- В моих обстоятельствах никто не вправе требовать от  человека  верности
обету, - возразил граф Треварнон.
   - Я все это понимаю. Однако у меня все  равно  было  бы  чувство,  что  я
поступаю дурно, и это отравило  бы  любовь..,  которую  я  могла  бы  к  вам
испытывать.
   Граф  застыл  как  вкопанный,  осмысливая  услышанное.  Ему  никогда   не
приходило в голову,  что  возможен  подобный  ход  мыслей.  Это  лишний  раз
доказывало, что Демелса была ничуть не похожа на прочих знакомых ему женщин.
   Вслух он сказал:
   - Боже мой! Что вы можете знать о любви, если говорите, что испытывали бы
ее, если бы это чувство не  являлось  запретным?  Вот  вы  наверняка  любите
романы и прочли их великое  множество.  Скажите,  сколько  любовных  историй
связано с нарушением запретов. Что вы молчите? Отвечайте!
   Это прозвучало как приказ.
   Демелса тем не менее не растерялась.
   - Вероятно, я кажусь вам наивной и  невежествен  ной,  -  с  достоинством
ответила она, - однако я много думали о любви. И  о  вас.  И  мне  пришло  в
голову, что вы очень нуждаетесь в любви.
   - Вы что, думаете, мне ее недостает? - чуть не вспылил граф Треварнон.
   Последняя его реплика, несмотря на неприкрытый сарказм,  была  не  лишена
горечи.
   Демелса всплеснула руками. Этот жест  вышел  у  нее  очень  выразительно.
Казалось, она решительно отметала заблуждение собеседника.
   - Любовь бывает разная, - горячо возразила  она.  -  И  если  вас  охотно
одаряют любовью разные красивые  леди  вроде  той,  что  хотела  опоить  вас
каким-то зельем, то это не то же самое...
   Демелса, смешавшись, не закончила фразы. На языке у нее вертелось простое
объяснение: "Их любовь - не такая, как моя". Однако она не могла  выражаться
так откровенно.
   -  Опишите  мне  свою  любовь,  -  неожиданно  попросил  граф,  сраженный
убежденностью, прозвучавшей в ее голосе. -  Расскажите,  как  вы  любили  бы
мужчину, которому отдали бы свое сердце!
   - Я точно знаю, что, если бы я кого-то любила, я не хотела  бы  причинять
возлюбленному зла. Напротив, я старалась бы защищать его - от несчастий,  от
опасности, болезней, душевных мук.
   - Материнская любовь! - одними губами прошептал граф Треварнон, не  желая
прерывать девушку.
   - И если бы я вышла замуж, то всегда любила бы своего мужа и делила с ним
в жизни все несчастья и радости, - продолжала Демелса.
   Все  это  время  она  украдкой  посматривала  на  выражение  лица   графа
Треварнона, ожидая, что на нем в любой момент появится циничная улыбка.
   - И последнее. Я бы постаралась научиться у любимого всему, что он знает.
Бесспорно, вы обладаете более широким кругозором, чем те дамы,  которые  вас
одаряют своей благосклонностью.
   После долгого молчания граф Треварнон задумчиво спросил:
   - Возможно ли найти женщину, которая была бы для мужчины женой, матерью и
другом в одном лице?
   - Если речь идет о настоящей любви, такое возможно, - убежденно  ответила
Демелса. - Такое чувство - все равно что золотое руно. Священный Грааль  или
даже Врата Рая. Найти его трудно, но обретя  его,  человек  навеки  обретает
блаженство.
   - А вы стоите подобно архангелу с огненным мечом, не пуская меня в рай, -
горько заметил граф Треварнон.
   Он скорее ощутил, нежели увидел, смятение, отразившееся в ее  глазах,  и,
посмотрев на крепко сцепленные тонкие пальцы Демелсы, понял, что причинил ей
истинную боль.
   - Я вовсе этого не хочу, - ответила Демелса. - Но чем я могу помочь?
   - Как вы можете быть столь жестоки? - забыв об  осторожности,  воскликнул
граф Треварнон. - Как вы можете отказывать  мне  в  том,  что,  может  быть,
предназначено мне самим богом? Посмотрите на меня, Демелса! - потребовал он.
   Она послушно вскинула голову. Сумерки тем временем перешли в ночь, и луна
посеребрила своим волшебным светом цветы жимолости и белое платье Демелсы.
   Он заглянул в огромные глаза - доверчивые и невинные.
