ся в отличной форме, прошло немало времени.
   Вернувшись в особняк, граф Треварнон  застал  там  своего  дворецкого  со
всеми его подчиненными,  которым  он  раздавал  приказания  тоном  генерала,
командующего подготовкой к сражению.
   Поскольку до приезда гостей делать было нечего,  Треварнон  отправился  в
сад, полюбовался цветущими рододендронами и подошел  к  деревьям  ракитника,
которые в детстве называл "золотым дождем".
   Гуляя в этом тихом благоухающем уголке, он почувствовал себя  так,  будто
попал в какое-то сказочное прошлое, в те времена, когда  этот  мир  населяли
гномы и феи, а из людей на земле жили только рыцари и прекрасные дамы.
   Маленьким мальчиком он любил  рисовать  огнедышащих  драконов,  живших  в
лесу, как рассказывала ему няня, и эльфов, скрывавшихся в горах или в дуплах
деревьев. Эти  смешные  рисунки  и  сейчас  хранились  у  его  старой  няни,
составляя для нее величайшее сокровище.
   Казалось, этот тихий уголок никак не вписывался в атмосферу  Эскота,  где
во время скачек публика развлекалась не только на ипподроме, но и на  званых
вечерах и балах, шедших бесконечной чередой, а мужчины устраивали попойки  и
с головой уходили во все виды азартных игр.
   Эти развлечения уже начинались. Однако здесь было слышно лишь  мелодичное
воркование лесных голубей, шелест листвы под легким ветерком  да  изредка  -
шуршание, когда в зарослях цветов пробегал какой-то  мелкий  зверек,  скорее
всего - полевая мышь.
   Граф Треварнон был совершенно очарован  тонким  благоуханием,  царящим  в
доме. Как отличался этот свежий аромат живых цветов от терпких  экзотических
парфюмов,  которые  так  любили  Сайдел  и  Шерис,  впрочем,  как  и  другие
лондонские модницы!
   Прежде чем вернуться в дом, граф Треварнон довольно долго бродил по лесу.
   Завидев на обратном пути знакомый  особняк,  он  вновь  ощутил  атмосферу
окружавшей его таинственности, так поразившую его при первой встрече с миром
Лэнгстонов,  как  он  мысленно  успел  прозвать  это  поместье,  дом  и  его
обитателей, хотя образ Джерарда, насколько он знал этого тщеславного  юношу,
как-то не вязался с его жилищем.
   Это лишний раз напомнило Треварнону, что у каждого  человека  может  быть
несколько  лиц,  несколько  характеров.  Встречаясь  с  хорошим  знакомым  в
непривычном окружении, можно узнать его с совершенно новой стороны. В данном
случае  знакомство  с  одним  лишь  окружением  позволяло  составить   новое
представление о человеке.
   Как ни парадоксально, на минуту Треварнон пожалел, что недолгое время его
счастливого одиночества в этом зачарованном мире так быстро подошло к концу.
   Словно очнувшись, граф в душе посмеялся над своей романтичностью, которая
скорее  пристала  мечтательной  девице,  начитавшейся  романов,  чем  вполне
зрелому мужчине.  Он  решительными  шагами  направился  к  дому,  совершенно
уверенный, что его гости уже собрались и ждут его.
   И действительно, съехалась уже вся компания. Мужчины удобно расположились
в  гостиной.  В  ожидании  своего  хозяина  они  пили  шампанское.   Бутылки
открывались одна за  другой,  полдюжины  бутылок  ожидали  своей  очереди  в
ведерке-леднике на несколько ячеек на одном из столиков.
   - Нам сказали, что ты здесь, но никто не знал, куда ты  ушел,  -  сообщил
лорд Ширн, первым заметивший появление Треварнона, воспользовавшегося  одной
из боковых дверей, ведущей из сада прямо в гостиную.
   - Осматривал окрестности, - лаконично ответил  Треварнон.  -  Рад  видеть
тебя, Рэмджил, и тебя, Ральф! Как поживаете, Вигдон?
   Последним он поприветствовал  сэра  Вигдона,  которого  знал  не  слишком
давно, но находил забавным, особенно уважая за выдающиеся навыки  в  области
карточной игры, в которой, надо сказать, не уступал своему новому приятелю.
   - Дом, который вы нашли, совершенно очарователен, - заметил сэр  Фрзнсис.
- По-моему, он ни в  какое  сравнение  не  идет  с  "Уздечкой  и  подковой".
