тому, как  она  могла
терпеть огромную безобразную прическу, навязанную ей вкусами  монсеньора
Генри и тети Лили. С сожалением она подумала  о  том,  что  ей  придется
продолжать мучить свою голову до тех пор, пока  герцогиня  Роухэмптон  и
Дезире не смогут стать одной женщиной.
   Раздался звон часов на церковной башне, и Корнелия очнулась от  своих
мыслей, поняв, что просидела долгое время, раздумывая о будущем.
   Быть может, герцог тоже не спал в  этот  час,  как  и  она.  Корнелию
мучило неистовое желание броситься через гостиную к нему в  комнату.  Но
что произойдет, если она сделает это, если он узнает в ней ту женщину, с
которой он флиртовал весь вечер?
   Корнелия ощущала в себе нервный трепет, воображая эту сцену,  но  она
напомнила себе предостережение Рене о том, что это было  только  начало.
Ее муж все еще любил тетю Лили. Если он и увлекся новым лицом,  это  еще
не говорило о том, что его сердце увлечено тоже.
   Возможно,  лишь  скука  медового  месяца  побудила   герцога   искать
развлечения везде, где только можно. Да, она  обязана  быть  осторожной.
Радостное настроение Корнелии угасло, и лицо ее, когда она  укладывалась
в постель, было серьезно.
   Проснувшись,  она  первым  делом  бросила  взгляд  на  часы.  Стрелки
показывали десять минут первого. Корнелия вздрогнула от ужаса и вскочила
с постели, торопливо дернув за шнур звонка.
   Что может подумать  герцог?  Не  рискует  ли  она  всем  из-за  своей
сонливости? Но тут ей пришло в голову, что герцог не должен усмотреть  в
этом ничего странного. В Котильоне, когда  устраивали  приемы,  ни  одна
леди не показывалась до ленча, и тетя Лили в Лондоне обычно  просыпалась
не раньше полудня.
   Со вздохом облегчения Корнелия откинулась  обратно  на  подушки.  Она
пережила ужасную минуту! В спальню вошла Виолетта, торопящаяся на призыв
звонка, и отдернула шторы  с  око",  впустив  солнце,  которое  затопило
комнату теплым золотом.
   - Ваша светлость провели приятную ночь? - спросила горничная.
   - Она пролетела чересчур быстро! - ответила Корнелия и  затем,  не  в
силах удержать свое волнение, поведала Виолетте обо всем  случившемся  с
нею.
   - Ты должна пойти со мной к мадам де Вальме, и Мари научит тебя,  как
ухаживать за моими волосами. И, Виолетта,  как  мне  хочется,  чтобы  ты
увидела то платье, что было на мне этой ночью! Это самый красивый наряд,
который ты только можешь себе вообразить. И я была в нем совсем другой -
совсем, совсем другой!
   - И его светлость не узнал вас? - спросила Виолетта.
   - У него даже не мелькнуло догадки,  что  он  встречал  меня  раньше.
Почему он должен был меня узнать? Клянусь тебе, я  и  сама  бы  себя  не
узнала. Но мне пора вставать, и, наверное,  лучше  послать  записку  его
светлости и передать, что я буду готова к ленчу в час.
   Виолетта отнесла записку герцогу и вернулась с  сообщением,  что  его
светлость поздно встал и только сейчас оканчивает свой завтрак.
   "Интересно, как  он  объяснит,  что  так  поздно  встал  сегодня?"  -
подумала Корнелия,  но,  когда  они  спустились  вниз,  герцог  даже  не
коснулся этой темы.
   Во  время  ленча  он  был  вежлив  и  предупредителен,  но  тягостное
молчание, как всегда, царило меж ними, и Корнелия изумлялась  про  себя,
насколько отличается ее муж от того веселого повесы, каким  он  предстал
ей накануне. Разглядывая его сквозь очки, она задавалась  вопросом,  все
ли мужья соблюдают  серьезную  мину  при  своих  женах  и  веселятся  на
стороне? И какой скучный ленч получился бы у них, если  бы  Корнелия  не
носила в своей  груди  секрет,  наполняющий  ее  трепетом  и  волнением!
Вечером она обещала поужинать  с  ним.  Но  сперва  ей  нужно  изобрести
предлог, чтобы умудриться провести день одной.
   Она еще раздумывала, какую бы ей  привести  отговорку,  когда  герцог
вынул часы из своего кармана и произнес:
   - Я думаю, что мы можем пойти на бега  в  Лонгчампсе.  Правда,  я  не
уверен, понравится ли это вам. Возможно, вы сочтете это слишком шумным и
многолюдным зрелищем.
