ам с вами  пришлось  немало  потрудиться,  чтобы
вылечить несчастных животных, которых она покалечила, - подтвердил Ив.
   - Я этого никогда не забуду, - заявила Антония.
   - И я тоже, - поддакнул Ив. - Вы  тогда  очень  помогли  мне.  Лошади  за
несколько  дней  стали  такими  нервными  и  беспокойными  из-за   жестокого
обращения, что успокоить их было очень  трудно.  Только  вы  одна  могли  их
удержать, когда я накладывал припарки.
   - Я удивлялась  тогда,  да  и  сейчас  все  еще  удивляюсь,  -  задумчиво
произнесла Антония, - что же заставляет этих женственных,  манерных  дамочек
быть такими жестокими?
   - Возможно, ощущение власти, мисс Антония, которую они испытывают, думая,
что подчиняют себе лошадь. Некоторые женщины не могут смириться и покориться
мужчинам,  чувствуя  их  превосходство  над   собой,   и   отыгрываются   на
бессловесных животных, которые не могут им ответить... - задумчиво  произнес
грум. -  Но  они  очень  заблуждаются.  -  Уверена,  что  вы  правы,  Ив!  -
воскликнула Антония. - Я ненавижу их за эту жестокость! Обещаю, что  никогда
не стану носить шпор, какими бы они ни стали модными и  кто  бы  ни  убеждал
меня, что они необходимы для управления лошадью!
   Она говорила с такой страстью, что герцог не посмел вмешаться в разговор.
Он развернулся и пошел прочь из конюшни. Но по дороге он больше не вспоминал
о маркизе Норто, он думал об Антонии.
   Карета с  крышей,  усеянной  рисовыми  зернами,  украшенная  сзади  двумя
подковами и парой старых сапог, катила вниз по дороге.
   Герцог  сидел,  откинувшись  на  мягкую  спинку  сиденья,  и  с  чувством
неописуемого облегчения думал о том, что все наконец осталось позади!
   Ему  даже  удалось  избежать   торжественного   завтрака,   который   мог
продолжаться бесконечно, и от этого он также испытывал облегчение. А завтрак
не состоялся только потому, что гостей было слишком много, и  граф  не  счел
возможным развлекать их в столь расточительной манере, которая полагалась  в
подобном случае.
   Даже если бы ограничить завтрак только присутствием родственников,  то  и
тогда на всех не хватило бы мест в небольшой столовой графского дома.
   Поэтому за свадебной церемонией последовал лишь прием, с которого герцогу
с новобрачной удалось ускользнуть спустя час после его начала.
   С утра  герцог  поднялся  в  подавленном  состоянии,  и  даже  бренди  за
завтраком - что было прямым нарушением незыблемых правил - не  улучшило  его
настроения.
   Бренди, хотя и было отменным, не избавило его  от  неприятного  ощущения,
что его заставляют делать нечто такое, чего он делать не хочет, а  также  от
мрачных предчувствий относительно будущего.
   Когда он вошел в маленькую, душную деревенскую  церковь,  битком  набитую
народом, он испытал огромное желание бежать оттуда. Ему  была  противна  вся
эта церемония, которую он про себя назвал "пародией на свадьбу" и участником
которой стал совсем не по собственной воле.
   Кларисса Норто заставила его пройти через  это  испытание,  и,  когда  он
приехал из Уэстри  со  своим  шафером  и  вошел  в  церковь,  она  ободряюще
улыбнулась ему из четвертого ряда скамеек. Тогда же герцог и подумал, что  с
большой охотой придушил бы эту бессердечную женщину, которая явно испытывала
удовольствие от присутствия на этой брачной церемонии.
   Маркиза с нежностью смотрела  на  него,  но  герцогу  казалось,  что  она
радуется его унижению.
   Впрочем,  ничего  удивительного  в  том,  что   она   присутствовала   на
бракосочетании, не было, поскольку маркиза была ближайшей соседкой  графа  и
ее  отказ  принять  приглашение  Лемсфорда  мог  бы  вызвать   нежелательные
разговоры.
   Однако, присутствуя на торжестве, маркиза заставила герцога почувствовать
неловкость, и он негодовал по этому поводу точно  же,  как  негодовал  из-за
всего остального, что происходило с ним в последнее время.
   Стоя у алтаря в ожидании  невесты,  он  вдруг  почувствовал,  как  в  нем
поднимается и закипает ярость.
