чало графа.
   В каждом из них обязательно имелся один старый  унылый  слон  и  три  или
четыре шелудивых, покрытых коростой льва, обычно совершенно беззубых и таких
апатичных, что только малышам они могли показаться грозными и свирепыми.
   Был  тут  и  канатоходец,  балансировавший  на  проволоке  над   головами
затаивших дыхание зрителей, только  время  от  времени  издававших  возгласы
ужаса и восхищения; он шел по канату  не  очень  уверенно,  раскачиваясь  из
стороны в сторону, стараясь удержать равновесие с помощью длинного шеста или
зонтика от солнца.
   Акробаты придавали некоторое разнообразие этому  зрелищу,  поражая  своей
ловкостью, хотя все их трюки были похожи друг на друга.
   Некоторые из них были молодые и гибкие, другие уже начинали стареть, и им
стоило заметных усилий выполнить даже простейшие упражнения на трапеции.
   В лучших, более богатых цирках, были лошади, обычно  белые  или  серые  в
яблоках; гривы и хвосты у  них  были  длинные,  хорошо  расчесанные,  шерсть
лоснилась, и граф по всему видел, что за ними тут хорошо ухаживают, чистят и
кормят.
   Но в цирках поменьше и победнее лошади были такие же жалкие и тощие,  как
и сами артисты, и иногда казалось, они с трудом несут на спине трех человек,
взобравшихся на плечи друг другу, образовав пирамиду.
   Глядя на некоторых из них, граф думал,  что  смерть,  когда  она  наконец
придет к ним, покажется им избавлением, милосердным даром по сравнению с той
жизнью, которую им приходилось вести.
   Но в каждом цирке, независимо от того, каковы были  его  доходы,  смех  и
веселье публики зависели только от клоунов. Гиганты и  карлики,  безобразные
уродцы, иногда их бывало с полдюжины, иногда  и  больше,  но  они  неизменно
заставляли детвору хохотать и визжать от восторга.
   Люди постарше тоже утирали  слезы,  катившиеся  от  смеха,  когда  клоуны
выскакивали на арену и начинали тузить друг друга, обливать водой,  неуклюже
бегать по кругу, держась за лошадиные хвосты, или доставать куриные яйца  из
носов детишек, сидящих в первом ряду.
   Пространствовав четыре дня по полям и дорогам Англии, ночуя где придется,
в первой попавшейся придорожной гостинице или на постоялом дворе,  в  общем,
там, где заставала его ночь, граф решил,  что  он,  должно  быть,  пошел  по
ложному следу.
   Он не мог вообразить себе Калисту, такую нежную,  изящную  и  элегантную,
среди этих размалеванных цирковых  артисток  в  пестрых,  кричащих  нарядах,
которых он видел на деревенских площадях, точно так же, как  не  представлял
себе Кентавра среди этих жалких, заморенных лошаденок.
   Он начал думать, что она, возможно, к этому времени уже вернулась в  свое
имение в Эпсоме или в Лондон,  и,  чем  скорее  он  поедет  туда  же,  чтобы
удостовериться, что так оно и есть, тем лучше.
   В то же время он не мог не признаться себе с некоторым  удивлением,  что,
если бы не беспокойство за Калисту, последние несколько дней  показались  бы
ему самыми прекрасными в его жизни.
   Он обрел свободу, которой  никогда  не  знал  прежде,  окруженный  своими
многочисленными слугами  и  лакеями;  он  вынырнул  из  потока  нескончаемых
повседневных дел и забот, оторвался даже от своих друзей - в общем,  он  был
по-настоящему свободен!
   Граф не мог припомнить, чтобы  ему  когда-нибудь  приходилось  так  долго
пробыть в одиночестве, но, как ни странно, никогда еще он не чувствовал себя
лучше, чем сейчас, в таком постоянно приподнятом, бодром расположении духа.
   Он знал, что частично обязан этим простой деревенской пище,  которую  ему
подавали в деревенских трактирах в последние дни,  и  постоянным  физическим
упражнениям на свежем воздухе.
   Когда граф скакал напрямик через поля на своем вороном  жеребце,  у  него
возникало такое чувство, что Оресту все это  нравится  так  же,  как  и  ему
самому.
   Конечно, у лошади был теперь не такой ухоженный вид, а ее седло и уздечка
уже не сверкали на солнце так, как это было, когда они покидали  Лондон,  но
оба они ощущали какое-то приятное, пьянящее возбуждение, вырвавшись на  волю
из привычной, надоевшей рутины своей упорядоченной жизни.