   Медленно склонившись, граф  осторожно  прикоснулся  губами  к  ее  нежным
полураскрытым губам, словно ждущим его поцелуя.
   Он заметил, как изменилось у девушки выражение лица.
   Она  напряглась,  словно  прислушиваясь  к  своим  ощущениям,   а   потом
засветилась от счастья.
   Сердца влюбленных распахнулись навстречу друг другу.
   - Вы любите  меня!  -  дрогнувшим  от  волнения  голосом  прошептал  граф
Треварнон. - Вы любите меня, мой милый призрак, и принадлежите мне!
   Чувствуя прикосновение ее трепетного тела, он, не помня себя от  радости,
услышал ответ:
   - Я люблю вас, как бы я этому ни противилась.  Это  сильнее  меня..,  это
невозможно объяснить! Она замолчала, потом вздохнула.
   - Но что тут говорить, все равно сегодня мы видимся в  последний  раз(  -
неожиданно и решительно закончила Демелса.
   - Вы действительно намереваетесь так просто уйти из моей  жизни?  Учтите,
тут не помогут никакие засовы... - рассердился граф Треварнон.
   Она не отвечала, и он продолжал:
   - Мне кажется, что то, что происходило  между  нами,  так  восхитительно,
словно это  не  реальность,  а  чудо,  сотворенное  самой  атмосферой  этого
древнего дома. И вы, его главная кудесница, хотите все разрушить?
   - Мне ничего другого не остается, - ответила  Демелса,  высвобождаясь  из
его объятий.
   - Это не правда! - возразил граф Треварнон. - И я  смогу  убедить  вас  в
своей любви к вам и в вашей - ко мне".
   Он хотел снова обнять ее, но в этот момент оба услышали, как кто-то вышел
в сад.
   - Джерард! - прошептала Демелса, в темноте узнав силуэт брата.
   - Не двигайтесь. Предоставьте все мне! - приказал граф Треварнон.
   Он неторопливо  поднялся  со  скамейки,  загораживая  своей  атлетической
фигурой вход в беседку.
   - Так вот вы где, милорд! - воскликнул Джерард. - Слуги доложили мне, что
вы вернулись с торжественного обеда и прошли в сад. Я хотел  узнать:  почему
вы не присоединяетесь к нашей компании?
   Граф шагнул ему навстречу.
   - В замке так много говорили и столько  пили,  что  я  решил  погулять  в
тишине и прийти в себя.
   - В таком случае простите меня. Не  хочу  вам  мешать,  -  учтиво  сказал
Джерард, собравшись уйти.
   - Вовсе нет, я очень рад вас видеть,  -  доброжелательно  улыбнулся  граф
Треварнон. - Давайте вернемся вместе. Я как раз  хотел  с  вами  кое  о  чем
переговорить. Видите  ли,  в  вашем  доме  я  заметил  две  картины  хороших
мастеров, за которые вы могли бы при желании выручить очень крупную сумму.
   - Вы это серьезно? - удивился Джерард. - А я был убежден, что все здешние
полотна ничего не стоят.
   - Их только требуется подреставрировать, - пояснил граф  Треварнон.  -  Я
увлекаюсь Рубенсом и знаю его руку. И я не постоял бы за ценой, если  бы  вы
согласились уступить мне картину, которая висит над лестницей. Это  одна  из
его ранних работ.
   - А другая картина?
   - В библиотеке висит маленькое полотно, подлинник Перуджино.
   - Впервые слышу это имя, - признался Джерард.
   - Настоящее имя  этого  мастера  -  Пьетро  ди  Кристофоро  Ваннуччи.  Он
прославился не только собственным творчеством, но и тем,  что  был  учителем
великого Рафаэля.
   - Невероятно! - От волнения Джерард не находил слов.
   По голосу брата Демелса поняла, что  он  находится  на  седьмом  небе  от
неожиданно выпавшей ему удачи.
   Она молча провожала взглядом  двух  самых  дорогих  ей  мужчин,  которые,
оживленно разговаривая, неторопливо шагали к дому.
   Демелса тоже порадовалась этой новости. Если Джерард  продаст  живописные
полотна, он сможет завести себе  хороших  лошадей,  вдоволь  развлекаться  с
друзьями в Лондоне и, вероятно, выдаст ей  хоть  небольшую  сумму  на  самый
необходимый ремонт в доме.
   Однако она прекрасно понимала, что никакое  улучшение  их  имущественного
положения никак не изменит ее отношений с графом Треварноном.
   Демелса отдавала себе отчет в своем чувстве, знала,  что  всю  оставшуюся
жизнь будет сожалеть о том, что отказалась от этой любви.
