рхом. Оттого, что лошади утомились, домой возвращались  медленно,  и  отец
всегда беседовал с ней. За те  часы,  что  они  проводили  вместе,  Сорильда
узнавала гораздо больше, чем  усвоила  бы  из  тысячи  книг  или  от  дюжины
высокообразованных учителей.
   "Папе бы очень понравились лошади графа", - подумалось Сорильде.
   Ей лишь хотелось знать о них побольше. Например, ей было любопытно, каких
кровей лошадь, на которой граф был вчера утром.
   Интересно  было  бы  узнать,  сколько  он  за   нее   заплатил.   Девушка
подозревала, что на этот вопрос ей может  ответить  Хаксли.  Он  не  упускал
случая поболтать и всегда знал, что происходит в других конюшнях.
   "Наверняка лошади графа его особенно интересуют, ведь он относится к  ним
так же ревниво, как герцог - к самому графу". Мысль эта ее позабавила.
   Взгляд Сорильды упал на сгущающиеся тени огромных деревьев парка; вдалеке
она заметила всадника, скачущего по направлению к замку Ей стало  интересно,
кто это, ведь в этот вечерний час в их  конюшне  все  были  на  месте.  Быть
может, это ехал с сообщением чей-нибудь грум, но  и  для  грума  с  подобным
поручением было поздновато, ведь в провинции ложатся спать рано.
   Сорильда наблюдала за всадником, скачущим  среди  деревьев,  и  вдруг  ей
почудилось что-то знакомое в облике человека. Она наклонилась вперед,  чтобы
получше рассмотреть.
   Кто бы это  ни  был,  он  ехал  не  прямо  к  дому,  а  как-то  наискось,
заворачивая так, словно намеревался подъехать  к  замку  с  другой  стороны.
Сорильде стало любопытно, поэтому она встала и высунулась из окна.
   Теперь ей было гораздо лучше видно. Замок  стоял  на  холме,  видно  было
далеко, и, несмотря на  сгущающийся  сумрак,  она  разглядела,  что  всадник
приближается к замку с западной стороны.
   "Странно, - подумалось Сорильде. - Почему  с  западной?  Ведь  конюшни  в
восточном крыле".
   Она вытянула шею, напряженно вглядываясь.
   Когда всадник подъехал ближе, она внезапно сообразила, что ей известны  и
он, и его лошадь. "Не может быть! Это просто бред! - сомневалась девушка.  -
На свете столько людей, с чего я вдруг решила, что это он?"
   Но в следующий момент она совершенно уверилась, что к замку  направляется
граф Уинсфорд. И тогда ей все стало ясно. Все,  что  вызывало  недоумение  в
связи с запиской, посланной герцогиней, стало на свои места.
   В тот момент, когда дядя ее уехал, граф направлялся на свидание с Айрис!
   Сначала это показалось Сорильде настолько  невероятным,  что  она  готова
была поверить, будто все это - лишь плод ее воображения.  Однако  затем  она
поняла: это не выдумка, а самая настоящая действительность.
   Айрис знала, что герцог уедет  в  Лондон,  и  сообщила  об  этом  "графу,
притворившись перед Сорильдой, будто приглашает его на званый обед.
   В записке, которую привез Джим, а она отнесла тетушке, говорилось о  том,
что он принимает это приглашение.
   И вот теперь, хоть это и казалось невероятным, в девять вечера он ехал  к
ней на свидание.
   Но разве сможет он войти так, чтобы об этом не знали слуги?  Вопрос  этот
еще только возник у нее в голове, а Сорильда уже знала ответ на него.
   Когда она только прибыла в замок, ее  очень  заинтересовали  две  высокие
башни - все, что осталось от стоявшего здесь норманнского замка.
   Винтовые лестницы, крошечные комнаты, узкие  щели-бойницы  заставляли  ее
приходить сюда не один, а десятки раз, ибо  ей  казалось,  что  они  хранили
воспоминания о романтической эпохе  рыцарей  и  властных  баронов,  когда-то
правивших Англией.
   На лестницу западной башни выходила дверь из спальни герцога. Обычно  она
закрывалась на засов, но как-то раз дядя сказал Сорильде со смехом:
   - Если мне когда-нибудь понадобится незаметно уехать  из  замка,  я  могу
воспользоваться этой лестницей.  Как  видишь,  она  проходит  рядом  с  моей
спальней.
   - Она бы пригодилась вам, если бы вы были роялистом и спасались от  войск
Кромвеля, заметила Сорильда.
