йдя к нему, подняла лицо для поцелуя.
   Он наклонился ко мне, и на мгновение его губы коснулись моих. Но даже это
легкое прикосновение вызвало во мне трепет. Я отдала бы все изумруды мира за
то, чтобы иметь возможность обнять его, прижаться  к  нему  и  сказать,  как
сильно я люблю его. Но вместо этого я  ограничилась  спокойным  "Спасибо"  и
отвернулась.
   - Когда мы поженимся, - сказал он, - я подарю тебе украшения моей матери.
Большинство  из  них  нужно  перебрать,  но  камни   очень   красивы.   Это,
естественно, фамильные драгоценности, и сейчас они лежат в сейфе в банке.
   - Сомневаюсь, что мне захочется иметь какие-либо другие украшения,  кроме
этих, - проговорила я, разглядывая свои изумруды.
   Филипп улыбнулся.
   - Ты передумаешь, - заявил он. - Через несколько лет ты будешь  говорить:
"Как, только изумруды? Мой дорогой Филипп, неужели ты считаешь, что  мне  их
хватит? Мне нужны рубины, сапфиры, жемчуг и бриллианты".
   - Посмотрим, - ответила я. - Мои запросы легко удовлетворить.
   Было почти шесть часов, когда я собралась уходить, и Филипп  сказал,  что
отвезет меня домой. Мы ехали по Парк-Лейн, когда мы увидели направляющиеся в
нашу сторону пожарные машины. Они ехали не  спеша,  как  будто  возвращались
домой.
   Филипп открыл окно и заговорил со своим шофером.
   - Где-то пожар, Ходжкинс? - спросил он.
   - Да, где-то горело, сэр Филипп, - ответил тот. - Три или  четыре  машины
проехали час назад, когда вы и ее светлость были в доме.
   - Жаль, что мы не знали, - заметила я. - Я бы хотела посмотреть на пожар,
это, должно быть, впечатляющее зрелище.
   - Интересно, где был пожар? - проговорил Филипп.  Вскоре  мы  доехали  до
моего дома.
   - Зайди ненадолго, - попросила я. - Меня весь день  не  было  дома,  и  я
боюсь, что Анжела будет сердиться на меня. А твое появление  может  улучшить
ее настроение.
   - Хорошо, - ответил он. - Но я не могу долго задерживаться: перед тем как
переодеваться к ужину, я должен увидеться с одним человеком.
   Как я и ожидала, Анжела не стала возмущаться в присутствии  Филиппа.  Она
пришла в полный восторг от драгоценностей и могла говорить только о них.
   - Это  самые  красивые  изумруды,  которые  я  видела,  -  множество  раз
повторяла она. - Серьезно, Лин, тебе ужасно повезло.
   - Мне казалось, что изумруды приносят несчастье, - сказал Генри,  который
был потрясен подарком не меньше Анжелы, чтобы поддразнить меня.
   - Это все суеверия, - запротестовал Филипп, -  которые  основаны  на  том
факте, что, как и опалы, изумруды  очень  легко  поддаются  обработке.  Если
бросить изумруд на твердую поверхность, то он трескается.
   - Какой ужас, - сказала я, обеспокоенно взглянув на кольцо. - Я все время
буду бояться ударить его обо что-нибудь.
   - Тебе придется пополнить свой гардероб серебряным платьем,  -  задумчиво
проговорила Анжела. - Мерцающее серебро, зеленые туфли и мазок  зеленого  на
талии.
   - Чувствую, сейчас начнутся разговоры о туалетах,  -  с  улыбкой  заметил
Филипп. - Прошу прощения, но я вынужден покинуть вас. Я уже сказал Лин,  что
у меня назначена встреча.
   - Я провожу тебя.
   Мы  с  Филиппом  спустились  по  лестнице  и  подошли  к  машине.   Шофер
разговаривал с полицейским. Завидев нас, он открыл дверцу.
   - Констебль сказал мне, сэр Филипп, что пожар был на Андовер-стрит. Очень
сильный  пожар.  Сгорело  здание  клуба  "Роза  Англии".  Несколько  человек
пострадали.
   Я в ужасе вскрикнула и схватила Филиппа за руку.
   - Элизабет! Там была Элизабет!
   - Что ты хочешь сказать? - удивился Филипп.
   - Элизабет Батли, - объяснила я. - Она работает там.  Сегодня  утром  она
сказала, что будет в клубе.
