осле этого напыщенным индюком  и
педантом.
   До этого случая  во  всех  его  любовных  интригах  участвовали  лишь
искушенные замужние женщины, прекрасно знавшие правила игры и,  конечно,
не делавшие никаких попыток их изменить.
   Нельзя утверждать, что все те женщины  не  горели  желанием  покрепче
привязать его к себе, если бы это было в их силах.
   Они неизбежно жаждали этого, потому что он имел красивую внешность  и
умел быть пылким любовником. Он покорял сердца женщин, хотя сам при этом
желал обладать лишь их телами.
   "Я люблю вас. О, Литтон, как я люблю вас!" - не раз в своей жизни  он
слышал подобные слова из женских уст.
   Тогда  он  испытывал  удовлетворение,  и  его   переполняло   чувство
благодарности. Но при этом его никогда не преследовало желание  продлить
отношения, сделать их  постоянными,  и  он  без  всякого  труда  и  даже
малейшего сожаления говорил им "Прощай".
   "Остерегайся честолюбивых мамаш  и  их  достигших  брачного  возраста
дочерей!"
   Как часто его предупреждали об  осторожности?  Ведь  не  зря  же  тех
девиц, что встретились  ему  в  Индии,  Брук  неизменно  относил  к  тем
представительницам женского пола, которых следовало избегать.
   Когда-то - это было сразу после окончания Оксфорда - его отец  раз  и
навсегда определил отношение сына к слабому полу.
   - Я посылаю  вас  в  гренадеры,  Литтон,  -  напутствовал  он  своего
отпрыска. - Это наш семейный полк, и я постыдился бы видеть вас в  любом
другом полку.
   - Я очень благодарен вам, сэр.
   - Так и должно быть! - сказал отец. - Скоро вы  поймете,  что  вы  не
можете позволить  себе  быть  расточительным,  а  значит,  и  бегать  за
хорошенькими женщинами, способными своим  обаянием  выуживать  гинеи  из
кармана молодого повесы.
   - Я буду помнить ваше предостережение, сэр, - заметил Литтон  Брук  с
улыбкой.
   - Вы не сможете позволить себе жениться, но я дам вам совет,  который
получил еще от моего  отца:  люби  женщин,  но  непременно  забывай  их,
расставаясь с ними! Это хороший совет и требует гораздо меньше  средств,
нежели женитьба!
   Тогда Литтон Брук только рассмеялся, но с той минуты  он  никогда  не
забывал этот совет своего отца.
   Нельзя, однако, сказать, что честолюбивые матери  испытывали  к  нему
особый интерес. Они всегда имели довольно четкое  представление  о  том,
каким доходом должен располагать стоящий мужчина, и молодой  офицер  без
гроша  в  кармане  являл  собой  отнюдь  не  самый  заманчивый   вариант
потенциального жениха как для самих девиц  на  выданье,  так  и  для  их
мамаш.
   Но теперь граф отчетливо  понимал,  что,  став  обладателем  древнего
титула,  наследником  рода,  которому  молва  приписывала   чрезвычайные
богатства, он  немедленно  превратился  в  вожделенную  добычу  коварных
женщин, желающих приобрести мужа либо для себя, либо для своих дочерей.
   Но леди Луизе удалось ближе всех подобраться к финишному столбу, в то
время как остальные все еще находились у стартовой черты.  Ее  охота  за
его деньгами оказалась рекордно быстрой.
   "Она поймала  меня,  как  цыпленка.  Я  достался  ей  тепленьким",  -
исступленно корил он  себя  в  который  раз,  прекрасно  осознавая,  что
бессилен что-либо изменить.
   Почувствовав, как все внутри него клокочет от ярости, он стегнул коня
кнутом. Тот взвился, скорее  от  негодования,  чем  от  боли,  и  рванул
вперед.
   Было похоже на  то,  что  конь  вознамерился  преподать  урок  своему
наезднику. Он сорвался в такой необузданный галоп, что  граф  немедленно
ощутил, насколько сложно будет справиться с ним.
   Однако не было никакого смысла даже пытаться удержать коня, и  Литтон
решил  еще  раз  насладиться  дикой  скачкой  навстречу  ветру.  Впереди
показались деревья, и граф понадеялся, что конь не станет на полном ходу
продираться  сквозь  торчащие  в  стороны  ветви,  которые  легко  могли
выбросить всадника из седла.
   Конь мчался, не замедляя  галопа,  как  вдруг  копыто  его  попало  в
кроличью нору, и он споткнулся.
   Из последних сил граф пытался все же удержать коня на ногах, а самого
себя в седле.
