ерпеть невыносимые муки.
   В полном  молчании  они  поднялись  по  главной  лестнице,  потом  герцог
направился по коридору в ту часть замка, в которой Сирилла еще не была,  так
как знала, что эти помещения не используются.
   В конце коридора оказалась  еще  одна  лестница.  Они  стали  подниматься
наверх, и Сирилла догадалась, что герцог направляется в башню.
   На верхней площадке была дверь. Оглядевшись, Сирилла  убедилась  в  своей
правоте.  Они  находились  в  одной  из  четырех  огромных  башен,   которые
располагались по углам замка.
   Герцог протянул ей ключ, который все время держал  в  руке,  и  отошел  в
сторону.
   Не вполне отдавая себе отчета в своих действиях, Сирилла взяла ключ.  Она
знала, чего он ждет от нее, но чувствовала, что не способна подчиниться ему.
   Казалось, ревность к умершей, сжигавшая Сириллу в течение последних дней,
подобно водопаду, обрушилась на нее с новой силой, вызвав дрожь во  всем  ее
существе и неизведанный страх.
   Разве у нее есть хоть малейший шанс победить женщину,  которой  удавалось
сохранять любовь мужчины в течение девяти лет после своей смерти?
   Женщину, память о которой стала для него священной, которая  превратилась
в своего рода олицетворение всего, что он желал и считал совершенством и что
было утеряно навеки?
   Но из-за того, что она была не в состоянии выразить  словами  обуревавшие
ее чувства; из-за того, что она  самой  себе  казалась  беспомощным  щенком,
который обязан слушаться своего хозяина, она промолчала и  вставила  ключ  в
замок.
   Массивный ключ повернулся легко, как будто механизм недавно смазали.
   Мгновение она колебалась, но, так как герцог не  двигался,  она  толкнула
дверь.
   Сириллу сразу же поразило, что комната в башне оказалась  такой  большой.
Пол покрывал ковер, все помещение было  залито  солнцем,  проникавшим  через
незашторенные окна. Но не только солнечные лучи освещали комнату.
   По обе стороны от портрета, окруженного вазами с цветами, стояли  золотые
канделябры с массивными свечами.
   Цветы - лилии, розы и гвоздики - были белыми.
   До Сириллы, которая  шагнула  в  комнату,  с  трудом  переступая  как  бы
внезапно налившимися свинцом ногами, донесся тонкий цветочный аромат.
   Но против ожидания Сириллы на портрете был изображен вовсе не  незнакомый
человек. На портрете была изображена она сама!
   Она сразу же узнала тот самый портрет, который всегда нравился ее отцу  и
который граф подарил герцогу в день свадьбы своей дочери.
   Сирилла озадаченно взглянула на картину. Потом ее широко открытые  глаза,
в которых отразился испуг, обратились на герцога.
   Он стоял за ее спиной.
   - Ты хотела посмотреть, чей образ я храню в своем сердце, - сказал он.
   Сирилла никак не могла понять, что происходит. Внезапно лед,  сковывавший
ее тело, растаял, уступив место бьющему через край восторгу.
   - Присядь, Сирилла. Мне нужно многое сказать тебе, - отрывисто проговорил
герцог.
   Сириллу удивило,  что  его  голос  звучит  хрипло,  и  она  вопросительно
посмотрела на него. Чувствуя, что ноги уже не держат ее, она  огляделась  по
сторонам и, увидев обитое дамасским шелком кресло, опустилась в него.
   В ее голове царил полный хаос. Слова герцога, подобно музыке,  продолжали
звучать в ушах; пламя свечей, освещавших портрет, который притягивал к  себе
ее взгляд, казалось, ослепило ее.
   Герцог подошел к окну и оперся на подоконник. - В день нашей  свадьбы,  -
начал он, - ты услышала, что когда-то я любил балерину, которую звали Зивана
Межлански; что после ее гибели я привез сюда  все  ее  вещи  и  запер  их  в
Святилище, посвященном ее памяти.
   Когда герцог говорил,  он  смотрел  не  на  Сириллу,  а  на  ее  портрет,
утопавший в цветах и освещенный пламенем свечей.
   У Сириллы возникло впечатление, будто  он  ждет  от  нее  каких-то  слов,
поэтому через несколько мгновений она промолвила прерывающимся голосом:
   - Я рассказала вам.., что..,  услышала,  -  Дело  действительно  обстояло
именно так, - продолжал герцог. - Когда я встретил Зивану, мне был  двадцать
один год. Тогда  мне  казалось,  что  более  одаренной  танцовщицы  и  более
красивой женщины я в жизни не видел.