   Мгновение мы стояли, уставившись друг на друга, потом Филипп  обнял  меня
за плечи.
   - Мы сейчас позвоним, - твердым голосом проговорил он, - но я уверен, что
все в порядке.
   Мы вернулись в дом и прошли в расположенный рядом с холлом кабинет Генри.
Филипп быстро пролистал справочник и набрал номер.
   - Я звоню домой к Элизабет, - сказал он. - Уверен, что им известно, что с
ней.
   Он подождал несколько минут, но на том конце не брали трубку.
   - Подожди, - проговорила я и через холл выбежала на улицу. Констебль  все
еще стоял возле нашей машины. - Скажите, пожалуйста, - обратилась я к  нему,
- куда повезли раненых? В какую больницу?
   Он на секунду задумался.
   - Наиболее вероятно, что их отвезли в больницу  св.  Антония,  мисс.  Это
недалеко от  Андовер-стрит.  Да,  скорее  всего,  больница  св.  Антония  на
Китченер-стрит.
   Я бросилась к Филиппу.
   - Попробуй позвонить в больницу св. Антония!
   - крикнула я. - Полицейский считает, что раненых направили именно туда.
   Я с нетерпением ждала, пока Филипп набирал номер и просил соединить его с
больницей.
   - Говорит сэр Филипп Чедлей, - сказал он. -  Будьте  любезны,  дайте  мне
список тех, кого доставили к вам с пожара на Андовер-стрит.  Вы  выясните?..
Большое спасибо... Я подожду.
   - Они сказали, что раненые были  доставлены  к  ним?  -  спросила  я.  Он
кивнул.
   - Они с большой неохотой дают  информацию,  -  заметил  он.  Я  принялась
ходить взад-вперед по комнате.
   - Не паникуй, Лин, - ласково проговорил Филипп. - Сто против одного,  что
с Элизабет ничего не случилось, даже если она оказалась там.
   - Я очень беспокоюсь за нее, - ответила я. - Я ничего  не  могу  с  собой
поделать.
   - Да, здравствуйте, - опять он заговорил  в  трубку.  -  Да..,  да.,  как
зовут?., не могли бы  вы  повторить?  Батли..,  вы  уверены,  что  ее  зовут
Элизабет Батли? Вы  связались  с  родственниками?  Большое  спасибо.  Будьте
любезны, сообщите сестре, что  я  еду.  Да..,  сэр  Филипп  Чедлей.  Большое
спасибо.
   - Она ранена? - затаив дыхание, спросила я.
   - Она в больнице, - ответил он. - Мы немедленно едем туда.

Глава 23

   Больница  св.  Антония  оказалась  небольшим   зданием,   совершенно   не
сочетавшимся с высокими соседними домами.  Но  внутри  царил  мир  и  покой,
который ощутила даже я, несмотря на свое возбуждение и тревогу.  В  больнице
работали монахини.  Нас  приняла  мать-настоятельница,  маленькая,  согнутая
годами старушка, с морщинистым, но непередаваемо красивым и добрым лицом.
   - Присаживайтесь, - обратилась она к нам, опускаясь  на  стул  с  высокой
спинкой. - Вы пришли по поводу Элизабет Батли? Я только что разговаривала  с
ее матерью, которая, к сожалению, находится за городом.
   - Расскажите, пожалуйста, что случилось, - попросил Филипп. - Дело в том,
что мы узнали обо всем только несколько минут назад, когда услышали о пожаре
в клубе "Роза Англии" на Авдовер-стрит. Мисс Батли  говорила  моей  невесте,
что будет вечером в клубе. Естественно, мы беспокоимся о ней.
   - Я не знаю, как начался пожар, - ответила мать-настоятельница. -  Думаю,
огонь распространился из подвала. Клуб, как вам известно, занимает несколько
комнат на последнем этаже. Здание очень старое, и  средства  противопожарной
защиты находятся в ужасном состоянии. Почти всех детей вывели из  здания  до
того, как прибыли  пожарные,  но  несколько  человек,  которые  помогали  их
эвакуировать, были зажаты огнем на одном из нижних этажей.  Среди  них  была
мисс Батли. Ее не успели спасти, и на нее рухнул потолок.
   - Она умерла? -  спросила  я,  с  трудом  выговаривая  слова  пересохшими
губами.
   - Нет, - ответила мать-настоятельница, -  но  она  очень  тяжело  ранена.
