ел, чтобы  закончить
уборку, он обнаружил одного из дворовых котов, и тоже мертвого. Это  был
совсем молоденький котенок.
   - И все же ветеринар не обнаружил никаких следов яда в теле жеребца?
   - Я не думаю, что он особенно искал, милорд.  Лошадь  околела,  и  он
ничего не мог с этим поделать.
   Кледра тоже говорила, что яд был  добавлен  в  воду  Джессопа.  После
всего, что он услышал, граф был готов поверить ей.
   Он предупредил своих старшего конюха и тренера, чтобы ведра  с  водой
для коней ни в коем случае не оставляли снаружи денников.
   Более того, он приказал внимательно следить за  конюшнями  по  ночам,
чтобы никто не мог пробраться в них незамеченным.
   Приказ графа вызвал удивление  его  людей,  но  они  оба  знали,  что
обязаны неукоснительно выполнять его.
   Понимая их недоумение, граф счел нужным пояснить:
   - У меня есть основания  полагать,  что  в  Ньюмаркете  есть  кое-кто
настолько безумный, что может  пожелать  причинить  вред  моим  лошадям.
Поэтому я настаиваю, чтобы вы приняли меры предосторожности.
   - Я прослежу за этим, милорд, - сказал старший конюх.
   Когда граф вышел из конюшен, тренер последовал за ним.
   -  Не  посчитает  ли  ваше  сиятельство  нужным  сообщить   мне   еще
какую-нибудь информацию относительно опасности,  которая  может  грозить
вашим лошадям, милорд?
   Граф заколебался, но  затем  решил,  что  было  бы  ошибкой  доверять
кому-либо.
   - До меня просто дошли слухи о том, как умер Джессоп,  жеребец  лорда
Ладлоу, - ответил он. -  Конечно,  всегда  возникают  подозрения,  когда
лошадь-победитель умирает сразу  после  скачек.  Я  полагаю,  мы  должны
сделать все, чтобы оградить своих лошадей от любой опасности.
   При этом граф подумал, что его неизменные успехи действительно  могли
вызвать ненависть каких-нибудь фанатиков.
   Его тренер помолчал, затем сказал:
   - Я понимаю вас, милорд, но, по правде говоря,  мне  несколько  жаль,
что вы ничего не купили вчера на аукционе у сэра Уолтера Мелфорда. Я так
надеялся, что вы будете делать ставки хотя бы на Раскэла и Мандрейка.
   - Когда я увидел лошадей  вблизи,  они  не  произвели  на  меня  того
впечатления, какого я ожидал. Но не расстраивайтесь.  Через  две  недели
будет аукцион в Таттерсолле, где, я думаю, будут отличные лошади, и я  с
удовольствием приобрету некоторых для своих конюшен.
   Тренер улыбнулся.
   - Это хорошие новости, милорд. Очень хорошие.
   Граф ушел, зная, что по-настоящему обрадовал его.
   Еще граф подумал, что гибель Джессопа была тяжелым ударом  для  лорда
Ладлоу, поскольку тот наверняка не мог  себе  позволить  восполнить  эту
печальную потерю.
   Пойнтон отметил про себя, что необходимо  постараться  как-то  помочь
ему, но, конечно, так,  чтобы  это  не  выглядело  благотворительностью,
принять которую лорду Ладлоу было бы унизительно.
   Сейчас, мчась со скоростью, которая вызывала зависть  всех  встречных
экипажей, граф не мог избавиться  от  чувства,  что,  освободив  сначала
Звездного, а потом Кледру от жестокой тирании сэра Уолтера, он  ввязался
в войну, исход которой пока не представлял себе.
   После того, что он узнал о  Мелфорде,  он  был  уверен,  что  тот  не
проглотит такое оскорбление.
   Без сомнения, он попытается всеми возможными способами выяснить,  кто
похитил его племянницу с ее лошадью.
   Граф бесстрастно констатировал,  что  Мелфорд  законным  путем  может
доставить ему массу неприятностей, потому что, в конце  концов,  он  был
опекуном Кледры.
   В то же время Мелфорд не мог не понимать, чем грозит ему обращение  в
суд. Даже если закон не обвинит его в жестокости, в глазах  общества  он
будет безвозвратно погублен.
   Поэтому  граф  предполагал,  что  сэр  Уолтер  будет  мстить   тайно,
используя яд или другое подобное средство, которое легко  подскажет  его
извращенный ум.
   Кледра, лежавшая у его ног, мешала графу забыть  о  ее  окровавленной
спине.
   Он повторял себе, что только человек не в полном разуме мог сотворить
такое с женщиной, тем более - столь юной и хрупкой, как Кледра.
