е отца  ко  дню  ее  совершеннолетия.  Жемчужины
имели правильную форму и розоватый оттенок. Замок был отделан  бриллиантами.
Анжела надевала это ожерелье на свой первый бал. Теперь настала моя очередь.
   Я всегда любила украшения.  В  детстве  я  часто  пробиралась  в  комнату
матери, когда та спускалась в столовую, и  исследовала  содержимое  ларца  с
драгоценностями, который мама оставляла на туалетном  столике.  Я  примеряла
тяжелые бриллиантовые кольца,  нацепляла  на  руки  браслеты.  Однажды  меня
застали за этим занятием - папа вернулся за какой-то вещью,  которая  срочно
понадобилась маме. От страха я не могла  шевельнуться,  только  смотрела  на
него расширенными от ужаса глазами, а бриллианты сверкали у меня на  пальцах
и на шее. Но папа, рассмеявшись, назвал меня павлином, взял на руки и  понес
вниз показывать маме. Она тоже рассмеялась -  в  тот  момент  у  нее  сидели
гости, - но на следующее утро она сказала  мне,  что  я  должна  быть  очень
осторожной, что  драгоценности  -  это  своего  рода  символ  веры,  который
передается из поколения  в  поколение.  Когда-нибудь  они  перейдут  к  жене
Дэвида.
   Мне казалось странным, что, в то время когда Мейсфилд со всеми фамильными
сокровищами,  картинами  и  гобеленами,  которые  были  скорее  национальным
достоянием, и мамиными драгоценностями стоит тысячи и тысячи фунтов,  у  нас
совершенно нет  наличных  денег.  Когда  я  вспоминаю  деревенских  девушек,
которых  нам  приходилось  долго  обучать,  прежде  чем  нанять  в  качестве
горничных, - все эти девушки с огрубевшими руками горели желанием  работать,
но только немногие из них были способны содержать дом  в  чистоте;  когда  я
вспоминаю, какие блюда нам подавали за столом, - тонкие постные  котлеты  на
тяжелых серебряных тарелках с фамильным  гербом,  которые  полировал  старый
Грейсон, служивший у отца более пятидесяти лет, -  мне  хочется  смеяться  и
плакать одновременно. Конюшни  пусты,  сад  пришел  в  запустение,  так  как
один-единственный садовник не справляется с таким  огромным  объемом  работ.
Фруктовый сад сдан в аренду местному фермеру, который нам же продает наши же
овощи  и  фрукты,  причем  по  довольно  высоким  ценам.  И  самое   ужасное
заключается в том, что только женитьба  Дэвида  на  богатой  невесте  сможет
спасти наше поместье от полного разрушения.
   Естественно, никто никогда не говорил об этом вслух - родители  сразу  же
осудили бы подобные речи, назвав их пошлыми, - однако все думали об одном  и
том же. Не сомневаюсь, что и у Дэвида появлялись такие мысли.  После  смерти
отца все заботы по содержанию поместья лягут на него, и вряд ли ему  удастся
держать хотя бы двух горничных  и  старого  Грейсона,  если  он  не  добудет
где-нибудь  деньги.  Возможно,  Дэвиду  повезет,  и  в  Индии  он   встретит
наследницу больших капиталов, - надеюсь, ему, как и Анжеле,  тоже  улыбнется
удача. Если же нет, Мейсфилду наступит конец. Думаю, что тогда его  продадут
в качестве помещения для школы. И Дэвид постарается  втиснуть  все  картины,
гобелены и фамильное серебро, которое потом должно перейти  к  его  сыну,  в
маленькую виллу в Олдершоте или в крохотную современную квартирку в Лондоне.
   Именно мой отъезд  заставил  меня  понять,  как  много  значит  для  меня
Мейсфилд.
   Все дни перед отъездом я находилась в страшном возбуждении. Я не могла ни
на чем сосредоточиться,  я  забросила  все  свои  обязанности,  которые  уже
превратились в такую неотъемлемую часть  моего  существа,  что  я  могла  бы
выполнять их с закрытыми глазами.
   Благотворительная распродажа, которая  должна  была  собрать  деньги  для
покрытия долгов церкви, как всегда вызвала широкий отклик общественности, но
потерпела полный финансовый крах. Нам  удалось  наскрести  всего  пятнадцать
фунтов, в то время как мы рассчитывали не менее чем на тридцать.  Однако  на
распродажу собрались люди со всей округи. Ими двигало желание  посплетничать
и выпить чаю. Впервые в жизни я привлекла к себе чье-то внимание.
