ече.
   Все стены были в трещинах, во многих  местах  покрыты  слоем  плесени
из-за сырости. Потолок стал черным от копоти, а потолочные балки трещали
и опасно прогибались, когда женщина ходила наверху. В  общем,  это  была
настоящая лачуга, каких девушка еще не видела ни разу  в  жизни;  воздух
внутри комнаты наполнял настолько сильный  запах  пыли  и  гниения,  что
можно было задохнуться.
   Сидя на полу, закованная в цепи, с помощью которых Франсуа  превратил
ее в тюремную узницу, девушка вдруг заметила  крысу,  которая  бежала  в
этот момент из угла комнаты к столу, надеясь, по-видимому, отыскать  там
хлебные крошки. Аме тихо вскрикнула, и та в ту же секунду юркнула в нору
возле камина. Женщина услышала,  как  девушка  вскрикнула,  и  в  то  же
мгновение спустилась вниз, держа ребенка на руках.
   - Тебе совершенно бесполезно кричать и звать на  помощь,  потому  что
все равно никто сюда не явится, а если ты  будешь  продолжать  шуметь  и
кричать, то Франсуа, когда вернется домой, завяжет тебе рот.
   - Я вовсе не собиралась кричать или звать на помощь, -  возразила  ей
девушка. - Просто меня  напугала  крыса.  Она  выскочила  из  норы,  вон
оттуда.
   И девушка указала место, откуда появилась крыса.
   - Ну, насчет крыс можешь не беспокоиться, - ответила женщина.  -  Они
тут бегают чуть ли не стаями повсюду. А как-то вечером одна из них  даже
укусила маленького Жана, когда  тот  лежал  неподалеку  от  камина.  Мне
кажется, может быть, даже из-за этого он и заболел.
   Говоря все это, женщина  качала  своего  ребенка  на  руках,  и  тут,
впервые за все время, лицо ее смягчилось.
   Насколько Аме могла видеть, Жан был некрасивым ребенком,  кожа  имела
восковой оттенок, а лицо было сморщенными неестественно худым, словно  у
старика.
   - Как долго он болеет? - спросила Аме.
   - Да уже около четырех дней, - ответила женщина. - Я  никак  не  могу
достать еды для него. И ему остается только плакать.
   - А сколько ему сейчас?
   - В прошлом месяце исполнился год, - ответила Рене.
   Для своего возраста  мальчик  казался  слишком  маленьким.  Аме  была
способна понять  это.  В  свое  время,  живя  в  обители,  она  помогала
ухаживать за ребятишками в больнице при монастыре и хорошо помнила,  что
большинство детей в возрасте около года выглядели гораздо  крупнее,  чем
маленький Жан. Малыш продолжал жалобно хныкать.
   - Мне кажется, что он плачет из-за того,  что  голоден,  -  высказала
предположение его мать. - Мне следовало бы сходить  и  купить  ему  хоть
немножко молока, но как же я могу выйти из дома, если должна торчать тут
и следить за вами?
   Она налила в стакан немного вина из бутылки, смочила  в  нем  кусочек
черствого хлеба, после чего запихнула этот  хлеб  в  рот  младенцу.  Тот
поперхнулся и выплюнул кусок, после чего вновь заплакал, но уже  гораздо
громче, чем прежде.
   - А вы дайте его мне подержать, - предложила  женщине  девушка.  -  Я
могла бы покачать его на руках, пока вы будете ходить за молоком.
   - Как же, как же! Нашли дуру поверить вашим  сказкам;  да  стоит  мне
только выйти за порог этой комнаты, как вы тут же  сбежите,  а  я  после
этого получу хорошенький нагоняй от Франсуа, когда он вернется домой.
   - Да как же я могу убежать отсюда?  -  удивилась  девушка.  -  Вы  же
видите, на мне - кандалы, а ключ от замка ваш  муж  забрал  с  собой.  А
кроме того, если вы  действительно  хотите  достать  молока  для  своего
ребенка, я могу дать вам честное слово, что не сделаю ни единой попытки,
чтобы сбежать отсюда или привлечь криками чье-либо внимание до тех  пор,
пока вы не купите все, что нужно, и не вернетесь назад.
   Женщина окинула ее подозрительным взглядом, и, по-видимому, что-то  в
словах, в выражении глаз девушки убедило Рене, что ей нечего  опасаться,
она может поверить этой аристократке, как бы она ее ни презирала.
