будет  освящена  небесными
силами, - ответил герцог.
   На какое-то время голос  его  стал  серьезным  и  звучал  низко.  Аме
взглянула на небо.
   - Становится очень поздно, монсеньор, - проговорила девушка, - а  мне
не хотелось бы встречаться сегодня с леди  Изабеллой  или  месье  Хьюго,
когда они вернутся сюда после бала. Я обоих их  очень  люблю,  но  хочу,
чтобы этот вечер принадлежал только нам двоим, и не желаю, чтобы  кто-то
забрал у нас хотя бы часть его.
   - Давайте вернемся в дом, - ответил ей герцог  Мелинкортский.  -  Вам
пришлось затратить много сил в  прошлую  ночь,  и  вы,  наверное,  очень
устали.
   - Нет, я ничуть не устала, - возразила ему девушка. - Я счастлива.  И
мне кажется, будто все мое тело трепещет 6т этого удивительного ощущения
полного счастья.
   Они медленно побрели обратно  к  дому;  никому  из  них  не  хотелось
возвращаться. Когда они подошли к двери, что вела из  дома  в  сад,  Аме
обняла герцога.
   - Скажите мне еще раз, монсеньор, что любите меня, - попросила она, -
скажите, что будете любить меня всегда!
   - Я буду любить тебя всю мою жизнь, - ответил Себастьян,  -  а  если,
как ты заставляешь меня поверить, существует нечто  после  жизни,  то  я
буду любить тебя вечно. Ты моя, Аме, я уже говорил тебе  об  этом.  И  я
никогда не позволю тебе покинуть меня.
   ..;; - Я буду вашей вечно, монсеньор, - прошептала Аме. - Я люблю вас
- сейчас и навсегда.
   Она обняла его за шею и приблизила его лицо к себе, чтобы поцеловать.
Потом надолго крепко прижалась к нему всем  своим  телом;  после  этого,
прежде чем Себастьян понял ее намерения,  девушка  выскользнула  из  его
объятий. Она вошла в дом и заперла за собой дверь, в результате чего  он
остался в саду один, не имея возможности войти внутрь.
   Тогда с несвойственной ему проницательностью герцог почувствовал, что
Аме не хотелось разрушать таинства этого вечера  прощанием  при  свечах.
Оно показалось бы таким  бледным  и  бесцветным  после  почти  неземного
очарования сада; итак, покорный желаниям девушки,  герцог  Мелинкортский
побродил еще немного по лужайке перед тем, как войти в дом.
   Примерно через час он услышал, как приехали Изабелла и Хьюго, а потом
уснул с улыбкой на устах,  с  часто  бьющимся  от  возбуждения  сердцем,
чувствуя себя таким же юным, как Аме...
   И теперь, когда он проснулся, Себастьян думал о том, что его  главной
задачей было ни в коем случае не допустить, чтобы девушка разочаровалась
или почувствовала себя незащищенной в этом мире, в котором отныне  будет
жить как его жена. Он слишком хорошо знал ограниченность этого  мира,  в
котором разочарование и крушение надежд довольно спокойно воспринимается
теми, кто знает о существовании таких вещей; но те люди, которые  всегда
ждут от других  только  хорошего,  которые  еще  не  научились  спокойно
воспринимать крушение надежд, могли бы отнестись к этому совсем иначе.
   - Она верит в меня, и я должен оправдать ее надежды.
   Его светлость поймал себя вдруг на том, что произнес эти мысли вслух.
   Он вновь открыл глаза и сел на кровати. Часы показывали девять, а это
было  для  него  очень  поздно,  поскольку  в   силу   привычки   герцог
Мелинкортский неизменно завтракал очень рано, бросая  вызов  современной
моде.
   Его  светлость  позвонил  в  колокольчик,  вызывая  лакея,  и  спустя
несколько минут в комнату вошел Дальтон, неся с собой принадлежности для
бритья.
   - Зная, что ваша светлость не спали предыдущую ночь  и  поздно  легли
вчера, я решил, что лучше всего не беспокоить вас.
   - Вы - старая баба, Дальтон, - упрекнул его герцог  Мелинкортский.  -
Вы когда-нибудь видели, чтобы ночные бдения отрицательно сказывались  на
мне?
   - Нет, ваша светлость.
   Герцог поднял руки и потянулся.
   - Приготовьте мне ванну, я уже встаю.
   Приняв ванну и одевшись подчеркнуто тщательно, его светлость  оглядел
себя в зеркале; занимаясь этим, он удивился: сегодня,  как  никогда,  он
уделял  себе  слишком  много  внимания,  как  всякому  влюбленному,  ему
хотелось выглядеть в наилучшем виде.