   Но она заставила свое сердце молчать.
   Поднимаясь со скамьи, Демелса сорвала ветку жимолости, чтобы сохранить ее
в память об этих волнующих мгновениях своей жизни.
   Она прижала цветок к губам.
   Оглянувшись на  лужайку,  отделявшую  беседку  от  дома,  она  никого  не
увидела.
   Над садом повисла необыкновенная тишина, в которой  отчетливо  слышалось,
как летают, шурша крыльями, летучие мыши.
   - Прощай, моя единственная любовь, - в слезах прошептала она.

Глава 6

   - Эти скачки оказались для вас на редкость  удачными,  милорд,  -  сказал
Джерард графу Треварнону, который, мастерски лавируя, продвигался  на  своем
фаэтоне сквозь сутолоку, царящую на дороге, забитой перед входом на скаковое
поле другими экипажами.
   Граф не ответил, и Джерард продолжал:
   - Подумать только! Три приза, и среди них -  Голд  Кап!  Какой  спортсмен
может мечтать о большем успехе?
   В его  голосе  послышалась  легкая  зависть.  Граф  Треварнон  постарался
утешить приятеля:
   - Но скачки, в которых выступал ваш жеребец, были захватывающими.
   - Они были бы  еще  приятнее,  если  бы  победил  Файерберд,  -  возразил
Джерард. - Кто же мог предвидеть, что обе лошади финишируют одновременно?
   Помолчав, он добавил:
   - Это ведь означает, что призовые деньги и все, что  было  поставлено  на
лошадей, делится пополам. А я ведь ставил на своего Файерберда.
   - Несомненно, на будущий год вам повезет больше, Лэнгстон, - ободрил  его
граф Треварнон.
   Он говорил рассеянно, почти машинально, словно все время думал  о  чем-то
другом.
   Граф не замечал, что друзья начали  поглядывать  на  него  с  удивлением,
когда его лошадь пришла к финишу, на полтора корпуса опередив соперника,  не
вызвав особой радости хозяина. Слишком уж равнодушно граф  отнесся  к  этому
бесспорному успеху. Такого с ним прежде не бывало.
   А он и вправду не мог сосредоточиться на скачках, а потом на разговорах о
них.
   Он все раздумывал, неужели Демелса  действительно  намеревалась  навсегда
прекратить их знакомство, как решила в их последнюю встречу.
   В пятницу  граф  Треварнон  будто  на  крыльях  летел  домой  со  скачек,
предвкушая новую встречу в беседке.
   Рассчитывая, что свидание должно состояться после  обеда,  когда  на  сад
опустятся сумерки, он стал настаивать, чтобы на стол подавали пораньше,  чем
изумил всех  своих  товарищей,  знавших,  что  он,  как  это  было  принято,
предпочитал не начинать обеда раньше семи часов вечера.
   Однако в этот раз все сели за стол в шесть, а после обеда гости  занялись
карточной игрой, которой были заняты все, кроме графа Треварнона.
   Сославшись на легкую головную боль, он  сказал,  что  ему  надо  подышать
свежим воздухом, и отправился в сад, не возбуждая ничьих подозрений.
   Он долго сидел в беседке, то исполняясь надежды, то приходя  в  отчаяние,
пока не понял, что Демелса действительно не придет.
   Это заставило его не на шутку встревожиться.
   Теперь у него  наверняка  не  оставалось  шансов  проникнуть  в  потайные
помещения. Понимая, что дальнейшее ожидание бесполезно, он вернулся в дом.
   Лежа в постели без сна, граф тщетно придумывал способ снова встретиться с
Демелсой.
   Признать  перед  Джерардом  или  перед  Нэтти  их  знакомство   было   бы
невозможно. Вне всякого сомнения, девушка расценила бы подобный поступок как
предательский и никогда бы его не простила.
   Но что же еще можно было предпринять?
   В пятницу на скачках он проглядел все глаза, но так И не нашел  ее  милое
личико в многолюдье трибун.
   "Если Демелса будет упорствовать в своем желании прятаться,  ее  придется
искать не как Святой Грааль, а как иголку в стоге сена",  -  горько  пошутил
про себя граф  Треварнон.  К  завершающим  дням  состязаний  число  зрителей
достигло  рекордного  количества.  Люди  вели  себя  все   азартнее,   делая
рискованные ставки, и трибуны шумели и волновались во время каждого заезда.
   - Что мне делать? Что делать? - снова и снова в  отчаянии  вопрошал  себя
граф Треварнон.