   - Я слышал, что ты собираешься в Лондон, - так говорил мне каждый, с  кем
я здоровалась. Нет  смысла  лишний  раз  упоминать  о  том,  что  к  моменту
распродажи новость о моем отъезде  успела  облететь  всю  округу.  И  каждый
добавлял:
   - Мы будем скучать по тебе, Лин, но дворцовый бал без тебя -  это  совсем
не то.
   Мне льстило внимание окружающих. Я привыкла всегда находиться в тени моих
родителей, и сейчас меня крайне изумляло, что меня вообще замечают и что для
людей имеет какое-то значение, здесь я или нет.
   Наконец настал день, когда нужно было прощаться с викарием. Я отправилась
к нему в воскресенье после чая. В тот день у нас в доме побывало очень много
знакомых, которые нежданно-негаданно заезжали проведать мою маму, и  у  меня
просто не было возможности выбраться из дома раньше.  Я  подошла  к  церкви,
когда уже начали звонить к вечерне.
   Я не стала заходить внутрь, а направилась прямо в сад, где, как мне  было
известно, имел обыкновение прогуливаться викарий, готовясь к проповеди.
   - Я пришла попрощаться, - сказала я. Он взял мои руки в свои.
   - Лин, дорогая моя, - проговорил он. - Надеюсь, ты найдешь свое счастье и
вернешься к нам целой и невредимой.
   - Вы говорите так, будто я уезжаю в длительное путешествие, - заметила я.
- Хотя у меня такое же ощущение. Все кажется странным и немного пугающим.
   - Естественно,  -  согласился  он.  -  Здесь  у  тебя  была  спокойная  и
размеренная жизнь. Но мне кажется, что тебе нечего бояться. Как ни  странно,
но человек быстро привыкает ко всему новому.
   - Мне очень хотелось куда-нибудь поехать, - призналась я, - но теперь мне
страшно - может, я боюсь, как бы какая-то неожиданность не помешала мне.
   - Я приду на станцию  проводить  тебя,  -  пообещал  викарий,  -  я  хочу
удостовериться, что ты благополучно уехала и ничто не помешало тебе.
   -  Придете?  -  переспросила  я.  -  Этим  вы  доставите   мне   огромное
удовольствие. Мне будет так одиноко - вы ведь знаете,  что  мама  не  сможет
проводить меня, а у папы в два часа собрание в Охотничьем клубе.
   - Обещаю, что провожу тебя. Да благословит тебя Господь, детка.
   Удар колокола возвестил,  что  до  начала  службы  осталось  пять  минут.
Викарий собрал книги и направился к калитке в стене, которая разделяла сад и
церковный двор. Он помахал мне на прощание и скрылся.
   Я села на деревянную скамейку и оглядела сад. Как же он  был  мне  дорог!
Вот альпийская горка, которую я начала собирать почти десять  лет  назад;  а
вот пень, оставшийся после сваленного ураганом  дерева;  вот  пруд,  который
рыли почти полгода и который оказался неудачным, так как вода не вытекала из
него и зарастала, - все вокруг было знакомым и родным. Но сейчас я взглянула
на это как на часть самой себя.
   Вот на том месте, где сейчас начинали цвести люпины, я услышала рассказ о
взятии Квебека. Викарий  так  живо  описывал  раздражительного,  неистового,
нетерпеливого и гениального Вулфа, что я видела его перед собой как  живого.
А когда мы делали шпалеру для жимолости, викарий перенес  меня  в  Индию.  В
другой раз мы сидели с ним в беседке и читали Браунинга, а на  этой  скамье,
где я сейчас сижу, я начала "Чайльд Гарольда" и успела закончить его  за  то
время, что викарий косил траву. Да, стена из красного кирпича огораживала не
только сад, но и место, где я получила свое образование.
   Просидев так еще немного, я встала и медленно направилась в библиотеку. Я
переводила взгляд с одной полки на другую. За книгами никто не ухаживал, так
как у девушки, которая раз  в  неделю  приходила  убирать  дом  викария,  не
хватало на это времени.
   У меня возникло желание взять какую-нибудь книгу с собой в Лондон, книгу,
которая помогла бы мне спрятаться от шума и веселья. Я открыла сначала  одну
книгу, потом другую. Какую же выбрать? Я знала почти все книги в библиотеке.
Они были моими друзьями, самыми настоящими друзьями, которых мне приходилось
покидать.
   Я услышала, как хлопнула дверь, и в холле раздался голос. Мне ни с кем не
хотелось встречаться, даже с девушкой,  с  которой  мы  долгие  годы  вместе
делали уроки. Я схватила первую попавшуюся книгу и, выйдя  через  стеклянную
дверь в сад, направилась к дому.