   У входа в церковь возникло оживление, и шафер прошептал герцогу на ухо:
   - Новобрачная приехала. Она, по крайней мере, не заставила себя ждать.
   Герцог цинично улыбнулся, зная, что Антония приехала вовремя  не  потому,
что щадила его чувства, а потому, что не желала, чтобы лошади  долго  стояли
на жаре - их она точно жалела.
   Увидев Фелисию, которая вслед за сестрой вошла в церковь, герцог  не  мог
воздержаться от мысли о том, что,  возможно,  совершает  ошибку,  женясь  на
невзрачной любительнице лошадей вместо девушки, которую выбрала ему  в  жены
Кларисса Норто.
   В светло-голубом платье, подчеркивающем синеву ее глаз, с букетом розовых
роз и таким же венком на  золотистых  волосах,  подружка  невесты  выглядела
прелестно.
   Златокудрая девушка в самом деле походила  на  копию  маркизы  -  правда,
более скромную.
   Фелисия сделала перед герцогом реверанс,  а  поднявшись,  сказала  нежным
голосом, который он впервые услышал:
   - Благодарю вас, ваша светлость. Вы даже не  представляете,  насколько  я
признательна вам!
   Герцог был изумлен и... немного раздосадован.
   Он никогда не слышал, чтобы подобное приключилось хоть с одним  мужчиной!
Невероятно, но хорошенькая девушка благодарила его -  герцога,  человека  из
высшего общества с репутацией покорителя женских сердец! - за то, что он  не
попросил ее руки! Разве такое бывает?!
   Он бросил беглый взгляд на Антонию, которая шла по проходу  под  руку  со
своим отцом, и в очередной раз подумал, что совершил непростительную ошибку.
   Лица Антонии не было видно - его скрывала вуаль из брюссельских кружев.
   За белым свадебным платьем тянулся длинный  шлейф,  который  поддерживали
двое спотыкающихся малышей, за которыми зорко следили две няни.
   Позади шла Фелисия, которая была всего лишь подружкой невесты.
   Обряд совершали епископ из  епархии  в  Сент-Олбани  и  местный  викарий.
Епископ, несмотря на то  что  уже  соединил  новобрачных  священными  узами,
обратился к ним  со  скучным  и  длинным  приветствием,  которое  герцог  не
собирался слушать.
   Затем состоялся проезд под триумфальной  аркой,  сооруженной  в  селе,  и
деревенские ребятишки по пути бросали в открытый экипаж  маленькие  букетики
цветов.
   Наконец молодожены прибыли в дом графа, где уже собралась  большая  толпа
гостей и где было еще более жарко и душно, чем в церкви.
   Пока Антония меняла платье и прихорашивалась  в  своей  комнате  наверху,
герцогу казалось, что он не выдержит больше ни минуты этого ожидания на виду
у всех.
   К счастью - и герцог тут тоже не сомневался, что она думала исключительно
о благе лошадей, - Антония проявила расторопность, вряд ли  присущую  многим
женщинам, оказавшимся в ее положении, не заставив его ждать.
   И вот они сбежали, чему герцог был весьма рад,  и  теперь,  сметая  белые
зернышки со своей одежды, он думал о том, что, хоть рис и является  символом
изобилия, от языческого обряда посыпания им новобрачных давным-давно пора бы
отказаться.
   - Вы не думаете, что надо бы остановиться  и  сказать  кучеру,  чтобы  он
отвязал эти подковы и сапоги, которые так  стучат  позади  нас?  -  спросила
Антония, нарушая ход его мыслей.
   - У меня есть идея получше, - ответил  герцог.  -  Когда  мы  выехали  за
деревню, я отдал распоряжение, чтобы мой фаэтон ждал нас на  перекрестке.  Я
подумал, что так мы быстрее доберемся до Лондона,  хотя,  возможно,  не  все
обычаи будут соблюдены.
   - О, это же намного приятнее, чем сидеть взаперти в этой карете в течение
стольких часов! - обрадовалась Антония. - Как хорошо,  что  вы  подумали  об
этом!
   Неподдельный  восторг,  звучавший  в  ее  голосе,   улучшил   прескверное
настроение, в котором герцог пребывал с самого утра.
   Всю дорогу они молчали, пока карета не  доехала  до  указанного  места  и
Антония не выпрыгнула, торопясь пересесть в поджидающий их фаэтон.