Думаю, вам лучше знать правду: ее состояние критическое. На нее упала балка,
которая придавила нижнюю часть тела. На руках и на ногах сильные ожоги.
   - Что думают доктора? - спросил Филипп.
   - Они сейчас у нее,  -  проговорила  мать-настоятельница.  -  Наш  хирург
понял, что ему не  справиться,  и  мы  вызвали  господина  Госсетта  и  сэра
Рэндольфа Хьютона.
   - Я знаком с обоими, - сказала Филипп. - Она в отличных руках.
   - Я однажды встречалась с мисс Батли, - продолжала мать-настоятельница. -
"Роза Англии" некатолическая  организация,  но  большинство  детей,  которые
посещают этот  клуб,  -  католики.  Неделю  назад  она  привела  пациента  -
маленького мальчика, который  поранился,  когда  играл  на  улице.  Тогда  я
подумала, что мисс Батли - отважная и  сильная  духом  девушка.  Сегодняшний
случай доказал это.
   - Она будет жить? - спросила я. Мать-настоятельница поднялась  и  ласково
взглянула на меня.
   - Моя дорогая, - проговорила она, - все  в  руках  более  могущественного
врачевателя, чем мы можем найти на земле.
   Она прикоснулась к моему плечу, потом направилась к двери.
   - Прошу простить меня, я пойду узнаю, нет ли каких-нибудь известий.
   Мы с Филиппом остались одни, и я повернулась к нему. Он взял мои  руки  в
свои. Мы оба молчали - казалось, нам  не  о  чем  говорить.  Нам  оставалось
только ждать. Я всей душой молилась за то, чтобы Элизабет осталась жива.
   Так мы и сидели - прижавшись друг к другу,  взявшись  за  руки,  -  когда
вернулась мать-настоятельница. Мы вскочили.
   - Сэр Рэндольф хочет поговорить с вами, сэр Филипп,  -  сказала  она.  Он
направился к двери.
   - Пожалуйста, разреши мне пойти с тобой, я хочу услышать, что он  скажет,
- взмолилась я.
   Я заметила, что он взглянул в глаза матери-настоятельнице.  Она  покачала
головой.
   - Я скоро вернусь, - сказал Филипп, поворачиваясь ко мне. - Думаю,  будет
лучше, если я пойду один.
   Я подошла к окну, которое выходило на другое  крыло  больницы.  Там  было
множество занавешенных окон. Что за ними, спросила  я  себя?  Сколько  людей
страдает, сколько из них цепляются за жизнь, за грань, которая отделяет  нас
от неизвестного?
   Внезапно меня охватил страх  перед  этим:  перед  страданиями,  близостью
смерти. Я испугалась известий  об  Элизабет,  которые,  как  я  инстинктивно
чувствовала, будут плохими - настолько  плохими,  что  им  пришлось  сначала
переговорить с Филиппом. Я ждала его, и  через  пару  минут  он  вернулся  и
подошел ко мне.
   - Лин, - проговорил он, взглянув на меня.  -  Тебе  придется  быть  очень
стойкой.
   - Я знаю, - ответила я. - Она умерла? " - Она умирает, - сказал он. -  Ей
ничем не могут помочь. Вся нижняя часть тела превратилась в сплошное месиво.
Даже нет возможности сделать операцию.
   Я стояла неподвижно,  ощущая  внутри  какое-то  странное  спокойствие.  Я
чувствовала, что это не может быть правдой. У меня не укладывалось в голове,
что Элизабет, с которой я разговаривала только сегодня утром, умирает.
   - Она в сознании, - продолжал Филипп. - Они не знают, как долго  еще  она
пробудет в таком состоянии. Они надеются, что она будет жива, когда  приедет
ее мать, однако это сомнительно. Ты хочешь увидеться с ней?
   - А можно? - встрепенулась я.
   - Конечно, - ответил он. - Сэр Рэндольф говорит, что твой визит ничего не
изменит, к тому же ей ввели обезболивающее.
   - Я хотела бы пойти к ней.
   - Ты хорошо себя чувствуешь? - спросил Филипп. Я взяла его за  руку.  Она
была холодна, но тверда.
   - Я хорошо себя чувствую, - ответила я.