   Но не успел он даже сообразить, что уже  падает,  как  ощутил  резкий
удар о землю и услышал треск собственной ключицы.
 
Глава 2 
 
   Граф испытывал странное ощущение, словно он медленно шел по длинному,
темному  коридору.  Вдруг  он  услышал  голоса  и  подумал,  что  должен
пробудиться от глубокого сна.
   - Вам, няня, следует  отдохнуть,  -  прозвучал  чей-то  голос.  -  Вы
просидели с ним всю ночь, и я заменю вас, чтобы вы прилегли хотя  бы  на
несколько часов.
   - Не хочется мне оставлять тебя здесь одну, так-то вот, мисс Пурилла!
- прозвучал в ответ ворчливый голос пожилой женщины.
   - Я уверена, все будет в порядке.
   - Так-то оно так, но непозволительно вам сидеть  у  постели  молодого
господина, вы это хорошо знаете.
   - Поскольку он без сознания и понятия не имеет, женщина я  или  слон,
трудно предположить, что для  него  это  сейчас  имеет  хоть  какое-либо
значение.
   - Мисс Пурилла, я-то ведь знаю, где  что  правильно,  а  где  что  не
правильно.
   - Правильно будет, нянюшка, ежели вы пойдете и  приляжете.  Вам  надо
отдохнуть. Иначе вы заболеете, и как нам тогда быть?
   - Ну, это уж навряд случится.
   - Почему вы не хотите быть благоразумной, нянюшка?
   -  Я  поступлю  по-вашему,  барышня,  но  при  одном  условии:   если
джентльмен очнется, вы сразу же придете и разбудите меня.
   - Думается мне, что он вроде Рипа Ван Винкля будет спать сто лет!
   Раздался звук, подозрительно похожий на  сердитое  фырканье,  видимо,
няня посчитала высказывание Пуриллы слишком легкомысленным.
   Затем послышался скрип закрывающейся двери, и граф  медленно,  ощущая
сильную боль в голове, открыл глаза.
   В тот же миг он вспомнил свое падение, когда его конь попал копытом в
кроличью нору.
   "Должно быть, у меня сотрясение", - подумал он.
   Он никогда прежде не видел комнату, в которой сейчас лежал.  Железная
кровать с медными навершиями, низкий потолок.  Лучи  солнца  сверкали  в
стеклах окон.
   Кто-то стоял у окна,  выглядывая  наружу,  на  фоне  светлого  проема
вырисовывался тонкий силуэт  девушки,  в  ее  золотистых  волосах  играл
солнечный свет.
   Смутно пытаясь осознать происходящее, граф  решил,  что  это,  должно
быть, Пурилла. Он опять закрыл глаза и снова глубоко погрузился в  покой
темного бессознательного состояния.
   Когда граф пришел в себя снова, солнце уже зашло и, если бы не  свеча
возле его кровати, в комнате было бы совсем темно.
   Он пошевелился и тут же  почувствовал  твердую  руку  под  головой  и
стакан, удерживаемый у его губ.
   Питье имело привкус лимона и, как ему показалось, меда.
   Пока он разбирался со своими мыслями  относительно  вкусовых  качеств
напитка, чей-то властный голос велел ему:
   - Теперь постарайтесь заснуть!
   Голос напоминал тот, что наказывал ему ложиться спать в детстве, и он
понял, что это сказала "нянюшка", которую он до  этого  слышал  днем,  а
может, и намного раньше.
   Граф  сильно  утомился,  и  поэтому,   беспрекословно   повиновавшись
просьбе, скорее похожей на приказ, быстро уснул.
   Настало  утро,  и   теперь   Литтон   пробудился   уже   с   чувством
настороженности и обеспокоенности. Ему хотелось знать, что же  произошло
с ним.
   Он смутно помнил ту, случайно услышанную им  беседу  и  то,  как  его
чем-то поили на ночь.  Возвращающееся  сознание  вернуло  ему  память  о
безрассудном галопе по полю, когда он, поддавшись ярости, не  переставая
подстегивал своего жеребца.
   Он свалился с лошади вниз головой, "вверх тормашками",  как  отметили
бы его конюхи, но в этом некого было винить, кроме самого себя.
   Оглядевшись  вокруг,  Литтон  увидел  незнакомую  спальню,  и   снова
задумался, где, черт возьми, он оказался.
   Затем он посмотрел вниз, на себя, и, к своему испугу, увидел руку  на
перевязи, внезапно вспомнив, что при падении как будто сломал ключицу.