Глава 3

   Дом Анжелы произвел на меня  ошеломляющее  впечатление.  Я,  естественно,
ожидала увидеть нечто роскошное и грандиозное, но то,  что  предстало  моему
взору, превзошло все мои ожидания. Генри, должно быть, нанял самых дорогих в
Лондоне декораторов, которые вложили все свое  мастерство  в  отделку  дома.
Стены украшали гобелены,  комнаты  были  обставлены  подобранной  с  большим
вкусом мебелью, везде висели портреты, изображавшие предков самых знаменитых
людей, но, к сожалению,  не  Генри.  В  холле  стояли  скульптуры  известных
мастеров, с потолков свешивались хрустальные люстры  с  настоящими  свечами,
которые меняли ежедневно. Неудивительно, что я лишилась  дара  речи,  когда,
перешагнув порог дома, увидела его великолепное убранство.
   К счастью, меня встречало всего несколько  человек:  лежавшая  на  диване
Анжела, как всегда, представлявшая собой картинку из модного журнала; Генри,
стоявший у камина, который утопал в экзотических цветах, - ведь было лето; и
восседавшая в кресле мать Генри, госпожа Эрнест Уотсон,  которая  показалась
мне слишком молодой, чтобы быть его матерью.
   Однако я вскоре обнаружила, что это всего-навсего  иллюзия.  Вся  госпожа
Уотсон была искусственной. Единственным, что принадлежало лично ей, являлась
ее фигура. Все остальное - волосы, зубы,  кожа  лица  -  было  куплено.  При
вечернем освещении она выглядела лет на сорок,  но  при  дневном  свете  это
впечатление сразу же рассеивалось.
   Я  поцеловала  Анжелу  и  пожала  руку  Генри,  и  тут   госпожа   Уотсон
воскликнула:
   - Боже мой, Анжела, и я не представляла, что твоя сестра  превратилась  в
красавицу! Тебе не придется долго опекать ее.
   Ее замечание разрушило неловкость, столь  характерную  для  первых  минут
встречи.
   - Подождите, пока я приодену ее! - ответила Анжела, с нежностью глядя  на
меня. - Я уже договорилась и с парикмахером, и  с  портным,  -  только  Богу
известно, с кем я только не договорилась.  Завтра  утром  мы  с  ней  славно
проведем время. Генри упадет в обморок, когда увидит счета, однако всем  нам
вид Лин доставит истинное наслаждение.
   - Спасибо, - смущенно проговорила я, благодарно улыбнувшись Генри.
   Он похлопал меня по плечу точно  так  же,  как  когда  я  была  маленькой
девочкой.
   - Все в порядке, не беспокойся, - сказал он. - Взялся за гуж, не  говори,
что не дюж. Ты заслуживаешь того, чтобы немного поразвлечься, и я  рад,  что
Анжеле теперь будет кого брать  с  собой,  -  в  последнее  время  ей  часто
приходилось выезжать одной.
   Мне показалось, что в его словах заключался какой-то скрытый  смысл,  так
как Анжела неловко засмеялась.
   - Ты преувеличиваешь, - заметила она. - Пойдем, Лин, я покажу  тебе  твою
спальню.
   Мы вышли из комнаты и направились к лифту. Закрыв за нами дверь  и  нажав
кнопку, Анжела сказала:
   - Мне очень жаль, Лин, но Генри всегда такой.
   - Какой? - удивилась я.
   - О, разве ты не понимаешь, - раздраженно проговорила она, - что он  жить
не может без того, чтобы не вникнуть во все детали,  прежде  чем  за  что-то
заплатить, и пока не убедишь его в необходимости траты, не получишь от  него
ни пенса.
   Я не успела ответить, потому что лифт остановился, и  мы  вышли  площадку
четвертого этажа. Я шла  за  Анжелой  по  коридору  и  размышляла,  как  мне
отреагировать на  ее  слова.  Я  спросила  себя  действительно  ли  она  так
счастлива, как всегда считали папа с мамой?
   Анжела  провела  меня  в  большую  комнату  с  двумя  огромными   окнами,
выходившими  на  площадь.  Посреди  комнаты  стояла   двуспальная   кровать,
застеленная розовым атласным  покрывалом.  Рядом  с  комнатой  располагалась
ванная.
   - О дорогая, здесь прекрасно! - воскликнула я. - Но  ведь  это  наверняка
твоя лучшая комната для  гостей  -  не  может  ли  так  оказаться,  что  она
понадобится для кого-то другого?
