. Перед  тем  как  захлопнуть  дверцу  экипажа,  он  замер  на
мгновение, и она поняла, что он ждет ее приказаний.
   Секунду девушка колебалась. Должна ли  она  вернуться  в  апартаменты
Рене  или  ей  следует  ехать  прямо  в  "Ритц"?  Она  открыла   рот   и
приготовилась произнести адрес, но, когда слова слетели с ее уст, то они
были неожиданными для нее самой, словно вырвались помимо воли.
   - Правь на Мадлен, - сказала она.
   Дверца захлопнулась, лошади рванули с  головокружительной  скоростью.
Корнелия откинулась на мягкие подушки и прикрыла глаза. Ей  не  хотелось
спать, голова ее была ясной, трезвой и свободной от переживаний тела.
   Когда  лошади  остановились  перед  высокими   каменными   ступенями,
ведущими в церковь Св.
   Марии  Магдалины,  Корнелия   некоторое   время   продолжала   сидеть
неподвижно, сцепив руки на коленях. Дверца экипажа  открылась,  Корнелия
еще глубже натянула капюшон на голову и выскользнула наружу.
   За время ее поездки уже наступил рассвет, и величественная  колоннада
фронтона церкви, выстроенной в романском стиле,  была  окрашена  бледным
золотом первых лучей солнца.
   - Подожди меня.
   Отдав приказание, Корнелия начала медленно подниматься по ступеням.
   Бедная Магдалина, украшенная яркими  перьями,  в  кричаще  безвкусном
наряде обогнала ее.
   Крестьянка с тяжелой корзиной, бормочущая молитвы под перебор  четок,
попалась навстречу Корнелии.
   Корнелия открыла визжащую дверь, надавив  на  ручку.  В  церкви  было
очень темно и тихо. Единственное движение исходило, казалось, только  от
трепета сотен свечей, мерцающих перед статуями святых. С секунду девушка
стояла, озираясь вокруг,  а  затем,  поглядев  направо,  нашла  часовню,
которую искала.
   Прежде она никогда не бывала внутри церкви  Св.  Магдалины  и  попала
сюда впервые, но все казалось ей близким и легко узнаваемым.  Не  оттого
ли, что виконтесса де Куаль любила это место  более,  чем  любую  другую
церковь в Париже, и описывала ее снова и снова?
   "Всю жизнь я несла свои горести и радости в церковь Св. Магдалины", -
бывало, говорила виконтесса Корнелии  и  рассказывала  о  том,  как  еще
девочкой она год за годом молилась  в  часовне  справа  от  органа,  как
просила благословить ее брак и как ее молитвы, будучи услышаны, принесли
ей любимого мужа и преданных детей.
   Часовня  была  погружена  в  темноту,  хотя  свечи  озаряли  каменные
изваяния  на  алтаре.  Они  воспроизводили,  как  было  хорошо  известно
Корнелии, свадьбу Святой Девы  Марии.  На  мгновение  Корнелия  замерла,
рассматривая удивительные фигуры. Затем она рухнула  на  колени,  молясь
так, как не молилась никогда прежде, даже  прося  бога  благословить  ее
брак.
   Ей хотелось добавить свою свечу к тем, что уже горели в  часовне  всю
ночь, но у  нее  не  было  с  собой  денег,  и  тогда  она  излила  свою
благодарность и признательность в еще одной молитве.
   Беспокоясь, что экипаж вынужден  ожидать  ее  столь  долго,  и  также
опасаясь, что с наступлением утра в  церковь  начнет  стекаться  паства,
Корнелия заторопилась прочь.  Прилавки  цветочного  рынка  на  церковной
площади уже пестрели всеми красками. Корнелия мельком заметила  белые  и
красные розы и почувствовала, что сердце ее неожиданно  сжалось  при  их
виде.
   Сможет ли она когда-нибудь, взглянув на розы, не вспоминать прошедшую
ночь?
   Корнелия велела кучеру ехать в "Ритц" и там  стрелой  пролетела  мимо
ночного портье к себе наверх. Все было  тихо,  занавеси  и  жалюзи  были
задернуты на окнах, дверь, ведущая в гостиную, закрыта.
   Корнелия прошлась по комнате, отдернула портьеры. В  комнату  полился
солнечный свет. Она сбросила бархатную накидку, и та упала на пол.
   Подняв руки, Корнелия откинула волосы со лба  и  распустила  узел,  в
который  они  были  собраны  под  капюшоном.   Целиком   погруженная   в
собственные мысли, она не спеша разделась, облачилась в  ночную  сорочку
из чистого  шелка,  которая  лежала  на  ее  постели,  а  сверху  надела
гармонирующий  по  цвету  темно-розовый  атласный   капот,   отороченный
горностаем.