   Она весело приветствовала грумов и,  как  заметил  герцог,  обратилась  к
каждому по имени, затем  похлопала  по  холке  каждую  из  четверки  отлично
подобранных каштанок.
   Антония тихонько заговорила с лошадьми,  и  животные  запрядали  ушами  и
потянулись мордами к ней, словно сами собирались что-то рассказать девушке.
   - Я рада, что Руфус отвезет нас в Лондон, - сказала она Иву, и  глаза  ее
засияли от восторга. - Он всегда был моим любимчиком.
   - Да, леди Антония, - несколько неуверенным тоном ответил старый грум.
   Его смущало, что Антония заговорила с ним в присутствии герцога,  выказав
при этом слишком близкое знакомство с лошадьми,  что  ему,  Иву,  не  так-то
просто будет объяснить своему хозяину.
   - Полагаю, нам пора ехать! - несколько резковато произнес герцог. - Гости
вскоре начнут разъезжаться по домам и могут увидеть, что мы меняем экипаж, -
а это вызовет ненужные толки.
   - Да-да, конечно, - послушно согласилась Антония.
   Кучер помог ей занять место в фаэтоне, грум вспрыгнул на подножку  сзади,
герцог тронул кучера за плечо, и экипаж двинулся в путь.  Четверка  верховых
лошадей, предназначавшихся для верховых  прогулок  в  Лондоне,  сопровождала
фаэтон.
   - Это восхитительно! - радовалась  Антония.  -  Я  гадала,  когда  же  вы
прокатите меня в своем фаэтоне, и думала, что придется ждать возвращения  из
свадебного путешествия.
   Герцог взглянул на нее и вдруг заметил, что  короткое  сатиновое  верхнее
платье, надетое сейчас поверх другого, тонкого, идет Антонии больше, чем то,
которое  он  видел  на  ней  при  прошлых  встречах,  а  шляпка,  украшенная
страусовыми перьями, выгодно оттеняет цвет ее  глаз.  Правда,  сравнение  со
старшей сестрой было не в пользу Антонии, однако, кажется, и в ней ощущалось
некое очарование, которое, впрочем, еще предстояло открыть Донкастеру.
   Он испытал облегчение, обнаружив также, что она не болтала без умолку все
время, пока они ехали.
   В самом деле казалось, что все ее внимание отдано лошадям,  а  герцог  по
дороге вдруг заметил,  что  чистый  воздух  и  легкий  ветерок  способствуют
улучшению настроения, снимая напряжение,  которое  он  испытывал  с  раннего
утра.
   После обеда в Донкастер-хаузе, в котором им  предстояло  провести  первую
брачную  ночь,  герцог  действительно  почувствовал  себя  лучше  и  наконец
смирился со своим новым положением.
   Он даже испытал нечто похожее  на  удовольствие,  объясняя  Антонии  свои
планы относительно скачек в Гудвуде, которые должны  состояться,  когда  они
будут в отъезде.
   Его также приятно поразила осведомленность Антонии в области инноваций  в
конюшнях Донкастер-Парка, которые после смерти отца достались герцогу  не  в
лучшем состоянии, о лошадях, приобретенных им за последние пять лет, и,  что
самое удивительное, информированность  девушки  относительно  состояния  дел
других владельцев конюшен - потенциальных  его  конкурентов  на  предстоящих
скачках.
   - Как вы все это узнали? - спросил герцог, когда Антония поправила его  в
Вопросе, касавшемся происхождения  одной  из  кобыл  лорда  Дерби,  а  после
недолгого спора он обнаружил, что был не прав.
   - Про скачки я читаю в газетах, - ответила  Антония  с  улыбкой.  -  Папа
пришел бы в ужас, если бы узнал, что я делаю это, потому что  в  большинстве
этих изданий печатаются  скандальные  полицейские  отчеты  и  клеветнические
намеки  на  нелицеприятные  события  из  жизни  известных   политических   и
общественных деятелей.
   Герцог слишком хорошо знал, какие газеты она имела в виду, и подумал, что
это, несомненно, и есть самое неподходящее чтение для молодой девушки.
   Однако все, о чем говорила Антония, казалось ему не столь уж важным  -  в
любом случае не  настолько,  чтобы  упрекать  ее  за  нездоровый  интерес  к
низкопробной прессе.
   После обеда они из столовой перешли в  библиотеку,  несмотря  на  то  что
герцог предложил отдохнуть в салоне на втором этаже, который считался  самой
удобной комнатой в доме.