   Он замолчал. Его губы на мгновение сжались.
   - Я влюбился в нее - вернее, она ослепила меня, романтически настроенного
юношу. Но она оказалась существом из другого мира, отличавшегося от мира,  в
котором жил тот юноша.
   Сирилла сжала руки.
   В голосе герцога слышалась боль,  которая  отзывалась  в  ее  сердце.  Он
глубоко вздохнул.
   - Я хотел как можно скорее жениться на ней и привезти ее в Савинь.
   Сирилла спрашивала себя, почему он рассказывает об этом. Зная,  насколько
мучительно для него вспоминать прошлое,  она  преисполнилась  сострадания  к
нему, совершенно позабыв о своих чувствах.
   - Зивана находила множество причин, мешавших нам немедленно пожениться, -
продолжал герцог. - Она стала моей любовницей,  хотя  такие  взаимоотношения
казались мне кощунственными по отношению к нашей чистой и возвышенной любви.
Помолчав, он полным ярости голосом добавил:
   - Я  оказался  самым  настоящим  глупцом,  Сирилла,  невежественным  юным
глупцом, который не имел ни малейшего  представления  о  подлинной  сущности
жизни.
   Его слова эхом разнеслись по комнате.
   - Зивана отделывалась от меня всяческими обещаниями. - Сделав  над  собой
нечеловеческое усилие, герцог заставил себя говорить более спокойно.  -  Она
заверяла меня, что мы поженимся, как только закончится ее контракт в театре,
- и это в тот момент, когда у нее уже был  договор  с  балетной  труппой  на
следующий сезон. Она находила кучу причин, подыскивала  самые  разнообразные
предлоги, а я все принимал, потому что мне больше ничего не оставалось.
   Герцог опять замолчал.
   - Откуда мне было знать, что все это ложь?  -  наконец  сказал  он.  -  Я
оказался настолько доверчив, что не задавал никаких вопросов.
   Сирилла взмахнула рукой, чтобы остановить его. Ей хотелось как-то утешить
его, но он не дал ей возможности заговорить.
   - Ты знаешь, что произошло.  Ее  задушил  Жюль  Астрид.  Я  нашел  Зивану
мертвой в ее собственной гримерной.
   - Наверное.., это был.., страшный удар-, для вас, - прошептала Сирилла.
   - Думаю, из-за охватившего меня чувства вины я некоторое время был  не  в
себе, - ответил герцог. - Я считал себя виновником  ее  гибели,  потому  что
убедил себя, будто смог бы спасти ее от рук убийцы, если бы не задержался  в
зрительном зале и сразу же после представления отправился бы в гримерную.
   - Вы.., знали, кто.., убил ее?
   - Один из актеров видел Астрида в гримерной Зиваны, -  сказал  герцог.  -
Последовавшее за ее гибелью  исчезновение  Астрида  лишний  раз  подтвердило
подозрения.
   - Но его.., поймали?
   - Его схватили только через полгода, - ответил герцог. - И все эти  шесть
месяцев я скорбел о Зиване, о женщине, которая должна была стать моей женой.
Герцог так ни разу и не взглянул на Сириллу, и она решила,  что  ему  тяжело
видеть перед собой ту, которая заняла место всем сердцем любимой Зиваны.
   - Но потом  все-таки  Астрида  схватили,  -  продолжал  герцог.  Он  стал
говорить намного быстрее, как бы стараясь поскорее закончить свой  печальный
рассказ. - Состоялся суд, на котором я и узнал всю правду.
   - Правду? - удивленно переспросила Сирилла.
   - Он был ее любовником. Именно его любила Зивана - его, а не меня!
   - О.., нет! - еле слышно промолвила Сирилла.
   - На суде зачитали ее письма к нему, - сказал герцог. - Письма  дали  мне
понять, что той Зиваны, которую я себе вообразил, никогда  не  существовало.
Она оказалась самой обычной русской дикаркой, которую  привлекали  грубые  и
жестокие мужчины, - мужчины, которые относились  к  женщине  как  к  вещи  и
использовали ее для удовлетворения своих скотских желаний.
   Для Сириллы было невыносимой мукой слушать его слова,  исполненные  такой
горечи.
   Она  не  подозревала,  что  в  его  ушах  все  еще  звучит  голос  судьи,
зачитывающего письма Зиваны, представленные для того, чтобы выявить причины,
которые могли бы смягчить Астриду приговор.
