и  изящно  очищала  его,  не
отрывая глаз от красновато-розовой кожицы.
   - Я задал вам вопрос, - сказал  маркиз  и  подумал,  что  то  и  дело
повторяет эту фразу с тех пор, как встретил Сабру.
   Девушка улыбнулась, и он понял, что ее  большие  выразительные  глаза
смеются.
   - Это  так  по-английски,  -  ответила  она,  -  всегда  подчеркивать
очевидное.
   Если вы умеете читать мысли, то и без моих слов должны знать,  что  я
имею в виду.
   - Если вы будете так со мной разговаривать, -  заметил  маркиз,  -  я
останусь здесь на неделю, а то и на две!
   Сабра засмеялась.
   - Дня меня это не наказание, - ответила девушка, и маркиз понял,  что
она думает о детях и хотела бы снова спеть дня них.
   Но не успел маркиз ответить, как Сабра встала со словами:
   - Я устала, папа. Пойду спать.
   - Очень разумно, моя дорогая, - согласился  Киркпатрик,  -  я  и  сам
собираюсь ложиться.
   Девушка направилась к двери.  Маркиз  проводил  ее  взглядом,  но  не
сдвинулся с места.
   В дверях Сабра оглянулась и сказала почти издевательски:
   - Доброй ночи, милорд. Мектуб.
   Маркиз знал, что "мектуб" в переводе означает "так  написано"  и  это
слово пророка.
   Им также прикрывали все неурядицы и всю лень в арабском мире, которые
были очень далеки от намерений пророка.
   И очень часто это слово означало отсутствие у человека воли и усилия,
нежели смиренную покорность Высшей Воле.
   Маркиз прекрасно понял, что имела в виду Сабра,  говоря  это,  и  его
рассмешило нахальство девушки.
   Но вместе с тем маркиз, криво усмехнувшись, был вынужден  признаться,
что Сабра очень ясно дает ему  понять,  что  если  бы  он  поступал  как
должно, то немедленно вернулся бы в Англию.
   "Чертова девчонка! - подумал маркиз. - Меня не заставишь  делать  то,
чего я делать не желаю!"
   И тем не менее он отправился  сообщить  погонщикам,  что  завтра  они
оставят Кайруан и поспешат к Эль-Дьему.
   Однако это оказалось проще сказать, чем сделать.
   Дорога была тяжелая, все бугры да ухабы, и только на четвертый  день,
после трех ночевок в палатках, забрезжила надежда, что если  они  выедут
рано утром, то достигнут Эль-Дьема до наступления ночи.
   Они проехали  всего  ничего,  когда  маркиз  заметил  вдали  огромное
сероватое облако.
   Оно поднималось  над  землей  футов  на  двадцать  и  неслось  к  ним
навстречу гигантской дугой, которая протянулась вправо и влево насколько
хватало глаз.
   Песчаная буря, подумал маркиз.
   И зная, что песчаные  бури  бывают  очень  опасны,  он  уже  собрался
спросить главу каравана, что им  делать,  когда  Сабра  вдруг  крикнула:
"Саранча!"
   Маркиз недоуменно уставился на нее.
   А девушка спрыгнула на землю  и  повернула  лошадь  задом  к  облаку.
Увидев, что погонщики так же поступают с верблюдами, маркиз  понял,  что
нельзя терять времени.
   Он быстро спешился и повернул свою лошадь точно так же, а  Киркпатрик
последовал их примеру.
   Потом они сели на песок, как можно ниже пригнув головы,  и  мгновение
спустя саранча уже была над ними.
   Из прошлых встреч с саранчой маркиз знал,  что  если  она  попадет  в
лицо, то легко может подбить человеку глаз.
   К  счастью,  саранча  не  останавливаясь  пронеслась  над  караваном,
производя на лету странный звук.
   Затем, почти так же быстро, как появилась, она исчезла вдали, оставив
несколько своих представителей на спинах лошадей и верблюдов и на плечах
и головах людей.
   - Мы всегда в этих местах сталкиваемся с саранчой, -  весело  сообщил
главный погонщик. - Воля Аллаха, ничего не поделаешь.
   - Ничего, - согласился маркиз, глядя, как Киркпатрик отряхивает спину
своей дочери. Впрочем, Сабру, похоже, больше заботила ее лошадь, чем она
сама.
   Они продолжили  путь  и  вечером,  как  и  надеялся  маркиз,  увидели
Эль-Дьем.
   Он вырос на горизонте среди ничем не примечательной  равнины  подобно
гигантскому кораблю в пустом океане.