   - Ну ладно, хорошо, - нелюбезно согласилась  женщина,  -  но  знайте,
если вы попытаетесь сбежать, Франсуа непременно убьет вас, когда поймает
вновь, а он поймает, можете не сомневаться.
   - Я уже дала вам честное слово, - проговорила Аме, -  и  буду  сидеть
тут тихо до тех пор, пока вы не вернетесь  домой.  Если  хотите,  можете
оставить маленького Жана рядом  со  мной,  только  подвиньте  колыбельку
поближе.
   Рене  опустила  младенца  в  колыбель.  Она  была  сделана  из  грубо
отесанных  досок,  установлена  на  качалку  и  служила  вполне  сносной
кроваткой для малыша, но одеяльца, находящиеся внутри колыбели,  никогда
не стирались. Лежа на  этих  подстилках,  которые  насквозь  промокли  и
испускали жуткое зловоние, ребенок, конечно же, все  время  плакал  -  в
этом не было ничего  удивительного.  Однако  его  мать,  не  обращая  ни
малейшего внимания на  протесты  малыша,  потащила  колыбель  через  всю
комнату и поставила ее рядом с Аме.
   - Можете покачать его, если захотите, - снисходительно предложила она
девушке. - На руки его лучше не берите,  потому  что  он  все  равно  не
пойдет к вам.
   Девушка покорно протянула руку и начала качать колыбельку с ребенком.
Рене покрыла голову темной шалью.
   - Я скоро, - пообещала она. -  Пожалуй,  мне  лучше  запереть  дверь,
чтобы вы даже и  не  пытались  выкинуть  какой-нибудь  номер  и  сбежать
отсюда.
   И прежде чем Аме успела  что-либо  ответить  женщине,  та  со  стуком
захлопнула за собой входную дверь, однако  звука  от  поворота  ключа  в
замке слышно не было,  только  постепенно  затихающий  звук  шагов.  Аме
решила, что дверь осталась незапертой.
   Ребенок продолжал плакать.  Выждав  несколько  минут,  девушка  взяла
малыша на руки и, завернув его  в  порядком  изорванное  одеяло,  начала
качать. Маленький Жан был очень легким, просто кожа да кости.  У  малыша
был вид маленького старичка-китайца с его желтой,  цвета  воска,  кожей,
редкими  волосами  на  голове  и   морщинками,   вызванными   постоянным
недоеданием, из-за чего кожа не обтягивала плоть, а свободно  свисала  с
костей. Беспомощность этого дитя, его с синими венами ручки, которыми он
беспорядочно болтал в воздухе, - все это вызвало  в  Аме  сострадание  к
нему: "Бедный ребенок, - подумала она, - его родители - нечистоплотные и
малообразованные простолюдины".
   Ему следовало принимать жизнь такой, как она есть.
   Можно не сомневаться, что  он  найдет  ее  очень  трудной,  если  ему
удастся пережить свое младенчество. Качая этого малыша  у  своей  груди,
девушка  вновь  вернулась  мыслями  в  свой  монастырь  с  его  длинными
коридорами,  чистыми  и  благоуханными;  полы  были   отполированы   так
тщательно, что в них  можно  было  смотреться  как  в  зеркало.  Пища  в
монастыре подавалась простая, домашнего приготовления, всегда была очень
вкусна; и тут Аме вспомнила, как, будучи еще ребенком,  с  удовольствием
ела монастырскую еду, так как всегда имела отменный аппетит. Может быть,
поэтому у нее всегда был хороший и здоровый вид.
   И все-таки во многих  отношениях  она  была  счастлива  в  монастыре!
Конечно, девушка была лишена любви собственных родителей,  но  там  было
около сотни монахинь, которые опекали  ее  как  родную.  Они  нянчили  и
баловали Аме, пока она была маленькой, и многие из них испытывали к  ней
материнские чувства, так как своих детей у них никогда не  было,  дарили
ей свою любовь.
   Сейчас Аме, наверное, впервые в жизни осознала,  что  на  свете  есть
вещи гораздо более ужасные, чем сиротство. Например, этот маленький Жан;
он лежит голодный, страдает от холода, в  то  время  как  его  родители,
ненавидя королеву, изливая свою озлобленность на нее,  обвиняя  во  всех
своих невзгодах, при этом даже не понимали, что во  многих  своих  бедах
виноваты они сами.
   Неужели невозможно для мужчин и женщин типа Франсуа и Рене знать, что
в жизни существуют иные ценности, неужели им так трудно понять, что в их
собственных домах должны все-таки царить чистота и порядок?