   - У нас есть еще две свободные комнаты, - ответила Анжела.  -  Кстати,  у
нас постоянно живет мать Генри - трудно передать, как я от нее устала. - Она
подошла к зеркалу и  поправила  волосы.  -  Как  я,  по-твоему,  выгляжу?  -
спросила она.
   - Потрясающе, - ответила я. - Ты действительно никогда в  жизни  не  была
так красива.
   - Ты на самом деле так считаешь? - обеспокоенно спросила она,  как  будто
мое мнение что-то для нее значило.
   - Конечно, - ответила я. - У тебя  новая  прическа,  не  так  ли?  Анжела
кивнула.
   -  Тебе  не  кажется,  что  с  ней  я   выгляжу   несколько   старше?   -
поинтересовалась она. Я рассмеялась.
   - Ты говоришь так, будто тебе уже сто лет, -  заметила  я.  -  Ведь  тебе
только недавно исполнилось двадцать девять.
   - Лучше молчи, - сказала Анжела. - Это звучит ужасно. Я никому не говорю,
сколько мне. Даже если ты честно сообщишь свой возраст, тебе тут же  накинут
лет пять.
   - Я не предполагала,  что  ты  стараешься  так  молодо  выглядеть,  -  не
задумываясь ляпнула я. - Ведь Генри-то, должно быть, сорок  пять  или  сорок
шесть?
   - Ах, этот Генри! - воскликнула Анжела, пожимая плечами  и  отворачиваясь
от зеркала. - Горничная распакует твои вещи, а  завтра  мы  что-нибудь  тебе
купим. Эти юбку и жакет мы сожжем. Откуда они у тебя?
   - Мне купили их три года назад, - ответила я.
   - Я так и думала, - сказала Анжела. - Уверена, что их выбирала  для  тебя
мама, - именно так она и меня одевала, когда мне было восемнадцать.
   - Ты права, - согласилась я.
   - Милая мама, - проговорила Анжела, - у нее полностью отсутствует вкус.
   Я была шокирована. Мне было ужасно странно слышать критические  замечания
в  адрес  родителей.  И  хотя  я  прекрасно  понимала,  что  мама  одевается
безвкусно, что ее совершенно не волнует ни ее собственная, ни моя одежда,  я
все же не осмеливалась даже в  мыслях  критиковать  ее.  Анжела  внимательно
разглядывала меня.
   - Знаешь, Лин, - сказала она, - Маргарет права, ты станешь красавицей.
   - Маргарет? - переспросила я.
   - Мать Генри, - объяснила Анжела. - Неужели  ты  предполагаешь,  что  нам
будет дозволено называть это стареющее существо "мамой"?  Только  по  имени,
дорогая, только по имени. Ей нравится думать,  будто  ей  все  еще  тридцать
пять. Она где-то откопала ужасного жиголо и требует от него, чтобы он каждый
вечер возил  ее  в  танцевальный  клуб.  Этому  несчастному  мальчику  всего
двадцать пять, и, уверена, ему тошно от одного ее вида.
   Я плюхнулась на кровать и расхохоталась.
   - Над чем ты смеешься? - подозрительно спросила Анжела.
   - Я смеюсь над тем, что оказалась так далеко от Мейфилда - на другом краю
света, - ответила я. - Представляешь, какое лицо было бы у мамы, если бы  ты
заговорила с ней в такой манере. Думаю, она никогда не слышала о жиголо.
   - Ну, ты-то о них наверняка услышишь, - заверила меня Анжела. - И  еще  о
многом другом. Временами мне кажется, что я зря пригласила  тебя  в  Лондон,
Лин. Дома, где человек ни с  кем  не  встречается,  ничего  не  знает  и  не
ввязывается ни в какие интриги, он гораздо счастливее.
   - В чем дело, Анжела? - спросила я. - Разве ты не счастлива?
   - Счастлива? - переспросила она. - А есть ли на свете счастье? Может, оно
и существует, но только не для меня.
   - Но, дорогая моя... - начала я.
   - Не надо, Лин, -  перебила  меня  Анжела,  отворачиваясь.  -  Ты  многое
увидишь, услышишь и поймешь, если проживешь здесь хотя бы месяц.  Послушайся
моего совета: будь благоразумной и не становись ни на чью сторону.
   - Но я не вполне понимаю.
   - Это не имеет значения, -  устало  проговорила  Анжела.  -  Снимай  свою
страшную шляпку, и пойдем вниз выпьем коктейль. Позже к нам в  гости  заедут
несколько мужчин - друзья Генри по Палате Общин. Мы опробуем тебя на них,  а
потом уже займемся твоей внешностью вплотную.