   Маркиз знал, что все более поздние римские  амфитеатры  строились  по
образцу великого Колизея в Риме, хотя и не совсем совпадали в деталях.
   Солнце и время обнажили известняк, из которого был сложен  амфитеатр,
придав ему красивый медовый цвет.
   Да, подумал маркиз, это такое же  потрясающее  зрелище,  как  великие
пирамиды Египта.
   - Какой он.., огромный! - прошептала Сабра.
   Амфитеатр действительно был  огромен  и  тем  более  впечатляющ,  что
издалека казалось, будто никаких других построек рядом нет.
   Подъехав ближе, они увидели, какое величественное это сооружение.
   В одном из путеводителей маркиз прочитал, что оно  вмещало  семьдесят
тысяч зрителей, а его высота сто двадцать футов.
   За амфитеатром они  обнаружили  несколько  грубо  сложенных  арабских
домов, в основном построенных, как с  негодованием  заметил  маркиз,  из
камней самого амфитеатра.
   А ведь до семнадцатого века амфитеатр был  совершенно  цел.  Потом  в
аркады под уходящими вверх рядами  сидений  переселилось  одно  арабское
племя.
   Бандитская шайка  нашла  себе  среди  них  убежище,  забаррикадировав
ворота от людей бея, которые гнались за ними.
   Чтобы вытащить бандитов, отряду пришлось снести часть внешней стены.
   Когда это случилось, местные жители растащили камни для своих  домов,
поэтому теперь в стене зияли бреши и большинство галерей исчезло.
   Но  маркиз  не  смог  ничего  ответить,   когда   Сабра,   задыхаясь,
воскликнула:
   - Он.., удивительный! Именно такой, каким я  его  представляла  себе,
и.., даже... чудеснее!
   - Прежде чем расхваливать древности, - деловито заявил Киркпатрик,  -
предлагаю найти, где  лучше  всего  разбить  палатки,  и  устроиться  на
ночлег.
   Киркпатрик жаждет выпить, понял маркиз. Что  ж,  его  желание  вполне
осуществимо, не зря  же  один  из  верблюдов  везет  большое  количество
бутылок вина, а также еды.
   Маркиз отдал приказ, и  погонщики  бросились  разгружать  животных  и
устанавливать палатки на свободном участке земли под  тощими  оливковыми
деревцами.
   Киркпатрик тем временем нашел себе удобное местечко и  бутылку  вина,
чтобы облегчить ею тяготы пути.
   Маркиз увидел, что Сабра жадно смотрит на амфитеатр.
   - Может, сходим посмотрим на него, пока не стемнело? - предложил он и
был вознагражден одной из ее редких, но лучезарных улыбок.
   Идя вместе с девушкой ко входу,  маркиз  обратил  внимание,  что  она
действительно взволнована.
   Он подумал, что  не  многие  из  знакомых  ему  женщин  были  бы  так
захвачены этими давно забытыми руинами.
   Они вступили в амфитеатр и пошли по  галереям,  где  когда-то  сидели
римские поселенцы, глядя, как люди сражаются с  разъяренными  хищниками;
Сабра унеслась в прошлое.
   Она ничего не говорила, но маркиз почувствовал, что девушка  унеслась
от него в мир, который был для нее так же реален, как тот, в котором она
жила.
   Читая  ее  мысли,  он  понял,  что  Сабра  видит  ряды,   заполненные
возбужденными, кричащими зрителями.
   А когда они остановились в центре амфитеатра и  посмотрели  вниз,  на
арену, девушка задрожала.
   Как наяву Сабра увидела мужчин и женщин, разрываемых на части  львами
и тиграми.
   Она почувствовала запах теплой крови,  который  пьянил  безумствующую
толпу зрителей.
   Маркиз понятия не имел, откуда он знает, что видит и чувствует Сабра,
но на минуту смог увидеть все ее глазами и понял,  как  это  потрясло  и
испугало ее.
   Она не могла бежать от этого зрелища и была вынуждена, точно  как  те
древние римляне, смотреть на этот ужас, происходящий им на потеху.
   Девушка пришла без шляпы, и в последних лучах заката ее волосы  сияли
на фоне голого камня, будто удерживая в себе солнечный свет.
   У маркиза мелькнула мысль, что в прошлой жизни Сабра вполне могла  бы
быть  знаменитой  царицей  Кахеной,  которая  командовала   победоносной
армией.
   Благодаря ее дипломатии несколько берберских племен  забыли  взаимную
вражду и последовали за ней.