   Письма были столь пылкими и страстными,  каждое  их  слово  дышало  таким
желанием, что все слушали  их  как  завороженные.  Только  герцог  испытывал
чувство крайнего унижения, ему казалось, что его втаптывают в грязь.
   В своих излияниях Зивана упомянула его имя.

   "Аристид очень молод  и  совершенно  несведущ  в  любви,  -  писала  она,
раскрывая тем самым свое пренебрежительное отношение к нему - но он богат, а
нам нужны деньги. О, какая же для меня мука проводить время с ним,  когда  я
могла бы быть с тобой! Я лежу в его объятиях и  спрашиваю  себя,  с  кем  ты
сейчас. Я хочу тебя, ты нужен мне, все мое тело взывает к тебе, я сгораю  от
любви к тебе!"

   Таких писем были десятки - писем,  написанных  женщиной,  которая  любила
мужчину с той присущей славянам необузданной страстностью,  заставлявшей  ее
метаться между состояниями глубокой депрессии и крайнего возбуждения.
   Из писем выяснилось, что Астрид,  доведенный  до  неистовства  ревностью,
нещадно бил ее, а она наслаждалась его жестокостью.
   Она любила Астрида. Но в то же время рядом находился герцог, который, как
она опять и опять повторяла в своих письмах, был богат  и  из  которого  она
старалась вытянуть как можно больше, потому что и она сама, и Астрид  крайне
нуждались в деньгах.
   Но деньги не усыпили ревности Астрида.  Очевидно,  они  поругались  из-за
того, что у Зиваны был еще один любовник помимо Астрида,  и  он  в  приступе
бешеной ярости задушил ее.
   Судебное разбирательство, через которое пришлось  пройти  герцогу,  стало
для него олицетворением самых страшных мук ада.
   Приговор, в котором преступление Астрида было расценено как "убийство  из
ревности", превратил герцога из идеалиста и романтика в циника. В его сердце
не осталось места другим чувствам, кроме горечи и ненависти.
   Он повернулся спиной к Сирилле и устремил свой невидящий взор вдаль.
   - Я не буду рассказывать тебе, как я жил в Париже все эти девять  лет,  -
проговорил он. - Ты просто не поймешь меня, к тому же - Бог свидетель - я не
хотел бы, чтобы ты старалась что-либо понять.
   Он помолчал.
   - Но я хочу, чтобы ты уяснила себе, что я был далек  от  той  благородной
деятельности, которую ты мне приписываешь.  Как  раз  наоборот,  я  совершил
множество самых невообразимых преступлений против моральных устоев общества.
Мне было больно, поэтому я хотел причинять боль другим.
   Его губы сжались. - Все женщины, с которыми я встречался в  эти  годы,  -
сказал  он,  -  через  какое-то  время  превратились  для  меня  в  средство
возмездия. Я ненавидел их и  в  то  же  время  использовал  в  своих  целях,
стремясь отомстить за себя Зиване.  Я  получал  несказанное  удовлетворение,
если разбивал им жизнь или бросал их, оставляя в слезах и горе.  Из-за  того
что мне была нанесена страшная рана,  -  во  всяком  случае,  я  именно  так
объяснял себе причину своих поступков, - я  желал  причинить  им  как  можно
больше страданий!
   Его голос  гораздо  яснее  его  слов  дал  понять  Сирилле,  какой  болью
отзывались в его душе воспоминания.
   - Мое поведение навлекло позор на мое  имя  и  на  славную  историю  моей
семьи, - продолжал герцог. - Окружающие пытались образумить меня, ноя только
смеялся над ними. - Глубоко вздохнув, он добавил:
   - Никто не решился сказать тебе правду, Сирилла, о том, что я превратился
в олицетворение низости и разврата  -  в  распутника,  в  человека,  который
втоптал в грязь свое достойное имя.
   В его словах было столько самоосуждения, что  у  Сириллы  навернулись  на
глаза слезы.
   По всей видимости,  он  не  ждал  от  нее  ответа  и,  помолчав  немного,
проговорил:
   - Когда моя  мать  попросила  меня  жениться,  дабы  произвести  на  свет
наследника, который продолжил бы наш род, я  сказал  ей,  что  не  собираюсь
искать себе невесту. Я намеревался после свадьбы остаться в  замке  на  одну
ночь, а потом сразу же вернуться в то общество  подонков,  которого  мне  на
время пришлось бы лишиться.