Оказавшись здесь, перестаешь жалеть, что этот сарай превратился в пепел.
   - Мы все присоединяемся к этому мнению! - вскричал Ральф  Миэр,  успевший
изрядно  выпить.  -  Как  это  похоже  на  вас,   Треварнон,   найти   нечто
неповторимое, такое уютное, когда любой другой, лишившись ночлега  на  время
скачек, догадался бы лишь раскинуть шатер где-нибудь у поля.
   - Слава богу, жизнь  в  цыганском  таборе  нам  не  грозит,  -  улыбнулся
Треварнон, наливая себе бокал шампанского. - Мне кажется,  в  этом  году  на
скачках будет как никогда многолюдно.
   - Публики становится на скачках больше год  от  года,  -  подхватил  лорд
Рэмджил. - И я  слышал  от  своих  конюхов,  что  на  дороге  уже  произошло
несколько несчастных случаев, без них ведь не обходятся  ни  одни  Эскотские
скачки.
   Столкновения, перевернутые экипажи,  падения  с  лошадей  были  в  период
скачек привычным  явлением.  И  это  неудивительно,  учитывая  то,  в  каких
количествах кучера  потребляли  эль  для  промывания  глоток  от  докучливой
дорожной пыли.
   Нередко в несчастных  случаях  гибли  люди,  виной  чему  было  небрежное
управление экипажами или чрезмерное столпотворение на подступах к Эскоту.
   Королевские экипажи на пути в  Виндзор  дважды  оказывались  причастны  к
происшествиям, имевшим трагические последствия. В первый  раз  жертвой  стал
один из форейторов, выброшенный из седла и  убитый  оторвавшимся  от  кареты
колесом.
   Во второй раз - один из королевских слуг, скакавший верхом, насмерть сбил
пешехода.
   Скопление   лошадей,   экипажей,   людей   всегда    чревато    подобными
происшествиями, однако от этого ни конники, ни пешая публика не  становились
осторожнее.
   - Что ты можешь нам подсказать накануне  скачек,  разумеется,  не  считая
совета ставить на твоих лошадей? - полюбопытствовал лорд Ширн не то в шутку,
не то всерьез.
   Граф ответил без всякой иронии:
   - Лучше бы вам обратиться за советом к герцогу Йоркскому.  Вчера  вечером
он говорил мне, что намерен побить Эскот, и я не могу представить себе,  кто
смог бы ему в этом помешать.
   - Это означает, что и ты и он поставите на Карденио и на Моисея,  которых
он заявил на первый заезд.
   - Наверняка победителем станет Моисей, если только не разбить у него  над
головой скрижали с десятью заповедями, ничто не помешает ему  взять  главный
приз.
   Все рассмеялись. Не выпуская бокала из рук, граф  Треварнон  опустился  в
ближайшее к нему кресло.

***

   Наверху, в комнате "священников", Демелса бранила себя за неосторожность,
из-за которой граф едва не застал ее врасплох.
   Услышав шаги Треварнона в галерее, она все же бросила  мимолетный  взгляд
на мужчину, который внушал ее брату столько опасений.
   Она успела заметить лишь его высокий рост и прекрасное телосложение. Лица
Демелса не  рассмотрела,  но  за  то  у  нее  осталось  впечатление  от  его
безукоризненной элегантности.
   Ни секунды не медля,  она  благоразумно  поспешила  прочь:  проскользнула
через потайную дверь и бесшумно затворила ее за собой.
   Она понятия не имела, что  именитый  гость  может  явиться  так  рано,  и
только-только закончила расставлять букеты.
   В тот момент, когда Демелса чуть не попалась на глаза  графу  Треварнону,
она как раз собиралась удалиться  в  потайные  помещения,  но  вернулась  за
книжкой, которую забыла накануне в холле, когда выбегала навстречу Джерарду.
   Все остальные вещи, которые могли  потребоваться  ей  наверху,  были  уже
перенесены, для чего Демелсе пришлось с десяток раз пробежать вверх  и  вниз
по узенькой винтовой лестнице.
   К счастью, помещений  в  доме  было  достаточно,  и  ей  не  понадобилось
освобождать свою комнату под  спальню  гостям,  так  что  убирать  множество
дорогих ей предметов, которые могли бы выдать  присутствие  в  доме  молодой
девушки, не было нужды.
   Джерард вернулся  накануне  поздно  вечером,  а  в  этот  день  уехал  на
рассвете. Прощаясь, он строжайшим образом наказал сестре и няне  вести  себя
так, чтобы ни одна живая душа не прознала о существовании Демелсы.
