чной  комнатушке,  не
стремился вернуться в Лондон, к привычному комфорту собственного дома.
   Ему было хорошо, но он не осознавал этого, точно так же, как не понимал и
того, что все это только благодаря Калисте.
   По  мере  того,  как  дни  проходили,  он  становился  только  все  более
нетерпеливым и нервничал,  ожидая,  когда  же  она  наконец  вернется  после
выездки Кентавра и  Ореста.  Часы  ее  отсутствия  казались  ему  бесконечно
долгими.
   Но он и тогда еще ничего  не  понял,  не  догадался,  почему  то  и  дело
поглядывает на часы, когда ее нет,  почему  в  душе  его  поднимается  волна
радости, когда она входит в комнату в  своем  зеленом  платье  для  верховой
езды, и щеки ее горят после быстрой  скачки,  а  легкие  рыжевато-золотистые
завитки волос, слегка растрепавшиеся от ветра, выбиваются на белый лоб.
   Казалось, с нею вместе в комнату всегда входило солнце.
   "Как вы думаете, что произошло сегодня утром?"  -  спрашивала  она  своим
нежным, мелодичным голоском, и слова  ее  звучали,  точно  ласковая  веселая
песенка.
   И  граф  чувствовал,  как  незаметно  исчезало  его  раздражение,   и   с
удовольствием слушал то, что она рассказывала  ему.  Она  так  ярко  и  живо
описывала все маленькие происшествия, случавшиеся  во  время  прогулок,  что
графу казалось - он сам ездил вместе с ней и видел все это своими глазами.
   И он все еще не понимал, откуда в нем эти чувства!
   Размышляя так, граф дошел до моста через Серпентин.
   Здесь почти не было народу; все  толпились  сейчас  вокруг  площадки,  на
которой стоял воздушный шар, ожидая, когда он начнет подниматься в небо.
   На берегу озера было совсем тихо; слышен был только  легкий  плеск  воды.
Музыка духовых оркестров и шум ярмарки  доносились  сюда  лишь  приглушенно,
издалека.
   И в этот момент граф увидел ее - он увидел Калисту!
   Она стояла у самого края воды, и что-то было во всем ее облике такое,  от
чего у него перехватило дыхание.
   Она была без шляпки, в  одном  из  тех  простеньких  муслиновых  платьев,
которые так хорошо были знакомы ему.
   Она стояла под мостом, ее рыжеватые волосы ярко вспыхивали на фоне серого
камня, а вся ее тоненькая фигурка казалась очень беззащитной и трогательной.
   Вдруг граф увидел, как она слегка  наклонилась  вперед,  к  воде;  страх,
точно острый нож,  внезапно  пронзил  его  насквозь  -  он  понял,  что  она
собирается сделать.
   - Калиста! - крикнул он, и голос его, срываясь, зазвенел.
   Она выпрямилась и оглянулась. Лицо ее  было  очень  бледным,  и  огромные
глаза, казалось, заполняли его целиком.
   Оцепенев, она смотрела, как он приближается.
   - Калиста! - снова произнес граф, и на этот раз в его  голосе  прозвучала
почти мольба.
   Граф подошел к самому  краю  обрывистого,  крутого  берега,  под  которым
стояла девушка, и тут, вскрикнув, она бросилась бежать  по  кромке  воды,  а
затем,  взобравшись  по  травянистому  склону,  как  безумная  понеслась   к
площадке, где толпился народ и где стоял в ожидании запуска воздушный шар.
   - Калиста, стойте! Остановитесь! - кричал граф.
   Потом, увидев, что она не слушает его и не собирается останавливаться, он
бросился за ней.
   Она успела уже значительно опередить его, пока он стоял  так,  застыв  от
неожиданности и удивления; к тому же ему мешали цилиндр и трость, которую он
держал в руке.
   Тем не менее он бежал очень быстро и понемногу нагонял ее.
   Она была уже на площадке, прорываясь вперед, прокладывая себе путь  среди
зрителей.
   Проскользнув  сквозь  толпу  и  добежав  до  людей,   державших   веревки
воздушного шара, девушка наконец остановилась и оглянулась.
   Граф все еще был ярдах в двадцати от нее.
   - Калиста! - снова позвал он. - Остановитесь! Подождите меня!
   Несмотря на гул и гомон толпы, она должна была бы услышать его.
   Но она отвернулась и побежала вперед еще быстрее, слепо пытаясь  уйти  от
него, спастись; она остановилась только тогда, когда наткнулась  на  гондолу
воздушного шара.
