зозлило то, что  погребение
состоится уже завтра утром. Он хотел, чтобы похороны отложили для  того,
чтобы все кузены и другие родственники успели приехать из провинции,  но
его светлость настаивает на том, чтобы церемония прошла в  узком  кругу:
даже старые домашние слуги не будут допущены на нее.
   - А кто еще был на обеде? - спросила Мелинда.
   - Два сына лорда Фитцболтона, - ответила Глэдис. - Они  на  некоторое
время останутся здесь, но слуги их не любят.
   - А почему? - поинтересовалась Мелинда.
   - Они могут расщедриться лишь на  несколько  шиллингов,  -  объяснила
Глэдис, а потом в испуге прикрыла себе  рот  рукой.  -  Ох,  миледи,  я,
наверное, не должна была говорить вам такие вещи, но вы ведь  понимаете,
все слуги там, внизу, обсуждают это между собой.
   - Уверена, что как раз этим они сейчас  и  занимаются,  -  улыбнулась
Мелинда. - Так  ты  говоришь,  что  сыновей  лорда  Фитцболтона  считают
скрягами?
   - Да, мы все так думаем, - ответила Глэдис, - и потом, они  постоянно
звонят, требуя к себе слуг. Почему, скажите на  милость,  Джеймс  -  это
один из лакеев - в  последний  раз,  когда  они  останавливались  здесь,
каждое утро должен был подниматься к ним чуть ли не по дюжине раз?
   - А леди Фитцболтон тоже здесь? - спросила Мелинда.
   - Насколько я поняла, ее  светлость  умерла,  -  ответила  Глэдис,  -
потому что, проходя мимо двери в столовую этим вечером, я услышала,  как
его светлость  лорд  Фитцболтон  произнес:  "Моя  бедная  покойная  жена
ужаснулась бы от такого поведения".
   - Глэдис, да ты, наверное, подслушивала у замочной скважины!
   - Нет, что вы, миледи, - запротестовала Глэдис. - Господин Ньюмен  ни
за что не потерпел бы ничего  подобного;  я  просто  случайно  проходила
мимо.
   Мелинда рассмеялась.
   - Если ты не будешь вести себя осторожнее,  тебя  наверняка  отправят
назад, в поместье.
   От слов, произнесенных Мелиндой, на лице Глэдис  появилось  выражение
ужаса.
   - Ах, миледи, вы ведь не выдадите меня, правда? Это произошло  только
потому, что вы  выглядите  так  молодо  и  так  понимаете  меня,  а  все
остальные такие чопорные и надменные в этом доме. У меня  здесь  нет  ни
одной души, с кем я могла бы поболтать совершенно свободно.
   Если бы я сказала что-нибудь подобное миссис Джонс, она  оторвала  бы
мне голову.
   - Не волнуйся, все хорошо, я не собираюсь  наговаривать  на  тебя,  -
улыбнулась Мелинда. - Честно говоря, я и сама рада, что есть  кто-то,  с
кем я могу поговорить.
   - Мне кажется, это совсем  не  правильно,  что  вы,  ваша  светлость,
должны сохранять свое замужество в полной тайне,  -  сказала  Глэдис.  -
Ваше место сейчас внизу, среди родственников.
   Его светлость должен был бы гордиться вами.
   В этом доме никогда не было никого прелестнее вас.
   - Ах, Глэдис, ты мне  льстишь!  -  запротестовала  Мелинда.  -  И  не
забудь, что мое замужество - это полнейшая тайна. Никому  ни  слова,  ты
понимаешь это, Глэдис?
   - Да, миледи, мы все получили  такое  распоряжение.  Господин  Ньюмен
говорит, что первого же из нас, кто проболтается об этом где-нибудь  вне
стен этого дома, немедленно же вышвырнут отсюда. А он отличается  весьма
свирепым нравом!
   - Я уверена, что слуги не подведут, - сказала Мелинда.  -  А  теперь,
Глэдис, думаю, мне пора в постель.
   Было еще довольно рано, и она никак не могла  уснуть.  Она  лежала  с
открытыми глазами и  пыталась  разобраться  в  фантастических  событиях,
которые произошли в ее жизни с тех пор, как она убежала из  дома  своего
дяди. Она поймала себя на том, что так  или  иначе  ее  мысли  постоянно
возвращаются к маркизу. "Почему он так враждебно настроен  по  отношению
ко мне?" - удивлялась она. Почему он смотрит на  нее  с  таким  странным
выражением в глазах,  которое  граничит  с  презрением?  Что  она  могла
сделать ему неприятного, ведь она лишь пыталась помочь и  делала  все  в
соответствии с его желаниями?