   - Я люблю бега, - ответила Корнелия, - и  в  любом  другом  случае  я
непременно отправилась бы с  вами.  Но  у  меня  разболелась  голова,  и
сегодня я предпочла бы провести время в спокойной обстановке.
   - Тогда чем бы вы хотели заняться? - спросил ее герцог.
   - Я намереваюсь посетить известных парижских портных, о которых я так
наслышана,  -  ответила  Корнелия.  -  Но,  конечно,   вам   это   будет
неинтересно, вы должны пойти на скачки. Тем более что если моя  головная
боль не успокоится, то мне придется остаться дома.
   - Вы вполне уверены, что так будет лучше для вас? - спросил герцог  с
явным облегчением.
   - Вполне, - кивнула Корнелия.
   - Хорошо, я прикажу подать экипаж для вас к дверям отеля - скажем,  в
три часа? Я еще не уверен, что смогу вернуться к чаю,  но,  если  вы  не
возражаете, мы пообедаем с вами в восемь вечера.  Парижане  предпочитают
более  позднее  время  для  обеда,  но  мне  кажется,  что   нам   лучше
придерживаться наших английских привычек, не так ли?
   Корнелия отлично знала, по какой причине герцог предпочитает  обедать
пораньше, и пробормотала свое согласие.
   После ленча супруги поднялись к себе в гостиную.
   - Я  должен  поспешить,  -  объявил  герцог.  -  Лонгчампс  находится
довольно далеко.
   - Надеюсь, вы выиграете, - вежливо сказала Корнелия.
   - Спасибо, - ответил герцог.
   Хьютон подал ему цилиндр и бинокль,  и  они  ушли  вдвоем.  Оставшись
одна, Корнелия торопливо надела шляпку, накинула на плечи боа из  перьев
и устремилась к выходу. Она  отменила  приказ  насчет  экипажа,  который
герцог распорядился заложить для нее, и взяла другой,  который  доставил
ее в апартаменты Рене.
   Прошлой ночью Корнелия была слишком  возбуждена,  чтобы  как  следует
рассмотреть дом на авеню Габриэль, в котором жила Рене, но  при  дневном
свете она воздала ему должное.
   Изначально этот дом принадлежал некоему богатому дворянину, а по  его
смерти он был разделен на две части, одну из которых  занимала  Рене,  а
другую - сын означенного дворянина, калека, единственной  привязанностью
которого в жизни было искусство.
   В свое время он помог Рене привести в порядок ее  сокровища,  которые
были  собраны  для  нее  первым  покровителем,   принцем,   -   картины,
удивительный севрский и китайский фарфор,  инкрустированную  мебель.  На
протяжении лет у Рене скопилась масса ценных подарков - бронза, слоновая
кость, эмаль, гобелены. И любая вещь, подаренная Великим князем  Иваном,
начиная  от  шкатулок  и  украшений,  выполненных  придворным   ювелиром
Фаберже, и  кончая  русскими  иконами  в  окладах  из  самоцветов,  была
достойна занять свое место в музее.
   По всему дому Рене были расставлены цветы  -  орхидеи  в  количестве,
смущавшем баснословной расточительностью, множество  редких  тропических
растений.  Хрустальные  вазы  были  полны   тубероз,   чей   чувственный
экзотический аромат наполнял каждую комнату, тревожа воображение.
   - Это цветы страсти, - пояснила Рене, когда  Корнелия  заметила,  что
никогда прежде не видела такого  количества  тубероз.  -  Великий  князь
знает об этом, и поэтому вместе с орхидеями их доставляют  каждый  день,
когда мы в разлуке.
   Неожиданный страдальческий блеск  появился  в  глазах  Рене,  и  губы
чувственно затрепетали.
   "Она его страстно любит", - подумала Корнелия, и ее невольно охватила
жалость, потому что рано или поздно сердце Рене должно разбиться.
   Великий князь был женат, и положение при дворе обязывало его  большую
часть своего времени проводить в России. И Рене,  как  бы  ни  была  она
любима и желанна, не могла последовать туда за князем. Однажды он  уедет
в Россию навсегда, а она останется безутешно  оплакивать  свое  разбитое
сердце... Но  сейчас  она  еще  была  любима  и  любила  сама!  Во  всех
отношениях положение Рене лучше, подумала Корнелия, чем ее  собственное.
Фальшивый брак, равнодушный муж, который любит другую женщину,  -  разве
можно это сравнивать с любовной связью с человеком, который даже в  свое
отсутствие шлет туберозы, сохраняя живую память об их страсти.