   Он почувствовал, что впервые в жизни ему изменила его вечная удачливость;
более того, искушенность в отношениях  с  женщинами  оказалась  в  случае  с
Демелсой совершенно бесполезной.
   При всем своем опыте  общения  с  женщинами  он  совершенно  не  научился
устраивать встречи. Все его прежние пассии слишком охотно брали это на себя.
То, что его могут попросту избегать, стало для графа  Треварнона  неприятным
открытием.
   Демелса своим поведением ставила его в тупик. Он все отчетливее  понимал,
что никакими  ухаживаниями  не  добьется,  чтобы  она  отказалась  от  своих
убеждений.
   Теперь, возвращаясь в Лэнгстон-Мэнор, он был готов поверить, что  никогда
больше не увидит милых фиалковых глаз.
   Вэлент надеялся встретить Демелсу возле загона, где седлали лошадей перед
вторым заездом, в котором выступал Файерберд, жеребец Лэнгстонов.
   Он заметил старого Эббота, перебросился парой слов с  конюхом  и  пожелал
его внуку удачи.
   Но сколько  граф  ни  вглядывался  в  толпу,  собравшуюся  посмотреть  на
лошадей, он не мог найти в ней Демелсу.
   Накануне вечером, тщетно ожидая встречи с девушкой в беседке, он  обругал
себя глупцом.
   Как он мог настолько поддаться очарованию этого дома, чтобы  влюбиться  в
его маленькую хозяйку, более того, решить, что она не  похожа  на  остальных
женщин?
   Однако, сколько бы Вэлент ни пытался убедить себя в  обратном,  он  знал,
что за эту неделю Демелса стала ему дороже жизни, и был готов потратить  всю
эту жизнь на поиски своей мечты.
   Более всего его возмущало то, что она была совсем рядом, под крышей  того
же  дома,  где  жил  он,  но  окружила  себя  непроницаемой  тайной,  словно
крепостными стенами.
   Демелса могла с тем же успехом быть  в  Шотландии,  среди  дикой  природы
Корнуолла, или даже в самой Америке!  Как  не  почувствовать  безысходность,
зная, что от счастья его отделяет лишь  стена  да  полторы  дюжины  ступенек
потайной лестницы?
   Заметив, что даже лошади и скачки перестали вызывать у него интерес, граф
Треварнон решил вернуться домой после третьего заезда.
   По опыту  ему  было  известно,  что  после  окончания  скачек  начиналась
невообразимая сумятица, а четвертый заезд, случалось, затягивался  до  шести
часов вечера. По окончании состязаний  начиналась  давка  и  из  толпы  было
невозможно выбраться иногда и до восьми.
   Ничего не сказав друзьям, граф Треварнон решительно направился  к  своему
фаэтону. Он был уверен, что для большинства знакомых  его  отъезд  в  разгар
состязаний останется незамеченным.
   Король не появлялся на скачках с четверга, но его ложа оставалось открыта
для близких друзей,  и  шампанское  лилось  там  не  менее  обильно,  чем  в
присутствии Его Величества.
   Граф Треварнон с самого ленча не пригубил ни капли  спиртного.  Он  знал,
что может разрешить свою  почти  не  выполнимую  задачу  только  на  трезвую
голову.
   Найдя свой фаэтон среди скопления экипажей, он приготовился садиться, как
его окликнул Джерард Лэнгстон:
   - Неужели вы уже уезжаете, милорд?
   Поскольку Файерберд сумел прийти первым одновременно с соперником, у него
от радости горело лицо.
   Граф Треварнон внезапно подумал,  что  если  бы  Демелса  увидела  сейчас
возбужденного брата, то она не захотела бы, чтобы Джерард  продолжал  играть
на скачках.
   Граф весьма приветливо сказал:
   - Да, знаете ли, решил уехать, пока не началось столпотворение. Не хотите
ли составить мне компанию?
   Такой любезностью был бы польщен и  более  зрелый  и  важный  джентльмен.
Джерард был несказанно рад предложению.
   Разборчивость графа Треварнона была  всем  известна,  и  его  приглашение
можно было бы расценивать как большой комплимент.
   Забравшись в фаэтон, Джерард сказал:
   - Весьма польщен, милорд.
   Граф едва дождался, пока молодой человек устроится  на  сиденье  рядом  с
ним, и тронул лошадей. Джем уже на ходу прыгнул на запятки.
   Выехав за ворота ипподрома, фаэтон  оказался  в  гуще  людской  толпы,  в
которой деревенские зеваки мешались с лондонскими щеголями.
