я ни пенни за душой, потому что именно к этому и сводилось  все  то,  что
сообщил ему сейчас мистер Гроссвайс.
   Оглядываясь  назад,  полковник  с  горечью  вспоминал,  каким  богатым  и
процветающим было поместье Хейвудов в Букингемшире во времена  его  детства,
когда он мальчишкой катался там на лошадях, бегал по полям и  лесам,  полным
дичи, охотился на кроликов и фазанов.
   Арендаторы казались вполне преуспевающими и довольными жизнью,  работники
весело улыбались. В конюшнях поместья перебирали стройными ногами  несколько
десятков великолепных лошадей, а в нижнем большом холле с  колоннами  всегда
дежурило с полдюжины молодых лакеев.
   Поместье обслуживала целая армия садовников, грумов, конюхов,  плотников,
сторожей  и  лесничих.  Благодаря  их  труду  хозяйство   поддерживалось   в
образцовом состоянии, что делало его одним из самых великолепных владений во
всем графстве, а может быть, и во всей стране.
   Казалось  невероятным,  что  все  это  в  один  прекрасный  момент  может
исчезнуть, подобно тому как мгновенно сдувается наполненный газом шар:  пф-ф
- и все, ничего не осталось.
   Лорд Хейвуд уверял себя, что это невозможно, что мистер Гроссвайс  просто
сгущает краски.
   - Могу вас заверить, милорд, что я тщательно все проверил в обоих  домах,
сверил все имущество  с  описью.  И  вновь  должен  сказать,  что,  к  моему
глубокому  сожалению,  там  осталось  очень  мало  ценностей,  которые  ваша
светлость могли бы продать, может быть, даже и совсем ничего нет.
   - А что лесные угодья? - поинтересовался лорд Хейвуд.
   - Деревья, которые можно было использовать, срубили  еще  в  первые  годы
войны. Те, что остались, -  либо  слишком  старые  и  больные,  либо  совсем
молодые и не годятся ни для кораблестроения, ни на постройку домов.
   - Но должно же остаться хоть что-нибудь! -  воскликнул  лорд  Хейвуд,  и,
несмотря на то что он старался контролировать себя,  в  его  голосе  все  же
прозвучали нотки отчаяния.
   Он слишком хорошо сознавал свое положение. Дело усугублялось еще  и  тем,
что у него самого имелись долги. Сумма была немалая, так как в последний год
жизнь в Париже сильно истощила его кошелек.
   Однако это произошло вовсе не  потому,  что  он  растранжирил  деньги  на
красивых, но алчных женщин,  которыми  так  славился  Париж,  как  могли  бы
подумать те, кто не знал полковника Вуда как следует. Его деньги ушли на то,
чтобы помочь и поддержать друзей-офицеров, оказывавшихся время от времени  в
еще более тяжелом положении, чем он сам.
   - Я буду вынужден вернуться домой без единого пенни, будь  я  проклят!  -
как-то горько посетовал один из его капитанов.
   - Все разрушено, разбито, ничего не осталось,  -  жаловался  ему  другой,
более молодой офицер. - Вот какую цену приходится платить, когда  сражаешься
за своего короля и страну, в то время как те, кто остался дома,  преспокойно
наживаются на наших бедах.
   И он давал взаймы и тому, и  другому,  и  третьему,  хотя  совершенно  не
рассчитывал на то, что эти деньги к нему когда-нибудь  вернутся.  Он  просто
считал, что должен отплатить добром за дружеское  отношение,  преданность  и
восхищение  более  молодых  офицеров,  служивших  под  его  началом,  за  их
поддержку как во время боевых действий, так и позже, во время оккупации.
   Теперь полковник понял, что  был  тогда  слишком  щедр  и  непростительно
легкомыслен. Он совсем забыл, что несет ответственность за своих собственных
людей, тех самых, которые всю свою жизнь работали в его огромном поместье.
   Внезапно  лорд  Хейвуд  понял,  что  мистер  Гроссвайс  смотрит  на  него
внимательным взглядом, в котором читалось явное беспокойство.
   - Я подожду принимать какие-либо решения до того момента,  как  приеду  в
поместье, - сказал он, - а там посмотрю, что можно  будет  сделать.  Так  вы
говорите, что на моем счету в банке ничего нет?
   - Мой партнер и я, ваша светлость, следуя вашим распоряжениям, которые вы
сделали после смерти вашего батюшки, выплачивали  пенсион  старым  слугам  и
заработную плату тем, кто оставался работать в поместье и  лондонском  доме,
до тех пор, пока они не находили другого места.