   - Я слышала, что библиотека - ваша любимая комната, - заметила Антония  и
предложила:
   - Давайте посидим там.
   - А мне кажется, вы  выбрали  библиотеку,  потому  что  вам  не  терпится
взглянуть на мои книги, - улыбнулся герцог.
   - О, как бы мне хотелось, чтобы вы, - сказала Антония, - когда у вас  для
этого будет время, показали мне все дивные сокровища, которые собраны в этом
доме и про которые мне говорили, что они столь же прекрасны; как и  те,  что
хранятся в Донкастер-Парке...
   - У меня создается впечатление, что вы давно знаете о них больше, чем  я,
- с кислой улыбкой ответил герцог.
   Антония промолчала, пораженная количеством книг, собранных в  библиотеке,
порог которой они как раз переступили.
   Герцог с интересом наблюдал за тем, как меняется выражение ее  лица,  как
едва заметная вежливая улыбка уступает место подлинному восторгу, как  сияют
ее глаза, - и прекрасно сознавал, что ее восхищение вызвано  отнюдь  не  его
присутствием.
   Словно догадавшись, о чем думает ее супруг,  Антония  устремила  на  него
взгляд своих огромных серо-зеленых глаз, и герцог понял, что она  собирается
сказать ему нечто важное.
   - Я хочу... спросить вас кое о чем, - робко произнесла Антония.
   Теперь тон ее голоса стал  совсем  другим,  и  то  веселое  оживление,  с
которым она говорила в течение всего вечера, почти исчезло.
   - О чем же? - мягко спросил он, стараясь ободрить ее.
   Он чувствовал, что девушка подыскивает слова, но вдруг раскрылась  дверь,
и на пороге возник дворецкий.
   - Маркиза Норто, ваша светлость! - объявил он.
   Герцог вздрогнул от неожиданности, а затем медленно поднялся.
   Когда маркиза, ослепительно прекрасная в блеске  бриллиантов,  украшавших
ее шею, волосы и платье, длинный шлейф которого вздымался позади нее, больше
похожая на рождественскую фею, чем на земную  женщину,  плавной,  скользящей
походкой направилась к ним, Антония тоже встала со своего кресла.
   - Я еду на прием во дворец Мальборо, - сообщила маркиза. -  Но  я  должна
была заскочить хоть на секунд очку, чтобы передать вам мои  самые  наилучшие
пожелания.
   Она, разумеется, обращалась к ним обоим, однако ее голубые глаза смотрели
только на герцога, и в их взгляде таилось послание, понять которое мог  лишь
он один.
   Маркиза подала ему руку, на которой не было  перчатки,  и  граф  коснулся
губами ее нежной кожи.
   - Это очень любезно с вашей стороны, - сказал он. - Моя жена и  я  высоко
ценим ваше расположение - даже в столь поздний час.
   Упрек был слишком явным, чтобы  не  заметить  его,  но  маркиза  осталась
совершенно невозмутимой.
   - Простите, что я беспокою вас, Антония, - обратилась она к девушке, - во
я забыла свой платочек. Не окажете ли вы любезность и не дадите мне на время
один из ваших?
   - Да, конечно, - с готовностью ответила Антония.
   Понимая, что ее присутствие нежелательно, Антония покинула библиотеку, но
вместо того, чтобы через вестибюль пройти в дальнюю часть дома, она зашла  в
комнату по соседству и закрыла за собой дверь.
   Комната оказалась небольшой уютной гостиной, окна которой выходили в сад,
и у Антонии мелькнула мысль, что она была бы не прочь обосноваться  здесь  и
использовать это помещение в качестве личного покоя, точно так же как герцог
пользовался библиотекой в качестве своего кабинета.
   И еще она  подумала,  что  маркиза,  должно  быть,  абсолютно  уверена  в
преданности герцога, если без малейшего стеснения посмела навязать  им  свое
общество в их первую брачную ночь.
   Хотя Антония очень мало понимала в вопросах брака, тем не менее она  была
уверена, что в большинстве случаев мужчине должно быть неприятно, когда  его
первую встречу наедине с молодой женой кто-то внезапно прерывает - даже если
это его бывшая любовница.
   Тут Антония вдруг сообразила, что почему-то отнесла маркизу к  прошедшему
времени, хотя Кларисса Норто явно дала понять, что намерена продолжить  свою
связь с герцогом, как только он возвратится из свадебного путешествия.