   Я оглядела свой костюм и сшитую мною блузку.
   - Я не могу выйти к гостям в таком виде, - сказала я.
   - Но я ничего не могу подыскать для тебя, - ответила Анжела. - Тебе  надо
бы немного похудеть. Должно быть, у тебя окружность  бедер  тридцать  восемь
дюймов, а у меня - тридцать.
   - Знаешь, я лучше останусь здесь, - сказала я, -  и  подожду  до  завтра,
когда мы купим подходящее платье.
   - Нет, - запротестовала Анжела. - Мы все же что-нибудь найдем. Пойдем  ко
мне и посмотрим.
   Думаю, еще никогда в жизни я не испытывала такой жгучей ненависти к своей
внешности, как в тот момент, когда  в  своей  поношенной  комбинации  стояла
перед высоким зеркалом в комнате Анжелы. Я примеряла одно платье за другим и
обнаруживала, что они не только малы мне в бедрах, но и узки в плечах.
   - Безнадежно, - наконец признала я свое поражение.
   Я надела свой старый костюм и, сдавшись под напором Анжелы, спустилась  в
кабинет, чувствуя, как  во  мне  поднимается  раздражение  и  щеки  начинают
гореть.
   Коктейль прошел гораздо лучше, чем я  ожидала.  Мужчины  -  и  сверстники
Генри, горевшие желанием  обсудить  вопросы  политики,  и  близкие  знакомые
Анжелы,  которых  просто  распирало  от  последних  сплетен   о   совершенно
незнакомых мне людях, - полностью игнорировали мое присутствие. Среди гостей
был и знакомый госпожи Уотсон, так как ему  вменялось  в  обязанность  везде
сопровождать ее. Он произвел на меня гораздо более приятное впечатление, чем
то, которое сложилось на  основе  характеристики  Анжелы.  Это  был  высокий
молодой человек с умным лицом,  высоким  лбом  и  привычкой  нервно  щелкать
пальцами, когда молчал.  Он  проявил  по  отношению  ко  мне  исключительную
любезность, и я уже начинала ползать удовольствие  от  нашей  беседы,  когда
внезапно заметила испепеляющие взгляды,  которые  бросала  на  меня  госпожа
Уотсон, и поняла, что веду себя бестактно.
   Я оставила молодого человека и подошла к Генри. Мой зять  радостно  обнял
меня за талию и обратился к стоявшему рядом с ним мужчине:
   - Что вы скажете о моей маленькой свояченице? Она только сегодня  прибыла
из очень отдаленного уголка и собирается погостить у нас весь сезон.
   - Надеюсь, вам понравится у нас в Лондоне, - заметил знакомый Генри.
   - Я тоже надеюсь, - ответила я.
   Пусть мои слова и могли показаться кому-то банальностью, но в тот  момент
они очень много значили для меня, поэтому прозвучали как своего рода клятва.
Я уже видела, какие трудности меня ожидают, но  меня  переполняла  решимость
преодолеть их. Я приехала в Лондон, чтобы интересно провести время, и я была
тверда в своем намерении. Теперь я понимала, что мое  пребывание  у  Анжелы,
окажется совсем не таким, как я ожидала. Однако в моих  силах  было  сделать
все возможное, чтобы время, проведенное здесь, не  было  потрачено  впустую.
Мне всегда казалось, что  семейная  жизнь  моей  сестры  представляет  собой
этакую идиллию, будто Генри  боготворит  Анжелу  и  дает  ей  все,  что  она
пожелает. Сейчас я уже знала, что это не так, и мне заранее стало страшно от
того, что мне предстоит еще обнаружить.
   Но это, уговаривала я себя, не должно оказывать на меня никакого влияния.
У меня своя жизнь! Я буду встречаться с людьми, буду ходить на выставки и  в
музеи, о которых я только слышала или читала. У меня было  мало  времени,  а
сделать предстояло многое, и я дала себе слово, что  каждую  секунду  своего
пребывания в Лондоне я использую как можно полнее.
   Проснувшись утром, я так же, как и вчера,  была  преисполнена  решимости.
Открыв глаза, я на мгновение удивилась, не сразу сообразив, где нахожусь, но
тут же в моей памяти всплыли последние события. "Где я?" - спросила я  себя,
- и вспомнила. Я вскочила с кровати  и  раздвинула  шторы.  Часы  показывали
только восемь, но я всегда вставала рано. Анжела предупредила, что горничная
не будет беспокоит