   Панталоны сидели на нем безукоризненно, на камзоле из голубого атласа
не было ни одной складки. Герцог взглянул на часы. Было уже без четверти
десять.
   - Дальтон, велите немедленно  заложить  мою  карету,  -  распорядился
герцог Мелинкортский. - Если мадемуазель Аме уже готова,  то  мы  поедем
вперед, а вы можете  следовать  за  нами  в  одной  из  дорожных  карет.
Надеюсь, мистер Уолтхем распорядился по поводу доставки остальных  наших
вещей.
   -  Вашу..,  вашей  светлости..,   карету?..   -   пробормотал   нечто
невразумительное Дальтон.
   -  Да,  разумеется,  -  проговорил  герцог.  -  И  не  прикидывайтесь
дурачком, Дальтон. Вам же известно, что сегодня  мы  уезжаем  в  Англию.
Завтракать будем в пути.
   - Но.., ваша светлость.., ваша карета уехала!
   - Уехала! - воскликнул герцог. - Куда же, позвольте спросить? Да  что
вы там бормочете?
   - Я думал, вашей светлости  все  известно,  и  поэтому  подготовка  к
отъезду была отменена.
   -  Что  именно  должно  быть   мне   известно?   -   спросил   герцог
Мелинкортский, постепенно раздражаясь. - Черт вас возьми,  Дальтон,  что
вы хотите этим сказать? Ради бога,  объясните  же  все  толком  в  конце
концов!
   - Рано утром  мадемуазель  Аме  забрала  карету  вашей  светлости,  -
ответил Дальтон. - И я подумал,  что  таковым  было  распоряжение  вашей
светлости.
   Внезапно герцог успокоился.
   - Из ваших слов следует, что мадемуазель Аме уехала сегодня утром?  -
уточнил он.
   - Да, ваша светлость, именно так: примерно в четыре утра,  -  ответил
Дальтон. - Она  прислала  за  мной  свою  горничную.  Потом  мадемуазель
распорядилась, чтобы для нее немедленно заложили  экипаж,  а  затем  она
добавила, что так как боится разбудить леди Изабеллу, то  пройдет  через
конюшню. Ваша светлость, я и понятия не имел, что делаю что-то  не  так,
когда выполнял все распоряжения мадемуазель Аме.
   - Она уехала одна? - спросил герцог, и  голос  его  звучал  абсолютно
спокойно.
   - Да, ваша светлость.
   - Горничная с ней не поехала?
   - Нет, ваша светлость.
   - Пригласите ко мне ее горничную.
   - Слушаюсь, ваша светлость.
   С озадаченным и несчастным видом  Дальтон  вышел  из  комнаты.  Через
несколько секунд он вернулся  вместе  С  Нинеттой,  миниатюрной  веселой
французской девушкой, которой леди Изабелла поручила  прислуживать  Аме.
Она была очень молода и, очевидно, испытывала благоговейный страх  перед
герцогом Мелинкортским.
   Нинетта присела перед ним в реверансе, выпрямилась и застыла,  теребя
в пальцах край передника и опустив глаза.
   - Насколько  я  понимаю,  ваша  госпожа  сегодня  рано  утром  уехала
отсюда?
   - Да, ваша светлость.
   - Она не сказала, куда направляется?
   - Нет, ваша светлость.
   - Подробно перескажите мне, как все происходило.
   - Вчера вечером я дожидалась мадемуазель, чтобы помочь ей  раздеться.
Она разделась, после чего сказала  мне:  "Возьмите  с  собой  мои  часы,
Нинетта, и возвращайтесь ровно в четыре утра". Я сделала все именно так,
как распорядилась мадемуазель Аме. Когда я вошла в ее комнату  в  четыре
утра, она извинилась за то, что ей пришлось так рано разбудить меня. Она
всегда была очень добрая и любезная, ваша светлость.
   - Да, да, знаю, - нетерпеливо согласился с ней герцог. -  Продолжайте
же!
   - Она послала меня за мистером Дальтоном,  а  когда  я  привела  его,
мадемуазель отослала меня обратно спать.
   - И это все?
   - Нет, ваша светлость, не совсем. Мадемуазель Аме сказала, что, когда
ваша светлость спросит о ней утром, я должна буду отдать вам вот это.
   Все еще дрожа  от  страха,  Нинетта  извлекла  из  кармана  передника
какое-то письмо.
   - Вам надо было сказать мне об этом  письме,  и  тогда  я  принес  бы
поднос, - упрекнул  девушку  Дальтон,  когда  она  протягивала  послание
герцогу.