   Девушка ухватилась за ее борта обеими руками, и графу, который  изо  всех
сил пытался протиснуться  к  ней,  показалось,  что  вся  она  вдруг  как-то
склонилась вперед, точно лишившись последних сил.
   Он достиг уже передних рядов зрителей и как раз проталкивался к  открытой
площадке, когда увидел, что рабочие отпустили веревки,  державшие  воздушный
шар, и он начал плавно подниматься в воздух.
   Это случилось быстро,  так  быстро,  что  Калиста  даже  не  поняла,  что
произошло, пока ноги ее не оторвались от земли.
   Граф наконец протолкался вперед и, осознав, что происходит, закричал:
   - Отпусти его! Прыгай! Тебя унесет! Но Калиста  продолжала  держаться  за
борт ярко-красной гондолы, крепко  вцепившись  в  него  обеими  руками.  Она
поднялась уже футов на тридцать - сорок над головами толпы, ее  пышные  юбки
развевались на ветру, а ноги покачивались, словно у куклы.
   Граф застыл на месте, не  в  силах  ни  вздохнуть,  ни  крикнуть,  и  вся
многотысячная толпа тоже затаила дыхание; тишина повисла  над  площадкой.  В
эту минуту над краем гондолы показалась голова мужчины, затем его  плечи,  и
две сильные руки сжали запястья девушки.
   Однако опасность, что она может упасть,  все  еще  сохранялась,  пока  не
появился второй мужчина, и оба они, подняв Калисту над бортом, не втянули ее
внутрь гондолы.
   Толпа разом вскрикнула.
   Это был крик облегчения, с души у всех точно свалилась огромная  тяжесть;
напряжение, в котором они  находились  все  это  время,  опасаясь  за  жизнь
девушки, спало.
   Шар был уже над  верхушками  деревьев  и  продолжал  быстро  подниматься,
устремляясь в чистую синеву неба.
   Граф следил за ним, закинув голову, ощущая свою полную  беспомощность;  в
голове у него не было ни одной мысли, и он  не  мог  представить  себе,  что
делать дальше.
   Он знал только одно - Калисту  уносит  все  дальше  от  него,  она  снова
исчезает, словно уходит из этого мира вообще.
   - Неплохой способ прокатиться бесплатно! -  засмеялся  какой-то  мужчина,
стоявший рядом с ним.
   - Через часик-другой ей будет холодновато! - заметил  его  сосед.  -  Они
говорили, что прибудут во Францию не раньше, чем через шестнадцать часов!
   Граф в последний раз взглянул на небо.  Теперь  шар  казался  всего  лишь
маленькой точкой в отдалении, и толпа начала  расходиться  в  поисках  новых
забав и развлечений.
   Граф пошел к помосту, где его ожидал лорд Пальмерстон.
   - Ну вот наконец, и вы Хелстон! - воскликнул тот.
   Граф понял, что с этой стороны никому не было видно,  что  произошло  при
подъеме воздушного шара.
   - Думаю, вы собираетесь все же попасть домой? - продолжал он. -  Я-то  уж
точно теперь опоздаю на свой вечерний прием. У меня сегодня к обеду гости.
   Экипаж лорда Пальмерстона ждал их, и они отправились на Беркли-сквер.
   - Как вы думаете, Чарльз Грин благополучно долетит до Парижа?  -  спросил
граф.
   Он  надеялся,  что  лорд  Пальмерстон  не  заметит,  как   напряженно   и
неестественно звучит его голос, и не услышит прорывавшихся в  нем  тревожных
нот.
   - Я уверен, что полет пройдет удачно, - ответил министр иностранных  дел.
- Он очень опытный воздухоплаватель, и с тех пор как я в последний раз видел
его в Садах Воксхолла, он совершил уже сотни  успешных  полетов.  Интересно,
удастся ли ему когда-нибудь перелететь через Атлантический океан?
   Граф ничего не ответил.
   Он думал, как холодно и страшно будет Калисте, когда шар наберет  высоту,
на которую хотел подняться Чарльз Грин.
   Есть ли у них на борту какая-нибудь запасная одежда? - размышлял граф.
   Ему показалось, что она сильно похудела с тех пор,  как  он  видел  ее  в
последний раз; если она,  как  и  ее  Кентавр,  голодала,  сил  у  нее,  без
сомнения, осталось очень мало, и ей труднее будет переносить холод.
   Почему она бросилась бежать от него? Почему  так  странно  посмотрела  на
него? Граф не мог понять выражения, которое появилось в ее глазах, когда она
увидела его.