   Царица подняла их на восстание против Карфагена и выиграла  сражение.
Эль-Дьем стал ее штаб-квартирой и был превращен в крепость.
   Царица Кахена славилась своей красотой,  а  благодаря  ряду  успешных
походов становилась все более и более могущественной, всегда возвращаясь
в Эль-Дьем с победой.
   Но  в  705  году  мусульмане  под  командованием  полководца  Хассана
поклялись поставить царицу на колени.
   Удача  изменила  ей,  она  терпела  поражение   за   поражением,   но
по-прежнему удерживала Эль-Дьем.
   Когда ее войска больше не могли держаться, они умоляли царицу бежать,
но Кахена не согласилась.
   Когда все погибло, чтобы избежать плена, она  вонзила  себе  в  грудь
свой меч.
   Полководец Хассан отрубил мертвой царице голову  и  в  знак  верности
послал ее в корзине, усыпанной драгоценностями, халифу Багдада.
   Эта вычитанная в книгах история вихрем пронеслась в голове маркиза.
   Он подумал, что,  если  бы  Сабра  оказалась  на  месте  царицы,  она
сражалась бы доблестно и никогда бы не сдалась.
   И когда маркиз стоял,  глядя  на  девушку,  Сабра  вдруг  сняла  свои
ужасные очки, и он увидел, что по ее щекам текут слезы.
   Непроизвольно, ни  о  чем  не  думая,  маркиз  обнял  ее,  и  девушка
уткнулась лицом в его плечо.
   - Как.., ужасно! Как жестоко! - прошептала она едва слышно, но маркиз
различил в ее голосе ужас.
   - Бедные.., люди! Как они могут... бороться со зверями?
   Сабра дрожала, и маркиз понял, что девушка чувствует себя так,  будто
ее саму разрывают на куски на этой арене.
   - Все кончилось, - нежно сказал он, - все кончилось давным-давно. А я
думал о том, что в предыдущей жизни вы могли быть царицей Кахеной.
   Сабра слушала и дрожала уже не так сильно, когда прошептала:
   - Она.., стояла до конца.., и не... сдалась.
   - Не сдалась, - мягко подтвердил маркиз, - она была очень храброй.
   - Я буду.., думать о ней.., а не об... этих  несчастных  гладиаторах,
которых разорвали.., на куски и.., съели.
   Слова отрывисто слетали с ее губ.
   - Думайте о себе как о царице  Кахене,  -  посоветовал  маркиз.  -  Я
уверен, вы очень похожи на нее, ведь она тоже была красавицей.
   Его слова были так неожиданны, что Сабра удивленно подняла  голову  и
посмотрела на маркиза.
   Девушка  была  несказанно  прекрасна,  освещенная  последними  лучами
заходящего солнца.
   Ее длинные ресницы и щеки были мокры от слез.  Ее  глаза,  как  он  и
думал, оказались зелеными с золотыми крапинками.
   И глядя на ее дрожащие губы, маркиз забыл обо всем, кроме  того,  что
она - женщина и он держит ее в своих объятиях.
   Его губы как-то сами собой прильнули к ее губам.
   И целуя ее в этом необычном, населенном призраками амфитеатре, маркиз
ощутил вдруг странную уверенность, что это предопределено  им  с  самого
начала времен.
   У Сабры было точно такое же чувство,  и  оно  так  переплелось  с  ее
фантазией, с тем, что она только что видела, что  девушка  сама  уже  не
понимала, кто она: заходящаяся  в  крике  жертва,  пожираемая  львами  и
тиграми, или сама царица Кахена.
   В этот момент она твердо знала одно: маркиз подчиняет ее себе  и  его
губы пробуждают в ней неведомые прежде ощущения.
   В каком-то смысле эти ощущения были частью ее грез  и  того  счастья,
которое девушка всегда мечтала найти.
   И когда маркиз крепче прижал ее к себе и его губы,  поначалу  нежные,
стали более требовательными, Сабре почудилось, что он забирает  себе  ее
сердце и душу.
   В девушке словно вспыхнул свет, хлынувший сквозь нее живым потоком.
   Этот свет был частью маркиза.
   И внутри  этого  света  горело  пламя  огня,  и  свет  этот  был  так
совершенен, так божественен, что Сабра поняла: это то, чего  она  всегда
искала.
   Маркиз слегка отстранился от Сабры, чтобы посмотреть на нее,  заранее
зная, что увидит невероятное сияние в ее глазах.
   Сабра преобразилась и казалась теперь не человеком, а божеством.