   - Сколько человек сейчас живет в лондонском доме?
   - Там остались дворецкий и его жена, которые в  действительности  слишком
стары, чтобы работать, и нуждаются в пенсионе. И  еще  лакей,  которому  уже
семьдесят три, и слуга  для  поручений,  ему,  если  я  не  ошибаюсь,  около
восьмидесяти.
   - А в поместье? - спросил лорд Хейвуд, с трудом подавив тяжелый вздох.
   - К счастью, большинство слуг  нашли  другую  работу,  -  ответил  мистер
Гроссвайс. -  Там  остался  только  Меривейл,  который,  как  вы,  возможно,
помните, был лакеем еще у вашего деда, а позже  служил  дворецким  у  вашего
отца.
   - Да, я знаю Меривейла, - задумчиво ответил лорд Хейвуд.
   - Он уже  очень  стар.  Они  с  женой  все  это  время  присматривали  за
поместьем, наводили там порядок в меру своих  сил.  Они  живут  в  коттедже,
рядом с домом.
   - Значит, в поместье остался только Меривейл?
   - Именно так, милорд. Вы ведь понимаете, у нас  в  распоряжении  не  было
денег, чтобы нанять новых слуг.
   К тому же мы не считали  это  необходимым.  Никто  не  знал,  когда  ваша
светлость вернется.
   - Вы, разумеется, совершенно правы, -  вздохнул  полковник.  -  А  теперь
давайте посмотрим, что можно продать.
   С этими словами он протянул руку и взял лист бумаги, который до этого ему
показывал стряпчий.
   На нем ясным четким почерком было перечислено не более дюжины пунктов.
   - И это все?
   - Боюсь, что так, милорд. Мебель в спальнях поместья, картины и  серебро,
а также кое-какая  мелочь  в  доме:  ковры,  портьеры,  мебель  в  небольших
комнатах, все это не представляет ценности и  в  настоящий  момент  вряд  ли
может быть продано, разве что за очень незначительную сумму, о которой  даже
не стоит и говорить.
   - В лондонском доме такое же положение?
   - К сожалению, да, милорд.
   Лорд Хейвуд несколько минут молчал, сжав зубы.
   - Я думаю, нет смысла спрашивать  вас,  нет  ли  сегодня  покупателей  на
землю, а тем более на хозяйства арендаторов.
   - На рынке переизбыток предложений, - грустно ответил мистер Гроссвайс. -
Почти каждый землевладелец пытается сбыть с рук фермы, большинство из них  -
убыточны. Закон о зерне, принятый правительством с  целью  закрыть  путь  на
рынок дешевому иностранному зерну, привел лишь к усилению голода  в  стране,
но ничего не дал его производителям.
   Лорд Хейвуд хотел заметить, что такова цена победы, но подумал,  что  это
прозвучало бы как пустая, ничего не значащая в такой ситуации фраза. Он  сам
достаточно наслышался в последнее время подобных высокопарных  и  совершенно
бессмысленных сентенций, поэтому просто промолчал.
   Мистер Гроссвайс собрал бумаги, закрыл свой чемоданчик и сказал:
   -  Я  бы  очень  хотел,  милорд,  принести  вам  более  благоприятные   и
обнадеживающие известия, но, увы... Мой партнер и я, если  таковым  окажется
ваше желание, можем еще раз осмотреть Хейвуд-хауз. Однако  должен  заметить,
что единственная персона,  которая  в  эти  дни  что-то  покупает,  это  его
королевское высочество принц-регент. А поскольку он никогда не платит  своих
долгов, большинство джентльменов не спешат продавать ему свое имущество.
   Лорд Хейвуд поднялся.
   - Сейчас,  мистер  Гроссвайс,  -  сказал  он  довольно  решительно,  -  я
намереваюсь ехать  прямо  в  поместье.  Как  только  я  сам  познакомлюсь  с
обстановкой и приду к какому-нибудь решению по поводу того, что можно  будет
предпринять, я обязательно свяжусь с вами.
   - Благодарю, милорд.
   - Это я вам весьма благодарен за тот труд, который вы на  себя  взяли  по
контролю за состоянием моих дел в мое отсутствие. Я  не  сомневаюсь,  что  с
удовольствием буду пользоваться и в будущем вашими услугами.
   - Примите нашу огромную благодарность за ваше милостивое покровительство,
ваша светлость.