   - Кажется, что-то в этом роде и произошло, - отозвался герцог. -  Попроси
мистера Байрнема дать тебе каталог книг, имеющихся в библиотеке.
   Сорильда перечитала всю историю рода,  но  там  ничего  не  говорилось  о
преследовании кого-либо из Итонов в ту эпоху.
   В еще более ранние времена вокруг замка происходило множество сражений, а
однажды из-за осады его обитатели оказались на грани голодной смерти.
   Замок являлся неотъемлемой частью  истории  ее  собственного  рода;  отец
много рассказывал ей об Итонах и о том, как  они  служили  своей  стране,  и
Сорильда старалась полюбить замок, гордиться всем, что он олицетворял собою.
   Но с того момента, как здесь поселилась ее новая тетушка,  это  удавалось
ей с большим трудом.
   И вот теперь ее потрясла -  даже  ужаснула  мысль  о  том,  что  женщина,
ставшая членом их рода, герцогиней Нан-Итонской,  обманывает  мужа  и  ведет
себя так,  как,  по  мнению  матери  Сорильды,  не  подобало  вести  себя  и
простолюдинке.
   "Дядя Эдмунд любит ее, - думала Сорильда с волнением, -  а  она  нарушает
обет супружеской верности через шесть месяцев после того, как дала его.  Это
предательство по отношению к нему и всему нашему роду". Она больше не видела
всадника, но знала, что сейчас он проезжает среди кустарника, посаженного  с
западной стороны  дома  и  доходящего  до  самых  дверей  башни.  Кусты  все
скрывали, поскольку росли здесь давно и были очень высокими.
   Графу есть где привязать коня. Айрис уже, конечно, открыла дверь в  башню
и в спальню герцога.
   - Это бесчестно с его стороны! - воскликнула Сорильда, - Он джентльмен  и
дядин сосед.
   Пусть дядя Эдмунд его и не любит, но это вовсе не причина вести себя  так
отвратительно.
   Она подумала, что графу, который был не только красив, но  и  имел  такой
представительный вид, не следует унижать себя,  обманывая  такого  человека,
как ее дядя.
   В каком-то смысле Сорильда была разочарована.
   Теперь она припомнила разговоры Хаксли и других грумов, на которые  тогда
не  обратила  внимания,  но  из  которых  могла  бы  сообразить,   если   бы
интересовалась этим, что граф весьма неравнодушен к женщинам.
   Разумеется, конюхи хоть и считали ее ребенком, но высказывались  при  ней
сдержанно. Однако  же  намеки  были.  Теперь  ей  припомнились  подобные  же
высказывания, только выраженные более утонченно, гостей за столом у дяди.
   Как-то во время обеда некий пожилой джентльмен заметил:
   - Слыхал я, Уинсфорд пользуется в Лондоне большой известностью.
   - В каком смысле? - довольно холодно осведомился герцог.
   - Говорят, он прекрасно разбирается в лошадях и в хорошеньких женщинах, -
ответствовал джентльмен, говоря громче обычного, поскольку был глуховат.
   Герцог высокомерно взглянул на него, а дамы за столом  сделали  вид,  что
краснеют.
   -  Да  будет  вам,  ваша  светлость,  -  проговорил  джентльмен.   -   Не
притворяйтесь, будто удивлены.  В  молодости  вы  и  сами  были  не  промах!
Сорильда вспомнила, что дяде это замечание пришлось по душе.
   -  Дорогой  герцог,  чему  ж  тут  удивляться?  -  вмешалась  жена  этого
джентльмена, коснувшись его руки веером. - На балах  вы  всегда  были  самым
красивым кавалером. Прекрасно помню, как  нам,  девушкам,  всегда  хотелось,
чтобы вы пригласили нас на танец.
   - Точно так же поступают и нынешние девицы, - заявил джентльмен. - Только
теперь  они  жаждут,  чтобы  их  заметил  молодой  Уинсфорд.  Насколько  мне
известно, у многих желание это сбылось! Он смеялся над собственной остротой,
пока не поперхнулся. Его тут же начали хлопать по спине и  заставили  выпить
воды. После этого разговор перешел на другую тему.
   Сорильда подумала  про  себя,  что  графу  одинаково  успешно  удается  и
ухаживать за женщинами, и разводить лошадей, но она никак  не  ожидала,  что
ради свидания с тетушкой он вторгнется на территорию Нан-Итонской твердыни -
Это бесчестно! - повторила Сорильда и открыла книгу с твердым намерением  не
думать о них. На самом же деле граф Уинсфорд был немало удивлен, когда  днем
раньше ему принесли записку герцогини. Он как раз  отправлялся  на  верховую
прогулку с одним из своих приятелей, Питером Лансдауном.