   И все-таки, говорил себе граф, пришла пора возвращаться.
   Калиста наверняка уже нашлась, а все его слуги и, без сомнения, многие из
его друзей, вроде лорда Яксли, будут тревожиться о нем, гадая, что с  ним  и
куда он пропал.
   Обратно он поехал через Хартфордшир, сделав  большой  круг  через  другие
графства и приняв Эпсом  за  точку  отсчета,  где  его  поиски  должны  были
закончиться.
   Было уже шесть часов вечера, когда граф доехал до  деревушки  Поттерсбар.
Он знал это место, так как здесь ежегодно устраивалась  знаменитая  ярмарка,
на которой торговали лошадьми.
   Граф рассчитывал, что через час он, пожалуй, уже будет в Лондоне. Он  уже
потянул за повод, поворачивая Ореста в сторону  главной  дороги,  ведущей  в
город, как вдруг увидел пестрые палатки еще одного цирка.
   Этот новый цирк был побольше тех, что встречались ему  за  последние  два
дня.
   "Большой купол", как называлась  главная,  самая  просторная  палатка,  в
которой проходило представление,  стояла  посреди  площадки,  а  вокруг  нее
теснилось множество  других  палаток,  фургончиков  и  повозок,  на  которых
перевозили клетки с дикими зверями.
   Представление уже началось, и первым порывом графа было проехать мимо  не
задерживаясь, чтобы добраться до города прежде, чем стемнеет.
   Затем он сказал себе, что следует проверить все до конца и заглянуть сюда
напоследок, чтобы уж окончательно отбросить предположение отставного сыщика,
будто Калиста нашла себе убежище в цирке.
   Графу не хотелось оставлять  Ореста  поблизости  от  главного  шатра;  он
боялся, что дети, выйдя после окончания представления, начнут  приставать  к
нему.
   У жеребца была привычка неожиданно бить задней ногой,  и  граф  опасался,
что он может лягнуть кого-нибудь, кто подойдет к нему сзади.
   Заметив на краю поля небольшую рощицу, граф поехал в ту сторону.
   Уже въехав под сень деревьев, он вдруг обнаружил, что какой-то  мальчишка
бежал за ним всю дорогу и сейчас стоит рядом, выжидательно глядя на него.
   Он был одет в лохмотья, но взгляд у него был честный и открытый,  поэтому
граф решил обратиться к нему.
   - Ты не мог бы посторожить мою лошадь? - попросил он мальчика.
   Тот с готовностью улыбнулся.
   - С удовольствием, ваша милость. Уж я присмотрю за ней как  надо,  будьте
спокойны!
   - Ты уж постарайся! - ответил граф.  -  А  я,  когда  вернусь,  дам  тебе
шиллинг.
   Глаза мальчика так и вспыхнули от возбуждения.
   - Шиллинг, ваша милость? Я не ослышался, вы действительно так и сказали -
шиллинг?!
   - Вот именно - шиллинг, но  только  если  ты  будешь  хорошо  следить  за
лошадью и не подпустишь к ней  посторонних,  -  объяснил  граф.  -  Дай  ему
попастись, только держи покрепче уздечку, чтобы он не убежал.
   - Все будет сделано, не сомневайтесь, ваша милость.
   Граф спешился и протянул поводья мальчику.
   Орест сегодня проделал немалый путь, так что граф надеялся, что он  будет
вести себя смирно.
   Он направился к "Большому куполу". Подойдя ближе, он услышал доносившиеся
изнутри взвизгивания и смех и понял, что клоуны, должно быть, уже на арене.
   Внезапно он почувствовал, как сильно устал за эти  дни,  и  подумал,  что
слишком много потребуется усилий,  чтобы  выдержать  еще  одно  нескончаемое
представление со всеми этими львами и акробатами, канатоходцами и ничего  из
себя не представляющими лошадьми.
   Остановившись у входа, он заглянул внутрь. В это время чей-то голос грубо
окликнул его:
   - Лучшие места по шестипенсовику. Остальные - два пенса и пенни.
   - У вас есть какие-нибудь необычные номера?  -  поинтересовался  граф.  -
Может быть, какая-нибудь удивительная лошадь?
   Человек,  продававший  билеты,  уже  раскрыл  было  рот,  чтобы  ответить
что-нибудь вроде: "Вот заплати, тогда узнаешь", но,  приглядевшись  к  графу
получше, вдруг передумал.
   - Есть у нас кое-что совсем особенное, мистер.