   На следующее утро Глэдис вошла в ее комнату с  выражением  печали  на
лице и следами слез вокруг глаз.
   - Миледи, они сейчас спускают гроб по лестнице вниз,  -  сказала  она
Мелинде,  сдерживая  всхлипывания.  -  Я  всегда  расстраиваюсь,   когда
кто-нибудь  умирает.  Бедная  старая  леди!  В  жизни  она  всегда  была
по-своему добра к нам, и хотя я сама ни разу  не  разговаривала  с  ней,
часто могла видеть, как она спускалась по  лестнице  -  медленно,  но  с
достоинством.
   - Мне хотелось бы  узнать  ее  поближе,  -  сказала  Мелинда,  скорее
обращаясь к себе самой, чем к Глэдис.
   - У нее был сильный характер, - продолжала откровенничать Глэдис. - Я
слышала, как она резко разговаривала как-то с его светлостью.
   Затем он в сильном волнении выскочил из  дома  с  мрачным  выражением
лица, с грохотом захлопнув за собой дверь. Я всегда  удивлялась,  почему
они так ненавидят друг друга.
   Мелинда подумала о том, что сохранить что-нибудь  в  тайне  от  слуг,
наверное, совершенно невозможно. Она страстно  хотела  задать  множество
вопросов, чтобы выяснить, почему маркиз  так  часто  ссорился  со  своей
мачехой, но прошлым вечером она устыдилась того, что обсуждала события в
доме с Глэдис, да еще в таком вольном тоне. Поэтому теперь она  занялась
своим завтраком и не стала поощрять болтовню горничной,  как  в  прошлый
вечер.
   Шторы в ее комнате должны были оставаться опущенными до тех пор, пока
тело  усопшей  не  будет  погребено.  Старшая  горничная  пришла,  чтобы
приподнять их на несколько дюймов.
   - Извините, если темнота нарушает ваш уют, миледи, - сказала  она,  -
но его светлость отдал распоряжение, чтобы все шторы в  доме  оставались
опущенными.
   -  Да,  разумеется,  они  должны  оставаться  опущенными,  -  сказала
Мелинда. - Не поднимайте их слишком высоко.
   - Всего на несколько дюймов - так будет незаметно, -  сказала  миссис
Джонс, - а то мрак нагонит на вас тоску. Вы не будете против, если  я  и
Глэдис начнем укладывать ваши вещи?
   - Укладывать мои вещи? - в удивлении повторила Мелинда слова  старшей
горничной.
   - А разве ваша светлость не слышали? - удивилась миссис  Джонс.  -  Я
думала, его светлость уже говорил с вами об  этом.  Он  уезжает  в  Чард
сразу после того, как вернется с похорон, и ваша  светлость  отправитесь
вместе с ним. Багаж, разумеется, будет отправлен в закрытой повозке.
   Мелинда  почувствовала,  что  настроение   ее   от   этого   известия
улучшается.
   - Как мы поедем? - спросила она.
   - В фаэтоне его светлости, - ответила старшая горничная.  -  Уверена,
что ваша светлость будет удивлена выбором такого средства  передвижения,
но его светлость не придает большого значения традициям.
   - Разумеется, нет, - пробормотала Мелинда.
   Она быстро оделась, выбрав дорожное платье из тонкого шелка лазурного
цвета с шерстяной подкладкой для тепла. Шляпка, которую следовало носить
с этим платьем, оказалась небольшой и  хорошо  гармонировала  с  ним  по
размерам.  Мелинда  надеялась,  что,  подвязав  ленты  под  подбородком,
сохранит ее при порывах ветра.
   Уже прошел год с тех пор, как она в последний  раз  путешествовала  в
фаэтоне. Фаэтон ее отца не  был  современным  экипажем  и  не  отличался
особой быстроходностью, но все-таки езда на нем  более  приятна,  чем  в
закрытых экипажах, которому отдавали предпочтение ее дядя и тетя.
   Закончив свои приготовления, Мелинда еще  раз  взглянула  на  себя  в
зеркало. Без сомнения, лазурный цвет  ее  дорожного  наряда  чрезвычайно
гармонировал с  золотом  волос  и  белизной  кожи,  но  глаза  светились
весельем, что совершенно не приличествовало человеку в глубоком  трауре,
а ведь  она  должна  была  изображать  жену  маркиза.  Она  не  могла  с
уверенностью решить для себя, не посчитает ли маркиз, что  ей  следовало
бы надеть черное; но в ее гардеробе  не  было  ни  одного  платья  этого
цвета, и она подумала, что, возможно,  слуги  объяснят  ее  яркий  наряд
необходимостью сохранить свадьбу в тайне.
