терью.  -  Как  жаль,  что
Калиста простудилась!
   - Это совершенно непростительно с ее стороны, - ответила  леди  Чевингтон
отнюдь не тем обворожительным тоном, каким она обращалась к гостям.
   - Надеюсь, к завтрашнему дню она поправится настолько, чтобы  поехать  на
бега, - засмеялась герцогиня. - Ты же  знаешь,  Калиста  скорее  умрет,  чем
пропустит скачки.
   Леди Чевингтон ничего  не  ответила.  Взяв  с  собой  зажженные  свечи  в
серебряных подсвечниках,  гости  стали  медленно  подниматься  по  лестнице,
расходясь по своим спальням.
   Граф задержался дольше других,  чтобы  предупредить  дворецкого,  что  он
уезжает завтра днем, сразу же после скачек.
   Он  решил,  что  трех  ночей,  проведенных  в  имении  Чевингтон,  вполне
достаточно,  и  был  уверен,  что  Калиста  будет  рада,  когда  увидит  его
удаляющийся экипаж.
   У подножия лестницы он заметил леди Чевингтон, которая рассказывала лорду
Джорджу Бентинку и лорду Пальмерстону о тех изменениях, которым  подвергался
дом в течение столетий.
   - Это довольно  любопытная,  можно  сказать,  даже  поразительная,  смесь
различных архитектурных стилей и периодов, - сказал лорд Пальмерстон.
   - Что правда, то правда, - согласилась с ним хозяйка дома.
   - И что удивительно, - заметил лорд Джордж, - так это то, что каждая  его
часть, каждая новая пристройка кажется совершенным творением своего времени.
Например, эта,  где  мы  находимся  сейчас,  замечательный  образец  периода
правления Георга I, а если мы возьмем оранжерею или библиотеку,  то  увидим,
что это чудесное воплощение всего лучшего, что было в стиле королевы Анны.
   - Я умышленно сохранила те характерные  черты,  которые  отличали  каждый
стиль, - объяснила леди Чевингтон,  -  и,  как  ни  странно,  Елизаветинский
флигель нравится мне больше других. Я до сих пор еще с болью думаю, как мало
осталось в этом доме от того старинного здания, в котором еще сохранялся дух
столетий, но этот флигель остался нетронутым, и, по-моему, он в  своем  роде
безупречен!
   - Я совершенно согласен с вами, - ответил лорд Джордж.
   - В спальни я поставила кровати эпохи Тюдоров, а когда приходится кое-где
менять деревянную обшивку стен, я  буквально  на  коленях  умоляю  хранителя
старинных церквей, чтобы он выделил мне панели с таким же рисунком.
   - Ваш вкус непогрешим, дорогая моя, он выше всяких  похвал!  -  заговорил
лорд Пальмерстон, и в голосе его прозвучали почти ласкающие нотки.
   - Как бы мне хотелось, чтобы весь дом был выдержан в стиле эпохи Тюдоров!
- воскликнула леди Чевингтон, поднимаясь по лестнице. - У меня есть картина,
где он изображен именно таким, каким был в тысяча пятьсот шестидесятом году;
он  назывался  тогда  "Привал  королевы",   поскольку   королева   Елизавета
останавливалась здесь  проездом.  Я  обязательно  должна  показать  вам  это
полотно.
   - Я с удовольствием посмотрел бы его, - ответил  лорд  Джордж.  -  Должен
сказать,  что  вам  повезло,  это  большое  счастье  -  обладать   старинной
живописью.
   - У меня есть еще несколько жанровых картин, где дом изображен на  заднем
плане, - заметила леди Чевингтон, - но эта - единственная, где  он  занимает
все полотно и является центром композиции.
   На верхней площадке лестницы она остановилась и обернулась к графу:
   - Картина, о которой мы сейчас говорили, висит на стене в вашей  спальне,
милорд. Вы ведь не будете против, если мы зайдем  к  вам  на  минутку,  и  я
покажу ее лорду Пальмерстону и лорду Джорджу?
   - Конечно, пожалуйста, - вежливо ответил граф.
   Они прошли по коридору, и граф открыл дверь своей спальни.
   Все четверо несли свечи, которые оказались совершенно лишними здесь,  так
как  в  комнате  по  обеим  сторонам  широкой  кровати  горели  два  больших
канделябра, и еще один, с шестью зажженными  свечами,  стоял  на  столике  у
камина, так что картина была прекрасно освещена.