   Он не любил  держать  лошадей  в  ожидании,  поэтому  нетерпеливо  достал
письмо, даже не удосужившись взглянуть на почерк или подивиться, от кого оно
может быть.
   Прочитав  его,  на  мгновение  он  застыл  на  месте,  словно  написанное
одновременно удивило и заинтриговало его.
   - Ну что  там,  Шолто?  -  поинтересовался  Питер  Лансдаун.  -  Если  ты
собираешься отменить нашу прогулку, я буду страшно  раздосадован!  Для  меня
это последняя возможность  испробовать  твоих  великолепных  скакунов,  ведь
завтра мне придется уехать рано утром.
   - Значит, я останусь один, - произнес граф.
   - Уверен, что есть много желающих присоединиться к тебе,  если  ты  этого
действительно хочешь, - слегка насмешливо отозвался его Друг.
   Однако граф его не слушал. Казалось, он что-то обдумывает. Друг его счел,
что он явно решает, как ему быть.
   Но вот с лукавой улыбкой граф сказал:
   - Питер, поезжай вперед по аллее. Я не заставлю тебя долго ждать,  только
напишу ответ на приглашение.
   С этими словами он торопливо вышел из холла, написал герцогине  ответ  и,
вернувшись примерно через минуту, вручил его своему мажордому.
   - Отправьте это в Нан-Итонский замок.
   - Милорд, здесь ждет грум, который доставил это письмо.
   - Значит, отдайте ему.
   С этими словами граф быстро вышел из дома и по ступеням сбежал вниз.
   Вскочив в седло,  он  направился  вслед  за  приятелем;  тот  еще  только
подъезжал к мостику, перекинутому через озеро.
   - Ну что, принял решение, определяющее твою последующую жизнь? -  спросил
Питер Лансдаун, когда граф присоединился к нему.
   Они дружили много лет, вместе служили в  одном  полку  и  оба  единодушно
поддерживали желание принца  Альберта  объединить  искусство  и  торговлю  и
устроить выставку, которая поразит мир. Питер Лансдаун был членом парламента
и в своих выступлениях объяснял замысел принца для тех, кто с самого  начала
был враждебно настроен к нему.
   - Я только что получил приглашение, очень  меня  удивившее,  -  признался
граф, когда они поскакали рядом.
   - А я-то думал, что ты уже  достаточно  пожил  и  слишком  опытен,  чтобы
женщина могла тебя чем-нибудь удивить, - рассмеялся Питер Лансдаун.
   - Откуда ты знаешь, что это женщина? - спросил граф.
   - Это было ясно по выражению твоего  лица,  -  ответил  его  приятель.  -
Ставлю сто против одного, что ты принял ее предложение.
   - И виноват в этом ты.
   - Почему?
   - Потому что ты оставляешь меня одного, а откровенно  говоря,  я,  как  и
большинство англичан, не люблю есть в одиночестве.
   - Я уже говорил, что в твоем случае это вовсе необязательно. Ну а если ты
желаешь, чтобы этого не случалось даже изредка, есть одно простое средство.
   - Какое же? - поинтересовался граф. Он не очень-то прислушивался к словам
приятеля, явно думая о чем-то другом.
   - Ты можешь жениться.
   - О, Господи! Я же не болен меланхолией! - воскликнул граф. - И потом,  у
меня нет ни малейшего желания жениться ни сейчас, ни потом!
   - Ты шутишь?
   - Я говорю совершенно серьезно. Дорогой мой, женитьба - это не для  меня!
Я прирожденный холостяк. Окажись я привязанным к  одной  женщине,  какой  бы
привлекательной она ни была,  я  бы  чувствовал  себя  точно  заключенный  в
темнице, из которой нет спасения.
   Питер Лансдаун засмеялся и сказал:
   - Я и не представлял, что ты так отрицательно относишься к женитьбе, хотя
отлично видел, как ты поразительно  ловко  избегаешь  силков,  а  ведь  тебе
расставляют их с восемнадцати лет!
   Подъездная аллея закончилась.  Поворачивая  в  сторону  Большого  Галопа,
Питер  Лансдаун  придержал  коня  и,  обернувшись,  взглянул  на   дом.   Он
располагался внизу и в лучах весеннего солнца на  фоне  зеленеющих  деревьев
выглядел необычайно величественно.