   - Я не хочу, чтобы кто-нибудь из джентльменов  узнал,  что  у  меня  есть
сестра. Как тогда я объясню то, что в Лондоне тебя никто не видел? - добавил
он.
   - Конечно, конечно, - закивала Нэтти. - И, по-моему, вы совершенно правы,
сэр Джерард.  Я  никогда  не  хотела,  чтобы  Демелса  знакомилась  с  этими
ветрениками, вашими друзьями.
   - Откуда ты знаешь, что они - ветреники? - не сдержал улыбки Джерард.
   - Я достаточно наслышана о лондонской жизни, чтобы составить себе мнение,
- отрезала Нэтти. Джерард, расхохотавшись, назвал няню ханжой. Нэтти  ничуть
не обиделась. Ее воспитанник и сам знал, что она не  ханжа,  скорее  строгая
блюстительница нравов. Сама она была  такой  скромницей,  что  имела  полное
право требовать скромного поведения от других, хотя и не надеясь  на  успех.
Во всяком случае, никто не мог бы упрекнуть ее в лицемерии.
   Перед расставанием Джерард серьезно сказал сестре:
   - Слушайся меня, или я очень рассержусь. Я не допущу, чтобы ты  встречала
Треварнона или кого-либо из гостей.
   - По-моему, если ты сам находишь своих друзей такими порочными,  тебе  не
мешало бы подружиться с джентльменами получше, - ехидно заметила Демелса,  у
которой приятели Джерарда, прожигатели жизни, стремившиеся перещеголять друг
друга нарядами, роскошью и любовными победами, заочно вызывали неприязнь.
   Ей казалось, что, будь у брата более солидная компания, это  удержало  бы
его от многих неосмотрительных поступков, имевших плачевные последствия  для
их общего благосостояния.
   - Они все отличные товарищи и великолепные спортсмены, - возразил Джерард
не слишком, впрочем, уверенно.
   - Я только поддразниваю тебя, мой дорогой, - миролюбиво сказала  Демелса,
рассмеявшись над очевидной непоследовательностью ответа.
   Она так обожала старшего  брата,  что  была  готова  простить  ему  любую
слабость, а Джерард знал: чтобы добиться прощения сестры, ее достаточно было
рассмешить.
   - Прошу тебя об одном, - продолжала Демелса уже серьезно.  -  Остерегайся
много пить. Ты ведь помнишь, как мама ненавидела пьяниц.
   - В этом отношении можешь быть спокойна. Кстати, никто из моих  приятелей
не увлекается крепкими напитками. А что касается Треварнона,  то  он  вообще
пьет очень мало. Он слишком увлекается  борьбой.  Кроме  того,  в  настоящее
время он чемпион по фехтованию.
   Вполне  естественно,  что,  получив  столько  разнообразных  сведений   о
порочном  и  неотразимо  обаятельном   Треварноне,   Демелса   была   крайне
заинтригована.
   Казалось, на свете не существовало качества, в  котором  его  милость  не
превосходил бы всех, не говоря уже о том, что ему принадлежал лучший жеребец
во всей Великобритании.
   - А Крусадер лучше Моисея? - спросила Демелса у Эббота.
   - Они пока что не состязались между собой, - ответил Эббот. - Но если  бы
они выступали в одном заезде, я поставил бы на Крусадера.
   - А с кем он соревнуется в скачках на приз Голд Кап?
   -  Единственным  достойным  соперником  на  этих  состязаниях  ему  будет
Гульдибранд, - ответил Эббот.
   - Этот жеребец принадлежит сэру Рэмсботтому, - заметила Демелса. -  Очень
надеюсь, что он не победит.
   - Это хороший жеребец, и его поведет Бакл. Фрэнк Бакл был одним из лучших
жокеев своей эпохи.
   Демелса видела Бакла в других эскотских заездах, и он долгое время был ее
кумиром. Однажды кто-то сказал о нем:
   - У Бакла нет ничего большого - кроме носа и сердца.
   Жокей был и правда миниатюрным. Он весил всего восемь с половиной стоунов
...
   Помимо своей знаменитой честности, он славился умением сделать  рывок  на
последнем круге.
   В Лондоне о Бакле сочиняли куплеты, рассказывали истории. Обычно у  таких
выдающихся людей бывает масса завистников. Просто удивительно, что  ни  один
из забавных стишков или анекдотов о Бакле не был оскорбительным.