   Граф снова и снова думал, что, проведи она всю ночь,  а  возможно,  и
следующий день привязанной к перекладине,  она  могла  бы  умереть.  Эта
мысль приводила его в такую ярость, что между его бровями легла глубокая
морщина. Только  Эдди  сможет  понять,  что  он  чувствует,  думал  граф
Пойнтон, продолжая погонять лошадей.
 
*** 
 
   Немного времени спустя граф  уже  въезжал  в  массивные  впечатляющие
ворота.
   Огромный  дом,  который  принадлежал  семье  Пойнтонов   более   двух
столетий,  казался  особенно   величественным,   освещенный   полуденным
солнцем. Он стоял на берегу обширного озера, через которое был перекинут
каменный мост.
   Но граф направил фаэтон не к дому, а свернул налево и по узкой аллее,
которая вилась среди деревьев, проехал через  парк,  пугая  попадавшихся
ему на пути оленей.
   Проехав с полмили, фаэтон  графа  оказался  перед  другими  воротами,
которых не было  видно  от  главного  особняка.  За  ними  в  прекрасном
цветущем саду стоял славный домик из красного  кирпича,  построенный  во
времена королевы Анны.
   Граф, натянув вожжи, остановился перед входной дверью. Йетс  спрыгнул
и постучал в дверь медным молоточком, который висел сбоку.
   Прежде чем дверь открылась, из конюшен, скрытых за  деревьями,  вышел
старый конюх.
   Он подошел к фаэтону и почтительно поклонился.
   - День добрый, ваше сиятельство. Рад вас видеть!
   - Я не задержусь здесь, Кобблер, - ответил граф, - но присмотрите  за
лошадьми, пока мы с  Йетсом  внесем  в  дом  то,  что  привезли  для  ее
светлости.
   - Ага, милорд.
   Граф закрепил вожжи, затем, когда  входная  дверь  открылась,  они  с
Йетсом осторожно подняли корзину с Кледрой и внесли ее в холл.
   Седой глуховатый дворецкий приветствовал графа.
   - Передайте свой жене, Доркинс, что я хочу поговорить с ней в Голубой
спальне, - сказал ему граф.
   - Моей жене, милорд?
   - Да, Доркинс, вашей жене! - повторил граф, повышая голос.
   Дворецкий побрел выполнять поручение, а Йетс и граф понесли корзину с
Кледрой по резной деревянной лестнице на второй этаж.
   По обе стороны длинного коридора располагались  комнаты,  но  граф  и
Йетс миновали их.
   Голубая спальня находилась в самом дальнем конце, ее окна выходили  в
сад за домом.
   Это была очень нарядная комната, и граф подумал,  что  любой  женщине
понравились бы голубые занавески на окнах и белые панели, которыми  были
отделаны стены спальни со времени постройки дома.
   Они поставили Кледру в корзинке рядом с кроватью, и граф наклонился и
откинул муслин с ее лица.
   Она не пошевелилась с момента  их  отъезда  из  Ньюмаркета  и  лежала
тихо-тихо. Граф подумал, что, возможно, путешествие было слишком  тяжело
для нее. В этот момент в комнату вошла миссис Доркинс.
   Эта пожилая женщина еще до замужества служила горничной матери графа,
поэтому он знал ее с самого детства.
   - Мастер Леннокс! -  воскликнула  миссис  Доркинс  и,  спохватившись,
поспешно присела в реверансе:
   - То есть - ваше сиятельство!
   - Мне нужна ваша помощь, Ханна!
   - Моя помощь, милорд?
   Она заметила корзину на полу и направилась к ней, восклицая:
   - Боже, что это у вас здесь, ваше сиятельство?
   - Кое-кто, кому необходимы ваши уход и забота, - ответил граф.
   На лице Ханны было написано удивление, и он добавил:
   - Йетс останется здесь  и  объяснит  вам,  что  нужно  делать  и  как
сохранить это в тайне. А я пока спущусь поздороваться с бабушкой.
   - Ее сиятельство будет  так  рада  вам,  милорд,  -  ответила  миссис
Доркинс. - Она только сегодня утром вспоминала, что вы давно не навещали
нас.
   - Я знаю, Ханна. И еще знаю, что расскажу ее сиятельству что-то,  что
будет для нее лучше любого лекарства.
   С этими словами он вышел, оставив дверь открытой.
   До него донеслись слова Йетса. Тот начал подробно  объяснять,  почему
они здесь.
   Граф спустился по лестнице в комнату в центре  дома,  которая  раньше
служила салоном, а теперь бабушка превратила ее в свою спальню.
