,
она пошла от него к двери, сама открыла ее и вышла в холл.
   Опасаясь, что он может последовать за ней, Сорильда торопливо поднялась к
себе, заперла дверь,  выходящую  в  коридор,  и  вторую,  ведущую,  как  она
подозревала, в спальню графа.
   После этого она уселась в кресло и сидела до тех пор, пока не успокоилось
бешено стучавшее сердце. Только после этого она вызвала служанку.

***

   Сорильда вошла в дом. Следом за нею два лакея внесли коробки с  платьями.
Она жила в Лондоне уже больше недели и все свое время  тратила  на  покупки.
Раньше ей была неведома радость покупать удивительно элегантные платья.  Они
придавали ей новую уверенность в себе и подчеркивали ее красоту,  о  которой
прежде Сорильда и не догадывалась.
   Комплименты модисток, а затем  и  друзей  графа,  которых  она  встречала
каждый вечер, действовали на нее как шампанское.
   Словно не желая оставаться наедине с ней, каждый вечер граф  приглашал  к
обеду гостей, многие из которых -  Сорильда  понимала  это  -  приезжали  из
любопытства, посмотреть, что она собой представляет.
   За  ленчем  она  сидела  одна.  От  секретаря  графа,  мистера   Бернема,
приходившего к ней каждое утро, она знала, что граф или у  принца  Альберта,
или на заседании палаты лордов.
   Если бы не неприязнь Сорильды к графу, она бы пришла в восхищение, узнав,
что он участвует во множестве комитетов, ряд из которых занимался проектами,
близкими ее сердцу.
   Оттого, что он вызывал в ней такое возмущение, каждый раз при  упоминании
его имени в груди ее что-то сжималось, а при разговоре с  ним  в  ее  голосе
появлялся ледяной  холод,  хотя  она  держалась  чрезвычайно  вежливо,  как,
впрочем, и он.
   В то же время, когда она видела его за обедом во главе стола в  окружении
очаровательных женщин, Сорильда не могла не признать, что он  красив  и  что
никто другой из присутствующих в комнате мужчин не может сравниться с ним по
элегантности и умению держаться.
   "Могу  же  я  восхищаться  лошадью  и  при  этом  считать   ее   трудным,
непредсказуемым животным!" - оправдывала себя Сорильда.
   Граф явно  обладал  и  тем,  и  другим  качеством.  Доносившиеся  до  нее
разговоры между его наиболее степенными  и  респектабельными  приятелями  не
оставляли никаких сомнений в том, что весь  лондонский  свет  изумлен  самим
фактом его женитьбы, а тем более на особе, никому не известной и столь юной.
Вспоминая услышанные обрывки разговоров и соединяя их друг с другом,  словно
мозаику, до тех пор, пока у нее не сложилась полная  картина  происходящего,
Сорильда уяснила, что для любовных связей граф  всегда  выбирал  женщин  или
замужних, вроде ее тетушки, или овдовевших, вроде леди Алисон.
   Она с возмущением  подумала,  что  ведет  он  себя  просто  как  какой-то
Казанова, а женщин, любви которых ему удалось добиться, скоро будет столько,
что ему и не сосчитать! Входила ли она в комнату  или  переходила  от  одной
группы гостей к другой, до  нее  доносились  фразы,  говорившие  ей  о  муже
многое.
   - Сердце Шарлотты разбито...
   - Аделаида была уверена, что он никогда не женится, и страшно задета...
   - Джорджина говорит, что не примет молодую графиню, что бы там ни...
   Как только говорившие замечали, что их слушает Сорильда, они умолкали  на
полуслове.  Но  она  успевала  услышать  достаточно;  губы  ее  кривились  в
презрительной усмешке, и она бросала на графа взгляд, в  котором  он  должен
был прочитать осуждение.
   После первого вечера он вел себя чрезвычайно вежливо, так что  жаловаться
ей было не на что. Таких сцен, как с леди  Алисон,  больше  не  повторялось.
Однако  Сорильда  замечала,  что  на  каждом  балу  или  приеме,   где   они
присутствовали, находились красивые женщины, смотревшие на нее с ненавистью;
будь их воля, они бы охотно вонзили в  нее  кинжал  -  Сорильда  в  этом  не
сомневалась.
   Первые два-три бала прошли для нее значительно успешнее,  чем  она  смела
надеяться, и это доставило ей огромное удовлетворение.
   Она знала, что во многом своим успехом обязана новым платьям и тому,  что
по приказу графа, о чем ей сообщил мистер Бернем,  в  ее  распоряжение  были
предоставлены фамильные драгоценности Уинсфордов.