   - Восхищаешься моими владениями? - спросил граф.
   - Я как раз подумал, что рано или  поздно  тебе  придется  изменить  свое
решение хотя бы  ради  того,  чтобы  обрести  наследника,  -  ответил  Питер
Лансдаун. - Ты знаешь не  хуже  меня,  что  твой  кузен  Хьюберт  не  сможет
достойно носить титул графа Уинсфорда!  Оба  рассмеялись,  хотя  смех  графа
звучал не совсем искренне.
   Его  предполагаемым  наследником  был  молодой  человек,  совершенно   не
появлявшийся в свете; вместо этого  большую  часть  времени  он  проводил  в
Париже,  рисуя  невероятно  плохие  картины  и  напропалую   развлекаясь   с
любительницами ночной жизни.
   Он отрастил бородку и носил бархатную куртку художника, огромный  помятый
галстук, а если не забывал - то и берет, надетый набекрень.
   - Просто не представляю Хьюберта в Уинсфорде, - сказал Питер Лансдаун,  -
так что перестань болтать чепуху, Шолто, и настрой себя на мысль,  что  ради
продолжения рода лет через десять тебе придется согласиться на священные узы
брака.
   - Будь я проклят, если соглашусь на такое!  -  воскликнул  граф.  -  Меня
устраивает моя жизнь, да и потом, я же сказал: на ком бы я ни женился, любая
скоро до того мне надоест, что в конце концов я ее прикончу!
   - Сначала обзаведись наследником, - отозвался Питер Лансдаун, -  а  потом
можешь бросить ее в озеро или столкнуть с крыши. Никто и глазом не моргнет!
   Граф засмеялся, запрокинув голову.
   - Питер, ты неподражаем! Если я послушаюсь твоего  совета,  то  стану  не
только преступником, но и убийцей, а это явно не улучшит репутацию рода!
   - Помни, что я всегда готов прийти к тебе  на  помощь,  -  объявил  Питер
Лансдаун. - Ну, а пока наслаждайся жизнью.
   - Именно так я и  собираюсь  поступить.  Зачем  отказываться  от  спелого
персика, если он падает  мне  прямо  в  руки?  -  ответил  граф  и  подумал,
насколько это сравнение подходит Айрис.
   Она и впрямь  напоминала  персик:  голубоглазая,  мягкая,  с  золотистыми
волосами, эта красавица выделялась цветущим  видом,  какого  другие  женщины
были лишены. Откровенно говоря, граф сознавал, что  был  разочарован  или  -
правильнее было бы сказать - "задет", когда вскоре после встречи с  ним  она
приняла предложение герцога Нан-Итонского и вышла за него замуж прежде,  чем
граф смог подобраться к ней второй раз.
   Они познакомились в гостях у одного из самых бесшабашных приятелей  графа
во время Сент-Леджерских скачек <Ежегодные скачки для кобыл-трехлеток  в  г.
Донкастере,  графство   Йоркшир,   названные   так   по   имени   полковника
Сент-Леджера, впервые организовавшего их проведение в 1776 г.>, устраиваемых
в Йоркшире. В тот самый момент, когда граф, в рекордное время домчавшись  на
фаэтоне из Лондона, вошел в дом приятеля  и  увидел  Айрис,  он  понял,  что
далекий путь проделал не напрасно.
   Правда, прием проходил на удивление благопристойно, поскольку  к  хозяину
дома в последний момент  приехала  мать,  неожиданно  пожелавшая  посмотреть
скачки.
   Это довольно-таки сдерживало поведение остальных гостей, привыкших именно
в этом доме и на этих  скачках  вести  себя  очень  свободно  и  раскованно.
Потому-то граф, понимавший, чего от него ждут, появился в спальне Айрис не в
первую, а во вторую ночь.
   Имея богатый опыт в отношениях с женщинами и будучи человеком  искушенным
в вопросах любви, что заслужило ему репутацию лучшего любовника  в  Лондоне,
граф  чувствовал,  что  у  этой  женщины  за  ангельской  внешностью  таится
неистовый огонь страсти.
   Айрис не разочаровала его, и на рассвете он вернулся к себе в  спальню  с
ощущением приятно проведенной ночи, даже если она и прошла точно так, как он
предвидел.
   На следующий день граф уехал сразу после завершения скачек  и  предвкушал
новое свидание с Айрис в Лондоне, но, вернувшись туда и открыв  "Тайме",  он
обнаружил, что уже состоялась ее свадьба с герцогом Нан-Итонским.