   Теперь известный жокей постарел. Демелсе казалось, что она  совершает  по
отношению к нему маленькое предательство, желая победы в  скачках  Крусадеру
только потому, что жеребец нашел временный приют у них в конюшне.
   Возвращаясь домой, Демелса поймала себя на том, что думает  не  только  о
Крусадере, но и о его владельце.
   Несмотря на все предостережения Джерарда, а точнее, благодаря  им,  образ
Треварнона вызывал у нее жгучее любопытство.
   - Я непременно должна  увидеть  его!  -  воскликнула  Демелса,  сразу  же
вспомнив, что ей будет совсем нетрудно рассмотреть Треварнона, оставаясь для
него невидимой.
   Все это происходило накануне. Теперь она чуть не столкнулась с ним  лицом
к лицу и сама испугалась, воображая, как рассердился  бы  Джерард,  если  бы
встреча действительно произошла.
   "Это мне наука, - подумала Демелса, - Впредь я не должна  так  рисковать,
надо все время быть начеку!"
   Но ее неудержимо привлекал этот мужчина, окруженный аурой  великолепия  и
порочности,  и  Демелса  чуть  ли  не  вопреки  собственному  желанию  стала
потихоньку спускаться по потайной лестнице, пока до нее не донеслись голоса,
по которым она определила, что все джентльмены собрались в гостиной.
   Не зря она столько трудилась, прибирая эту комнату  и  расставляя  в  ней
самые изысканные букеты.
   С минуту Демелса недвижно стояла в темноте,  прислушиваясь  к  голосам  и
пытаясь угадать, который из них принадлежит графу Треварнону.
   Джерарда в этой компании не было, он еще не  вернулся.  Следовательно,  в
гостиной находилось пять джентльменов, ставших  временными  постояльцами  их
дома.
   Демелса нащупала одну из дырочек в панели, просверленных  в  незапамятные
времена монахами или священниками, чтобы следить из  потайных  помещений  за
тем,  что  происходит  в  доме,  -  не  из  праздного  любопытства,  но   из
осторожности,  о  которой  им  приходилось  постоянно  помнить  во   времена
религиозных гонений.
   Поскольку отверстие  было  проделано  на  уровне  глаз  мужчины,  Демелсе
пришлось подняться на цыпочки.
   Дырочка  была  крошечная  и,  если  смотреть  из  комнаты,  находилась  в
сердцевине резного цветка, благодаря чему была совершенно неразличима.  Даже
Демелса, находясь в гостиной, часто забывала, где именно она находится,  так
искусно было для нее выбрано место.
   Прильнув к отверстию, Демелса первым увидела высокого  дородного  мужчину
лет тридцати пяти.
   В его наружности не было  ничего  примечательного,  но  вид  у  него  был
добродушный. В тот момент, когда девушка смотрела  на  него,  он  раскатисто
хохотал над какой-то шуткой,  произнесенной  до  того,  как  Демелса  успела
занять место у своего наблюдательного пункта.
   Девушка, уже запомнившая имена гостей - она и раньше слышала их от брата,
- предположила, что это, должно быть, лорд Ширн.
   Рядом с ним сидел джентльмен с колючими черными глазками и острым  носом,
в его костюме как-то слишком вызывающе выделялся шейный платок: может  быть,
ткань была чуть ярче, чем нужно, а может быть, узел уж чересчур замысловат.
   Как раз когда Демелса смотрела на этого человека, кто-то произнес:
   - Уверен, что и ты того же мнения, Фрэнсис.
   Когда черноглазый джентльмен,  у  которого  элегантность  наряда  нарушал
злополучный шейный платок, отозвался, Демелса  поняла,  что  перед  ней  сэр
Фрэнсис Вигдон.
   В нем было что-то неприятное, но девушка затруднилась бы сказать, что  ей
не понравилось. Она лишь отметила, что он  улыбается  одними  губами,  в  то
время как глаза остаются равнодушными.
   Переведя взгляд в центр группы, Демелса замерла.  Вне  всякого  сомнения,
она видела перед собой графа Треварнона.
   Он был как раз такой, каким она его воображала еще до того, как  чуть  не
наткнулась на него в галерее.
   Исключительно красивый - с высоким  умным  лбом,  твердым  подбородком  и
четко  очерченным  ртом,  к  уголкам  которого  от  носа  тянулись  складки,
придававшие улыбке циничное выражение.
   Это было лицо бретера, беспечное  и  самоуверенное.  Треварнон  несколько
походил на Карла II, каким он был изображен на портрете, висевшем у  них  на
лестнице около полутора веков.