   Внезапно Сирилла обрела способность говорить.
   - Тогда.., почему.., вы так.., не сделали?
   - Потому что я увидел в тебе то, что,  как  мне  представлялось,  уже  не
существовало в этом мире, - ответил он. -  Потому  что  ты  верила  в  меня,
потому что ты смогла  вернуть  мне  умение  мечтать,  которое  казалось  мне
навсегда  утерянным.  Мечтать  о  женщине,  способной  своей  невинностью  и
чистотой возродить мужчину как духовно, так и физически.
   - А потом?.. - спросила Сирилла.
   - Я полюбил тебя! - воскликнул герцог. - Знай, что я сопротивлялся  этому
чувству! Я сопротивлялся всему, что ты собой  олицетворяла,  что  было  тебе
дорого. Но когда я увидел, как ты борешься с Астридом, когда я нес  тебя  на
руках, решив, будто ты умерла, я понял, что мое сердце отдано тебе полностью
и бесповоротно, что я люблю тебя так, как не любил никогда в жизни!
   Он вновь заговорил, но теперь его голос звучал глубже:
   - Я понял, что то чувство, которое  я  испытывал  к  Зиване,  было  самой
обычной влюбленностью, столь характерной для не знающих жизни и  не  имеющих
представления об истинных ценностях юношей.  К  тебе,  Сирилла,  я  отношусь
совершенно иначе. Моя любовь - зрелая, я люблю тебя и сердцем, и разумом,  и
душой - хотя существование последней вызывает у меня сомнения.
   Он взмахнул рукой.
   - Ты стала для меня самым главным в жизни. Ты воплощаешь в себе все самое
совершенное. Но в то же время я сознаю, что не достоин тебя.
   Возглас, который издала Сирилла, не остановил его.
   - Я не уверен, что для "раскаявшегося грешника" вроде  меня,  отягченного
грузом  своего  непозволительного  поведения  в   течение   последних   лет,
существует дорога назад. - Его слова преисполнились страстности. - Ты  нужна
мне, Сирилла, я хочу, чтобы ты была моей женой, - женой в истинном понимании
этого слова. Но что я могу дать тебе взамен? Ведь я  вовсе  не  тот  рыцарь,
которого ты видела во мне. Герой существовал только в твоем воображении!
   Помолчав, герцог цинично добавил:
   - Прекрасно представляя, в какое испорченное создание я превратился, я не
могу с уверенностью утверждать, что моя любовь к тебе чиста.
   Вобрав в себя побольше воздуха, он с вызовом произнес:
   - Итак, тебе решать. Если ты согласна принять меня таким, каков я есть, я
клянусь, что постараюсь стать тем, кем ты хочешь меня видеть. Я не собираюсь
лгать тебе, потому что я не желаю,  чтобы  ты  строила  какие-то  иллюзии  в
отношении меня! Но я не буду тебя осуждать, если ты  поступишь  так,  как  и
следует поступать в подобных ситуациях: просто отвернешься от  меня  как  от
человека, преступившего все границы дозволенного, как от человека, с которым
у тебя не может быть ничего общего. Выбор за тобой.
   Отзвуки его голоса замерли, и наступила тишина.
   Однако витавшее в воздухе напряжение  почти  лишило  Сириллу  способности
дышать. Да и герцог, казалось, замер в  ожидании  ее  ответа.  Внезапно  она
поднялась и подбежала к нему.
   Он не повернулся к ней, продолжая смотреть в окно.
   - Скажите мне... - донесся до него ее дрожащий голос, -  почему..,  после
свадьбы.., когда я рассказала вам.., о своих.., чувствах..., вы  не  сделали
меня своей.., женой, как.., намеревались?
   - Я так и собирался поступить, - ответил герцог, - но в первую ночь я был
настолько ошарашен твоими словами, что просто не нашелся, как ответить тебе.
А на следующую ночь, когда зашел в твою комнату, я увидел, как ты  стояла  и
молилась, и понял, что не  способен  испортить  или  причинить  боль  такому
чистому и совершенному созданию.
   Он услышал, как Сирилла с облегчением вздохнула:
   - Но ведь рыцарь, в которого я.., верила, именно так.., и поступил  бы...
Вы сказали, что вы.., изменились, что.., ваше чувство ко  мне..,  отличается
от того, что вы испытывали раньше.., и со мной произошло то же самое.