   Экипаж подъехал к дому графа.
   - Благодарю вас за то, что составили мне компанию, Хелстон, - сказал лорд
Пальмерстон. - Увидимся завтра?
   - Не получится, - ответил граф. - Я еду во Францию.
   Он вышел из кареты, прежде чем лорд Пальмерстон успел  еще  о  чем-нибудь
его спросить, и быстро вошел в дом.
   Он отдал сжатые и четкие указания  дворецкому,  затем  взбежал  вверх  по
лестнице к себе в спальню, чтобы переодеться и предупредить Трэвиса,  что  у
него есть ровно пять минут, для того чтобы  упаковать  все  необходимое  для
путешествия.
   Благодаря тому, что все в доме у графа было предельно  четко  отлажено  и
организовано, через пятнадцать минут он уже мчался в своем экипаже,  быстро,
несмотря на уличное движение, удаляясь от  своего  дома  на  Беркли-сквер  и
направляясь к дороге, ведущей в Дувр.
   В свое время принц-регент поставил рекорд, доехав до Брайтона за два часа
и пятьдесят три минуты; с тех пор  как  он  умер,  многие  уже  неоднократно
побили этот рекорд, но граф, хотя он  и  не  ставил  себе  такой  цели,  без
всякого  сомнения,  превзошел  всех  своих   предшественников,   молниеносно
добравшись до Дувра.
   Как и многие другие состоятельные люди его  времени,  граф  держал  смены
лошадей на всех главных дорогах, так что ему не было необходимости прибегать
к  помощи  хозяев  почтовых  станций  и  использовать  в  качестве  средства
передвижения их жалких заезженных кляч.
   На дорогах, ведущих в Дувр и Ньюмаркет,  у  графа  стояли  замечательные,
необыкновенно резвые скакуны, так что он то и дело менял упряжку,  нигде  не
останавливаясь и не задерживаясь.
   На последних двух стоянках перед Дувром граф выпил только по бокалу вина,
и когда около десяти часов вечера они прибыли наконец в порт, вид  у  графа,
как заметил его слуга, был совершенно свежий.
   Яхта графа стояла в гавани и, согласно  его  указаниям,  была  всегда,  в
любой момент, готова к отплытию.
   Иногда графом овладевало внезапное  желание  вырваться  из  водоворота  и
сутолоки повседневных дел, из блеска и суеты "света"; несколько  раз  в  год
он, бросив все, мчался  в  Дувр  и,  взойдя  на  борт  своего  "Гиппокампа",
совершал плавание вдоль побережья, чтобы потом вновь вернуться к  заботам  и
развлечениям светской жизни, так же быстро и неожиданно, как покинул их.
   Не прошло и двадцати минут с того  момента,  как  граф  со  своим  верным
Трэвисом, который нес его багаж, ступил  на  борт,  как  "Гиппокамп"  поднял
паруса и вышел из гавани, подгоняемый свежим ночным бризом Ночь была  лунная
Граф долго стоял на палубе, зная, что плавание будет спокойным и недолгим, и
радуясь, что его яхта - один из самых быстрых парусников,  так  что  ему  не
составит большого труда перебраться через Па-де-Кале.
   Он решил встретить Калисту, как только шар приземлится во Франции.
   Граф знал, где ожидается посадка, хотя изменение  направления  ветра  или
ошибки штурмана запросто могли расстроить его планы.
   Он прекрасно помнил, что  в  первый  раз,  когда  "Королевский  Воксхолл"
поднялся в воздух и пересек  Ла-Манш,  собираясь  приземлиться  во  Франции,
кончилось тем, что он, неожиданно для всех, сел в Германии.
   Шар находился тогда в воздухе около  семнадцати  часов,  и  Грин  говорил
потом, что там, на большой высоте, холод пробирал его до костей.
   Правда, все это было еще два года назад,  и  с  тех  пор  у  Грина,  надо
полагать, прибавилось опыта. Однако граф все больше тревожился, он просто не
находил себе места, то сжимая, то  разжимая  пальцы,  стискивая  кулаки  при
мысли о том, как Калиста в своем легоньком платьице  дрожит  от  холода,  по
мере того как шар набирает высоту.
   Даже теперь ему не пришло в голову, как это  не  характерно  для  него  -
заботиться и тревожиться о ком-либо, кроме самого себя.
   Его  никогда  не  волновало   то,   что   может   случиться   с   другими
очаровательными женщинами, в которых он время от времени бывал влюблен и  на
которых тратил массу своих сил, времени и денег.