   Они прошли в комнату, и  граф,  подняв  глаза  к  картине,  висевшей  над
каминной полкой, подумал, что леди Чевингтон совершенно права,  говоря,  что
это чрезвычайно интересное и необычное полотно.
   Громадный дом из красного кирпича,  окруженный  темной  зеленью  садов  и
парков, казался сверкающим  драгоценным  камнем,  вставленным  в  прекрасную
оправу. Граф сделал еще шаг к камину, чтобы получше рассмотреть  картину,  и
тут  услышал  за  своей  спиной  удивленные  и  испуганные  восклицания.  Он
обернулся.
   Леди Чевингтон и мужчины, сопровождавшие  ее,  смотрели  не  на  чудесную
картину над камином, нет, они смотрели на громадную широкую кровать в  стиле
Тюдоров.
   Не веря своим глазам, граф увидел,  что  посреди  этой  огромной  кровати
лежит Калиста! Ее светлые локоны рассыпались по подушке, и она  тихо,  сонно
дышала. Она спала!
   Мгновение никто не двигался. Затем голосом,  звеневшим  от  возмущения  и
негодования, леди Чевингтон произнесла:
   - Что я вижу, милорд?!
   Граф стоял, молча глядя  на  нее,  парализованный,  не  находя  слов  для
ответа. Лорд Джордж и лорд Пальмерстон тактично стали потихоньку отступать к
двери.
   Граф  заметил  на  губах  лорда  Пальмерстона   тонкую   улыбку   мужской
солидарности, а может быть, и симпатии.
   Сам  он  пережил  уже  столько  любовных  приключений,  что  не  мог   не
проникнуться братскими чувствами к другому такому же грешнику.
   Леди Чевингтон подошла к постели и, нагнувшись, приподняла дочь за плечи.
   Она изо всех сил трясла ее, и тут граф понял, что Калисту,  должно  быть,
опоили снотворным.
   Она медленно открыла глаза; казалось, веки ее стали слишком  тяжелыми,  и
ей трудно их поднять; она смотрела на мать туманным, непонимающим  взглядом,
не в силах осознать, где она и что происходит.
   - Вставай, Калиста! , Леди Чевингтон резко дернула свою  дочь  за  плечи,
усадив ее на постели.
   Калиста с трудом, с очевидным усилием  отвела  глаза  от  лица  матери  и
посмотрела в ту сторону, где, молча глядя на нее, стоял граф.
   - Где.., я? Что.., случилось? - спросила она невнятно,  как  сквозь  сон,
произнося слова.
   - Как будто бы ты не знаешь! - воскликнула леди Чевингтон. - Я  возмущена
до глубины души, мне стыдно за тебя, Калиста, но сейчас не время и не  место
обсуждать твое поведение!
   Говоря это, она повернулась, чтобы  взять  платье,  брошенное  на  спинку
стула около кровати, и граф обратил внимание  на  то,  что  ей  не  пришлось
искать его, очевидно, она знала, где оно лежит.
   Приподняв Калисту, она стянула ее с кровати  и  набросила  ей  платье  на
плечи.
   - А сейчас ты пойдешь со мною! Поддерживая дочь за плечи, она повела ее к
двери.
   Граф стоял, точно застыв,  глядя  на  них  в  оцепенении;  когда  Калисту
проводили мимо него, глаза девушки встретились с его взглядом, и он увидел в
них глубокое, темное отчаяние.
   - А с вами, милорд, я поговорю завтра утром, - обратилась леди  Чевингтон
к графу уже с порога; они вышли, и граф остался один.
   Мгновение он еще стоял, глядя на закрывшуюся за ними дверь, затем, плотно
сжав губы, опустился в кресло.
   Он должен был признаться теперь самому  себе,  что  Калиста  была  права,
полностью и абсолютно права, а он был глупцом,  что  не  послушался  ее,  не
поверил ей сразу.
   Почему, спрашивал он себя теперь, он не мог допустить, что она не зря так
волнуется и предупреждает его? Почему он сразу не отказался  от  приглашения
погостить в имении Чевингтон, как она просила его?
   Невероятно, как мог он недооценить изобретательность и решительность этой
женщины, особенно  после  того,  как  узнал  о  тех  ловушках,  которые  она
расставила герцогу и маркизу, женив их на своих старших дочерях.
   Он понимал, что теперь пути к отступлению нет, и он  должен  жениться  на
Калисте, если не хочет запятнать своей чести.