   Дабы удостовериться в этом, он пошевелился и, почувствовав, как  боль
пронзила его насквозь, понял, что не ошибся. Он сломал себе  ключицу,  и
это скорее всего  доставит  ему  массу  неудобств  и  боли  в  ближайшем
времени.
   Отворилась дверь и кто-то подошел к его  кровати.  Уже  без  слов  он
узнал няню, заботившуюся о нем, журившую  его  почти  так  же,  как  его
собственная няня делала много лет назад,  когда  он  был  еще  маленьким
мальчиком.
   Она наклонилась над ним, и он разглядел седую пожилую женщину. У  нее
было ласковое лицо, но во всем ее облике угадывался дух, власти, которую
распознает сразу же каждый ребенок.
   - Вы проснулись, сударь?
   - Да, - ответил граф. - Скажите мне, где я нахожусь.
   - Там же, где  и  все  эти  последние  три  дня,  сударь.  В  усадьбе
Литл-Стентон.
   Граф  как-то   смутно   припоминал   название   маленькой   деревушки
приблизительно в пяти или шести милях от Рок-Хауса.
   - Я сломал себе ключицу? - спросил он.
   - Боюсь, это так, сударь, но вам ее хорошо вправили, а потому  как  у
вас отменное здоровье, не придется долго ждать, чтобы все срослось.
   Приняв все сказанное к сведению, граф поинтересовался:
   - Вы говорите, что я здесь уже  три  дня.  Я  полагаю,  у  меня  было
сотрясение мозга.
   - Я так понимаю, когда вы падали с лошади,  вы  ударились  головой  о
землю.
   В голосе няни звучал легкий упрек, и это позабавило графа.  Он  снова
спросил:
   - А как мой конь?
   - Сильно хромает, сударь, но о нем хорошо заботятся в нашей конюшне.
   - Вижу, я пользуюсь чьим-то гостеприимством, - заметил граф. -  Можно
мне узнать чьим?
   После некоторого замешательства няня ответила:
   - Это был дом майора Кранфорда, до того как он в прошлом году погиб в
Индии.
   - А теперь?
   - Здесь живет его вдова, но сейчас она уехала, сударь"
   - Когда я был наполовину без сознания, -  признался  граф,  поскольку
няня не сказала больше ни слова, - мне  показалось,  я  слышал,  как  вы
разговариваете с кем-то по имени Пурилла.
   Он увидел плотно сжатые  губы  няни  и  вспомнил,  как  неохотно  она
соглашалась разрешить Пурилле занять ее место у кровати.
   - Мисс Пурилла, - каким-то чересчур жестким тоном  пояснила  няня,  -
младшая сестра майора Кранфорда.
   - Мне кажется, она помогала вам ухаживать за мной.
   - Вы были без сознания, сударь, когда она мне помогала.
   - Как бы то ни было, я чрезвычайно ей благодарен, - ответил граф.
   Столь долгий разговор отнял у него почти все силы,  и  няня,  увидев,
как он откинулся на подушки, сказала:
   - Я хотела бы подать вам  умыться,  сударь,  и  смею  предложить  вам
что-нибудь покушать.
   Граф улыбнулся:
   - Теперь, когда вы  напомнили  мне  об  этом,  я  думаю,  что  весьма
проголодался.
   - Тогда я принесу вам что-нибудь на завтрак,  -  продолжила  няня.  -
Когда вернусь, помогу вам сесть поудобнее.
   Она покинула комнату, и граф задумался, были  ли  еще  слуги  в  этом
доме, которым она велит приготовить  ему  завтрак,  или  же  няня  пошла
сообщить Пурилле, что он пришел в себя.
   Молодая хозяйка заинтересовала его, ему захотелось  узнать,  как  она
выглядит. Но независимо от того, хороша она  или  нет,  няня,  очевидно,
намеревалась выступить в роли ее строгой и добросовестной дуэньи.
   Потребовалось потратить значительные усилия, чтобы  быть  вычищенным,
вымытым, побритым, аккуратно причесанным.  В  довершение  всего  на  его
подушках сменили наволочки.
   Поскольку каждое движение, пусть даже незначительное,  причиняло  ему
боль, граф не проронил ни слова во время всех этих манипуляций над собой
- он полностью вверил себя в заботливые руки  няни,  так,  словно  снова
оказался ребенком в своей детской.
   Честно говоря, к тому моменту, когда она закончила возиться с ним, он
чувствовал такую слабость, что  с  большим  трудом  сумел  приступить  к
завтраку, когда тот был подан.
   - Теперь ешьте как можно больше, - предупредила его няня. - Вам  надо
восстановить силы после этой трехдневной горячки.