   Стряпчий с поклоном удалился, а лорд Хейвуд опустился на стул и сидел еще
несколько минут в конторе, глядя в пространство невидящими глазами.
   Хотел бы он знать, черт  возьми,  что  же  ему  теперь  все-таки  делать!
Однако, просидев так несколько минут, полковник с присущей ему практичностью
решил, что нет смысла что-нибудь планировать до тех пор, пока он  не  увидит
своими собственными глазами состояние как поместья, так и лондонского дома.
   Только  сейчас  он  увидел,  что  мистер  Гроссвайс  оставил   ему   кипу
документов. Большую часть составляли бумаги с описью имущества. Так на них и
значилось:
   "Опись Хейвудского аббатства и имущества Хейвуд-хауза в Лондоне".
   - Должно же там быть хоть что-то ценное! - пробормотал он.
   Впрочем, он не питал на этот счет никаких надежд.
   Все, на что пока лорд Хейвуд мог рассчитывать, это около двадцати  фунтов
наличными, которые у него были с собой.
   Эти деньги он выручил, продав все свое  имущество,  которое  набралось  у
него за годы жизни в Париже. Сумма была до смешного мала, но большего он  не
смог  выжать  из  невероятно  жадного   французского   агента   по   продаже
недвижимости.
   Лорд Хейвуд тогда еще подумал, что уж лучше бы он жил в палатке со своими
людьми или в бараках, которые они реквизировали в  предместьях  Парижа.  Все
равно ему пришлось  разрываться  между  городом,  где  находился  герцог,  и
пригородом, где расположились его люди.
   Теперь лорд  Хейвуд  думал  о  том,  что  ему  следовало  гораздо  раньше
вернуться домой. Ведь если бы он не упустил время и  продал  несколько  ферм
сразу после смерти отца, его положение не было бы таким тяжелым.
   Но сейчас было слишком поздно сожалеть об этом.
   Все, что он мог сделать,  это  отправиться  поскорее  домой  и  убедиться
самому, так ли уж плохи дела,  как  это  представлялось  из  отчета  мистера
Гроссвайса.
   Солнце едва поднялось над горизонтом, когда лорд Хейвуд и  его  ординарец
Картер подъехали к аббатству.
   Из-за всей суеты и неразберихи, царящей в Дувре, они не смогли выехать из
города рано утром. И как ни  старались  они  гнать  своих  лошадей,  темнота
застигла их в  пути,  и  они  были  вынуждены  переночевать  на  придорожном
постоялом дворе.
   В доме было грязно и неуютно, отсутствовали всякие удобства.  Даже  место
для лошади Картера в маленькой полуразрушенной конюшне  отыскали  с  большим
трудом, а великолепный боевой конь лорда выглядел в ней и вовсе неуместно.
   Они едва уговорили хозяина  найти  для  лошадей  немного  свежей  соломы.
Ложась в этот вечер на жесткий, как камень, тюфяк, лорд Хейвуд подумал,  что
лошади, без сомнения, проведут эту ночь гораздо лучше, чем они сами.
   Впрочем, он не жаловался. Военная походная жизнь, особенно в тот  период,
когда им приходилось  разбивать  походные  биваки  в  голых,  суровых  горах
Португалии, научила его довольствоваться минимальными удобствами.
   И тем не менее он не собирался задерживаться здесь  ни  секундой  дольше,
чем это было необходимо,  потому  что  по  своим  удобствам  эта  комната  в
придорожной гостинице была сравнима разве что с походной палаткой в горах.
   Он поднялся с первыми рассветными лучами  и  обнаружил,  что  Картер  уже
оседлал лошадей.
   На завтрак им предложили несколько ломтей хлеба, кусок  жесткого  сыра  и
масло с прогорклым запахом.
   - Я, пожалуй, потерплю до дома, - заметил лорд Хейвуд, отодвинув все  это
в сторону.
   Он расплатился с хозяином гостиницы, и они тронулись дальше в путь.
   Когда они наконец доехали до мест, так хорошо ему знакомых,  лорд  Хейвуд
сразу вспомнил трепет, охвативший его, когда он только вступил на английскую
землю в Дувре после долгих лет, проведенных на чужбине.
   Теперь все эти земли по праву принадлежали  ему,  они  были  неотъемлемой
частью его жизни, вошли в его плоть и кровь.  Здесь  прошли  его  детство  и
юность, и, едва ступив на эту землю, он сразу же погрузился в  воспоминания,
о которых, как полагал, давно забыл и думать.