   Граф был  совершенно  уверен,  что  невозможно  будет  убедить  ни  лорда
Пальмерстона, ни лорда Джорджа в том, что Калиста появилась у него в спальне
без его ведома и без ее согласия.
   Все знают о его отношениях с  прекрасным  полом,  и  его  репутация,  без
сомнения,  будет  свидетельствовать  против   него,   если   он   попытается
оправдаться и доказать свою невиновность.
   Выход из создавшегося положения был только один, а именно -  жениться  на
Калисте.
   Победа леди Чевингтон означала не только то, что она заимела  богатого  и
высокопоставленного зятя, но и выиграла к тому же пари на  тысячу  гиней  и,
что еще важнее, - ей удалось поймать, наконец, Неуловимого  графа,  показать
всем, что он у нее под каблуком!
   Никто, конечно же, в ярости думал граф, ни на  секунду  не  поверит,  что
весь этот хитроумный план был тщательно разработан задолго до того,  как  он
приехал в имение Чевингтон.
   Красота и очарование  леди  Чевингтон,  ее  умение  заводить  друзей,  ее
прекрасные приемы,  на  которых  ни  одному  гостю  никогда  не  приходилось
скучать, всевозможная роскошь и развлечения, которые она  им  предоставляла,
комфорт,  которым  окружала  их,  снискали  ей   всеобщее   расположение   и
популярность в обществе.
   Конечно, как говорил лорд Яксли, людям было известно, что  она  несколько
тщеславна и честолюбива, но никому даже в голову не могло прийти,  до  какой
степени может дойти это честолюбие, какими способами она  пользуется,  чтобы
обеспечить своим дочерям то положение в свете, которое, с ее  точки  зрения,
необходимо для их счастья и благополучия.
   - Проклятье! - воскликнул про себя граф. - Должен же быть какой-то другой
выход?!
   Но он знал, что все безнадежно, и ему  ничего  больше  не  остается,  как
принять неизбежное и назвать Калисту своей женой.
   Ну что ж, могло бы быть и хуже, подумал он.
   Даже в этот момент, кипя от  ярости,  в  бешенстве,  что  его  загнали  в
ловушку, граф немного успокаивался, вспоминая, что,  по  крайней  мере,  она
умна, к тому же она любит лошадей, да и вообще у нее прелестное личико.
   В то же время, думая о том, как она сказала  ему  на  берегу  озера,  что
хотела бы выйти замуж только за любимого человека и будет искать эту любовь,
пока не найдет,  граф  чувствовал,  что  это  всегда  было  и  его  глубоким
затаенным желанием.
   Но если бы он даже и не нашел той любви, которую искал,  то,  по  крайней
мере, он предпочел бы выбрать себе невесту самостоятельно, без  помощи  леди
Чевингтон.
   Он поднялся и стал ходить взад и вперед по комнате.
   Он метался, как зверь  в  клетке,  чувствуя,  как  стены  комнаты  словно
сдвигаются, почти не оставляя ему свободного пространства, потолок  нависает
все ниже над его головой, окна и двери запираются на тяжелые замки и засовы,
превращая его в узника, которому уже никогда не вырваться на свободу!
   Он стал  пленником  женщины,  оказавшейся  гораздо  умнее  его,  женщины,
которая провела его, хитростью заманив в ловушку, из которой ему уже никогда
не вырваться! Никогда!

***

   Когда граф проснулся на следующее утро, первым его желанием было вскочить
и немедленно, пока никто еще не проснулся, бежать из этого  дома  обратно  в
Лондон. Однако он тут же сказал себе, что так мог бы поступить только трус.
   Он прекрасно понимал, что если он страдает, то и Калиста должна  страдать
не меньше; он не мог забыть того отчаяния, которое увидел в ее глазах, когда
мать уводила ее ночью из его спальни.
   Надо будет обсудить ситуацию с ней, подумал граф.  Возможно,  она  найдет
тот выход, которого я пока что не вижу.
   Он знал, что Калиста не покорится  воле  матери  так  просто,  она  будет
наотрез отказываться от этого брака, но ведь она еще несовершеннолетняя!
   Даже если бы ей уже исполнился двадцать  один  год,  родители  все  равно
имели полное право распоряжаться судьбой своих детей, и девушки должны  были
выходить замуж за того, кого выберут им в мужья их мать и отец; даже и  речи
быть не могло, чтобы возражать или спорить по этому поводу.
   Граф раздумывал, не рассказать ли лорду Якали обо всем, что произошло, но
потом решил, что чем меньше людей будет знать о случившемся, тем  лучше  для
Калисты.