   Герцог, внимательно прислушивавшийся к ее словам,  ничего  не  сказал,  и
через несколько мгновений Сирилла мягко проговорила:
   - Теперь я люблю в тебе не своего "монсеньера", не человека, посвятившего
себя служению идеалу, а мужчину! Я люблю тебя,  Аристид,  и  я  жажду  стать
твоей-, женой - настоящей женой.., если ты все еще хочешь видеть меня в этом
качестве.
   Герцог отвернулся от окна.
   - Хочу ли я? - переспросил он. - Бог свидетель, как сильно я желаю этого!
Но ты подумала над моими словами, Сирилла?
   - А зачем? - ответила она. - Для меня ты всегда был воплощением..,  всего
самого благородного и  возвышенного.  То,  что  произошло-,  в  прошлом,  не
касается.., меня. Я хочу стать частью тебя.., я думаю  о  будущем,  и,  если
твоя.., любовь так же сильна, как моя, мы..,  будем  счастливы..,  вместе..,
здесь.., в Савинь.
   Она заметила, как засверкали глаза герцога, и, хотя он не сделал  попытки
дотронуться до нее, она почувствовала, что он как бы приблизился к ней.
   - Ты понимаешь, что говоришь? - спросил он. - Я люблю  тебя,  Сирилла,  я
люблю тебя так, как - клянусь тебе - не  любил  никогда  в  жизни!  Но  тебе
придется помочь мне вновь обрести те идеалы, в которые ты так свято веришь и
которые давным-давно были основой и моей жизни. - В его  голосе  послышалось
страдание. - Я потерял их и боюсь, что без  них  я  не  смогу  сделать  тебя
счастливой.
   - Мне нужен.., только ты.
   Не в силах совладать с переполнявшими ее чувствами  Сирилла  протянула  к
нему руки, и герцог заключил ее в объятия и крепко прижал к своей груди.  Он
взглянул в обращенные к нему глаза Сириллы.
   - Я люблю тебя! Я боготворю тебя! Я преклоняюсь пред тобой! -  проговорил
он. - Сирилла, помоги мне вновь стать тем человеком, в  которого  ты  верила
все эти годы. Я не достоин целовать землю, по которой ты ступаешь.
   - Ты - это все, о чем я когда-либо.., мечтала, - прошептала она.
   Герцог еще крепче обнял ее. Его губы осторожно,  как  будто  он  все  еще
страшился дотрагиваться до нее, коснулись ее губ.
   Его поцелуй был нежным - поцелуй человека, который, сознавая,  что  перед
ним бесценное сокровище, приближается к нему с благоговейным трепетом.
   Их губы встретились, и Сирилле показалось, что в это мгновение их, словно
пеленой, окружило сиянием, которое излучали их сердца.
   Она все сильнее и сильнее прижималась к нему, ее тело растворялось в  нем
- и внезапно она осознала, что они стали единым и неделимым целым.
   Ее губы отвечали его настойчивым поцелуям; в ней бушевало пламя,  которое
наполняло ее душу неведомым и сладостным восторгом.
   - Я люблю тебя! Я люблю тебя! - хотелось ей повторять,  но  сжигавший  ее
огонь лишил ее способности говорить.
   Ее сознанием владела единственная мысль: она душой  и  телом  принадлежит
герцогу, который в своих поцелуях, казалось, раскрывался перед ней, понимая,
что только ответная любовь может стать тем ключом, который откроет ему  путь
к неземному блаженству.
   Он слегка отстранился от нее и заглянул  в  ее  сияющие  глаза.  Ее  щеки
покрывал нежный румянец, ее учащенное дыхание вырывалось  через  приоткрытые
губы. Он издал глухой стон, в котором  одновременно  соединились  и  радость
победы, и раскаяние.
   - Ты прекрасна, моя любимая, ты само совершенство, - проговорил он.  -  Я
сказал, что не достоин тебя, и все же я не могу отпустить тебя,  потому  что
моя любовь необычайно сильна и глубока.
   - Я давно.., принадлежу тебе.., девять  лет  назад..,  ты  завладел  моим
сердцем.
   - Почему же я не знал об этом? Почему я не откликнулся  на  твою  любовь,
которая могла бы спасти меня от самого себя?
   - Думаю, после того, что ты-, выстрадал,  мы  будем  больше  ценить  нашу
любовь.., мы увидим, как она... прекрасна.
   Он сжал ее в своих объятиях.
   - А ведь я мог потерять тебя! - сказал он. - Если бы этот  мерзавец  убил
тебя, я лишился бы последнего, ради чего стоило бы жить