   Потом он снова целовал ее;  целовал  неистово,  требовательно,  будто
хотел покорить ее и навеки сделать своей пленницей.
   Но Сабра не боялась. Ведь чувства, которые он вызвал в ней, были  так
совершенны, так возвышенны,  а  разве  не  этого  она  просила  в  своих
молитвах?
   Девушке казалось, будто маркиз снял звезды с неба и вложил  их  в  ее
грудь, а затем поднял ее вверх к ним.
   Его поцелуи дарили ей такое упоение и одновременно  в  своей  страсти
такую почти физическую боль, что Сабра задрожала,  прильнув  к  нему,  и
маркиз знал, что это не от страха.
   Он  целовал  ее,  пока  не  опустилась  темнота.  Но  понимая,  какой
опасности они подвергаются на этой галерее с зияющими нишами  и  кое-где
провалившимся полом, на котором легко упасть, маркиз взял Сабру за  руку
и медленно повел ее назад тем же путем, каким они пришли.
   У выхода девушка остановилась, чтобы  оглянуться,  и  в  этот  момент
поняла, что их отношения изменились.
   А маркиз, вернувшись к реальности, уже не знал, разумно ли  было  то,
что случилось, или неразумно.
   Он вывел Сабру от амфитеатра на ухабистую дорогу, где свет  из  домов
местных жителей указал им дорогу к лагерю.
   И тут понял, что, почти не сознавая этого, несет очки девушки.
   Сабра  сняла  их,  и  маркиз  подумал,  что,  возможно,   это   очень
символично.
   Но он побоялся признаться себе в том, что это означает.
 
Глава 5 
 
   Маркиз лежал в темноте палатки, думая о Сабре. Он  испытал  необычное
возбуждение, целуя ее, но стоило ли это делать?
   Маркиз  совершенно  не  хотел  связываться  с  женщиной,  пока  он  в
экспедиции.
   Ему как-то не приходило в голову, пока они не оказались в амфитеатре,
что Сабра, в сущности, очень привлекательна.
   Когда девушка задрожала, прижавшись к нему, маркиз  был  ошеломлен  и
смущен необычным чувством, которое он испытав.
   Маркиз просто не мог не думать о тепле ее тепа и  о  том,  что  Сабра
плачет на его плече.
   Поддавшись порыву, он обнял девушку, чтобы утешить -  так  растрогало
его то волнение, которое вызвал в ней амфитеатр.
   Прошлое для Сабры ожило.
   И не только для нее. Маркиз не мог объяснить это  себе,  но  он  тоже
слышал крики, возгласы и чувствовал возбуждение зрителей.
   Он почти видел, как видела Сабра, гладиаторов, сражающихся со  львами
и тиграми.
   Из ран, оставленных когтями зверей, по их обнаженным телам  струилась
кровь.
   Маркиз понимал, насколько это ужаснуло ее.
   Но какой-то частью рассудка он понимал и исступление толпы, пьяной от
запаха крови.
   Вспомнив об этом, маркиз удивился, откуда у столь  юной  девушки  мог
взяться дар ясновидения.
   Этот дар перенес Сабру обратно в прошлое и одновременно воздействовал
на него, так что маркиз мог слышать ее ушами и видеть ее глазами.
   Он захотел  сказать  себе,  что  все  это  иллюзия,  что  его  просто
ошеломило величие амфитеатра.
   Больше  того,  усталость  от   путешествия   сделала   его   особенно
восприимчивым к подобной чепухе.
   Но маркиз знал, что это не правда, и когда он снова подумал об  этом,
то, даже не желая того, вспомнил, как целовал Сабру.
   В тот момент он почувствовал, что девушка  отвечает  на  его  поцелуи
всем своим существом, всем сердцем.
   Цинизм, взращенный в нем с детства его отцом, подсказал маркизу,  что
все случившееся - всего лишь физическое влечение, и  чем  скорее  он  об
этом забудет, тем лучше.
   Это было не так, но маркиз попытался внушить себе - как  презрительно
утверждал бы его отец, - что Сабра обдуманно возбуждала его.
   Как все женщины, заявил бы отец,  она  захотела  привлечь  и  пленить
мужчину, особенно такого влиятельного, как Виктор.
   Но маркиз-то знал, что в этом путешествии Сабра,  напротив,  избегала
его насколько возможно.
   Когда девушка повернулась к нему со слезами,  струящимися  по  щекам,
вся дрожа от того, что увидела и услышала в развалинах  амфитеатра,  она
не думала о нем как о мужчине.