   - Что же это? - спросил граф, не проявляя особого интереса.
   - Леди в маске и ее полуконь-получеловек! Граф так и застыл на месте.
   - Через пару минут как раз ее выступление, мистер.
   Граф бросил на столик шиллинг, забыв получить сдачу. Он вошел в  шатер  и
сел на первое свободное место.
   Клоуны убегали с арены, на бегу награждая друг друга  тумаками,  падая  и
кувыркаясь через голову, а за ними шествовал великан  на  ходулях,  по  всей
видимости, любимец всех ребятишек.
   Как только все они скрылись за кулисами, на арену, великолепный  в  своей
ярко-малиновом фраке, белых бриджах и черном цилиндре,  с  длинным  бичом  в
руках вышел маэстро.
   - Леди и джентльмены! - начал он звучным, раскатистым голосом. - Мы имеем
величайшую честь и удовольствие предложить вам сегодня единственный в  мире,
уникальный номер  -  загадочная  и  таинственная  леди  и  ее  удивительный,
необыкновенный друг, который, несмотря на то что  выглядит  как  лошадь,  на
самом деле - получеловек! Да, да, леди и джентльмены, позвольте  представить
вам - "Дама в маске и ее полуконь-получеловек"!
   Цирк взорвался аплодисментами, и на арене появилась Калиста.
   На ней было алое платье  для  верховой  езды,  все  усеянное  сверкающими
звездами и расшитое серебряными  блестками.  Черная  полумаска  из  бархата,
обшитая по краям венецианским кружевом, почти полностью закрывала  ее  лицо,
но граф был уверен,  что  он  узнает  ее  стройную  фигурку  и  великолепную
посадку, где бы ему ни довелось ее встретить.
   Кентавр тоже сильно изменился. Белая звездочка исчезла с его лба,  то  же
случилось и с его белоснежными чулками на передних ногах. Теперь он весь был
черный, как ночь, как вороново крыло, но шерсть его  лоснилась,  а  грива  и
хвост были тщательно расчесаны заботливой рукой.
   Для начала Калиста сделала на нем круг по арене, затем продемонстрировала
различные номера.
   Граф был восхищен ими, публика тоже смотрела в восторге, затаив дыхание.
   По команде Кентавр  поднимался  на  задние  ноги,  опускался  на  колени,
припадая головой к полу, он танцевал и проделывал  еще  множество  различных
трюков, которым его научила Калиста. Он выполнял все  это  с  необыкновенной
грацией, которая  напомнила  графу  чистокровных  жеребцов  испанской  школы
верховой езды в Вене.
   Под непрекращающиеся аплодисменты зрителей на  арену  выехала  карета  из
папье-маше, которую толкал человек, находившийся внутри нее.
   На козлах сидел кучер, погонявший крохотного, довольно неказистого на вид
пони.
   Выхватив пистолет из нагрудного кармана, Калиста остановила карету.
   Человек, сидевший в ней, пытался  что-то  возражать,  но  в  этот  момент
Кентавр  схватил  зубами  большой  мешок,  лежавший   в   карете,   который,
по-видимому, должен был изображать мешок с  золотом,  и  понес  его  к  краю
арены, туда, где стоял бедный старичок в лохмотьях.
   Дети радостно закричали и захлопали в ладоши. Тут  мужчины  выскочили  из
кареты и навели дула своих пистолетов прямо на Калисту и Кентавра.
   Калиста верхом на Кентавре, подъехала совсем близко  к  тому  месту,  где
сидел граф, и он услышал, как она тихо проговорила на ухо лошади:
   - Ничего, малыш, не волнуйся! Спокойно!
   Затем, не обращая внимания на наведенные на них пистолеты, лошадь галопом
пронеслась через арену,  эффектно  перепрыгнула  через  картонную  карету  и
исчезла.
   Зрители разразились бурей  аплодисментов.  Калиста  и  Кентавр  появились
снова, лошадь кланялась точно так же, как  она  кланялась  графу  тогда,  на
берегу Серпентина.
   Она низко, почтительно склоняла голову направо, налево, затем прямо перед
собой. Потом они окончательно скрылись  за  кулисами,  и  начался  следующий
номер.
   Теперь выступал силач-тяжеловес - очень смуглый, мускулистый, с надменным
заносчивым видом. Он был в трико и расшитой блестками короткой тунике.  Граф
уже наизусть знал все,  что  сейчас  произойдет:  сначала  он  просто  будет
поднимать разные тяжести, а потом ему на голову и на плечи встанут  три  или
четыре, а может быть, даже и шесть человек, и  он  будет  стоять,  удерживая
равновесие вместе с ними.