   - Я бредил? - быстро спросил граф.
   - Это так, сударь. После сотрясения это обычное дело.
   - Я говорил чепуху?
   - Время от времени.
   - А что я говорил?
   - Я не прислушивалась, сударь, но один  или  два  раза  вы  будто  бы
хотели убежать от чего-то или кого-то  Внезапно  граф  вспомнил  о  леди
Луизе, и на мгновение ему  захотелось  снова  потерять  сознание,  чтобы
забыть о самом ее существовании.
   Вновь она оказывалась рядом, угрожая ему, снова  вынуждала  подгонять
своего и без того горячего коня, и вот он опять уже падает  на  землю  -
Луиза!
   Ему почудилось, что она стоит там, в ногах  его  кровати,  и  открыто
смеется над ним, из-за чего превосходная яичница с беконом,  которую  он
ел, приобрела вкус опилок.
   И тем не менее после того, как он проглотил несколько тостов с маслом
и медом и выпил две большие чашки  кофе,  он,  несомненно,  почувствовал
себя лучше. Няня забрала поднос.
   - Теперь, сударь, думаю, вам нужно поспать до приезда доктора.
   - Но мне хотелось бы повидать мисс Кранфорд,  -  ответил  граф,  -  и
принести свои извинения за столь необычный визит к ней.
   - Для вас было бы лучше поспать, сударь.
   Граф заметил, как при этих словах  няня  украдкой  бросила  взгляд  в
сторону, будто опасалась, что мисс Пурилла подслушивает их  разговор  за
дверью.
   Его догадка подтвердилась,  когда  мгновением  позже  звонкий  голос,
который  он  слышал  первый  раз  после  того,  как   пришел   в   себя,
жизнерадостно произнес:
   - Я могу войти?
   -  Ему  бы  лучше  отдохнуть  перед  приездом  доктора  Дженкинса,  -
заворчала няня.
   - Он и так отдохнул за эти дни! - ответила Пурилла, входя в комнату.
   Граф смотрел на нее,  пока  она  приближалась  к  его  кровати,  и  с
удивлением отмечал, насколько точно  она  соответствовала  тому  образу,
который уже оформился в его сознании при  звуках  ее  голоса.  Она  была
худенькая и стройная, и граф тотчас вспомнил ее  силуэт  на  фоне  окна,
когда она стояла в  лучах  света.  Ее  светлые  волосы  напоминали  цвет
солнца, только-только появляющегося из-за горизонта. А лицо,  сужающееся
книзу до изящного маленького подбородка, словно являло  собой  лишь  фон
для ее огромных голубых глаз.
   Он подумал, что был бы крайне  разочарован,  если  бы  цвет  ее  глаз
оказался иным, но  они  отличались  особой  яркостью,  и  это  исключало
отсутствие у нее  вкуса,  которое  в  его  представлении  обычно  крепко
связывалось с голубыми глазами и белокурыми волосами.
   Безусловно, у нее было премилое личико, но в то же время во  всем  ее
облике  сквозило  очаровательное  озорство,  которое  превращало  ее  из
обыкновенной симпатичной барышни в нечто особенное.
   Она встретилась с ним взглядом, и он сказал с улыбкой:
   - Теперь вы видите, ваш "Рип Ван Винкль" пришел в себя!
   Раздался негромкий булькающий смех, который он уже слышал здесь.
   - Вы слышали мои слова?
   - Я слышал вашу беседу, но я был все  еще  как  будто  оглушен  после
падения.
   - Но сейчас вы чувствуете себя лучше?
   - Намного лучше. Прошу вас, расскажите, как меня нашли.
   - Это я нашла. По правде сказать, я даже видела, как вы упали,  когда
ваш конь споткнулся. Кроличьи норы очень опасны на том поле.  Я  никогда
не езжу там верхом.
   - Мне следовало быть более осторожным, - сказал граф с сожалением.
   - Но откуда вам было знать о кроличьих норах, если  вы  не  из  наших
мест? И ваш бедный конь все еще очень хромает.
   - В этом моя вина.
   - Бен говорит, что после  такого  растяжения  его  нога  будет  слаба
больше месяца, и вам придется остерегаться ездить на нем все это  время.
Да и после этого вам придется соблюдать осторожность.
   Она говорила  об  этом  с  такой  неподдельной  тревогой,  что  графу
пришлось успокоить девушку:
   - Поверьте, я не стану седлать его, пока он не поправится.
   -  Все  равно  это  произойдет  раньше,  чем  вы  сами   окончательно
выздоровеете.