   Затем она села к столу и, подперев щеки руками, погрузилась в  мечты,
переживания, воспоминания...
   Когда Виолетта вошла в спальню к Корнелии около десяти часов, та  все
еще сидела за письменным столом.  Вокруг  были  разбросаны  бесчисленные
клочки исписанной бумаги.
   - Вы встали, ваша светлость! - непроизвольно вырвалось у Виолетты.  -
Я ожидала застать вашу светлость спящей. Что мне заказать на завтрак?
   - Кофе и фрукты, пожалуйста. Больше ничего.
   - Очень хорошо, ваша светлость.
   Виолетта отправилась отдать распоряжение официанту. Корнелия все  еще
сидела и писала и настолько была поглощена своим занятием,  что  напрочь
забыла о завтраке. Когда в полдень Виолетта снова зашла, то  обнаружила,
что кофе остыл, а фрукты не  тронуты.  Корнелия  продолжала  бороться  с
письмом, отвергая вариант за вариантом.
   - Я принесу вам  еще  кофе,  ваша  светлость,  и  не  угодно  ли  вам
что-нибудь съесть? Вы похудеете настолько, что ни одно  из  ваших  новых
платьев  не  подойдет  вам,  если  будете  всякий  раз  отказываться  от
завтрака.
   - Возможно, мне  они  никогда  не  понадобятся,  -  тихо  проговорила
Корнелия.
   - Не говорите так, ваша светлость. Я предвкушаю тот  день,  когда  мы
сможем избавиться от этих отвратительных английских одеяний.
   Корнелия вздохнула.
   - Ты привезла саквояжи от мадам де Вальме прошлой ночью?  -  спросила
она, помолчав.
   - Да, ваша светлость. Мы не вернемся туда снова?
   - Нет, Виолетта.
   Лицо Виолетты излучало любопытство,  но  Корнелия  больше  ничего  не
добавила и поднялась из-за письменного стола. Не успела она сделать это,
как послышался стук во входную дверь.
   Виолетта отправилась  посмотреть,  кто  это  мог  быть.  До  Корнелии
донеслось ее удивленное восклицание, и затем в комнату вошла Рене.  Лицо
ее полностью скрывала вуаль, но  она  откинула  ее  складки  и  щелкнула
языком.
   - Фу! Как жарко, впрочем, я всегда ненавидела  вуали!  -  воскликнула
она. - Но я не могла разрушить твою репутацию. Иначе любой  бы  в  отеле
узнал, что пользующая дурной славой мадам де Вальме навещала тебя.
   - Какой приятный сюрприз!
   Корнелия обняла Рене и нежно расцеловала.
   - Я пришла оттого, что беспокоилась, та cherie, - сказала Рене.
   - Давайте присядем,  -  предложила  Корнелия.  Виолетта  благоразумно
покинула комнату, и они остались вдвоем.
   - Скажите мне, почему вы беспокоились? - спросила Корнелия.
   - Прежде всего за тебя, - ответила Рене, улыбнувшись. - Ты  выглядишь
прелестно сегодня. Выходит, все мои опасения, на  твой  счет  во  всяком
случае, были излишними.
   Корнелия взяла свою старшую подругу за руку.
   - Я очень, очень счастлива, - сказала она. - И в то же самое время...
   - В то же самое время? - переспросила Рене.
   - Любопытно, как долго продлится мое счастье?
   - Это именно то, из-за чего я пришла к тебе.
   Герцог уже прибыл в мои апартаменты, чтобы навестить тебя.
   - Так рано? - воскликнула Корнелия.
   - Да, в первый раз он приехал около семи  утра.  Так  слуги  доложили
мне. Ему ответили, что мадемуазель Дезире там нет. Я сделала вывод,  что
он вернулся к себе, переоделся и прибыл с визитом около девяти тридцати.
Я была дома и распорядилась, чтобы слуги отвечали, что ничего не  знают,
до тех пор, пока я сама лично не переговорю с ним. Я продержала  его  до
одиннадцати, а затем приняла его. Дезире, он потерял рассудок - что  мне
делать с ним?
   - Вы думаете, что он любит меня? - спросила Корнелия.
   - Я знаю, что любит, - ответила Рене.  -  Этот  человек  способен  на
очень глубокие чувства, если их разбудить, и  ты,  моя  крошка,  сделала
это.
   Он любит тебя так, как он никого никогда в своей жизни не любил.
   - Но достаточно ли этого? - спросила Корнелия.