   Его светлость, однако, поспешно пересек комнату  И  буквально  вырвал
конверт из дрожащих пальцев горничной.
   - Теперь все, вы свободны, - резко проговорил он.
   Нинетта и Дальтон повернулись и направились к двери,  но,  когда  они
были уже на пороге, герцог остановил слуг.
   - Да, еще... Как была одета мадемуазель Аме, когда уезжала из дома? -
спросил он.
   - На ней был темный плащ, ваша светлость, - ответила Нинетта, - а под
ним какое-то белое платье. Я не помогала ей одеваться и  никогда  прежде
этих вещей у нее не видела.
   - Больше она ничего не взяла с собой?
   - Больше ничего, ваша светлость.
   Дверь закрылась за Нинеттой и Дальтоном. Герцог Мелинкортский сел  за
туалетный столик. Какое-то время он был  неподвижен  и  смотрел  на  это
письмо, на котором было написано всего одно слово: "Монсеньору".
   Прошло еще несколько секунд, и  он  разорвал  конверт;  первое  время
буквы, написанные четким и красивым почерком Аме,  казалось,  плясали  у
него перед глазами, и герцог не мог прочесть ни  единого  слова.  Потом,
усилием воли заставив себя собраться с мыслями, он  успокоился  и  начал
читать то, что написала ему Аме.
 
   "Монсеньер, я люблю  вас.  Вам  это  хорошо  известно,  но  я  должна
повторять это снова и снова, чтобы вы никогда, ни на одно  мгновение  не
усомнились в том, что это - сущая правда, я люблю  вас.  И  потому,  что
люблю вас так сильно и знаю - вы тоже любите меня, я пришла к мысли, что
мы не можем, устраивая свое счастье, приносить несчастье другим людям.
   Я опасаюсь не только за судьбу моей матери, но и за будущее королевы.
Вчера мы оба делали вид, что не составит ни малейшего  труда  скрыть  от
всего мира, кто я есть  на  самом  деле,  но  я  не  настолько  глупа  и
простодушна, чтобы, не понять: рано или, поздно, а  правда  в  се  равно
откроется.  И  тогда  пострадаю  не  я,  потому  что  нет  ничего,  чего
впоследствии мне  пришлось  бы  стыдиться;  но  для  моей  матери  и  Ее
Величества последствия были бы ужасны. Кроме  того,  мы  с  вами  хорошо
представляем себе, какую злобную клевету в  качестве  оружия  используют
враги королевы, как они будутрады применить открывшиеся  факты,  которые
неизвестно как обернутся впоследствии для Франции.
   Мы не сможем убить свою любовь, монсеньер, зная, что обеспечивая себе
счастливое будущее, приносим несчастья, а возможно, и беды другим людям.
И поэтому вчера днем, когда мы сидели с вами в туалетной комнате в  доме
моей матери, я решила, что обязательно должна вернуться в  монастырь.  Я
обязана принять постриг и провести остаток своих дней там.
   Пожалуйста,  монсенъор,  немедленно  возвращайтесь   в   Англию;   не
пытайтесь у видеться со мной или уговорить меня изменить  свое  решение:
мы оба знаем, что оно правильно и только так мне и следует поступить.
   Я люблю вас, как уже говорила прошлым  вечером,  и  буду  любить  вас
всегда. Берегите себя, дорогой монсенъор. Я буду всегда молиться за вас,
и где бы вы ни оказались, что бы с вами не случилось, моя любовь  всегда
останется с вами...
   Аме".
 
   Герцог Мелинкортский долго смотрел на это письмо, а потом закрыл лицо
руками. Однако, когда он спустился вниз к завтраку, то был уже полностью
собран и владел собой. Изабелла и Хьюго ждали его, и по выражению их лиц
его светлость понял: Дальтон уже сообщил им о том, что произошло сегодня
ранним утром. Тихо всхлипнув, Изабелла протянула ему руку.
   - Как это понимать, Себастьян? - спросила она. - Дальтон сообщил нам,
что Аме куда-то уехала этой ночью, и одета  она  была  в  ту  одежду,  в
которой сбежала из монастыря.
   Ровным,  лишенным  каких  бы  то  ни  было  чувств  голосом,   герцог
Мелинкортский рассказал им обо всем, что случилось вчера днем, когда они
с Аме находились в доме принцессы де Фремон.
   - Опять этот герцог де Шартре! - воскликнул Хьюго.
   - Да, опять он, - согласился его светлость, - и в этот раз, хотя  ему
это и неизвестно, Филипп де Шартре мне отомстил.