   Старшая горничная и Глэдис уложили одежду Мелинды в несколько больших
чемоданов.
   В этой суматохе, когда платья вынимались из гардероба и  укладывались
в чемоданы стоящими на полу на коленях горничными, места в  комнате  для
Мелинды, казалось, совсем не осталось. Поэтому через некоторое время она
вышла на лестницу, чтобы  послушать,  не  вернулся  ли  маркиз.  Она  не
решилась  спуститься  вниз,  боясь  столкнуться  с   кем-либо   из   его
родственников - маркиз мог вернуться в сопровождении кого-нибудь из них,
- но с облегчением увидела, что он вошел в дом в одиночестве.
   - Мне нужно немедленно переодеться, Ньюмен, - сказал он дворецкому.
   Маркиз направился к лестнице. У Мелинды едва хватило времени  на  то,
чтобы проскользнуть в будуар, который примыкал к ее комнате.
   Она успела мельком взглянуть на его лицо, когда он входил  в  зал,  и
поняла, - что маркиз находится в крайней степени раздражения, а  Мелинде
не хотелось встречаться с ним, пока он в таком настроении.
   Находясь в дурном расположении духа, он, пожалуй, еще откажется взять
ее с собой в поместье.  Возможно  даже,  ей  придется  отправиться  туда
вместе с багажом и слугами в тесной повозке. Она с  беспокойством  ждала
развития событий, когда наконец услышала стук в дверь.
   Мелинда поспешила открыть ее, думая, что это кто-нибудь из лакеев.
   - Его светлость желает знать, готова ли ваша светлость к отъезду?
   - Да, я готова, - нетерпеливо ответила Мелинда.
   Она последовала за лакеем и спустилась по лестнице вниз. Маркиз стоял
в зале, уже сменив свой темный траурный наряд на  длинные  брюки  серого
цвета и изящный сюртук более темного оттенка.
   - Доброе утро, Мелинда! - проговорил он, - Надеюсь, вы хорошо спали?
   Его слова были достаточно банальными, но Мелинда  почувствовала,  что
мрачное  настроение  покинуло  его.  Не  говоря  больше  ни  слова,   он
направился к входной двери. Мелинда последовала  за  ним.  На  улице  их
ожидал чудеснейший фаэтон, который ей когда-либо довелось  видеть,  -  с
желто-черными колесами и запряженный парой лошадей гнедой масти. Швейцар
помог ей сесть на  высокое  сиденье,  после  чего  маркиз,  запрыгнув  в
фаэтон, уселся рядом с ней.
   Он взялся за вожжи, конюхи отбежали от лошадей, и Мелинда с  маркизом
отправились в путь.
   За ними сидел маленький грум в цилиндре.
   Мелинда вспомнила, что ее отец называл мальчика, который занимал  это
сиденье, "тигром".
   Как жаль, что отец никогда не сможет увидеть лошадей, которые  сейчас
мчали их фаэтон: он наверняка одобрил  бы,  как  ловко  маркиз  управлял
упряжкой.
   Лошади были свежими, и их приходилось даже немного  сдерживать  из-за
сутолоки на улицах, но вскоре они наконец  выехали  за  пределы  города,
после чего маркиз отпустил вожжи. Они уже удалились на несколько миль от
Лондона, когда он повернулся к Мелинде и сказал:
   - Вы очень молчаливы.
   - Меня всегда учили, что нельзя отвлекать мужчину, когда он управляет
парой свежих лошадей, - ответила ему Мелинда.
   Маркиз рассмеялся.
   - Я вижу, у вас был хороший учитель. Вы, по всей  видимости,  и  сами
умеете управлять экипажем?
   - Да, умею,  -  ответила  Мелинда.  -  Но  у  меня  никогда  не  было
возможности управлять такими прекрасными лошадьми, как ваши.
   - Великолепная пара, не правда ли? - улыбнулся маркиз. -  Три  месяца
назад у барышников они обошлись мне в две тысячи  гиней  -  поэтому  они
просто обязаны быть хорошими!
   - Не всегда так, - ответила Мелинда. -  Внешний  вид  не  обязательно
соответствует достоинствам лошадей, но вы никогда не сможете убедиться в
этом, пока не доставите покупку домой.
   - Я вижу, вы прямо-таки знаток лошадей, - сказал маркиз добродушно  и
без тени насмешки.
   - Я очень их люблю, - просто сказала Мелинда.
   - А что вы еще любите? - спросил  маркиз.  -  Или,  может  быть,  мне
следовало бы спросить - кого?