   Старая леди не выходила из комнаты и только иногда покидала  кровать,
чтобы посидеть в кресле у окна. Но  она  настояла,  чтобы  все,  что  ее
окружало, было как можно красивее.
   Ей хотелось, чтобы у тех, кто навещал ее, оставалось чувство, что она
окружена красотой, да и сама все еще остается столь же прекрасной, какой
была, когда ее провозгласили одной из самых  прелестных  женщин  высшего
света.
   Вдовствующей  графине  было  под  восемьдесят,  но   время   пощадило
классические черты ее  лица,  и  хотя  его  бороздили  морщины,  которые
причиняли ей много страданий, любой  художник  согласился  бы,  что  она
необыкновенно прекрасна.
   Впрочем, графиня  была  душой  общества  не  только  благодаря  своей
красоте.
   Она была умна и остроумна, и  любой  мужчина,  встретив  ее  впервые,
желал снова увидеть ее, и не только для того,  чтобы  осыпать  красавицу
комплиментами. Разговор  с  ней  вдохновлял  и  воодушевлял  поклонников
графини.
   Граф постучал в дверь, и горничная, открыв ему, радостно воскликнула:
   - Это вы, милорд! А ее сиятельство  так  хотела  увидеть  вас  и  все
размышляла, почему же вы так давно не навещали ее.
   - Ну, вот я и приехал, - ответил граф. -  Рад  видеть  вас  здоровой,
Эмма.
   Старая горничная присела в реверансе  и  вышла  из  комнаты,  оставив
графа наедине с бабушкой.
   Окинув взглядом комнату, он увидел, что  она  сидит  в  кресле  подле
окна, ее ноги укрывало горностаевое покрывало,  немного  пожелтевшее  от
старости.
   На ней, как обычно, было множество драгоценностей, которые сверкали в
солнечных лучах.
   Графиня никогда  не  допускала  к  себе  никого,  пока  горничная  не
причешет ее и не нанесет на лицо румяна и пудру, как полагалось  в  годы
ее молодости. И никогда графиня не забывала о своих сказочно  прекрасных
драгоценностях.
   Граф направился к ней, и она протянула руки ему навстречу.  От  этого
движения ее бриллианты заиграли всеми цветами радуги.
   - Леннокс! Куда же ты пропал, проказник! Я думала, ты забыл обо мне.
   Граф поцеловал руки бабушки, затем поцеловал ее в щеку и сел в кресло
рядом с ней.
   -  Вы  прекрасно  выглядите,  бабушка!  Ждете  какого-нибудь  пылкого
поклонника?
   - Ну и льстец же ты!
   Но  при  этом  вдовствующая  графиня   не   могла   сдержать   улыбку
удовольствия.
   - Я нарядилась, - продолжала она, - потому что, если нет никого,  кто
восхищался бы мной, я намерена восхищаться собой сама. В это время  года
все наслаждаются Лондонским сезоном, кроме меня.
   - А я был в Ньюмаркете.
   - Я так и думала. И сколько заездов ты выиграл?
   Граф засмеялась.
   - Это вы льстите мне, бабушка. Большинство людей спросили бы, выиграл
ли я вообще.
   - Брось со мной эту притворную скромность, -  сказала  графиня  почти
резко. - Ты знаешь так же хорошо, как и я, что выигрываешь и собираешься
выигрывать дальше.
   Читать "Рейсинг ньюс" становится почти скучно.
   При этом она бросила взгляд на газеты, что лежали на  стуле  рядом  с
ней, и граф не удивился, заметив среди них и спортивные выпуски, которые
обычно читались только джентльменами и которых он  никогда  не  видел  в
гостиной какой-нибудь другой дамы, кроме своей бабушки.
   - Так как вы, конечно, уже читали, какие забеги я выиграл вчера, могу
сказать только, что я выиграл Сефтонский приз  с  единственной  лошадью,
которую выставлял сегодня.
   - Хорошо! - удовлетворенно заметила графиня. - Но раз ты  уже  здесь,
ты, должно быть, уехал из Ньюмаркета, не досмотрев последние три заезда.
   - У меня были на то причины.
   То, как он произнес это,  слегка  понизив  голос,  заставило  графиню
бросить на него быстрый внимательный взгляд.
   В этот момент отворилась дверь, и в комнату вошел  дворецкий,  следом
за которым шел слуга с подносом, на котором в ведерке  со  льдом  стояла
бутылка шампанского, два бокала и блюдо с очень тонкими  бутербродами  с
паштетом.