   Джерард радостно улыбнулся нескольким друзьям, с  удивлением  заметившим,
какой чести его удостоил граф Треварнон.
   Отвлекшись  от  созерцания  толпы,  Лэнгстон  перевел  взгляд  на  своего
именитого соседа  и  удивился  странному  мрачному  выражению,  какое  редко
появляется на лице светского человека при посторонних.
   Граф тем временем лихорадочно раздумывал,  как  бы  потактичнее  подвести
разговор к интересующей его теме.
   После шести дней пребывания в доме  Лэнгстона,  накануне  своего  отъезда
было бы неловко осведомляться, есть ли у хозяина сестра.
   Равно невозможно было бы признаться:
   "Я случайно познакомился с вашей сестрой и хотел бы снова  встретиться  с
ней".
   Но, если сейчас ничего не сказать, сегодня, самое позднее - завтра утром,
ему придется вместе со всей компанией оставить Лэнгстон-Мэнор.
   Лорд Ширн и лорд Рэмджил возвращались в Лондон, не заезжая в дом, где они
гостили эти дни.
   Ральф Миэр собирался сегодня же вернуться  в  столицу,  лишь  захватив  с
собой вещи.
   В любой момент Джерард Лэнгстон мог спросить графа, собирается  ли  и  он
уехать домой еще до обеда. Этот вопрос застал бы его врасплох.
   "Я непременно должен повидаться с Демелсой!" - подумал граф Треварнон.
   Однако он догадывался,  что,  если  бы  даже,  обманув  доверие  девушки,
вынудил брата пойти за ней, она не согласилась бы покинуть своего убежища.
   - Что же мне делать? - едва слышно спросил он.
   Желание встретиться с милой девушкой было настолько сильным, что  он  был
готов пойти на все, лишь бы снова увидеть ее.
   По чистому совпадению или по  воле  высших  сил  граф  Треварнон  тут  же
заметил ее.
   Демелса вместе с Нэтти сидела на  старомодной  двуколке,  которой  правил
какой-то парень.
   Вначале граф узнал Нэтти. Та была, как всегда, одета в  серое  полотняное
платье с белыми накрахмаленными манжетами и воротничком.  На  голове  у  нее
была черная соломенная шляпа,  возможно  специально  надетая,  чтобы  скрыть
лицо. Раз няня участвовала в заговоре, то должна была, маскироваться,  чтобы
своим присутствием не выдать своей подопечной.
   Однако граф Треварнон хорошо запомнил ее, и подобные ухищрения не помогли
Нэтти.
   Рядом с ней сидела Демелса, хрупкая и воздушная, как сильфида.
   - Смотрите-ка, вон едет Нэтти!
   Торжество, прозвучавшее в его восклицании, было  совершенно  несоразмерна
радости от встречи со старой няней.
   Но Джерард не успел удивиться  неожиданному  оживлению  своего  спутника,
поставленный в тупик вопросом:
   - А что это за девушка рядом с ней?
   Похоже, удача вернулась к графу Треварнону, чтобы выдернуть его из бездны
отчаяния, неумолимо затягивавшей его в последние дни.
   Он крепче взялся за поводья на случай, если дорога станет шире и  у  него
появится возможность поравняться с двуколкой.
   Дальше все произошло очень быстро.
   С проселочной дороги на основную из-за высоких зарослей  вылетел  фаэтон,
запряженный парой лошадей, скакавших во весь опор.
   Судя по багровому лицу, управлявший им джентльмен успел  выпить  чересчур
много горячительных напитков, точнее, был непозволительно пьян.
   Он не мог бы избежать столкновения с  двуколкой,  даже  если  бы  вовремя
заметил ее. В конце концов он спохватился  и  предпринял  отчаянную  попытку
развернуть  лошадей,  но  зацепился  колесом  своего   экипажа   за   колесо
опрокинувшейся двуколки.
   Изо всех сил  удерживая  свою  упряжку,  оказавшуюся  ближайшей  к  месту
столкновения, граф Треварнон с ужасом заметил, как Демелса, не  удержавшись,
упала на землю.
   Все произошло так  внезапно,  что  он  даже  не  успел  окликнуть  кучера
Демелсы.
   Мастерским маневром граф Треварнон обогнул лошадей  пьяного  джентльмена,
только что скакавших что было сил и вдруг  остановившихся  из-за  того,  что
экипажи сцепились колесами.
   В то время, как пьяный лихач принялся извергать п