   Сабра искала в нем защиту от  собственных  чувств,  которые  не  были
обыкновенными и, уж конечно, не придуманными из желания завлечь его.
   А потом, когда  девушка  подняла  к  нему  лицо,  она  выглядела  так
неотразимо привлекательно  и  одновременно  трогательно  со  слезами  на
глазах и мокрыми щеками, что маркиз повел  себя  так,  как  поступил  бы
любой мужчина на его месте.
   Однако это было ошибкой, огромной ошибкой, и маркиз не знал,  удастся
ли ему ее исправить.
   Впрочем, ему не пришлось ничего делать, когда они вернулись в лагерь,
ибо Сабра молча ускользнула в свою палатку.
   Заглянув к ее отцу, маркиз  увидел,  что  Киркпатрик  спит,  сидя  на
стуле, а рядом стоит полупустая бутылка вина.
   Поэтому маркиз отправился к себе, и  только  когда  был  готов  ужин,
послал одного из слуг передать Кирпатрику и Сабре, что он ждет их.
   Маркиз не удивился, когда девушка не появилась. Он ожидал этого.
   - Думаю, Сабра устала, - благодушно сказал Киркпатрик, и  маркиз,  не
испытывая ни малейшего  желания  объяснять  ему,  в  чем  депо,  тут  же
согласился.
   Он ушел спать рано, потому что хотел подумать о том, что случилось, и
понять, как такое оказалось возможным.
   Маркиз всегда считал, когда друзья описывали ему похожие случаи,  что
они, наверное, слегка помешались.
   Или слишком много выпили  для  климата,  где  не  следует  увлекаться
крепкими напитками, - это ошибка.
   Конечно, всегда существовало подозрение, что они  преувеличивают  или
попросту лгут, чтобы придать себе значительность.
   Ведь есть люди, которые клянутся, что видели  призраков,  и  верят  в
предсказания астрологов. Есть шарлатаны,  которые  обманывают  тех,  кто
восприимчив к таким воздействиям; очень предосудительный обман.
   Но что касается Сабры, то  для  нее  все  происходило  по-настоящему;
маркиз это чувствовал и признал скрепя сердце, что  это  произошло  и  с
ним, хотя и в меньшей степени.
   Маркиз не отрицал этого, но  он  хотел  найти  логическое  объяснение
случившемуся.
   Однако чем больше  он  об  этом  думал,  тем  больше  убеждался,  что
объяснений нет и что это приключение ему не удастся забыть.
   Как не удастся забыть мягкость, невинность и сладость губ Сабры:
   Еще когда он увидел ее поющую детям возле  гостиницы,  маркиз  понял,
что  больше  не  спорит  и  состязается  с  непредсказуемой  и  довольно
несносной  девушкой,  которая  забавляла   его,   потому   что   нарочно
притворялась загадочной.
   Тут маркиз остановился.
   Он затруднялся подобрать слова, а вернее, поймал  себя  на  том,  что
вовсе не хочет описывать чувства, которые испытывает к Сабре теперь.
   Он беспокойно заворочался с боку на бок, но никак не мог заснуть. Сон
пришел только перед самым рассветом.
   Маркиз не знал, что Сабра встала очень рано, чтобы увидеть восход над
равниной.
   Пока караван продвигался на юг, девушка успела убедиться, что равнины
даже более прекрасны и величественны, чем  горы,  которые  они  проехали
вскоре после того, как оставили Тунис.
   Сейчас пейзаж был настолько красив, что Сабре  показалось,  будто  он
захватил все ее существо, она словно стала частью его.
   Среди ярко-зеленых  островков  травы  в  тропическом  изобилии  росли
полевые цветы, покрывая равнину белыми и оранжевыми пятнами.
   Вся земля перед Саброй казалась гигантским восточным ковром.
   Девушка подумала, что персы и сирийцы, наверное, черпали разнообразие
узоров для своих знаменитых  ковров  из  великолепия,  предложенного  им
самой Природой.
   Как они вплетали отрывки из Корана в свои многоцветные орнаменты, так
этот живой ковер, казалось Сабре, таит в себе писания древних пророков.
   Равнина была так прелестна в золотых рассветных  лучах,  что  девушка
словно перенеслась в мир, которого  она  никогда  не  знала,  но  всегда
чувствовала, что он где-то рядом, надо только найти его.
   И когда все  ее  тело  затрепетало  от  необычайного  восторга,  этот
восторг неизбежно напомнил ей те ощущения, что пробудил в  ней  минувшим
вечером маркиз.
   Сабру никогда еще не целовали.
   Она всегда презирала и из