   - Я люблю деревню, - сказала Мелинда, как бы не обращая  внимания  на
вторую часть вопроса. - Думаю, я никогда бы не согласилась жить в городе
слишком долго.
   - Вы не перестаете меня удивлять, - заметил маркиз.
   Мелинда ничего не ответила. Они уже выехали на прямой участок дороги,
и стало трудно разговаривать  из-за  ветра,  который,  казалось,  сдувал
слова с губ. Мелинда  забыла  о  маркизе  и  настроилась  на  то,  чтобы
получить максимум удовольствия от  быстрой  езды,  от  ощущения  летнего
теплого ветра  на  лице,  от  солнечных  лучей,  играющих  на  лошадиных
уздечках; белая пыльная дорога, казалось, несется им навстречу вместе  с
зелеными полями, темными лесами, реками и ручьями  с  островками  желтых
ирисов и золотых кувшинок.
   Они, должно быть, ехали уже около часа, когда  маркиз  остановился  у
старого постоялого двора при почтовой станции.
   - Мы пообедаем здесь, - сказал он. - Не знаю, как вы, а я так  просто
умираю с голоду.
   Выбежали конюхи, чтобы подхватить лошадей. Маркиз спрыгнул на землю и
протянул руки к Мелинде. Только какое-то  мгновение  она  колебалась,  а
затем позволила ему снять себя с фаэтона. На секунду она оказалась в его
объятиях.
   Мелинда ясно почувствовала силу его рук, и впервые его лицо оказалось
так близко от ее лица.
   Затем маркиз опустил ее на землю, и  она  освободилась  из  его  рук.
Однако у нее осталось ощущение, как будто от прикосновения маркиза с ней
произошло что-то странное.
   Хозяйка постоялого двора проводила Мелинду  в  лучшую  комнату  этого
заведения,  где  девушка  смогла  умыться  и  вымыть  руки.  Ее   волосы
растрепались,  поэтому  она  сняла  свою  шляпку,  привела  прическу   в
наилучший вид, насколько это было возможно в тех условиях,  после  чего,
держа шляпку в руках, спустилась вниз,  в  отведенный  им  кабинет,  где
маркиз уже заказал обед.
   Стены маленькой комнаты были облицованы  дубом,  а  потолочные  балки
нависали так  низко,  что  маркизу  приходилось  даже  нагибаться.  Окно
выходило в маленький садик; круглый  стол  уже  был  накрыт  к  обеду  и
буквально ломился от  выставленных  на  нем  холодных  блюд  -  кабаньей
головы, ветчины домашнего приготовления, фаршированной индейки,  жареных
на вертеле голубей и огромной бараньей ноги.
   - Что вы будете есть? - спросил маркиз. - Хозяин  здешнего  заведения
сказал, что может предложить еще горячий пирог с устрицами и жаворонками
прямо из печи.
   Мелинда отрицательно покачала головой.
   - Никогда бы не подумала, что можно  печь  пироги  с  жаворонками,  -
сказала она.
   Мелинда выбрала холодную индейку и ломтик ветчины,  в  то  время  как
маркиз утолял свой  голод  свежей  лососиной,  двумя  жирными  голубями,
большими ломтями жареного с кровью мяса и несколькими порциями студня из
свиной головы.
   - Мне обязательно нужно было подкрепиться, -  сказал  он,  с  улыбкой
посмотрев на Мелинду через стол. - К сожалению,  я  не  мог  этим  утром
хорошо позавтракать в обществе ворчащего дядюшки и двух его  надоедливых
сынков, спорящих о том, какой галстук  следует  надеть  на  погребальную
службу.
   - Боюсь, что вы не любите своих родственников, - сказала Мелинда.
   - Я испытываю к ним отвращение, -  твердо  ответил  маркиз.  -  А  вы
любите своих?
   - Нет, так же, как и вы, я нахожу, что они до крайности неприятны,  -
сказала Мелинда, вспомнив сэра Гектора.
   Они оба рассмеялись.  По  какой-то  ведомой  только  им  причине  они
находили очень  забавным,  что,  не  имея  ничего  общего,  в  этом  они
сходились единодушно.
   - Жервез говорит, что я  был  груб  с  вами,  Мелинда,  -  неожиданно
проговорил маркиз. - Могу ли я надеяться, что вы простите меня?
   - Ну разумеется, можете, - ответила Мелинда. - Я могу понять, что  вы
находились тогда под гнетом забот.
   - Не ищите мне оправданий, - сказал он. - Никому не  дозволено  вести
себя грубо с такой очаровательной девушкой, как вы.