   Рене была, как и предыдущей ночью, одета в  черное,  но  сегодня  это
были черные кружева  -  наряд  соблазняющий  и  утонченно-изысканный,  -
украшенные  бантами  из  черного  бархата.  На  этом   фоне   выделялись
фантастические  украшения  Рене.  Три  нитки  крупного  черного  жемчуга
обвивали белоснежную шею, и еще две жемчужины размером  почти  с  птичье
яйцо были вдеты в ее уши - на одной  мочке  покачивалась  черная,  а  на
другой - розовая. Этот  единственный  яркий  штрих  вносил  оживление  в
строгость наряда Рене, и в этом заключался особый шарм.  Когда  Корнелия
попыталась стеснительно высказать свое глубокое восхищение талантом Рене
одеваться, та только улыбнулась и повела девушку за собой.
   - Вот комната, которая будет к твоим услугам так долго, как ты только
пожелаешь приходить сюда, - сказала Рене, открывая дверь спальни.
   Эта комната была меньше по размерам, чем спальня Рене,  но  не  менее
очаровательная.    Золототканые     ирисы     были     разбросаны     по
рыжевато-коричневым, оттенка тигровых лилий, драпировкам.  Канделябры  и
зеркала украшали стены, всюду было расставлено венецианское стекло.
   В алькове стояла резная кровать под  балдахином  из  ткани,  расшитой
золотом.
   Мари уже ожидала Корнелию в  спальне,  готовясь  совершить  столь  же
успешное преображение, как и прошлой ночью.  В  ее  руках  было  дневное
темно-синее  платье,  единственным  украшением  которого  служили  узкие
оборки того же цвета. Это был цвет освещенного солнцем моря, глубокий  и
приятный, но на секунду Корнелия ощутила разочарование от  того,  что  в
первый момент платье показалось ей слишком простым. Но когда она  надела
его,  то  увидела,  что  платье  идет   ей   почти   так   же,   как   и
пламенно-красное. Оно подчеркивало мягкие изгибы ее юного  тела,  делало
ее кожу ослепительно белой, а глаза - загадочными.
   Шляпку такого же цвета прикололи к расчесанным  и  уложенным  короной
волосам, и красота Корнелии и ее своеобразие выявились с  новых  сторон.
Рене одолжила Корнелии  сапфировую  брошь,  украшенную  бриллиантами,  и
такие же серьги.
   Лицо Корнелии было напудрено и  нарумянено,  но  Рене  заметила,  что
использовать  косметику  днем  надо   меньше,   чем   вечером.   Поэтому
единственным ярким пятном  на  лице  девушки  были  темно-красные  губы,
заставляющие мужчин мечтать о поцелуях.
   - Ну, теперь мы готовы! -  воскликнула  Рене.  -  Держись  увереннее,
дорогая. Весь Париж говорит о тебе  сегодня.  Помни  также  о  том,  что
хорошенькая женщина, которая держится как  истинная  королева,  вызывает
поклонение и восхищение у тех, кому дана  привилегия  любоваться  ею.  А
если мы держимся неуклюже, то получаем только  то,  что  заслуживаем,  -
равнодушие.
   - Как вы мудры! - пробормотала Корнелия.
   - О! Я брала уроки в особой школе, - ответила Рене, - но опыт, как бы
тяжело ни  был  он  заработан,  всегда  ценен.  Однажды  ты  перестанешь
сожалеть о своих нынешних страданиях, а  поблагодаришь  за  них  небеса.
Даже  если  это  не  даст  тебе  ничего  больше,  то  страдания   всегда
облагораживают.
   Дамы спустились вниз по лестнице, держа в руках миниатюрные кружевные
зонтики от солнца. Дверца экипажа была открыта в ожидании очаровательных
пассажирок. Шесть  превосходных  белых  пони  кивали  своими  оранжевыми
плюмажами, а их упряжь была начищена до золотого блеска.  Кучер  и  двое
лакеев в щегольских белых ливреях с золотыми пуговицами стянули со своих
круглых черных голов цилиндры, и белые зубы блеснули в улыбке.
   - Для начала прогуляемся на Елисейские Поля. Я не  могу  разочаровать
своих поклонников.
   Рене показала  ямочки  на  щеках,  и,  забыв  про  поучительный  тон,
который, хоть она и не подозревала о том, был  очень  удачной  имитацией
обращения принца Максима к юной Рене, она начала смеяться и  щебетать  с
Корнелией, словно обе они были  сверстницами,  сбежавшими  со  школьного
урока на прогулку.