   Граф и  графиня  молчали,  пока  он  устанавливал  поднос  на  низком
столике, но, когда дворецкий собрался разлить шампанское, граф остановил
его:
   - Я сам это сделаю, Доркинс.
   - Да, милорд.
   Слуги  вышли,  и  граф,  наполовину  наполнив  бокалы,  передал  один
бабушке.
   - Ты знаешь, мне не стоит пить, - заметила графиня.
   - Вы согласитесь, что  это  необходимо,  когда  услышите  то,  что  я
собираюсь рассказать вам.
   - Как только ты вошел в комнату, я поняла, что ты приехал  неспроста.
По крайней мере я  надеюсь,  твое  сообщение  развлечет  меня.  Не  могу
передать тебе, Леннокс, как я скучаю, сидя  здесь,  где  мне  не  с  кем
поговорить, кроме слуг,  и  думая  обо  всех  тех  замечательных  вещах,
которые стали для меня недоступны.
   - Думаю, это действительно развлечет вас. Начну с того, что я  привез
с собой молодую девушку, чье присутствие должно оставаться в  строжайшей
тайне. Никто, кроме слуг, которые живут в вашем доме и которым мы  можем
безоглядно доверять, не должен узнать о ней.
   Графиня недоверчиво посмотрела на него:
   - Молодая девушка? Ты хочешь сказать, что покончил с той  рыжеволосой
венгеркой?
   Граф откинулся в кресле и рассмеялся.
   - Это так похоже на вас, бабушка! Вы говорите мне, что скучаете и что
вам не с кем поговорить, и в то же время в Лондоне  не  может  произойти
ничего, о чем вам не стало бы известно. В мире нет никого,  кто  был  бы
больше в курсе событий, чем вы!
   - Хотя, к сожалению, я не могу поблагодарить за это своего  внука,  -
ядовито заметила графиня. - Ну ладно, расскажи мне все по  порядку.  Кто
эта женщина и почему ты привез ее ко мне?
   - Потому что я похитил ее и, честно говоря, опасаюсь за последствия.
   Его глаза блеснули при этих словах, но если он намеревался поразить и
заинтересовать старую графиню, ему это, без сомнения, удалось.
   Ее  глаза  пристально  следили  за  выражением  его  лица,  будто  на
мгновение она подумала, что внук разыгрывает ее.
   Затем она воскликнула с живостью, которая сразу сделала ее моложе  ее
настоящего возраста:
   -  Расскажи  же  мне,  что  ты  натворил,  и  не  упускай  ни  единой
подробности!
 
*** 
 
   Минут  через  двадцать  граф  в  сопровождении  Йетса  покинул  домик
вдовствующей графини и вернулся на дорогу, по которой они прибыли. Через
главные ворота они подъехали к особняку, словно только что вернулись  из
Ньюмаркета.
   Конечно, не было ничего странного в том,  что  граф  сначала  заезжал
повидать свою бабушку. Но все же он надеялся, что никто  не  видел,  как
фаэтон пробирался по боковой аллее  парка,  и  не  обратил  внимания  на
большую корзину, которую они с Йетсом оставили в бабушкином доме.
   Когда  они  подъехали  к  большому   дому,   мажордом   встретил   их
извинениями, поскольку граф приехал раньше, чем ожидалось:
   - Прошу прощения, милорд, что не ждал на крыльце  возвращения  вашего
сиятельства. Но я полагал, ваше сиятельство останется по крайней мере до
четвертого заезда и в Ньюмаркет прибудет не ранее, чем через час.
   - В этих заездах не было ни одной интересной лошади, так что я  почил
на лаврах после победы Ласточки в Сефтонском забеге.
   - О, отличные новости! Просто отличные, милорд! - просиял мажордом.
   Граф был уверен, что вся его прислуга, не только в Пойтон-Парке, но и
во всех других поместьях, радовалась  и  за  Ласточку,  и  за  тех  двух
лошадей, которые выиграли заезды накануне.
   Он прошел в кабинет и послал за управляющим,  чтобы  тот  предоставил
ему отчет о делах  в  поместье.  Потом  сообщил  дворецкому,  что  будет
ужинать один.
   - И, пожалуйста, только легкий ужин, - распорядился он.  -  Я  всегда
считал, что на скачках едят и пьют слишком много.
   - Так всегда говорил и покойный отец вашего  сиятельства,  милорд,  -
согласился  дворецкий.  -  И  он  был  так  же  воздержан,  как  и  ваше
сиятельство, поэтому сохранил фигуру до самой смерти.
   - Надеюсь, у меня это тоже получится, - ответил граф.