   Если бы только в обществе стало известно, что девушку нашли спящей в  его
постели, на голову ее немедленно обрушился бы поток  порицаний  и  осуждений
всех добродетельных великосветских дам.
   Нашлось бы также немало девушек помоложе и покрасивее, для  которых  было
бы несказанным наслаждением опозорить и выставить  на  посмешище  соперницу,
которой удалось сделать то, чего они так и не смогли достигнуть,  -  поймать
Неуловимого графа в брачные сети.
   Граф  был  абсолютно  уверен,  что  леди  Чевингтон  уже  позаботилась  о
соблюдении тайны, взяв с лорда Джорджа Бентинка и лорда Пальмерстона  слово,
что они не будут разглашать того, что видели; так или иначе,  оба  они  были
джентльменами и прекрасно понимали, что в таких делах следует  держать  язык
за зубами, особенно когда речь идет о чести молодой девушки.
   - Боже милостивый! - взмолился граф. - Только бы все это не достигло ушей
королевы!
   Затем он подумал, что если уж ее величеству ничего не известно о любовных
похождениях своего министра иностранных дел, то еще менее вероятно,  что  до
нее дойдут слухи о Калисте.
   Друзья называли лорда Пальмерстона - Купидон, но,  как  бы  настойчиво  и
неумолимо он ни преследовал прекрасных женщин, он всегда оставался настоящим
джентльменом, и граф знал, что ему можно доверять - он не скажет ничего, что
могло бы повредить репутации Калисты.
   В отличие от Пальмерстона, лорд Джордж был немного пуританином, и  он-то,
без сомнения, до глубины души был потрясен и  шокирован,  увидев  незамужнюю
даму в постели графа.
   Каковы бы ни были его взгляды на  интрижки  графа,  когда  дело  касалось
других дам, постарше и поопытнее Калисты, тут он был поражен тем, что  граф,
в объятия которого пылко бросилась бы чуть ли  не  любая  понравившаяся  ему
женщина, пал так низко, что выбрал молоденькую и невинную девушку.
   Красивое лицо графа было замкнуто, и глаза  его  смотрели  недоверчиво  и
настороженно, когда он спустился к завтраку.
   В имении Чевингтон было принято, что джентльмены спускались завтракать  в
общую залу, в то время как почти всем дамам завтрак приносили в спальню.
   Граф встал рано, так что в столовой, кроме лорда Яксли, было  еще  только
двое  мужчин  -  один  известный  государственный   деятель   и   выдающийся
законодатель беговой дорожки. Все они уже  сидели  за  столом,  просматривая
колонки  спортивных  новостей;  газеты  лежали  перед  ними  на  специальных
подставках так, чтобы удобно было читать.
   - Все газеты только и говорят, что о Делосе, причем в самых  восторженных
выражениях, - заметил лорд Яксли, увидев графа,  входящего  в  залу.  -  Они
восхищаются им,  называют  его  вторым  Эклипсом;  думаю,  это  должно  тебе
понравиться.
   Не отвечая,  граф  прошелся  вдоль  ряда  аппетитных,  дымящихся  блюд  и
закусок, стоявших на столике у стены.  Несколько  лакеев  ожидали,  пока  он
сделает выбор, чтобы тут же броситься выполнять приказания.
   Выбрав наконец блюдо по своему вкусу, граф уселся  за  длинный,  накрытый
белоснежной скатертью стол, и дворецкий, почтительно  наклонившись  к  нему,
тихо спросил, какой напиток он предпочитает - чай, кофе или пиво.
   Граф заказал кофе, заметив, что остальные выбрали  пиво,  за  исключением
одного из владельцев скаковых лошадей, который уже с утра пил брэнди.
   - Как ты полагаешь, чем кончится первый заезд? - спросил лорд Яксли.
   Он всегда бывал не в меру разговорчив за завтраком, и это часто  вызывало
раздражение других мужчин.
   - Думаю, первой придет лошадь лорда Дерби, - ответил граф, впервые открыв
рот с тех пор, как вошел в столовую.
   - Я так и знал, что ты это  скажешь,  -  заметил  лорд  Яксли.  -  А  вот
некоторые газеты утверждают, что лучше ставить на Поучера.
   - Я видел его на скачках в Донкастере, - вмешался в их разговор  владелец
скаковой лошади. - Мне лично кажется, что он не слишком  вынослив,  хотя  на
коротких дистанциях ему, может, и удастся выйти победителем.