   Ему  было  совершенно  все  равно,  чем  они  занимаются  и  что  с  ними
происходит, когда его нет рядом.
   Теперь же единственное, что было важно, что тревожило  его,  занимая  все
его мысли, - это уберечь Калисту от горестей и страданий, быть рядом с  ней,
не расставаться больше с ней с той минуты когда шар  коснется  земли,  чтобы
всегда заботиться о ней и защищать ее.
   Почему? Почему она убежала от  него?  Граф  не  находил  ответа  на  этот
вопрос, который не оставлял его ни на секунду, снова  и  снова  вспыхивая  в
мозгу.
   Неужели он ненавистен ей до такой степени, что она стремится любым  путем
скрыться от него, пусть даже на воздушном шаре, лишь бы не пришлось выносить
его присутствия.
   Почему она хотела броситься в воду, - а он уверен был, что в мыслях у нее
было именно это, - покончить с собой, утонув в Серпентине?
   Почему-то у графа было предчувствие, что  Калиста  не  умеет  плавать,  и
никто бы не заметил, если бы она действительно бросилась в озеро.
   Ведь был очень удачный момент для того, кто хотел остаться  незамеченным.
Все были увлечены предстоящим  зрелищем  и  столпились  на  площадке  вокруг
воздушного шара; даже если бы она вдруг невольно закричала, никто не услышал
бы ее и не пришел ей на помощь.
   Но почему? Почему?
   Вопрос этот сверлил его  мозг,  преследовал  неотступно,  повторяясь  все
снова и снова, сводя с ума своей неразрешимостью.
   На протяжении первых нескольких миль  дорога  из  Кале  была  неровной  и
ухабистой, и граф устал от тряски, тем более что лошади ему попались -  хуже
некуда, а других взять было негде.
   Если бы у него было в запасе побольше времени, он взял бы на борт  фаэтон
с собственной упряжкой лошадей, которые довезли его до Дувра, но он по опыту
знал, что перевозить лошадей морем - дело  хлопотное  и  требует  тщательной
подготовки.
   Поэтому, высадившись  в  Кале,  он  дал  указания  капитану  "Гиппокампа"
вернуться в Дувр и погрузить на борт его фаэтон, лошадей и  грумов,  которые
уже успели все подготовить к переезду через Ла-Манш.
   Несмотря  на  весьма  непрезентабельный  вид  французских  лошадей  и  их
недостаточную породистость, граф сумел все же выжать из них вполне приличную
скорость; в конце концов, они оказались довольно хорошо  выезженными  и  шли
легко, даже резво.
   На следующем постоялом дворе графу повезло больше: лошади, полученные  им
здесь, были не хуже, если не лучше тех, которых удается достать на таких  же
почтовых станциях в Англии.
   Однако близился уже вечер, когда он наконец подъехал  к  Парижу  и  начал
отыскивать ту поляну, где собирался приземлиться Чарльз Грин.
   Граф петлял по узким тропинкам, спрашивал встречавшихся по пути крестьян,
которые показались ему на редкость тупыми и несообразительными, не видели ли
они где-нибудь поблизости воздушного шара  -  все  безрезультатно.  В  конце
концов, когда он уже совершенно отчаялся, волнуясь, что планы его  сорвутся,
Трэвис, указывая куда-то пальцем, вдруг воскликнул:
   - Там, милорд! Я вижу его! Граф вгляделся в  просвет  между  деревьями  и
действительно заметил нечто громадное, покрытое красными и белыми  полосами,
осевшее на землю и напоминавшее не то шар с наполовину сдутым  воздухом,  не
то какую-то непонятную бесформенную массу. Это была "Королевская  коронация"
Чарльза Грина.
   Вокруг шара толпились люди, так  что  графу  легко  удалось  узнать,  что
аэронавты отправились в ближайшую  гостиницу  "Колокол",  которая,  как  ему
сообщили, находится совсем недалеко, всего лишь в миле отсюда.
   Усталые лошади сделали последний рывок; они взмокли, с них падали  клочья
пены, когда экипаж графа остановился перед маленькой, но уютной  гостиницей,
какие часто можно встретить в окрестностях Парижа.
   Бросив поводья Трэвису, граф вышел из лан" - до  и  прошел  на  постоялый
двор.
   Хозяйка, вся в черном, вышла навстречу гостю, и граф, едва успев ответить
на ее приветствие, быстро спросил на безукоризненном французском языке:
   - Остановились ли у  вас  аэронавты,  мадам,  и  с  ними  ли  молоденькая
девушка?