   Аме  вдруг  почувствовала  себя  совсем  юной  девочкой  и  абсолютно
беспомощной. Она спрашивала себя, а что, собственно говоря, ей  известно
о мирской жизни? Те дворцы, в которых ей довелось побывать за  последнее
время, совершенно не походили на эту лачугу.
   И снова в мыслях своих Аме вернулась в монастырь де  ла  Круа  с  его
атмосферой миролюбия и отчужденности  от  всех  мирских  тревог,  где  в
воздухе витало стремление  к  духовной  стойкости,  а  счастье,  которое
неразрывно было связано с богом, казалось, мог получить каждый,  начиная
с матери-настоятельницы и кончая самой юной послушницей.
   Затем  девушка  подумала  о  прекрасном  особняке,  в   котором   они
поселились с герцогом Мелинкортским, когда приехали в Париж, об огромных
залах с хрустальными люстрами,  отделанных  позолотой  стенах  и  мягких
дорогих коврах, о кровати с парчовым пологом, в  которой  она  спала,  -
такой мягкой, что Аме показалось, будто она лежит на  облаке,  ванная  с
позолоченными кранами, отделанная ценными породами дерева библиотека,  в
которой каждый день работал Хьюго, цветущий сад. Все в том особняке было
таким красивым, таким роскошным, что девушке казалось, будто и вся жизнь
вне монастыря похожа на тот дом. А теперь мирская жизнь предстала  перед
ней с совершенно иной стороны, и то, что она увидела, заставило  девушку
горько заплакать от жалости к этим людям.
   -  Тише,  тише,  мой  бедненький,  тише,  мой  маленький,  -  ласково
нашептывала Аме маленькому Жану.
   Теперь, когда ему стало тепло и удобно на руках у  девушки,  младенец
прекратил свои жалобные крики, и глазки его тихо закрылись от утомления.
   Когда примерно через двадцать минут после ухода  Рене  открыла  дверь
своего дома, то и девушка, и  ее  малыш  мирно  спали.  Некоторое  время
женщина молча смотрела на них - на девушку в  изысканном  белом  платье,
разметавшемся по грязному  полу,  на  ее  обнаженные  плечи,  касающиеся
заплесневелой, закопченной стены; голова у девушки  немного  свешивалась
набок, но руки нежно обнимали спящего ребенка.
   Слегка вздрогнув, Аме проснулась.
   - Боюсь, мы оба заснули, пока ждали вас, - улыбнулась девушка.  -  Ну
как, достали молока?
   - Полпинты, - ответила женщина, вытаскивая бутылку из-под своей шали,
- и еще совсем немножко микстуры.  Люди  говорят,  что  скот  совершенно
отощал, так как  прошлой  зимой  очень  не  хватало  зерна  и  сена  для
прокорма. Один человек на  рынке  утверждает,  что  королева  все  корма
отправила в Австрию, своим соотечественникам.
   - Я уверена, что все эти сплетни - чистейшая ложь, - возразила Аме. -
Что это был за человек?
   - О, это был честный человек, - ответила Рене. - Думаю, он  служит  в
Пале-Рояле.
   - Так он служит у герцога де Шартре! - воскликнула девушка.  -  Тогда
можете не сомневаться, он лжет.
   - Герцог де Шартре - чудесный человек, - взволнованно начала  спорить
с ней женщина. - Некоторые  люди  говорят,  что  он  обязательно  станет
королем Франции, а когда это случится, то  у  нас  в  стране  сразу  все
переменится, можете быть уверены в этом.
   - Я уверена только в одном, - ответила ей  Аме,  -  этот  вельможа  -
отвратительный и гнусный человек.
   А знаю я это потому, что встречалась с ним.
   - Так вы знакомы с самим  Филиппом  де  Шартре!  -  Глаза  у  женщины
округлились от  удивления.  -  Я  обязательно  должна  сказать  об  этом
Франсуа. Он тоже знаком С герцогом. И  Франсуа  считает  его  прекрасным
человеком: настоящий  принц,  говорит  муж;  именно  такой  человек,  за
которым охотно последуют другие люди.
   Что-то вдруг насторожило Аме, и она решила не особенно упорствовать в
развенчании герцога де Шартре.
   Маленький Жан избавил девушку от необходимости отвечать на  последнюю
тираду Рене, так как он очнулся от своего непродолжительного сна и вновь
принялся голосить, да еще, пожалуй, погромче прежнего.