   Рене издала легкий вздох и отвела в сторону свое взволнованное лицо.
   - Мы можем только ждать и наблюдать, -  закончила  Корнелия,  отвечая
сама себе.
   Она встала и подошла к письменному столу.
   - Все утро я пыталась написать герцогу письмо. Это было трудно, но  я
знала, что должна написать ему что-то.
   Корнелия секунду стояла, держа конверт в руке, и затем открыла его  и
извлекла письмо.
   - Потому, что я хочу, чтобы вы передали ему  это  письмо,  -  сказала
она, - и потому также, что вы наш самый дорогой друг и будет лучше, если
вы прочтете его.
   Рене взяла протянутое письмо. Оно оказалось  кратким  и  написано  на
французском языке.
   "Я люблю вас от всего своего сердца,  писала  Корнелия,  ноя  покидаю
Париж, и вам не представится возможности отыскать меня. Если мы  никогда
более не встретимся, помните всегда, что я люблю вас".
   Глаза Рене неожиданно наполнились слезами.
   - Ах, моя дорогая, - сказала она. - Разумно ли так рисковать?
   - Чтобы выиграть все? - спросила Корнелия.
   - А если ты проиграешь?
   - Если я проиграю, - ответила Корнелия, - тогда Дезире умерла прошлой
ночью.
   - Ты никогда не расскажешь ему?
   - Я никогда не расскажу ему.
   Рене поднялась на ноги.
   - Ты намного храбрее и сильнее, чем я думала. Я еще  больше  полюбила
тебя, и я буду молиться, чтобы все сложилось для тебя хорошо.
   Корнелия прильнула к Рене и поцеловала ее.
   - Что бы ни случилось, вы всегда останетесь моим  другом,  -  сказала
она. - Но для нас было бы тяжело увидеть друг друга  терпящими  любовные
поражения, потому что для нас любовь  значит  больше,  чем  положение  в
обществе, больше, чем гордость.
   - Я буду молиться за тебя.., за вас обоих.
   Рене убрала письмо в свою сумочку,  поцеловала  Корнелию  и,  опустив
вуаль, вышла из спальни.
   Дверь бесшумно закрылась за ней.
   Неожиданно Корнелия почувствовала, что страшно устала. Она сняла свой
розовый капот и рухнула на кровать. Сон сморил ее прежде,  чем  Виолетта
появилась на ее звонок.
   -  Пошли  записку  его  светлости,  что  я  не  спущусь  к  ленчу,  -
пробормотала Корнелия.
   Ее ресницы затрепетали на щеках, и она мгновенно заснула.
   Ей показалось, что она проспала не более  минуты,  прежде  чем  голос
Виолетты разбудил ее:
   - Ваша светлость! Ваша светлость!
   Из глубины забвения Корнелия вернулась в явь.
   - Что такое? - спросила она.
   - Его светлость настаивает на том, чтобы увидеться с вами немедленно.
   Вздрогнув, Корнелия окончательно проснулась и села в постели.
   - Он не должен зайти сюда, - сказала она, быстро окинув взглядом свои
разметавшиеся по подушке волосы.
   - Нет, ваша светлость. Он просил вас одеться.
   Он ждет вас в гостиной.
   Не  задавая  больше  вопросов,  Корнелия  выпрыгнула  из  постели   и
заспешила в ванную комнату. Несмотря на то, что двери  в  гостиную  были
закрыты, Корнелия была уверена, что герцог  расхаживает  взад-вперед  по
ковру, руки его сцеплены за спиной, голова опущена на грудь.
   Проворно облачившись в один  из  блеклых  нарядов  своего  приданого,
Корнелия в темных очках вышла в гостиную.
   - Добрый день, - вежливо произнесла она. - Приношу извинения, что мое
здоровье не позволило мне спуститься к ленчу.
   - Ленч! - вырвалось у герцога таким тоном, словно он впервые  услышал
это слово.
   - Разве вы ничего не ели? - спросила Корнелия.
   - Нет.., я как-то не думал об этом, - отозвался герцог. - Но  это  не
имеет значения.
   Его манеры выдавали смятение и  необыкновенную  взволнованность,  что
никак не вязалось с его обычной сдержанной учтивостью.  Он  был  бледен,
темные круги под глазами говорили о бессонной  ночи,  а  выражение  лица
было столь необычно, что Корнелия, никогда  не  видевшая  герцога  таким
прежде, не была вполне уверена, что понимает его.
   - Мое желание увидеться с вами немедленно объясняется тем,  -  сказал
герцог, - что мы уезжаем в Англию сейчас же.