   Оставшись один, он бегло  просмотрел  газеты,  прежде  чем  подняться
наверх, чтобы принять ванну и переодеться к ужину.
   Граф ни о чем не спрашивал Йетса, пока они ехали к дому,  но  сейчас,
надевая вечерний костюм, в котором выглядел еще более величественно, чем
днем, он обратился к своему камердинеру:
   - Ты объяснил миссис Доркинс, что необходимо делать?
   - Да, милорд, и  она  прекрасно  знает,  как  заставить  раны  зажить
поскорее. Она припомнила, как ухаживала за вами, милорд, когда вы  упали
во время охоты и когда свалились с дерева в куст крыжовника.
   Граф улыбнулся.
   - Никогда не забуду, как  впивались  эти  шипы!  Но  я  был  довольно
крепким, даже когда был ребенком, а мисс Мелфорд кажется такой нежной.
   - Надеюсь, она сильнее, чем кажется, милорд, и  у  меня  есть  особый
лечебный бальзам, который я обещал передать миссис Доркинс. А когда ваше
сиятельство собирается наведаться в дом  вдовствующей  графини?  Сегодня
вечером или завтра утром?
   - Я думаю, лучше будет сделать это завтра утром, перед возвращением в
Лондон. Очень важно, Йетс, чтобы никто не связывал ни меня,  ни  тебя  с
гостьей ее светлости.
   - Я понимаю, милорд.
   - Надеюсь, ты достаточно хорошо объяснил миссис Доркинс, что никто из
посторонних не должен знать, что она там?
   -  Это  будет  затруднительно,  милорд.  Слуги  в   деревне   гораздо
болтливее, чем в Лондоне или даже в Ньюмаркете.
   - Я понимаю. Но слухи могут быть опасны.
   - Да, милорд.
   Пройдет  какое-то  время,  подумал  граф,  прежде  чем   сэр   Уолтер
догадается, что исчезновение Кледры каким-то образом связано с ним.
   И все же никогда нельзя знать наверняка. Слишком много  возможностей,
что их секрет раскроется прежде, чем они будут готовы к этому.
   Засыпая, граф пытался продумать все последствия и  способы  борьбы  с
ними. Проснувшись, он продолжал разрабатывать планы. Его мозг давно  уже
не работал так интенсивно.
   Он съел очень легкий завтрак и сделал вид, что уезжает один,  верхом.
Никто не заметил, что, выехав из центральных ворот, он проскакал  полями
кругом и через противоположную часть парка подъехал к дому бабушки.
   Конюх не ожидал его, и Пойнтон, сам отведя коня в  конюшни,  вошел  в
дом через боковую дверь.
   Он прошел сразу наверх, зная, что  бабушка  вряд  ли  обрадуется  его
визиту в такой ранний час.
   По коридору он прошел в Голубую спальню, постучал в  дверь  и  открыл
ее, прежде чем Ханна успела это сделать.
   Присев перед ним в реверансе, старая горничная сказала:
   - Рада снова видеть вас, милорд! Я надеялась, что вы  навестите  нас.
Молодая леди  проснулась  и,  как  понимает  ваша  светлость,  несколько
растеряна из-за того, что произошло с ней.
   Не отвечая, граф подошел к кровати.
   Утреннее солнце, проникая через окно,  наполняло  комнату  золотистым
сиянием.
   С маленького, с  заострившимися  чертами  личика  на  графа  смотрели
глаза,  казавшиеся  огромными.  Волосы   Кледры,   освещенные   солнцем,
обрамляли это личико, как облако, сотканное из солнечных лучей.
   Ханна вышла. Граф протянул девушке руку.
   - Доброе утро, Кледра! Как вы себя чувствуете?
   - Вы.., вы здесь? Неужели я.., как сказала мне эта славная женщина..,
я проспала.., три дня?
   Граф взял ее руку в свою и сел рядом с кроватью.
   - Помните ли вы, что произошло? - осторожно спросил он.
   - Дядя... Уолтер! Он.., он не знает, что я.., здесь?
   - Даже не подозревает.
   - А... Звездный.., он в безопасности?
   - Со Звездным все хорошо. Но, вы помните, вы  просили  меня  изменить
его имя? Теперь нет лошади по  имени  Звездный.  Новый  жеребец  в  моей
конюшне зарегистрирован как "Крылатый победитель". К тому же,  я  думаю,
вы не сразу узнаете его, когда увидите.
   Кледра вопросительно посмотрела на него, и граф объяснил:
   - Я подумал, что будет разумно, перед тем  как  перевозить  Крылатого
победителя из Ньюмаркета, закрасить