   Обходя гостиную и разглядывая золотые табакерки, расставленные  на  одном
из столиков, а также севрский и китайский фарфор, Антония подумала, что этот
белый и голубой фарфор очень  похож  на  маркизу,  и,  с  грустью  вздохнув,
решила, что нет на свете такого фарфора, который  имел  бы  хоть  отдаленное
сходство с ней самой.
   Такие мысли,  разумеется,  не  могли  поднять  настроения,  и  Антония  с
задумчивым видом принялась рассматривать изящную бронзу,  украшавшую  камин,
когда дверь внезапно открылась и в комнату вошел герцог.
   -  Я  должен  извиниться,  Антония,  -  сказал  он.   -   Наша   незваная
посетительница не имела никакого  права  удалять  вас  из  библиотеки  таким
капризным образом.
   - Я поняла, что она хочет видеть вас... наедине,  -  ответила  Антония  и
добавила, понизив голос:
   - Она очень... очень красивая. Я могу понять, что вы... испытываете...
   Герцог застыл на месте, не в силах сделать ни шагу.
   - Кто вам сказал такое? - тихо спросил он, чувствуя страшную неловкость.
   Антония удивленно посмотрела на него.
   - А вы предполагали, что я... что я не. знаю, что вы... любите маркизу  и
что она... любит вас? - спросила Антония. - Ведь все знают... об этом...
   - Все? - недоуменно глядя на жену, переспросил герцог.
   - Ну, конечно! Это ведь не секрет, - ответила Антония.  -  И  большинство
людей... я думаю... знает, что вы... женились... потому что  королева...  Ее
Величество пожелала этого...
   Герцог был ошеломлен, на мгновение он даже потерял дар  речи,  но  вскоре
сумел совладать с собой, подошел к Антонии и спросил:
   -  Как  это  возможно,  чтобы  подобные  истории  становились  достоянием
гласности? Просто трудно поверить...
   -  Ну  вот  моему  папе  обо  всем  рассказал  полковник  Беддингтон,   -
простодушно ответила Антония. - А я... Я узнала  об  этом  также  от....  Из
другого источника...
   - Кто рассказал вам?! - почти вскричал герцог.
   - Я... Лучше я вам не скажу, - внезапно заявила Антония.
   - Я настаиваю, я требую, чтобы вы рассказали мне все, - сказал герцог,  и
на его лице появилось жесткое выражение. -  Поскольку  вы  сказали  уже  так
много, то я бы хотел знать и остальное. Так кто сказал вам?
   Антония еще мгновение колебалась,  но  затем,  как  будто  суровость  его
голоса и взгляда принудила ее уступить, нерешительно ответила;
   - Горничная маркизы...  Она  сестра  невестки  миссис  Меллиш...  которая
замужем за одним из ваших грумов...
   - Великий Боже!! - воскликнул Атол Донкастер  не  в  силах  сдержаться  -
такого он, конечно, не ожидал.
   - Вы говорите, - уточнил он после небольшой паузы, - что об этом известно
всем слугам в Донкастер-Парке?
   - Ну, не всем, разумеется, - поспешила успокоить его Антония и  в  то  же
время, поясняя, добавила:
   - Однако им почти всегда известно, что делаете вы... И про ваши дела  они
говорят... Точно так же, как леди в маминой гостиной...  Только  ваши  слуги
не... Они не злорадствуют, как эти леди...
   Герцог в изумлении уставился на Антонию, и она торопливо заверила его:
   - В вашем доме все слуги, которые там живут, гордятся вами!  Им  нравится
думать, что вы некто вроде Дон Жуана, Ланселота и Казановы...  одновременно.
Они хвастаются вашими любовными  победами  так  же,  как  хвастаются  вашими
победами на скачках. Всем в поместье нравится,  что  вы  такой  удачливый...
любовник... И вообще они гордятся, что вы настоящий... сердцеед...
   Антония остановилась, но, поскольку герцогу, видимо, нечего было сказать,
она продолжила:
   - И это совсем не то, что бывает, когда мамины подруги собираются...  Они
жаждут... похихикать. Они обожают промывать косточки каждому... Но  так  как
вы человек известный, то представляете собой гораздо более волнующий  объект
для обсуждений, чем кто-либо другой... Все  скандалы,  разумеется,  для  них
интересны, но все, что касается вас, особо... особо лакомый кусочек, которым
они с удовольствием угощают друг друга.
   - Вы привели меня в замеша