   - Аэронавты в Salle a manger <Столовая (фр.).>, мсье, - ответила женщина,
отворяя дверь в длинную с низкими потолками залу, всю  уставленную  столами,
за одним из которых граф заметил Чарльза Грина.
   Граф направился прямо к нему, и воздухоплаватель,  увидев  его,  поднялся
из-за стола, весьма удивленный.
   - Возможно ли, чтобы вы добрались сюда так быстро, милорд? - спросил он.
   - У меня были для этого веские причины, - ответил граф.  -  Моя  невеста,
мисс Чевингтон, нечаянно оказалась в вашей гондоле.
   - Ваша  невеста?  -  удивленно  переспросил  Чарльз  Грин,  затем  быстро
добавил:
   - Могу  только  выразить,  милорд,  мое  величайшее  сожаление,  что  так
случилось. Когда шар взлетел, юную леди подняло с земли, и,  я  надеюсь,  вы
понимаете, что единственное, что мы могли для нее сделать, - это взять ее  с
собой.
   - С ней все в порядке? - спросил граф. Чарльз Грин мгновение поколебался,
прежде чем ответить.
   - Она очень страдала от холода, милорд. Мы прибыли сюда полчаса назад,  и
ее сразу же проводили наверх и уложили в постель. Думаю, хозяйка уже послала
за доктором.
   Граф резко повернулся и выбежал из зала. Хозяйка ждала  его  в  небольшом
холле.
   - Не могли бы вы проводить меня к молодой даме, той,  которая  больна?  -
обратился к ней граф.
   - Пожалуйста сюда, мсье.
   Она стала подниматься по лестнице впереди него, указывая дорогу.
   Гостиница была очень старая, и граф решил, что в ней не  более  двух-трех
свободных комнат, которые сдаются постояльцам.
   Хозяйка открыла дверь одной из них.
   В маленькой  спальне  с  низким  потолком,  на  громадной,  необыкновенно
широкой кровати, высоко на пуховой перине лежала Калиста.
   Рядом стоял какой-то мужчина в сюртуке - очевидно, доктор;  ему  помогала
пожилая женщина в белом фартуке и чепце.
   Врач считал пульс Калисты и даже не поднял головы, когда вошел граф.
   - Это вы, мадам Бовэ? - спросил он. - Мне  нужно  поговорить  с  вами  по
поводу этой молодой дамы. Ей необходим заботливый уход и внимание.
   - Именно это я и собираюсь ей  обеспечить,  мсье,  -  сказал  граф.  Врач
взглянул на него.
   - Это ваша жена, мсье? - поинтересовался он.
   - Нет, мсье, моя невеста.
   - В таком случае, вам надо получше заботиться о ней, - отрывисто произнес
врач. - Из того, что мне стало известно о том, как она попала сюда, я сказал
бы, что юной леди необыкновенно повезет, если болезнь  ее  окажется  простой
простудой и не перейдет в воспаление легких!

Глава 8

   Калиста беспокойно пошевелилась и слегка застонала.
   Граф тут же поднялся с кресла и подошел к постели.
   Он увидел, что она все еще не пришла  в  сознание,  лицо  ее  пылало.  Он
наклонился и, слегка прикоснувшись пальцами к ее лбу,  почувствовал,  что  у
нее сильный жар.
   Врач объяснил ему, к чему он должен быть готовым.
   - Сколько времени она пробудет без сознания, мсье? - спросил у него граф.
   - Трудно сказать, милорд, - ответил доктор. - Надеюсь, что все  обойдется
и простуда не перейдет в пневмонию, однако в любом  случае  следует  ожидать
лихорадки.
   - Мне бы хотелось найти опытную сиделку,  одну  или  даже  нескольких,  -
озабоченно сказал граф.
   Врач заколебался.
   - Пожалуй, сегодня вечером мне не удастся выполнить вашу просьбу, милорд,
- ответил он наконец, - но завтра я обязательно пришлю  вам  одну  монахиню,
необыкновенно  опытную  сиделку,  лучшую  из   всех,   кого   я   могу   вам
порекомендовать.
   - Благодарю вас, сегодня я справлюсь сам, - сказал граф.
   - Очень рад, - ответил доктор.
   Он снабдил графа подробными  указаниями,  какие  лекарства  следует  дать
Калисте в случае, если она придет в себя. Затем, напоследок еще раз  пощупав
ее пульс, заметил:
   - Мадемуазель молода, и организм, я полагаю, у нее  крепкий.  Думаю,  что