   Кучки людей,  прогуливающихся  под  каштанами  на  Елисейских  Полях,
выстроились вдоль аллеи, как только вдалеке показались белые пони  Рене.
Приветственные  возгласы  не  смолкали  до  тех  пор,  пока   экипаж   с
хорошенькими пассажирками не проехал мимо.
   Корнелию  развеселило  это  зрелище,  но  Рене  казалась   совершенно
невозмутимой.
   - Они всегда так поступают? - спросила Корнелия, глядя,  как  молодые
люди, сняв шляпы, машут им вслед.
   -  Toujours  ,  -  равнодушно  произнесла  Рене,  -  я  -   одна   из
достопримечательностей Парижа. Разве тебе никто еще не сказал об этом?
   - Да, в самом деле, Арчи говорил мне это, - ответила Корнелия. - Но я
и не подозревала, что это выражается в таких формах.
   - Я сегодня насладилась этим даже больше обычного, потому  что  рядом
со мной гораздо более значительная персона - герцогиня Роухэмптон!
   - Силы небесные! Я совсем забыла об этом.
   Предположим, кто-нибудь узнал бы меня?
   - Если бы тебя узнали, то разразился  бы  грандиознейший  скандал,  и
порицать в нем стали бы герцога. Но не волнуйся, абсолютно никто тебя не
узнает. Меня всегда развлекает игра с опасностью, и, возможно, поэтому я
навсегда полюбила тебя,  моя  маленькая  Дезире.  И  я  приняла  твердое
решение помочь тебе завоевать твоего мужа.
   Рене рассмеялась на секунду.
   - Герцог узнает о том, что мы катались  сегодня  днем,  -  продолжила
она, - кто-нибудь непременно ему расскажет об  этом.  Если  нет,  то  мы
расскажем ему сами.  Он  никогда  не  сопоставит,  что  прогулка  Дезире
Сент-Клауд по Елисейским Полям имела место в то самое время,  когда  его
жена,  как  предполагалось,  примеряла  платья  у  модной  портнихи.  Ты
понимаешь  меня?  В   его   мозгу   слишком   глубоко   запечатлено   то
обстоятельство, что ты и я принадлежим к  совершенно  другому  обществу,
чем то, в котором он родился и женился.
   - Да, я понимаю, - ответила  Корнелия.  -  Но  мне  как-то  неприятно
думать об этом. Вы настолько добрее, милее и в сотни  разумнее,  чем  те
леди, которых я встречала в Котильоне. Несправедливо, что они полагают о
себе, будто они лучше вас. Они тоже имеют любовников, но  хранят  это  в
тайне, а вы храбры и искренни и не скрываете этого. Почему же они должны
быть достойны похвалы, тогда как вы - осуждения?
   - Так должно быть, и это справедливо, - философски заметила  Рене.  -
На их стороне все  человеческие  законы,  дитя  мое,  и  юридические,  и
социальные, и религиозные. Так и должно быть, мужчина и  женщина  должны
стремиться к респектабельности. И это единственное, - что большинство из
них делает счастливыми.
   - Но что касается вас? - спросила Корнелия.
   - В данный момент я тоже счастлива, - ответила Рене, - но я  не  тешу
себя иллюзиями. Впереди меня  ждет  одиночество  и,  возможно,  огромное
несчастье. Меня не примут в обществе, у меня нет мужа,  который  защитил
бы меня от нападок моих врагов. Но, я надеюсь, у меня останутся  друзья!
Я  верна  им  и  дорожу  их  дружбой  гораздо  более,  чем  всеми  моими
драгоценностями.
   - Как вы мудры! - уже в который раз повторила Корнелия.
   - Приходится, - мягко произнесла Рене. - Но давай попытаемся забыть о
моем будущем и подумаем о твоем. Видишь, мы уже приехали!
   Монсеньор Ворф приветствовал Рене восторженными восклицаниями. Одетый
в бархатную фиолетовую куртку, жилет в цветочек и черный берет,  портной
поразил Корнелию своим внешним видом. Когда же он начал разглядывать  ее
и выспрашивать, подбирая новый гардероб, она поняла, что он в самом деле
гений в своей области, каковым  он  и  считался.  Монсеньор  Ворф  любил
красивых женщин, и когда Рене сообщила ему, что  ей  потребуется  полное
приданое для Корнелии, он всплеснул руками от удовольствия и стал громко
созывать  закройщиков   и   швей.   Улыбаясь,   распекая   служащих   за
нерасторопность, разматывая ткани,  монсеньор  Ворф,  казалось,  заряжал
всех окружающих своей неукротимой энергией.