   Он подождал, пока начнется его выступление, и вышел из шатра.
   Теперь ему нужно было отыскать Калисту и, что самое главное, - убедить ее
вернуться домой вместе с ним.
   Граф обогнул "Большой купол"; за ним, как он и ожидал,  стояли  клетки  с
дикими зверями - львами и тиграми.
   Животные выглядели не такими дряхлыми, как в других цирках, и вид  у  них
был довольно бодрый.
   Здесь было также немало лошадей; некоторые  из  них  уже  закончили  свое
выступление, другие еще только готовились выйти на манеж.
   Лошади в этом цирке были серые в яблоках; пышные султаны из перьев у  них
на  головах,  а  также  разноцветные  седла  и  сбруя  придавали  им  весьма
живописный вид, и когда они все вместе выходили на арену, это было красочное
зрелище.
   Никто не обращал особого внимания на  графа,  пока  он  пробирался  между
фургончиками; некоторые из них были ярко раскрашены на манер  цыганских;  на
других было просто крупными буквами выведено слово "ЦИРК".
   Вокруг было множество палаток, в воздухе стоял шум и гомон голосов,  люди
торопливо пробегали куда-то, мужчины тащили стойки и разные приспособления к
"Большому куполу", лай собак смешивался с ржаньем лошадей, - в общем, царила
обычная цирковая суета и неразбериха.
   Граф шел оглядываясь, пока наконец не заметил Калисту.
   Она  разговаривала  с  женщинами,  толпившимися  у   своих   фургончиков;
некоторые из них сидели на ступеньках, другие  -  на  траве;  на  всех  были
яркие, расшитые блестками цветастые одежды.
   Калиста уже сняла свою шляпку и черную полумаску, но еще не  переоделась;
на ней по-прежнему было  ярко-красное,  ослепительное  платье  для  верховой
езды, которое даже на расстоянии выглядело дешевеньким и кричаще-безвкусным.
   Калиста что-то сказала, и женщины  засмеялись.  Граф  отошел  в  сторону,
опасаясь, что его могут заметить.
   Он не хотел подходить к Калисте на виду у всех, опасаясь взволновать  или
напугать се.
   Граф держался в тени, стараясь, чтобы его не заметили, не  теряя  Калисту
из виду. Он увидел,  как  она  отошла  от  группы  женщин  и  направилась  к
маленькому, ярко раскрашенному фургончику, стоявшему немного  в  стороне  от
других, на окраине лагеря.
   Последовав за ней, граф заметил Кентавра, который уже поджидал ее.
   - Подожди, я сначала переоденусь, -  сказала  она  лошади  и  скрылась  в
фургончике.
   Та как будто поняла обращенные к ней слова, так как  спокойно  продолжала
стоять у ступенек, только время от времени помахивая хвостом, чтобы отогнать
надоедливых мух.
   Граф тоже ждал, не сводя глаз с  фургончика,  но  не  приближаясь,  желая
прежде удостовериться, что ему удастся поговорить с Калистой наедине,  и  им
никто не помешает.
   Она появилась на верхней  ступеньке,  одетая,  как  показалось  графу,  в
длинную, ярко-красную цыганскую юбку и белую блузку; на плечах  у  нее  была
накинута шаль.
   Граф совсем уже было собрался  подойти  к  ней,  как  появился  еще  один
человек - высокий, худощавый мужчина в одежде клоуна; лицо у него  было  как
белая маска, которую, точно рана, прорезал кроваво-красный рот.
   - Позвольте, я расседлаю для вас  Кентавра,  chere?  <Дорогая  (фр.).>  -
произнес он, обращаясь к Калисте.
   Незнакомец говорил с сильным акцентом, и граф подумал, что он,  вероятно,
француз.
   - Спасибо, Коко, - ответила Калиста, - но ты можешь опоздать - скоро твой
выход.
   - Я выступаю после Мандзани, - возразил клоун, - а вы  же  знаете  -  ах,
Боже милостивый! - всем известно, как  долго  его  вызывают;  он  без  конца
раскланивается после каждого своего выступления.
   Калиста засмеялась.
   - Он обожает аплодисменты! Просто жить без них не может!
   - Он жадный, не правда ли? - заметил клоун. Калиста снова рассмеялась.
   - Все мы любим, чтобы нас хвалили.
   - Вы, chere, были merveilleuse ce soiri  <Восхитительны  сегодня  вечером
(фр.).> - сказал клоун.