   Танцуя с ней на балу, он понял, что не все еще кончено  и  замужество  не
погасило бушевавшее в ней пламя.
   В то же время он не сразу решился содействовать тому, чтобы соседу  столь
откровенно изменяла жена.
   Граф всегда  придерживался  правила  никогда  не  заниматься  с  женщиной
любовью в доме ее мужа, если находился с ним в дружеских отношениях.
   Однако здесь, в деревне, для Айрис невозможно было приехать к  нему  так,
чтобы ее слуги не узнали об этом.
   Следовательно, нужно было или ответить на  ее  приглашение  отказом,  или
изменить своему правилу.
   Он припомнил, что  герцог  всегда  его  недолюбливал  и  часто  намеренно
старался дать понять, что во время его, герцога, присутствия графу Уинсфорду
в делах графства отводится лишь вторая роль.
   Более  того,  его  возмущало  отношение  герцога  к  затеянному   принцем
Альбертом строительству Хрустального дворца.
   По мнению  графа,  каждый,  кто  часто  бывал  в  Букингемском  дворце  и
пользовался доверием королевы и ее супруга,  был  просто  обязан  поддержать
проект, суливший принести  Великобритании  одну  только  пользу  и  улучшить
отношения между странами в целом мире.
   Возможно, как раз эта мысль более всех прочих заставила графа решить:  уж
если герцог не может справиться с собственной женой, то не ему учить графа и
в прочих делах.
   К тому же, подумал граф, приятно будет вновь встретиться с Айрис и  снова
ощутить огонь, неистово пылающий на этих податливых губах, выглядевших  так,
словно они никогда не произносили ничего, кроме молитв или псалмов.
   И лишь когда в сумерках граф скакал к замку, у него возникло сомнение:  а
не совершает ли он глупость, идя на ненужный риск ради свидания с  женщиной,
благосклонностью  которой  он  уже  наслаждался?  Доехав  до  границы   двух
поместий, он чуть было не повернул назад. Он  испытывал  неприятное  чувство
грозящей опасности, хотя не понимал, откуда оно взялось.
   "Должно быть, начинаю стареть, если,  отправляясь  на  обычное  свидание,
принимаюсь копаться в собственной душе, - с насмешкой признался он сам себе.
- Но  видит  Бог,  я  еще  недостаточно  стар  для  того,  чтобы  испытывать
удовольствие, сидя в одиночестве и прислушиваясь к собственной совести!"
   Он въехал во владения герцога и подумал, что десять лет назад,  когда  он
только  что  вернулся  из  Оксфорда,  то  воспринял  бы  эту   поездку   как
приключение, которого ни за что нельзя упустить. Теперь же, продолжая  ехать
вперед, он лишь надеялся, что в конце  концов  свидание  с  Айрис  оправдает
усилия, на которые он пошел ради этого.
   Не раз, затевая очередную  любовную  связь,  граф  обнаруживал,  что  его
ожидания,  да  и  восторги  первого  свидания  никогда  не  повторялись  при
последующих.
   При его опыте и впрямь ни к чему  возобновлять  любовную  связь,  которая
одно время казалась конченой. Правда, в случае  с  Айрис  дело  обстояло  не
совсем так, ибо одна страстная ночь едва ли могла считаться любовной связью.
   И все-таки, сомневался он, было бы лучше оставить эту затею. К тому же  у
него вовсе не было желания наносить обиду герцогу, а ведь  так  и  случилось
бы, имей тот хоть малейшее представление о происходящем.
   Тут  же  граф  успокоил  себя:  уж,  конечно,  Айрис  никогда  не   будет
действовать себе во вред. Он ясно дал  ей  понять,  как  давал  понять  всем
женщинам, что он любовник, а не муж, что его  намерения  никоим  образом  не
являются благородными и никто и ничто не сможет изменить его.
   "Она достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться,  -  оправдывал
себя граф. - С какой стати мне с ней нянчиться?"
   Он подъезжал к западной  башне  и,  пока  ехал  между  кустов,  обнаружил
множество крепких ветвей, к которым можно привязать лошадь.
   Спешившись, он увидел прямо перед собой дверь в башню,  а  когда  подошел
поближе, то сообразил, что она слегка приоткрыта.
   Небо над головой почти совсем  почернело;  над  башней  замерцала  первая
вечерняя звезда.
   Граф взглянул навер