   - Что вы собираетесь делать? - спросила Изабелла.
   Герцог взглянул на часы:
   -  К  этому  часу  Аме  уже  добралась  до  монастыря.  Я  немедленно
направляюсь туда же во второй  карете.  Когда  первая  карета  вернется,
дайте лошадям немного отдохнуть, после чего  пусть  Хьюго  последует  за
мной.
   - В монастырь де ла Круа? - спросил Хьюго.
   - Нет, на побережье, - ответил герцог  Мелинкортский.  -  Я  заеду  в
монастырь и заберу Аме с собой в Кале.
   Если вы по дороге нагоните меня, мы поменяемся каретами. Если же нет,
тогда встретимся на борту моей яхты, Судно выйдет  в  море  сразу  после
того, как в порт прибудут дорожные кареты с моим багажом.
   - Все будет сделано в точном соответствии с вашими распоряжениями,  -
обещал Хьюго. - Карета уже ждет.
   Лошади,  конечно,  не  так  резвы,  как  ваши  собственные,  но  тоже
достаточно хороши.
   - Вы уверены, Себастьян, что нам не следует  поехать  туда  вместе  с
вами? - спросила леди Изабелла. - Если бы мне удалось поговорить с  Аме,
то я смогла бы - у меня нет ни малейших  сомнений  -  переубедить  ее  и
заставить изменить свое решение.
   - Все, что надо будет  сказать,  я  сообщу  ей  сам,  -  ответил  его
светлость.
   Не говоря больше ни слова, он вышел из комнаты.
   Через окно леди Изабелла и Хьюго  видели,  как  герцог  Мелинкортский
уселся в карету, которая ждала его  у  парадной  двери.  В  экипаж  была
запряжена  четверка  великолепных  лошадей  серой  масти.  Лошади   были
свежими, и, почувствовав прикосновение кнута, сразу пошли крупной рысью.
Как только  экипаж  скрылся  из  виду  в  облаке:  пыли,  леди  Изабелла
обернулась к Хьюго.
   - Он успеет? - спросила она.
   - Надеюсь, что  да,  -  ответил  Хьюго,  нов  голосе  его,  слышалось
сомнение.
   - Хьюго, мне страшно, - проговорила леди  Изабелла,  обнимая  его,  -
боюсь, что Аме не захочет выслушать Себастьяна. Если так  случится,  мне
его будет очень и очень жаль.
   Однако герцог Мелинкортский, направляясь по  дороге  в  Сен-Бени,  не
выглядел человеком, который нуждается в чьей-либо жалости. На  лице  его
было жесткое выражение, губы плотно сжаты. Теперь в его глазах  не  было
даже намека на нежность, и все, кто хорошо его  знал,  сказали  бы,  что
сейчас его светлость находится в грозном расположении духа  и  в  то  же
время исполнен решимости выполнить все, что задумал.
   Себастьян Мелинкорт всегда добивался того, чего хотел в  этой  жизни,
независимо от того, касалось ли это женщин,  положения  в  обществе  или
достижения каких-либо иных целей. И когда  он  встречал  на  своем  пути
трудности или предполагал возможность неудачи, герцог, казалось,  черпал
дополнительные силы из  каких-то  неведомых  источников,  после  чего  с
помощью упорства и силы неизменно добивался того,  чего  хотел,  но  что
поначалу казалось невозможным.
   Однако, когда карета остановилась у стен монастыря де ла Круа  и  его
лакей, спрыгнув с козел, позвонил в тяжелый колокол, герцог  внешне  был
уже совершенно спокоен, и по  его  виду  нельзя  было  сказать,  что  он
грозен. Его светлость вышел из экипажа. Ему показалось, что прошла целая
вечность, прежде чем за железной решеткой в центре тяжелой дубовой двери
показалось чье-то лицо и у Себастьяна спросили, в чем состоит его дело.
   - Я хочу поговорить с послушницей по имени Аме, - ответил герцог.
   Зарешеченное окно захлопнулось,  а  через  мгновение  огромная  дверь
монастыря открылась передним, какая-то пожилая монашка со сморщенным  от
старости лицом жестом руки пригласила его светлость  войти,  после  чего
вновь захлопнула дверь. Герцог Мелинкортский оказался в длинном коридоре
со сводчатым потолком, ведущим в большую крытую галерею, в конце которой
он заметил еще две похожие.
   Звук  его  шагов  раздавался  по  выложенному  плитами  полу.  Здание
монастыря было величественным и холодным,  ничем  не  нарушаемая  тишина
оглушала.  Многочисленные  коридоры  отличались  неописуемой   красотой,
которая,  казалось,  окутывала  человека.   Всякий   оказавшийся   здесь
внутренне ощущал красоту, еще не видя ее.