   - Благодарю, Коко, - просто ответила Калиста.
   Клоун снял с Кентавра седло и положил его за дверью фургончика.
   Калиста освободила его от сбруи, и жеребец,  радостно  взбрыкивая,  чтобы
показать, что он совершенно не устал после представления, отбежал в сторону,
туда, где трава была гуще и сочнее.
   Из большого шатра донеслись крики и звуки оваций.
   - Тебе пора идти, Коко, - настойчиво сказала Калиста.
   Клоун, сообразив, что времени у  него  в  обрез,  повернулся  и  побежал,
лавируя между палатками и фургончиками, придерживая  на  ходу  свою  высокую
шляпу.
   Спустя мгновение, как раз когда граф  снова  собирался  выйти  из  своего
укрытия, - показался еще один человек.
   Поверх трико, расшитого блестками, на нем был накинут длинный,  ярко-алый
плащ, и граф сразу же узнал силача-тяжеловеса, которого только что видел  на
манеже.
   Вид у него, когда он направлялся к Калисте, был довольно внушительный.
   - Твое  выступление  сегодня  имело  необыкновенный  успех,  Мандзани,  -
заметила Калиста. - Аплодисменты доносились даже сюда.
   - Мы оба имели успех, - ответил тяжелоатлет. Он  говорил  по-английски  с
легким  акцентом,  глубоким,  низким  голосом,  в  котором   звучало   такое
неприкрытое хвастовство, что графу стало  противно.  Он  сразу  почувствовал
неприязнь к этому человеку.
   - Я хочу поговорить с тобой. Калиста покачала головой.
   - Мне нужно отдохнуть. Разве ты забыл, что мы снимаемся с  места  сегодня
вечером, после представления? Нам и так предстоит бессонная ночь.
   - Я помогу тебе собраться.
   - Ничего, я справлюсь сама. Спасибо.
   - Но я хочу помочь тебе; ты же знаешь, я всегда хочу тебе помогать!
   - Это очень любезно  с  твоей  стороны,  -  возразила  Калиста,  -  но  я
прекрасно могу управиться без посторонней помощи.
   - Ни одна женщина не может обойтись  без  помощи  мужчины!  -  воскликнул
Мандзани. - Вместе мы могли бы добиться величайшего признания  и  славы!  Мы
бросили бы этот жалкий бродячий табор и поступили бы  в  большой,  настоящий
цирк! Нас примут там с распростертыми  объятиями,  и  мы  быстро  поднакопим
деньжонок - мы станем богаты, очень богаты!
   - Очень мило с твоей стороны, Мандзани, что ты предложил мне все  это,  -
ответила Калиста, - но, знаешь, я предпочитаю работать одна.
   - А вот этого-то я тебе и не позволю  сделать!  Пока  они  разговаривали,
граф,  стараясь  держаться  за  другими  фургончиками  так,  чтобы  остаться
незамеченным, подходил все ближе.
   Теперь ему слышно было уже каждое слово их разговора, и он  заметил  тень
робости и неуверенности на лице Калисты.
   - Ты поедешь со мной, - произнес силач, протягивая руки к девушке.  -  Ты
будешь моей подругой, и нам будет хорошо, очень хорошо вместе!
   - Нет! - воскликнула Калиста.
   Она сделала шаг назад, как бы желая убежать  в  фургончик,  но  Мандзани,
мгновенно оказавшись рядом, схватил ее за  плечи  своими  голыми  волосатыми
руками.
   Он притянул ее к себе, и она тихонько вскрикнула.
   Выйдя из своего укрытия, граф решительно шагнул к ним.
   - Стой! - сказал он повелительно. - Немедленно отпусти леди!

Глава 5

   Калиста и Мандзани на мгновение застыли, молча, удивленно глядя на  него.
Затем, когда силач обернулся к графу, девушка тихо спросила:
   - Как вы нашли меня?
   Не отвечая на ее вопрос, граф подошел к ней  и  сказал  очень  ласково  и
спокойно:
   - Я приехал, чтобы забрать вас домой, Калиста.
   Мандзани быстро подскочил к графу.
   - Убирайся вон отсюда! - заорал он. - Ты что, не  видишь,  что  ты  здесь
лишний?!
   - У меня есть права на эту даму, - твердо возразил граф.
   - А это мы еще посмотрим! - вызывающе крикнул Мандзани.
   С этими словами он без  предупреждения  выбросил  вперед  свой  громадный
кулак, целясь прямо в лицо графу; тот, быстро  отступив