   Пурилла присела на стул рядом с  кроватью.  Пока  они  разговаривали,
граф слышал, как няня  успела  спуститься  вниз  по  лестнице  и  теперь
поднималась обратно.
   - Боюсь показаться вам надоедливым, - сказал он, - но я все  еще  жду
вашего рассказа. Почему, увидев, как я упал,  вы  велели  принести  меня
сюда?
   - Наш дом был ближе всего, - ответила Пурилла, -  и,  честно  говоря,
нигде больше в деревне вам не удалось бы отлежаться, разве только в доме
пастора, но у него там шестеро очень шумных ребятишек!
   - Как хорошо, что именно вы оказались  "доброй  самаритянкой",  а  не
пастор!
   - Из-за того, что моя невестка в отъезде, няню сильно шокировала сама
мысль о вашем пребывании  здесь.  Но,  как  оказалось,  ей  больше  всех
доставляло удовольствие ухаживать за вами.
   - Удовольствие? - засомневался граф.
   В голубых глазах Пуриллы промелькнули озорные искорки.
   - Она любит, когда есть, кого пестовать, как  беспомощное  неразумное
"дитятко", как она говорит. Каждый, кто болен, оказывается в ее  власти,
и хотя вы можете с ней в чем-то не соглашаться, вам все  равно  придется
подчиниться ей.
   Ее слова рассмешили графа, но он сдержал  смех,  чтобы  не  вспыхнула
снова боль, и просто улыбнулся.
   - Моя няня была такой же, - согласился он. - Я пробовал бороться с ее
диктатом в течение нескольких  лет,  но  безрезультатно,  а  когда  меня
отправили в школу, учителя там оказались почти столь же  непоколебимы  в
своих суждениях.
   Пурилла обворожительно хмыкнула, и от  ее  смешка  на  графа  пахнуло
очарованием беззаботной юности.
   - Думаю, няни одинаковы во всем мире, - сказала она, - а моя  нянюшка
по-прежнему строга со мной, даже теперь, когда я выросла.
   Как будто спеша подтвердить эти слова,  в  дверном  проеме  появилась
няня.
   - Ну а теперь, мисс Пурилла, - строго сказала она, -  я  попрошу  вас
оставить комнату, пока ваша болтовня вконец не измотала моего пациента.
   - Я не устал, - заторопился с возражением  граф,  зная,  что  немного
лукавит при этом.
   - У вас глаза слипаются, сударь, - настаивала на  своем  няня.  -  Не
успеете вы произнести "Джек Робинсон", как уже уснете!
   Граф открыл рот, чтобы решительно заявить о своем нежелании спать.
   Но прежде, чем он успел что-либо предпринять,  Пуриллу  выдворили  из
комнаты, шторы  приспустили,  чтобы  ему  не  мешал  свет,  и  к  явному
неудовольствию графа, ему не  оставалось  ничего,  кроме  как  уплыть  в
страну сновидений и грез.
   Много позже, ближе к обеду, граф снова увидел Пуриллу.
   Доктор навестил его и велел отдыхать, няня принесла ему  превосходный
ленч и повторила наказ врача.
   Все это приводило его в раздражение, поскольку мало того, что  он  не
имел никакого желания валяться в постели, он  обнаружил  вдобавок,  что,
стоило ему только прикрыть глаза, как он действительно погружался в сон.
А когда он пробуждался, то чувствовал себя в состоянии мыслить здраво, и
его охватывало прежнее беспокойство.
   Когда, по его предположению, наступило время вечернего  чая,  Пурилла
вошла в комнату, держа  в  руках  маленькую  вазочку  с  белыми  лесными
фиалками, и поставила ее возле кровати.
   - Я собирала фиалки в  тот  день,  когда  увидела  вас,..  несущегося
галопом по полю, где живут кролики, - сказала она. - Их совсем мало  под
деревьями и в лесу, ну а уж белые и вообще большая  редкость.  Я  всегда
радуюсь своей удаче, когда нахожу их.
   - Самая большая удача, что вы видели, как я падал, - заметил граф,  -
иначе я мог бы пролежать там несколько дней.
   - Думаю, кто-нибудь все же нашел бы вас, -  ответила  она.  -  Однако
когда это случилось, потребовался целый час,  чтобы  привести  людей  из
деревни, а потом принести вас сюда.
   - Вижу, я доставил вам много проблем, - вздохнул граф.
   - Напротив, это было захватывающее приключение, - возразила  Пурилла.
- В Литл-Стентоне редко что-либо происходит, а этот  случай  предоставил
няне и мне в