   Бальные наряды, туалеты для обеда и чая были принесены для просмотра,
и он предлагал юбку от одного, лиф  другого,  рукава  третьего,  вышивку
четвертого, до тех пор,  пока  Корнелия  не  заказала  не  менее  дюжины
платьев.
   Затем такой же  процедуре  подверглась  коллекция  дневной  одежды  -
утренние платья, уличные, платья для ленча и несколько более  элегантных
туалетов для официальных случаев.
   - Мне на самом деле  потребуется  все  это?  -  спросила  Корнелия  в
замешательстве.
   - Абсолютно все, - твердо заявила Рене. - Ты не можешь надеть одно  и
то же платье более одного или двух раз в одно и то же место, но когда ты
вернешься в Англию, то сможешь носить их там.
   Глаза их встретились, и Корнелия поняла,  на  что  намекала  Рене,  -
настанет день, когда Дезире и Корнелия  смогут  стать  одним  и  тем  же
лицом.
   Как и когда это должно произойти, никто из них не  мог  предположить,
но, однако, лучше быть к этому дню готовой.
   Время летело слишком  быстро,  но  Рене  строго  следила  за  ним,  и
Корнелия успела переодеться, надеть темные очки и вернуться в "Ритц"  за
добрых двадцать минут до того, как герцог вернулся со  скачек.  Корнелия
устроилась в гостиной и читала роман, когда он вошел. Она почувствовала,
как сердце ее внезапно замерло в груди при виде его - такого  красивого,
самоуверенного! И, главное, он вошел, улыбаясь, и, прежде  чем  Корнелия
успела спросить, как он провел день, герцог произнес торжествующе:
   -  Я  выиграл!  Французские  лошади  не  могут  сравниться  с  нашими
английскими, и было нетрудно определить и поставить на лучшую из них.
   Я получал выигрыши на каждом забеге, кроме одного.
   - Какой вы знаток! - сказала Корнелия. - Вы выиграли много денег?
   - Вполне приличную сумму. Я заехал по дороге домой на Рю де ла  Пэ  и
купил вам подарок.
   С этими словами герцог протянул ей футляр.
   Корнелия взяла его и открыла. На  бархате  покоился  гладкий  золотой
браслет  с  изящной  надписью,  выполненной  из  маленьких   вкрапленных
камешков бирюзы.
   "Un  souvenire  de  Paris"  ,  -  громко  прочитала   Корнелия.   Она
чувствовала себя упоительно от мысли, что герцог думал о ней.
   - Как мило! - воскликнула она. - Огромное спасибо.
   - Это всего лишь маленькая прихоть, - небрежно ответил  герцог.  -  Я
просто подумал, что это порадует вас. Должен заметить, что у Картье я не
нашел драгоценностей, достойных соперничать с нашими  фамильными.  Когда
мы вернемся домой, я покажу их вам. И вы  сможете  выбрать  себе  любые,
какие пожелаете. Моя мать  предпочитает  свои  собственные  украшения  и
находит, что старинные диадемы Роухэмптонов чересчур тяжелы для нее.
   Корнелия надела браслет на запястье.
   - Спасибо, - еще раз повторила она.  -  Мне  очень  приятно,  что  вы
подумали о том, чтобы сделать мне подарок.
   - Вы уже пили чай? - поинтересовался герцог. - Я бы предпочел виски с
содовой.
   Тут Корнелия поняла, что совершенно забыла  про  традиционный  чай  в
пять  часов,  пока  была  с  Рене,  которая,  будучи  француженкой,   не
придерживалась английских традиций. Она взглянула на часы и увидела, что
до обеда остался всего лишь час.  И  после  того,  как  официант  принес
герцогу  заказанное  им  виски  с  содовой,  она  отправилась   к   себе
переодеваться к обеду. Теперь она уже не советовалась с Виолеттой, какое
бы платье из множества привезенных из Лондона ей  выбрать  на  вечер.  В
любом из них она выглядела серо и невзрачно. Глядя на свои наряды новыми
глазами, она видела теперь, насколько они были старомодны и  неэлегантны
по фасону и цвету.
   Она раскусила умысел Лили Веллингтон, которая  преднамеренно  выбрала
для нее те вещи, которые должны  были  сделать  ее  непривлекательной  в
глазах будущего мужа.
   - Ты пойдешь со мной вечером, -  сказала  Корнелия  своей  горни