   - Сегодня? - вырвалось у Корнелии. - Но мы намеревались  это  сделать
завтра!
   - Да, я знаю, -  отозвался  герцог,  -  но  наши  планы  должны  быть
изменены. Нынешние обстоятельства настоятельно требуют, чтобы мы  уехали
тотчас.
   - Но почему?
   - К сожалению, я не могу объяснить вам этого сейчас. Я  только  прошу
поверить мне, что это крайне безотлагательное дело и мы должны вернуться
немедленно.
   - Вы получили письмо.., телеграмму.., ваша мать  больна?  -  спросила
Корнелия.
   - Ничего подобного, - раздражаясь, проговорил герцог. - Это  касается
личных дел, и позвольте посвятить вас в них в свое время. Как  скоро  вы
сможете собраться?
   - Этот вопрос относится к Виолетте, я полагаю, - ответила Корнелия.
   - Хьютон спустит вниз мои  саквояжи  в  течение  получаса,  -  сказал
герцог. - Дадите ли вы соответствующие указания вашей служанке?
   - Да, разумеется, раз вы этого желаете.
   Корнелия направилась в свою спальню.  Герцог  барабанил  пальцами  по
столу с видом человека, почти полностью потерявшего самоконтроль.
   Корнелия передала Виолетте указания герцога.
   - Если ты не управишься  сама,  то  позови  на  помощь  горничную,  -
сказала она.
   Вместо того чтобы вернуться обратно  в  гостиную,  Корнелия  села  на
софу. Она чувствовала, что не сможет сейчас находиться рядом с герцогом.
В  его  присутствии  сердце  ее  бешено  колотилось,  и  ей  приходилось
прилагать неимоверные усилия, чтобы  не  броситься  в  его  объятия.  Ей
хотелось притянуть к себе его расстроенное лицо, нежно провести пальцами
по его измученным бессонницей глазам, прошептать на  ухо  правду  -  что
Дезире здесь, рядом, в пределах досягаемости его губ. Она  догадывалась,
какие страдания он должен испытывать, и задавалась вопросом, спрятал  ли
он ее записку у сердца и целовал ли ее так же, как она целовала  письма,
полученные от него.
   Она любила его - великий боже! Как она любила его. И так тяжело  было
ей  позволить  ему  быть  несчастным,  хотя  только   через   страдания,
отпущенные ему,  могли  они  вместе  достигнуть  настоящего  счастья.  С
железной решимостью Корнелия заставляла себя размышлять хладнокровно.  В
последние недели  она  приобрела  способность  разделять  свои  мысли  и
чувства на две отдельных составляющих.
   Скрытая и сдержанная в присутствии своего мужа, Корнелия чувствовала,
что стеснительность, столь ей присущая, исчезает, стоит ей снять  темные
очки и превратиться в Дезире.
   Теперь даже сложнее, чем прежде, было продолжать притворство.  Экстаз
прошлой ночи смел последние барьеры ее косноязычия. Когда она вспоминала
свои речи, свои слова, которые  слетали  с  ее  губ,  пыл  ее  поцелуев,
восторг их любви, то знала,  что  никогда  впредь  она  не  сможет  быть
неловкой или косноязычной. Она могла стесняться, но  только  пылкости  и
страстности своих чувств.
   Корнелия ощутила сладострастный трепет от своих мыслей и прижала руки
к лицу. А что, если он не выдержит испытания, что, если он  недостаточно
сильно любит ее? Найдет ли она силы  отказаться  от  любви,  которая  не
смогла достичь тех высоких требований, которые она предъявляла к ней?
   - Я должна быть сильной - я должна! - громко произнесла Корнелия.
   - Вы сказали что-то, ваша светлость? - спросила  Виолетта  с  другого
конца комнаты.
   - Только сама себе.
   - Я уже готова, ваша светлость, - сказала Виолетта, завязывая широкий
ремень вокруг выпирающей крышки саквояжа.
   - Я сообщу его светлости, - произнесла Корнелия.
   Она открыла дверь, ведущую в гостиную. Герцог сидел  в  кресле  перед
потухшим камином, обхватив  голову  руками.  На  секунду  Корнелия  была
обезоружена представившейся ей картиной.  Она  не  могла  причинять  ему
такие муки, такие страдания! Еще секунда, и она была готова броситься  к
нему, упасть на колени...
   Но хоть  герцог  и  не  слышал  ее  шагов,  какое-то  шестое  чувство
подсказало ему, что за ним наблюдают. Резко вскинув голову, он вскочил.
   - Вы готовы?
   Его голос был столь резок, что Корнелия запнулась на пороге.
   - Да, я готова, - машинально произнесла она.