   - Позвольте-ка я дам ему молока, - проговорила  женщина,  после  чего
забрала малыша из рук девушки с таким видом, будто  ее  обидело  слишком
долгое молчание младенца в тот момент, когда он находился у девушки.
   Но молоко так же мало помогло маленькому Жану, как  и  вино,  которое
мать давала ему прежде; ему, правда, удалось сначала  сделать  несколько
глотков, но потом  его  вновь  стошнило.  После  нескольких  безуспешных
попыток всеми способами дать молока своему ребенку женщина  окончательно
расстроилась и горько расплакалась от безысходности.
   - Он ведь болен, - всхлипывая, причитала она. - Вы сами  видите,  что
он болен. Ах, мой маленький сыночек, что я буду делать, если ты помрешь?
   - Послушайте, он очень  слаб  и  истощен  от  постоянного  и  долгого
недоедания, -  проговорила  Аме,  -  но  поверьте,  нет  никаких  причин
считать, что все безнадежно и ему не станет лучше, если будет  обеспечен
надлежащий уход. Я немного разбираюсь в  медицине,  потому  что  в  свое
время от случая к случаю помогала в  аптеке  при  монастыре,  в  котором
временно проживала. И если бы вы смогли достать где-нибудь цветков липы,
душистой воды из цветов апельсина, немного сиропа из  сока  вяза  и  два
вида трав, названия которых я напишу вам на листке бумаги, то,  надеюсь,
ваш малыш уснул бы, а после сна  вы  должны  будете  дать  ему  горячего
мясного бульона, а не холодного молока, которое, очевидно, ему  пришлось
совершенно не по вкусу.
   Какое-то время Рене внимательно прислушивалась к словам  девушки,  но
потом на лице женщины появилось выражение какого-то мрачного отчаяния.
   - Святая Мария! А как вы думаете, где и,  главное,  каким  образом  я
смогла бы достать такие вещи? - со  злостью  в  голосе  спросила  она  у
девушки. - Ведь  все  лекарства  стоят  больших  денег,  так  же  как  и
питательный мясной бульон, а мой малыш может есть и пить только то,  что
есть у нас с мужем, а в этом доме, как сами видите, нет  сейчас  ничего,
кроме хлеба.
   Аме задумалась на мгновение и быстро  решила,  что  можно  сделать  в
сложившейся ситуации. У нее  не  было  при  себе  драгоценностей,  а  ее
платье, хотя и стоило громадных денег, в этом  квартале  Парижа  продать
кому-нибудь будет очень трудно. Но тут девушка вспомнила  о  пряжках  на
своих туфлях. В эти пряжки были вправлены не бриллианты, как  у  герцога
Мелинкортского, а всего лишь испанский хрусталь, но  у  сапожника  можно
было бы выторговать за них несколько луидоров.
   Пригнувшись, Аме немедленно отстегнула пряжки от туфель.
   - Вот, возьмите эти пряжки, - проговорила она,  отдавая  их  Рене.  -
Продайте их кому-нибудь, и я думаю, что вырученных  денег  будет  вполне
достаточно  для  покупки  лекарств,  а  может  быть,  останется  и   для
приобретения цыпленка для бульона.
   - Как, вы хотите сказать?.. - недоверчиво  начала  женщина,  и  когда
руки ее уже почти дотронулись до пряжек, Рене вдруг резко  отдернула  их
назад. - Но что скажет на это Франсуа? - забеспокоилась она. - Если  мне
и повезет достать денег, то он обязательно заберет их себе.
   - Нет никакой  необходимости  говорить  ему  что-нибудь  об  этом,  -
успокоила женщину Аме. - Если вы поспешите, то успеете продать пряжки  и
вернуться домой с лекарствами раньше, чем он появится здесь. Кроме того,
подумайте, ведь ваш ребенок болен, и поэтому  все  деньги  должны  пойти
только на его лечение и питание.
   - Это могло бы спасти жизнь моему малышу, - прошептала  Рене,  словно
споря со своей совестью; затем поспешно,  будто  опасаясь,  что  девушка
может изменить свое решение, женщина выхватила пряжки из ее рук.
   - Дайте мне листок бумаги, - попросила Аме, - и я напишу вам названия
трав.
   Листок бумаги, который  женщина  извлекла  из  кухонного  шкафа,  как
успела  заметить  девушка,  представлял   собой   памфлет,   посвященный
королеве. Примитивный и непристойный, нарисован он был,  однако,  весьма
искусно, но раскрашен довольно неумело. И даже для  Аме,  которая  очень
мало знала о таких вещах, было совершенно очевидно, что все эти пасквили
будут обязательно прочитаны, хотя бы из  простого  любопытства,  каждым,
кому попадут в руки, - Откуда это все берется? - спросила девушка,  имея
в виду памфлет.