   Один из приятелей чем-то рассмешил Графа Треварнона, но тот не улыбнулся,
а лишь скривил губы. В то же время в его глазах вспыхнули искорки веселья.
   "Он - восхитителен! - решила Демелса. - И что бы ни говорил  Джерард,  он
мне нравится!"

Глава 3

   Убедившись,  что  джентльмены  сели  обедать,  Демелса,  спустившись   по
потайной лестнице на первый этаж, вышла в коридор, откуда был выход в сад.
   Из предосторожности она накинула поверх платья темный шелковый плащ -  на
случай, если кто-то заметит движение в саду, хотя это было маловероятно. Все
ее  летние  платья  были  белые,  и,  если  бы  кому-то   вдруг   вздумалось
полюбоваться вечерним пейзажем, ее фигура слишком сильно  выделялась  бы  на
фоне темной листвы кустарников.
   А платья были белые не из какого-то особого пристрастия Демелсы  к  этому
цвету, а просто потому, что Нэтти, которая шила хозяйке наряды, обнаружила в
одном из эскотских магазинчиков чрезвычайно дешевый бельки муслин и  сделала
большой запас этой материи.
   В последние пять лет фасон ее одежды почти не менялся: это были платья  с
завышенной талией в стиле ампир и  просторной  юбкой,  ниспадавшей  свободно
складками. Такой силуэт шел Демелсу благодаря природной стройности  придавая
ей какую-то почти неземную эфемерность и необыкновенную грациозность.
   Притворив за собой калитку, ведущую из сада, но не запирая  ее,  так  как
возвращаться  предстояло  тем  же  путем,  Демелса  опрометью  бросилась   к
конюшням.
   Она была совершенно уверена, что в этот поздний час все конюхи,  жокеи  и
тренеры, устроив лошадей на ночь, отправились в Эскот.
   Накануне скачек, начинавшихся на следующее утро, там было  полно  народа,
палатки светились огнями, перед балаганами  прохаживались  еще  не  охрипшие
зазывалы, веселье было в разгаре.
   Но Эббот, конечно, не соблазнился этими удовольствиями, а терпеливо  ждал
свою любимицу - Демелсу, зная, что та при первой же возможности  прибежит  в
конюшню.
   Эббот был не менее надежным слугой, чем Бетси  с  Якобом,  и  Демелса  не
опасалась, что он станет болтать лишнее о маленькой хитрости  своих  хозяев,
как это бывает в некоторых домах.
   Конюшни были погружены в ночную тьму. Было тихо, если не считать  обычных
вечерних звуков: шелеста листьев да пения цикад. Изредка из леса  доносилось
уханье филина.
   Пересекая мощенный булыжником двор,  Демелса  увидела  Эббрта,  шагавшего
навстречу ей с фонарем.
   - Я уж вас заждался, мисс Демелса. Куда это, думаю, вы запропастились?  -
сказал старый конюх довольно фамильярно, что было вполне простительно,  даже
оправдано, учитывая, что он знал свою хозяйку буквально с пеленок и в каждом
его слове звучала искренняя преданность.
   - Ты, конечно, догадался, что мне захочется  взглянуть  на  Крусадера?  -
сказала Демелса.
   - Мы можем гордиться, что в наших конюшнях гостит  подобный  красавец!  -
шутливо ответил старик.
   Демелса, прекрасно изучившая все его интонации, почувствовала, что  Эббот
искренне восхищен жеребцом графа.
   Эббот с фонарем пошел впереди, девушка следовала за ним, и так они  вошли
в конюшню, где все стойла выходили в проход,  протянувшийся  по  всей  длине
помещения.
   Эббот открыл первое стойло, и Демелса увидела легендарного Крусадера.
   Вороной  конь  с  единственным  белым  пятнышком-звездочкой  на  лбу  был
неописуемо прекрасен.
   Демелса знала, что он был прямым потомком Годальфина Арабиана, одного  из
трех жеребцов, от которых произошли все  современные  чистокровные  верховые
лошади, арабского скакуна, завезенного в  Англию  в  1732  году  после  ряда
странных и трагических происшествий.
   В конце концов жеребец достался лорду Годольфину, зятю  Сары,  знаменитой
герцогини Мальборо.
   Бедуин, сопровождавший царственное  животное  во  всех  его  странствиях,
разрешил жеребцу  покрыть  Роксану,  славную  кобылу,  принес