   Сорильда и вообразить себе не могла  существование  такого  великолепного
подбора драгоценных камней, разве что в сказочной пещере Аладдина.
   Здесь были самые разнообразные украшения: от диадем до пряжек  на  туфли,
жемчужные ожерелья самой разной длины, украшенные драгоценностями несессеры,
ручки для зонтов и замочки, прикреплявшиеся на сумочку, чтобы  гармонировать
с надетым платьем.
   Сорильда начала чувствовать себя  точно  ребенок,  попавший  в  лавку  со
сладостями. Она часто заходила в рабочий кабинет мистера Бернема, где  стоял
сейф, и обсуждала с  ним,  какая  диадема  подойдет  к  ее  платью  и  какие
драгоценности ей надеть, чтобы блистать на званом обеде или балу, куда они с
графом отправлялись в этот вечер.
   После  однообразного,  тоскливого  существования  в  замке   произошедшая
перемена казалась просто невероятной; порою Сорильду  охватывал  страх,  что
вот  сейчас  она  проснется  и   вновь   увидит   на   себе   отвратительное
тускло-коричневое платье, подвергнется нападкам герцогини, доводившим ее  до
слез. Теперь она не лила слез, а была  готова,  если  придется,  бороться  и
добиться всего, чего ей хотелось.
   Сорильда была несколько разочарована, обнаружив, что  у  нее  никогда  не
бывает возможности обменяться с графом  хотя  бы  несколькими  словами  так,
чтобы их никто не слышал.
   Иногда ей хотелось поговорить с ним наедине, пусть даже разговор окажется
не из приятных, и она оставалась в столовой в то время, когда он должен  был
вернуться домой, чтобы  переодеться  к  обеду.  Однако  каждый  раз  он  или
возвращался слишком поздно, так что ей уже было некогда ждать и  приходилось
идти наверх принимать ванну, или приезжал с одним из  своих  близких  друзей
вроде Питера Лансдауна.
   Сорильда  подозревала,  что  из  всех  друзей  графа  Питер  Лансдаун   -
единственный, кому тот рассказал правду. В этот день, приведя себя в порядок
и вымыв руки перед ленчем,  она  спустилась  вниз  и,  к  своему  удивлению,
обнаружила его в столовой.
   - Мистер Лансдаун! - изумленно воскликнула она.
   - Разве Шолто не говорил  вам,  что  я  приду?  -  спросил  он.  Сорильда
покачала головой.
   - Сегодня мы с Шолто ленч будем есть здесь, - объяснил Питер Лансдаун,  -
потому что к  двум  часам  нам  нужно  быть  в  Хрустальном  дворце.  Отсюда
добираться удобнее да и ближе, чем из "Уайтса" <Старейший  лондонский  клуб;
основан в 1693 г.>.
   - Да, конечно, я понимаю, - улыбнулась Сорильда. - Очень рада вас видеть.
   Ей нравился Питер Лансдаун, и хотя он не говорил этого, но она знала, что
он восхищается ею. Вот и сейчас восхищенными глазами он смотрел на ее  новое
платье.
   Платье было бледно-золотистым, цвета весенних  нарциссов,  и  чрезвычайно
нравилось Сорильде.
   Кроме того, она надела под него кринолин, самый широкий  из  всех,  какие
носила раньше. Портниха сказала ей, что в Париже  кринолины  становятся  все
шире и шире, так что скоро модно  одетая  дама  одна  будет  занимать  целую
карету!
   - Вы очень элегантны, - произнес  Питер  Лансдаун,  -  и  не  сочтите  за
дерзость, если я добавлю: очень красивы.
   - Благодарю вас, - улыбнулась Сорильда.
   Она больше не смущалась, выслушивая комплименты;  теперь  от  них  у  нее
просто становилось теплей на душе, ведь ей долго приходилось обходиться  без
ласковых слов.
   - Боюсь, - продолжал  Питер  Лансдаун,  -  что  если  вы  будете  так  же
выглядеть на открытии Великой Выставки, то  затмите  всех  присутствующих  и
сама королева позавидует вам.
   - Надеюсь, что нет, - ответила Сорильда. - Я восхищаюсь нашей королевой и
так рада, что Хрустальный дворец уже почти  закончен  и  не  рушится!  Питер
Лансдаун рассмеялся.
   - Несмотря  на  все  мрачные  предсказания!  Уверяю  вас,  принц  Альберт
чрезвычайно благодарен каждому, кто, подобно Шолто, поддерживал его при всех
обстоятельствах, а ведь чаще всего они оказывались весьма неприятными.