   - Хорошо. Мы сядем на четырехчасовой поезд, отправляющийся с  Гар  дю
Норд. Думаю, мне удастся зарезервировать места. Надеюсь, что поездка  не
окажется слишком неприятной.
   Его надеждам не было суждено оправдаться.
   Как вспоминалось Корнелии  позже,  это  было  кошмарное  путешествие.
Оказалось невозможным в последний момент зарезервировать купе в  поезде,
переполненном отдыхающими, возвращающимися в Англию.
   Они достигли Булони поздно ночью  и  были  вынуждены  остановиться  в
отеле на набережной, чтобы с утра попасть на первое же  судно.  Корнелия
была чересчур взволнована происходящим, чтобы беспокоиться о собственном
комфорте, а герцог, снедаемый обуревавшим его желанием  вернуться  домой
как можно скорее, почти не  воспринимал  окружающее.  Но  выражение  лиц
Виолетты и Хьютона красноречиво свидетельствовало об их мучениях.
   Единственное, что в действительности беспокоило Корнелию, это причина
их столь поспешного отъезда.  Она  не  могла  догадаться,  что  побудило
герцога изменить их первоначальный план,  и  с  трудом  удерживалась  от
расспросов.
   После предыдущей бессонной ночи она чувствовала совершенную усталость
и надеялась, что сможет отдохнуть в отеле в Булони, но всю ночь напролет
гудели пароходы,  продолжалось  уличное  движение,  доносились  крики  и
пение, до тех пор, пока Корнелия наконец не отказалась от попыток уснуть
и села возле окна. Ей вспомнились слова герцога.
   - Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, я совью жгут из твоих волос  и
удавлю тебя!
   - А если ты...разлюбишь меня?
   - Я никогда никого не любил и не полюблю так, как тебя! Все, о чем  я
грезил и чего желал, явилось мне в тебе одной.
   - Предположим.., что скоро.., ты разочаруешься?
   - В тебе? Дорогая, как же мало ты знаешь,  что  я  чувствую  к  тебе!
Жизнь моей жизни, сердце моего сердца, это истинная любовь!
 
*** 
 
   Корнелия наблюдала за тем, как наступал  рассвет,  серый  и  мрачный.
Ночью поднялся сильный ветер, и с наступлением  утра  она  увидела,  что
море пришло в неистовство и пенящиеся волны обрушиваются на берег.
   Они поднялись рано, готовые к  плаванию,  но  им  было  сказано,  что
капитан желает выждать, пока шторм  утихнет  хотя  бы  немного.  Поэтому
наступил полдень, прежде чем они смогли покинуть  Булонь  и  спустя  два
часа причалили в Фолкстоне.
   Лил проливной  дождь,  и  Корнелия  не  могла  испытывать  жалости  к
герцогу, а временами даже  возмущалась  им.  Сама  она  была  совершенно
измучена к тому времени, когда с наступлением ночи они достигли Лондона.
Казалось, разумнее всего было бы заночевать в Роухэмптон-Хаус,  невзирая
на то, что прислуга не ожидала их, но герцог обнаружил,  что,  хотя  они
пропустили два поезда до Котильона, есть еще один, который  отправляется
из Лондона в одиннадцать часов.
   Неужели этот безжалостный, напрочь забывший о  ее  удобствах  человек
был тем же самым мужчиной, что, целуя грудь Корнелии, говорил:
   - Ты еще дитя, и я должен защищать тебя! Ты еще ребенок, и  я  должен
учить тебя! Ты всего лишь маленькая девочка,  хотя  пытаешься  заставить
меня поверить в то, что ты женщина! Моя милая, глупенькая, дорогая, ты в
самом деле думала, что меня введут в заблуждение твои накрашенные губы и
нарумяненные щеки?
   - Ты обманулся.., в ту первую ночь.., у "Максима".
   - Но лишь до того момента, как я взглянул в твои глаза и увидел в них
невинность и чистоту.
   Было в них еще кое-что - боязнь. Ты боялась  меня,  потому  что  я  -
мужчина, и в то же время тебя влекло неизведанное. Краска то  приливала,
то отливала с твоих щек! Ах, моя глупенькая и маленькая, ты в самом деле
думаешь, что такая женщина, как ты, могла бы притвориться?
   - Ты.., смеешься надо мной!
   - Только потому, что я вне себя от счастья!
   Ты не можешь представить себе, как  я  боялся  потерять  тебя,  -  но
теперь, теперь ты моя!
 
*** 
 
   На Паддингтонском вокзале они долго  ждали  поезда.  Покинув  наконец
Лондон, после нескончаемого ну