   - Франсуа получает деньги за то, что раздает их, - беспечно  ответила
Рене.
   Девушка ничего не ответила ей. Аме перевернула памфлет так, чтобы  на
чистой стороне листа можно было  написать  названия  тех  трав,  которые
потребуются для приготовления лекарства.  Из  камина  Рене  принесла  ей
небольшой уголек, который можно было использовать вместе грифеля.
   - Так что же, Франсуа получает  жалованье  у  герцога  де  Шартре?  -
спокойно спросила Аме, когда закончила писать.
   - Не всегда и очень мало, - ответила ей женщина. - Правда, он  иногда
получает какие-то приказы из Пале-Рояля, и  в  этом  случае  ему  платят
хорошее вознаграждение за выполнение различных поручений; но он ведь  не
один, много ему подобных.  Иногда  нам  приходится  ждать  по  несколько
недель, прежде чем в доме появится хотя бы су.
   Аме отдала ей листок бумаги.
   - В аптеке попросите все это и обязательно проследите за  тем,  чтобы
эти травы разложили по отдельным пакетам.
   Нервным движением женщина взяла листок и сложила его  несколько  раз.
Было совершенно очевидно, что она не умела читать. Затем, крепко зажав в
кулаке  пряжки,  она  поспешила  покинуть  дом.  Когда  Рене  ушла,  Аме
оставалось только сидеть и слушать  всхлипывания  ребенка.  В  этот  раз
маленький Жан, по-видимому, не имел  ни  малейшего  намерения  спать,  и
девушке, как она ни старалась, никак не удавалось утихомирить младенца.
   Он был болен, да к тому же еще и голоден, и решил, что об этом должен
знать каждый. Да и в самом деле, ведь у него не  было  иной  возможности
выразить свой  протест  против  тех  условий,  в  которых  его  содержат
родители.
   Пока девушка успокаивала и качала ребенка, мысли ее были заняты  теми
сведениями, которые она почерпнула из разговора с Рене. Итак, это именно
герцог де Шартре организовал и осуществил ее  похищение!  Она  могла  бы
предположить, что его действия являлись местью герцогу Мелинкортскому за
то, что тот в свое время ускользнул от него.
   Филипп де Шартре был слишком опасным человеком, было абсолютно  ясно,
что мстительность этого вельможи не имела границ. Аме  вспомнила  о  том
памфлете, который только что  прочитала,  и  ей  стало  плохо.  Человек,
который считает для себя возможным  писать  в  такой  ужасной  манере  о
собственной королеве, скорее всего, не остановится ни перед чем. Девушку
охватил такой ужас, какого она не испытывала еще ни разу в жизни.
   Во что выльется ненависть герцога де Шартре в  будущем?  Ее  охватила
тоска по герцогу Мелинкортскому, и это чувство, казалось,  жгло  все  ее
существо словно огнем.
   Она вспомнила о его силе  и  смелости,  когда  они  в  дремучем  лесу
столкнулись лицом к лицу с Германом Глобером.
   Потом она мысленно вернулась к тому, как они бежали из замка  герцога
де Шартре, как в гостинице в Шантильи  герцог  Мелинкортский  перехитрил
тех священников, которые были отправлены кардиналом  де  Роганом  на  ее
розыски. До сих пор он  всегда  являлся  вовремя,  чтобы  спасти  ее  от
грозившей беды.
   А теперь она осталась совершенно  одна,  и  его  нет  рядом.  Девушка
закрыла лицо руками. Что  ждет  ее?  Она  обязательно  должна  держаться
смело, потому что именно этого ждал  бы  от  нее  герцог  Мелинкортский,
окажись он здесь. А потом у нее мелькнула мысль,  что  не  бывает  таких
обстоятельств, когда совершенно невозможно убежать, да и  его  светлость
может узнать, где она находится, и освободить ее.  Аме  вдруг  вспомнила
слова графа Акселя Ферзена, которые услышала прошлым вечером:
 
   Вера, любовь и надежда,
   Вы вновь едины, как прежде.
 
   И все три слова сейчас переполняли сердце девушки.
   Ее вера в господа, ее любовь к герцогу Мелинкортскому и ее надежда на
счастье. Да и как бы они могли  оставить  девушку  в  момент  серьезного
испытания?
   Ее неотступно мучила мысль: а  не  является  ли