   Старая  монахиня  провела  герцога   Мелинкортского   через   большую
трапезную с потолком из массивных балок со священными письменами.  Стены
украшали чудесные фрески, а под  ними  отделаны  панелями  из  плетеного
тростника. Вдоль стен стояли длинные узкие скамьи, а посреди -  огромные
массивные полированные столы, потемневшие от времени.
   Когда они дошли до дальнего конца трапезной, монахиня остановилась  и
постучала в дубовую дверь. Голос за дверью  произнес:  "Войдите",  после
чего его светлость оказался в квадратной комнате с узкими окнами.  Стены
были выбелены, а на полулежали циновки из тростника.
   Мебель в комнате была выдержана в строгом и простом стиле, а  главным
предметом было огромное распятие, укрепленное на одной из стен.  Высокая
женщина, в белом одеянии встала из-за  стола,  где  она  что-то  писала,
чтобы приветствовать гостя.
   Лицо было прекрасным, с безупречной чистотой линий. От женщины  веяло
властностью, так что герцог Мелинкортский сразу  понял,  что  перед  ним
сама мать-настоятельница. Он склонил перед ней голову.
   - Герцог Мелинкортский, - представился он.
   - Я ожидала вас, - спокойно  проговорила  мать-настоятельница.  -  Не
хотите ли присесть, ваша светлость?
   - В этом нет нужды,  -  отказался  герцог.  -  Я  хочу  поговорить  с
послушницей Аме, которая сегодня утром вернулась в ваш монастырь.
   - Да, это так.
   Она посмотрела на герцога Мелинкортского, и его светлость понял,  что
его внимательно изучают. Он также пристально смотрел на нее и не отводил
взгляда до  тех  пор,  пока  не  почувствовал,  что  мать-настоятельница
осталась довольна тем, что увидела.
   - Садитесь, ваша светлость, - вновь повторила она.
   Себастьян Мелинкорт принял ее приглашение и сел на грубо  сколоченный
стул с высокой спинкой, который стоял возле письменного стола.
   Мать-настоятельница тоже села. Лучи  солнца,  падавшие  ей  на  лицо,
высвечивали очаровательные линии его тонких черт, подчеркивая  гладкость
и нежность ее безупречной кожи. Руки у нее  были  с  длинными  пальцами,
через кожу проступали голубые вены. Когда она  сложила  их  на  коленях,
герцог подумал, что у нее спокойное  и  умиротворенное  состояние  духа;
пожалуй, такого он не встречал еще ни у кого.
   - Аме рассказала мне обо всем, что с ней случилось с тех пор, как она
покинула этот монастырь, - спокойно проговорила мать-настоятельница.
   - Я приехал, чтобы увезти ее отсюда, - заявил герцог Мелинкортский. -
И хочу забрать ее затем с собой в Англию. Она будет моей женой.  А  если
кто-нибудь  дерзнет  копаться  в  ее  прошлом  или   делать   какие-либо
предположения, которые тем или иным образом опорочат  или  оскорбят  ее,
ему придется иметь дело со мной.
   - И вы в самом деле думаете, что Аме  была  бы  счастлива  заполучить
свое благополучие, нарушив спокойную жизнь собственной матери?
   - Я  уже  сказал,  -  повторил  герцог  Мелинкортский,  -  что  глупо
опасаться каких-то неприятностей из далекого прошлого.  Ведь  герцог  де
Шартре далеко не гений. Он, разумеется,  может  послать  в  Англию  свой
запрос, но я смогу все устроить так,  что  ответы  на  все  вопросы  ему
придется дожидаться до скончания века.
   - Но ведь люди все равно будут болтать.
   - Это неважно!
   - Почему же?
   Услышав  этот  простой  вопрос,  Себастьян  Мелинкорт  с   удивлением
посмотрел на мать-настоятельницу.
   Воцарилось молчание,  и  эта  тишина  как  бы  подчеркивала  важность
момента, от ответа на этот  вопрос  зависело  будущее.  Потом,  медленно
разжав губы, с огромным трудом герцог сказал тихо:
   - Потому, что я люблю Аме.
   Его  глаза,  страстные  и  требовательные,  встретились   с   темными
спокойными глазами матери-настоятельницы, и внезапно выражение упрямства
исчезло с его лица, а в глазах остались только страх и покорность.
   - Я люблю ее, - повторил его светлость, - и думаю, что она тоже любит
меня. Да, я недосто