   Сорильда читала газеты и знала, что за последние недели возражения против
строительства дворца не прекратились, а скорее,  усилились.  Тот  факт,  что
Великая Выставка проводила в жизнь  принцип  свободной  торговли  <Свободная
торговля,  или  фритредерство,  -   движение   в   экономической   политике,
отстаивавшее свободу торговли, невмешательство государства  в  хозяйственную
деятельность частных лиц; возникло с  конца  XVIII  в,  в  Великобритании.>,
приводил в ярость  протекционистов,  "модников"  и  "охотников  на  лис"  из
центральных графств Англии, возглавляемых полковником Сибторпом, призывавшим
небеса покарать сей новый Вавилон.
   Иностранных   участников    Выставки    называли    разносчиками    чумы,
подстрекателями волнений и источником преступлений.
   Сорильда слышала, как за обедом, посчитав, что граф  не  слушает,  кто-то
сказал, что Англия готова "приютить на своей груди ядовитых змей".
   Знала  она  и  о   том,   что   британский   посол   в   России   сообщил
премьер-министру, что царь отказал русским дворянам в заграничных  паспортах
из опасения "заразиться" в Лондоне.
   Она читала, что ни одна коронованная особа Европы не  решилась  появиться
под стеклянной крышей дворца - поехать в Лондон для них было все равно,  что
отправиться в вечность!
   Питер Лансдаун поглядел на часы и сказал:
   - Шолто опаздывает, и я знаю почему.
   - Почему? - спросила Сорильда, понимая, что он ждет от нее этого вопроса.
   - Сегодня утром лорд Джон Рассел, - начал он,  -  заявил,  что  возражает
против намеченного салюта из  пушек,  размещенных  к  северу  от  Серпантина
<Серпантин - узкое искусственное озеро в Гайд-Парке.>, ибо считает,  что  от
этого разобьется стеклянный купол.
   - Не может быть! - воскликнула Сорильда.
   - Он  хочет,  чтобы  пушки  стояли  не  ближе  Сент-Джеймского  парка,  -
продолжал Питер Лансдаун, - но Шолто утверждает, что это чепуха, и я  с  ним
согласен. В этот момент дверь отворилась, и вошел граф.
   - Доброе утро, Сорильда, - произнес  он,  направляясь  к  ним.  -  Я  все
уладил, Питер.
   - Как это тебе удалось? - спросил Питер Лансдаун.
   - Я сказал лорду Джону, что как бы громко ни стреляли  пушки,  стекло  не
разобьется, а любое треснувшее стекло я заменю за собственный счет. Сорильда
невольно воскликнула:
   - Но если разрушится весь купол, это обойдется вам в целое состояние!
   - Мне не придется платить ни пенни! - твердо сказал граф.
   Впервые с тех пор, как после свадьбы они уехали из замка, она  сидела  за
ленчем вместе с графом, впервые за столом не было многочисленных гостей, и у
Сорильды было прекрасное настроение. Она увлеченно слушала, как граф и Питер
Лансдаун перебрасываются шутками и спорят  по  поводу  Хрустального  дворца,
хотя и продолжала говорить себе, что ее муж достоин презрения.
   К тому же Сорильда ничуть не сомневалась, что при всей своей занятости он
по-прежнему находит время для своих возлюбленных!
   Когда  ленч  закончился  и  граф  с  Питером  Лансдауном  заторопились  в
Гайд-Парк, ей стало грустно и захотелось поехать вместе с ними.
   Она жаждала увидеть эту поразительную выставку, которая вызывала  столько
противоречивых мнений и которой газеты, несмотря на отрицательное отношение,
были вынуждены посвящать страницу за страницей, описывая, что  происходит  в
этом уголке Гайд-Парка.
   Невзирая на мрачные предсказания, что дворец никогда не  будет  закончен,
Сорильда  была  убеждена:  нельзя  не  восхищаться  одними  только  усилиями
построить здание площадью  в  восемнадцать  акров  <Чуть  больше  7  га.>  и
заключить в стекло пространство объемом в тридцать три  миллиона  кубических
футов <Около 1 млн. куб. м.>.
   "До чего же хочется, чтобы они взяли меня с собой", -  печально  подумала
она, поднимаясь в свою спальню. Но, надевая  одну  из  новых  очаровательных
шляпок, она вспомнила, что ей еще столько  нужно  купить!  Карета  и  миссис
Досон уже ожидали ее, и это само по себе было необычайно приятно.
   На следующий день, 30 апреля, они вновь  давали  званый  обед  с  большим
количеством  приглашенных.   Граф   приветствовал   гостей   в   чрезвычайно
приподнятом  настроении  и  сообщал  им,   что   только   что   опубликованы
девятнадцать  строф  "Майской  оды"  Теккерея.  "И  что  там  говорится?"  -
спрашивал каждый. Граф громко декламировал четыре первых строки:

   Еще вчера чернела здесь земля нагая
   И громко щеголи глумились,
   По Роттен-Роу проезжая,
   А нынче вот, гляди - свершилось!