   Этот комплимент почему-то показался Мелинде весьма натянутым..
   - Расскажите мне о вашем доме, - быстро произнесла она. -  Я  жду  не
дождусь, когда увижу его.
   Если она имела намерение побудить его  изменить  тему  разговора,  то
вполне в этом преуспела. После слов девушки лицо маркиза просветлело.
   - Знаете ли, - тихо проговорил он, - в первый раз я еду в Чард как  в
свое собственное поместье, в свой дом, и теперь ничто не  заставит  меня
потерять его.
   Пока маркиз рассказывал Мелинде о Чарде, они закончили свою  трапезу,
и только лишь когда они вновь пустились в путь,  Мелинда  почувствовала,
что маркиз наконец-то успокоился, страх и отчаяние  отступили  от  него.
Она никак не могла избавиться от мысли, что  все  оказалось  бы  намного
лучше, если бы маркиз действительно женился на  любимой  женщине,  а  не
прибегнул бы к этой уловке, которая - если вдруг все откроется -  грозит
ему окончательным разорением.
   Примерно через час пути они свернули и  проехали  через  великолепные
кованые железные ворота между каменными колоннами, увенчанными огромными
орлами с распростертыми крыльями. Затем сразу за дубовой рощицей  маркиз
натянул вожжи и остановил лошадей.
   Перед ними лежал Чард. Если даже  на  той  картине,  которую  Мелинда
видела в Лондоне, он  буквально  очаровал  ее,  то  теперь,  увидев  его
воочию, она была просто ошеломлена. Прекрасный красный цвет кирпичей, из
которых были сложены стены дома, под действием времени и стихии  немного
поблек  и  стал  темно-розовым;  вокруг  дома   раскинулась   серебряная
березовая роща. Прямо перед поместьем длинные  зеленые  лужайки  сбегали
вниз к маленькому  ручью  с  серебристой  водой,  берега  которого  были
соединены аркой старинного моста. Дом был построен в форме буквы Е,  что
являлось данью  величию  королевы  Елизаветы,  в  чью  эпоху  он  и  был
построен; его маленькие окна с витражами отбрасывали солнечные лучи, как
бы приветствуя тех, кто приближался к поместью. От Чарда  веяло  теплом,
гостеприимством и счастьем. Он был огромен, но тем  не  менее  оставался
домашним очагом, а не просто зданием.
   - Он прекрасен! - воскликнула Мелинда, и маркиз с улыбкой взглянул на
нее.
   - Это то место, которое для меня дороже всего на свете! - сказал  он.
- Иногда Чард  представляется  мне  женщиной,  которая  заняла  все  мое
сердце.
   - Самая прекрасная женщина в мире, -  мягко  сказала  Мелинда  и  еле
сдержалась, чтобы не добавить: "Намного прекраснее, чем леди Алиса".
   - Пойдемте осмотрим его, - сказал маркиз. - Там так много всего,  что
мне хотелось бы показать вам!
   Он стал походить на  школьника,  таская  ее  по  дому  с  подвала  до
чердака. Они вместе обошли сады: он  показал  Мелинде  пруд  с  золотыми
рыбками, который так любил, будучи ребенком; маркиз водил ее на огород и
рассказывал, как воровал персики, когда этого не видел старший  садовник
- старик с большими причудами, - и как его однажды побили за то, что  он
разбил крикетным мячом стекло в оранжерее.
   Потом они увидели лебедей, белого и  черного,  медленно  плывущих  по
ручью, а потом маркиз повел Мелинду в конюшни и очень обрадовался, когда
понял, что она искренне восхищается его лошадьми. Там была одна  лошадь,
которая более всех остальных поразила девушку.
   - Это Громовержец, - сказал маркиз Мелинде, когда  они  рассматривали
крупного  вороного   жеребца,   который   тряс   головой,   презрительно
отворачиваясь от моркови, которую ему предлагали.
   - Я купил его год назад. Хотел отправиться на нем  верхом  в  Лондон,
потому что в манеже Роу не найдется ни одной  лошади,  которая  была  бы
способна состязаться с ним. Но это очень нервное животное, поэтому  я  и
отправил его сюда.
   - Завтра я поеду на нем на прогулку, Нед, - сказал он, обратившись  к
старому конюху.
   - Очень хорошо, милорд, но вы сразу  поймете,  что  им  очень  трудно
управлять. Он недостаточно хорошо слушается узды, в этом-то все и  дело.
Ребята даже боятся садиться  на  него.  На  прошлой  неделе  он  сбросил
Джимса, и тот теперь отказывается садиться на эту лошадь.
   - Мне кажется, что