   Лорд Яксли как раз собирался поговорить о  достоинствах  других  лошадей,
участвующих в скачках, как в столовую вошли новые гости; среди них были лорд
Джордж и лорд Пальмерстон.
   Оба  они  сердечно  поздоровались  с  графом;  это   горячее,   искреннее
приветствие  должно  было  означать,  что  они  уже  начисто  забыли  о  том
злосчастном эпизоде, свидетелями которого невольно явились прошлой ночью.
   Лорд  Яксли  вовлек  лорда  Джорджа  в  бесконечную  дискуссию   о   том,
справедливо или нет обвинили вчера одного из участников  последнего  заезда,
что он якобы пытался оттеснить соперников с беговой дорожки и вывести их  из
состязания; их затянувшийся спор был на руку графу - по крайней мере, он мог
сосредоточиться и попытаться прочитать лежавшую перед  ним  газету.  Граф  в
молчании закончил свой завтрак.
   Выпив вторую чашку кофе, он собирался уже подняться из-за стола, когда  к
нему подошел дворецкий.
   - Простите, милорд, но ее светлость хотела  бы  поговорить  с  вами.  Она
просит вас ненадолго подняться в ее будуар.
   - Через минуту я буду к ее услугам, - ответил граф.
   Дворецкий распахнул перед ним дверь и проводил вверх по лестнице, а затем
и по коридору в ту часть дома, где  располагались  личные  апартаменты  леди
Чевингтон.
   По дороге граф размышлял, не следует ли прямо обвинить ее в том, что  все
происшедшее прошлой ночью было подстроено ею умышленно?  Потом  он  подумал,
что это бессмысленно и у него все равно ничего не вышло бы, кроме некрасивой
сцены.
   Ему было ясно, что леди  Чевингтон  отречется  от  всего  и  заявит,  что
понятия не имела о намерениях своей дочери.
   Она может доказать это тем, что ожидала ее к обеду и  была  уверена,  что
Калиста спустится к гостям и примет участие в танцах.
   Только в самую последнюю минуту дочь  сообщила  ей,  что  чувствует  себя
плохо и не сможет  спуститься,  но  ей  в  это  время  нужно  было  занимать
многочисленных гостей, и она никак не могла бы подняться к  Калисте  до  тех
пор, пока бал не закончился и общество не начало расходиться.
   Нет, подумал граф, ничего не остается, как только принять все происшедшее
с милой улыбкой и дождаться того момента, когда можно будет обсудить все это
с Калистой.
   Дворецкий распахнул перед ним дверь и ввел его в будуар леди Чевингтон.
   Комната была такая, какой  и  ожидал  увидеть  ее  граф,  -  благоухающая
цветочными ароматами, изысканно, со вкусом обставленная, вся  выдержанная  в
нежно-голубых тонах, служивших прекрасным фоном для светлых золотистых волос
и бело-розового  цвета  лица  ее  светлости.  .  По  стенам  были  развешаны
великолепные  картины  кисти  французских  художников,  а  одного   взгляда,
брошенного графом на безделушки,  стоявшие  на  столиках,  было  достаточно,
чтобы понять, что леди Чевингтон собрала здесь такие  сокровища,  о  которых
мог только мечтать какой-нибудь знаток искусства и коллекционер.
   Хозяйка этого  будуара  в  утреннем  платье  из  тонкого  полупрозрачного
муслина, обшитого  кружевами,  мягкими  складками  обтекавшего  ее  стройную
фигуру, сидела у своего секретера.
   Заслышав шаги графа, она встала. Она молча ждала, пока дворецкий выйдет и
прикроет за собой дверь, потом сказала:
   - Я попросила вас прийти ко  мне,  милорд,  поскольку  случилось  кое-что
весьма неприятное и непредвиденное.
   Граф удивленно, выжидательно приподнял брови.
   - Калиста сбежала!
   Это  было  совсем  не  то,  что  граф  ожидал  услышать,  и   он   стоял,
ошеломленный, не веря своим ушам.
   - Сбежала? - с недоумением повторил он. - Куда?
   - Не имею ни малейшего понятия, - ответила леди Чевингтон. - Мне известно
только, что она оседлала своего Кентавра и выехала из  дома  рано  утром  на
рассвете.
   - А не могла она поехать к каким-нибудь своим друзьям?
   - Маловероятно. Впрочем, я уже послала грума в одно имение по  соседству,
где живет единственная  подруга,  с  которой  Калиста  подде