   Эти воспоминания, как яркие живые картины, вставали у него  сейчас  перед
глазами.
   Он видел, как билась на конце лески первая пойманная им рыба. Лорд Хейвуд
вновь ощущал струи воды, холодящие кожу, когда  он,  быстро  рассекая  воду,
плыл  по  озеру,  а  потревоженные  лебеди  бросались  от  него  врассыпную,
возмущенные его внезапным вторжением в их спокойную жизнь. Купаться в  озере
ему категорически запрещалось, и, конечно, его не раз ругали за это,  но  он
не мог отказаться от такого удовольствия.
   Он вспомнил, как подстрелил свою  первую  дичь,  голубя,  и  с  гордостью
принес домой, чтобы показать отцу. Потом был первый убитый им кролик, первая
куропатка, первый фазан.
   И, конечно, его первый пони -  самая  большая,  ни  с  чем  не  сравнимая
радость, - он тогда едва  научился  ходить.  Потом  был  пони  покрупнее,  и
наконец лошади, всегда самые быстрые, на которых  он  мог  мчаться,  обгоняя
ветер.
   Эти воспоминания, так же как и земля, по которой они сейчас  ехали,  были
неотделимы от него,  как  дыхание;  как  сама  жизнь.  Молодой  лорд  Хейвуд
прекрасно понимал -  что  бы  ни  случилось  в  будущем,  эта  земля  всегда
останется частью его жизни, которую он никогда не сможет потерять и  никогда
не сможет покинуть. Накануне он сказал Картеру:
   - Если ты поедешь со мной, тебя вряд ли ожидает легкая,  приятная  жизнь.
Англия теперь не та, что была, когда мы ее покидали, и  все,  что  я  сейчас
могу обещать тебе, - это что, возможно, нам  даже  не  каждый  день  удастся
пообедать.
   Он помолчал несколько мгновений, а затем добавил:
   - Честно говоря, я пока  совершенно  не  представляю,  откуда  мне  взять
деньги, чтобы платить тебе.
   - Насчет этого не извольте беспокоиться, сэр, - ответил Картер. -  Мы  же
как-то устраивались, когда шла война, а что до обеда, так осмелюсь  сказать,
уж я как-нибудь сумею добыть нам провизию, не впервой.
   Лорд Хейвуд рассмеялся.
   - Если ты попытаешься это сделать, то в один прекрасный день тебя повесят
или сошлют на  каторгу  за  воровство,  если  то,  что  ты  украдешь,  будет
превышать по стоимости шиллинг. Нам не с врагом здесь предстоит иметь  дело,
а с английским законом, и неизвестно, что хуже!
   Картер ухмыльнулся:
   - Я и то всегда думал: слава богу,  что  эти  французские  фермеры  такие
никудышные стрелки!
   Лорд Хейвуд ничего не  ответил,  считая  рассуждения  Картера  совершенно
недопустимыми.
   Он не раз говорил ему, что англичане в отличие от французов всегда должны
платить за все, что они  берут  у  жителей  страны,  на  территории  которой
сражаются. Но все было бесполезно.  Картер  предпочитал  поступать  согласно
своим представлениям о том, что следует или не следует делать.
   Сколько раз полковнику приходилось возвращаться  на  очередную  ферму,  с
которой Картер стащил пару кур или  молодого  барашка,  чтобы  заплатить  до
веденному до бешенства  и,  разумеется,  крайне  враждебно  настроенному  по
отношению к  англичанам  хозяину.  Французы  охотно  брали  у  него  деньги,
удивляясь подобной честности.
   - Надеюсь, ты еще сможешь найти достаточно кроликов и другой дичи в лесах
поместья, - сказал лорд Хейвуд. - По крайней мере, это моя собственность,  а
значит, и твоя, если ты сумеешь ее поймать или подстрелить. Таким образом ты
докажешь, что мы пока в состоянии сами себя обеспечить, как это и полагается
настоящим мужчинам.
   Однако, проезжая по знакомым местам, лорд Хейвуд начинал подозревать, что
в его лесах осталось не так уж много кроликов и куропаток, как он  надеялся.
Не было видно и никаких признаков фазанов, которые в былые годы  в  изобилии
встречались в лесу.
   Лорд Хейвуд рассудил, что с тех  пор,  как  он  уехал,  здесь  просто  не
хватало лесничих, чтобы приглядывать за лесными угодьями и  охранять  их  от
местных жителей. Те же, в свою очередь, предпочитали нарушить закон с риском
подвергнуться суровому наказанию, если их застанут  на  месте  преступления,
чем умереть от голода.