   - Дворец действительно готов? - поинтересовалась Сорильда.
   - Совершенно готов, - подтвердил граф. - Завтра вы  сами  убедитесь,  что
принц был совершенно прав, задумав построить дворец из стекла. Когда  поздно
ночью отбыли последние гости, граф спросил:
   - Ну как, ждете завтрашнего дня?
   - Вы даже не представляете, с каким нетерпением я  его  жду,  -  ответила
Сорильда. - Я столько слышала о дворце, мне так  хотелось  поехать  с  вами,
когда вы отправлялись туда почти каждый  день!  Если  теперь  что-нибудь  не
получится, я буду ужасно разочарована.
   - Мне и в голову не приходило, что вы  захотите  поехать  со  мной,  -  с
удивлением отозвался граф. - Я вполне мог взять вас  с  собой,  если  бы  вы
сказали, что хотите этого. Сорильда не ответила, и он продолжал:
   - Но я убежден: вы не разочаруетесь. По-моему,  сам  замысел  был  просто
блестящим, а Выставка превосходит все мои ожидания.
   Сорильда улыбнулась и сказала:
   - Я думаю, вы действительно хотите, чтобы Выставка оказалась успешной  не
только потому, что все это время вы поддерживали принца, но  и  потому,  что
считаете, что она поможет нашей стране.
   - Это правда, - согласился граф. - Я на самом деле считаю:  очень  важно,
чтобы Англия показала миру, на что она способна, и уверен, что и во Франции,
и в других странах после завтрашнего дня  будут  волосы  на  себе  рвать  от
досады и зависти.
   Сорильда направилась в сторону лестницы и вдруг сообразила, что  граф  не
пошел следом за нею, а берет из рук лакея свою шляпу.
   - Вы куда-то едете? - спросила она с удивлением.
   - Вы, конечно,  сочтете  меня  сентиментальным  и  излишне  суетливым,  -
ответил граф, -  но  я  все-таки  хочу  проехать  к  Хрустальному  дворцу  и
удостовериться, что стража бдительно охраняет его, дабы он  не  пострадал  в
последний момент.
   Он улыбнулся, словно самому стало смешно, и вышел на улицу, где его ждала
карета. Чувствуя себя покинутой, Сорильда в одиночестве поднялась к  себе  в
комнату.
   "Почему я с ним не  поехала?"  -  спросила  она  сама  себя,  но  тут  же
подумала: быть может, он намеревался заехать за одной из своих возлюбленных,
чтобы та его сопровождала.
   Сорильда тихонько вздохнула.
   "Если бы мне это было небезразлично, то жизнь с таким человеком стала  бы
сущим мучением", - решила она и отправилась спать.
   Закрыв глаза, Сорильда решительно заставила себя думать о платье, которое
наденет завтра.

***

   - Миледи, сегодня на улице солнце! - восторженно воскликнула на следующее
утро ее горничная, входя в спальню Сорильды. Сорильда села в постели.
   - Замечательно! - отозвалась она. - Было бы ужасно, если бы лил  дождь  и
королеве пришлось ехать на Выставку в закрытой карете.
   Когда около десяти часов утра она спускалась вниз, уже было  слышно,  как
звонят колокола на звонницах всех лондонских церквей.
   В присущей ему деловой манере мистер Бернем сообщил  Сорильде,  что  граф
ждет ее в холле. Когда она появилась на лестнице, граф поднял  голову,  и  у
нее мелькнула мысль, что ему должно понравиться, как она выглядит.
   Ее платье из светло-зеленого,  цвета  весенних  почек,  шелка  с  широким
кринолином являлось воистину произведением искусства. Его дополняла шляпка с
крошечными страусовыми перьями и мягкой кружевной  оборкой,  обрамлявшей  ее
лицо.
   Спустившись в холл, Сорильда вопросительно взглянула на графа, убежденная
в том, что, даже несмотря на  неприязнь  к  ней,  он  должен  признать:  она
прекрасно одета для такого торжественного случая.
   Но он молчал все время, пока они усаживались в открытую карету, в которой
благодаря имеющейся у графа привилегии должны были ехать на Выставку по пути
следования королевского экипажа.
   Карета тронулась, и Сорильда позабыла о своих мыслях, ибо на  подъезде  к
парку стало видно: почти на всех деревьях сидели  мальчишки,  жаждавшие  все
разглядеть как следует.
   В парке уже собралось более  полумиллиона  людей.  Сорильда  с  восторгом
рассматривала пеструю толпу, освещенную солнцем, когда услышала