   "Несомненно, дела в деревне не могут  быть  так  плохи,  как  кажется  на
первый взгляд", - пытался успокоить себя лорд Хейвуд.
   Но вскоре подобные мысли  вылетели  у  него  из  головы,  так  как  вдали
показались  смутные  очертания  его  родного  дома,   едва   различимого   в
предрассветной дымке. Было раннее  утро,  и  над  озером,  расположенным  на
территории поместья, плавал густой туман, сквозь белые клубы которого смутно
проступали стены старинной часовни.
   Хейвудское аббатство, когда-то построенное трудолюбивыми монахами, пришло
в полный упадок, и к настоящему времени от самого аббатства почти ничего  не
сохранилось, кроме этой часовни.
   Второй лорд Хейвуд поручил  Роберту  Адаму,  тогда  еще  совсем  молодому
человеку, построить на территории аббатства дом, который  бы  соответствовал
его непомерным притязаниям и не  менее  огромному  состоянию.  Поэтому  весь
ансамбль  поместья,  выдержанный  в  неоклассическом  стиле,  поражал  своей
величественностью и производил внушительное впечатление. От главного  здания
с колоннами и центральным портиком отходили в обе стороны два  жилых  крыла,
придавая  всему  строению  строгую  завершенность.  Изысканная,  совершенная
гармония, которая отличала это здание, была характерна для всех  последующих
работ Роберта Адама, ставшего с годами одним из самых  известных  английских
архитекторов восемнадцатого столетия.
   И сейчас, освещенное первыми лучами восходящего солнца, здание  выглядело
столь величественно, что лорд Хейвуд с трудом мог себе представить свой  дом
совершенно пустым и заброшенным. Однако он прекрасно осознавал, что  у  него
нет  возможности  нанять  даже  одного  слугу,  чтобы  поддерживать  в  этом
великолепном доме хоть какой-то порядок.
   Он придержал лошадь, и едущий за ним следом Картер сделал то же самое.
   Какое-то время они хранили  молчание,  лорд  Хейвуд  от  избытка  чувств,
Картер из уважения.
   Наконец Картер не выдержал:
   - Неужто это ваш дом, милорд?
   - Да, Картер.
   - Совсем как огромная казарма!
   Лорд Хейвуд рассмеялся. Он знал, что Картер  -  типичный  кокни,  который
отправился на войну в основном из любви к приключениям. Ему, конечно, трудно
было представить,  что  такое  огромное  здание  может  принадлежать  одному
человеку и быть его родным домом.
   И еще лорд Хейвуд понимал, что, раз он решил жить  именно  здесь.  Картер
был ему нужен сейчас больше, чем кто-либо другой. Его неунывающий характер и
чувство юмора делали юношу ценным и просто-таки незаменимым  помощником.  Он
никогда не унывал и мужественно, с веселой шуткой переносил все  невзгоды  и
трудности. Кроме  того,  Картер  обладал  удивительной  и  весьма  ценной  в
настоящих обстоятельствах способностью  добывать  еду  в  самых  неожиданных
местах, так что для лорда она появлялась порой как манна небесная.
   И конечно, лорд Хейвуд, со свойственной ему проницательностью чувствовал,
что Картер был по-своему очень  предан  ему  и,  возможно,  даже  боготворил
своего командира.
   Картер был сирота, волею судьбы оказавшийся в приюте, а затем отданный на
обучение человеку, который жестоко обращался с ним. Парнишка сбежал от него,
долго бродяжничал, затем оказался в армии.
   В самом начале  войны  судьба  случайно  свела  его  с  лордом  Хейвудом.
Полковник взял парня в ординарцы и в скором времени стал для него  настоящим
кумиром,  центром  и  смыслом  его  существования.  Картер   обожал   своего
полковника и восхищался им.
   - Казарма или нет, - сказал лорд Хейвуд громко, - нов этом доме мыс тобой
будем теперь жить. Могу только пообещать, что там будет гораздо удобнее, чем
в гостинице, где мы останавливались на ночлег.
   - Что ж, сэр, уж  будьте  уверены,  мы  устроим  все  в  лучшем  виде!  -
откликнулся неунывающий Картер. - Вот только сапоги сносишь, бегая из  конца
в конец!
   Лорд Хейвуд рассмеялся на его  замечание  и  тронул  лошадь,  посылая  ее
впере