   В сопровождении матери-настоятельницы, которая  ждала  нас  в  холле,  мы
направились к лифту. Мне казалось, что все  происходит  во  сне.  Я  как  бы
отрешилась  от  действительности.  Мне  хотелось  ущипнуть  себя,   сказать:
"Проснись, пойми, что происходит! Элизабет умирает! Ты  слишком  спокойна  -
разве тебя это не волнует!"
   Мы прошли по коридорам. Через открытые двери палат  я  видела  сидящих  в
кроватях женщин и детей в больничной одежде. Некоторые  из  них  смеялись  и
болтали. Из одной палаты донесся крик младенца. Мать-настоятельница  открыла
дверь в конце коридора. Она пропустила меня вперед. Я вошла.
   Кровать Элизабет была отгорожена ширмой. Жалюзи были опущены. Вскоре  мои
глаза привыкли к царившему в палате полумраку. Я увидела Элизабет. Она  была
страшно бледна, и ее волосы были откинуты со лба. В остальном  она  казалась
такой же, как всегда. Ее глаза были закрыты, и я решила,  что  она  спит.  Я
подошла поближе. Монахиня, которая сидела возле ее кровати, бесшумно  прошла
в другой конец комнаты.
   - Элизабет! - прошептала я. Она очень медленно подняла веки. На ее  губах
появилась слабая улыбка.
   - Привет,  Лин,  -  проговорила  она.  Мне  пришлось  наклониться,  чтобы
расслышать ее слова.
   - Дорогая, с тобой все в порядке? - спросила  я.  Это  был  жутко  глупый
вопрос, но я не могла придумать ничего другого.
   - Абсолютно, - ответила она. - Я не боюсь.  Впервые  с  тех  пор,  как  я
узнала о несчастье с Элизабет, мне захотелось плакать.  Слезы  душили  меня,
они каким-то комом застряли у меня в горле, мешая говорить. Я  увидела,  что
ее губы опять зашевелились.
   - Береги Филиппа, - еле слышно сказала она.
   - Обязательно.
   Она еще раз улыбнулась. Потом ее глаза закрылись, как будто  она  страшно
устала. Ослепленная слезами, я побрела к двери, которую открыла передо  мной
монахиня. Филипп ждал в коридоре.
   Я взяла его под локоть. Мои пальцы так сильно вцепились в его  руку,  что
казалось, они проникают в тело.
   - Выслушай меня, - сказала я. - Элизабет любит тебя.  Она  всегда  любила
тебя. Иди и поцелуй ее, пусть она умрет счастливой.
   Я не видела его лица. Слезы застилали мне глаза.  Я  услышала  его  шаги.
Чья-то холодная и твердая рука обняла меня за плечи и повлекла за  собой  по
коридору.
   - Пойдемте, - услышала я ласковый голос матери-настоятельницы.
   Мы вместе спустились вниз. Она провела меня в свой кабинет.
   - Вот, выпейте, - сказала она, подавая мне мензурку.
   Я сделала так, как она говорила, просто  потому,  что  была  не  в  силах
спорить. Я почувствовала,  как  микстура  обожгла  мне  горло,  и,  поставив
мензурку, сжала руки, чтобы сдержать накатывавший на меня приступ рыданий.
   - Вам надо держать себя в руках, - посоветовала мать-настоятельница, -  я
сомневаюсь, что Элизабет Батли несчастлива.
   - Дело не в этом - просто у нее было так мало хорошего в жизни, так  мало
счастья, и мне хотелось бы, чтобы она пожила подольше и нашла хоть  частичку
того, чего была лишена.
   -   Возможно,   ее   ожидает   еще   большее   счастье,   -   проговорила
мать-настоятельница.
   Я подняла на нее глаза, и с моих губ сам собой сорвался вопрос:
   - Вы уверены, что после смерти есть жизнь?
   - Совершенно уверена, - просто ответила она. Внезапно ее  лицо  озарилось
внутренним светом, превратившим морщинистую старуху в настоящую красавицу.
   Я больше ни о чем не успела ее спросить, так как дверь открылась, и вошел
Филипп.  Он  был  бледен,  и  я  поняла,  что,  несмотря  на  свое   внешнюю
сдержанность, он очень переживает и подавлен. Он опустил на мое плечо  руку,
как бы пытаясь успокоить меня. Потом он повернулся к матери-настоятельнице -
Может, нам стоит остаться? - спросил он. - Что мы можем сделать?
   - Ничего, - ответила она. - Думаю, вам лучше отвезти вашу невесту  домой.
Леди Батли будет здесь минут через сорок. Я могла бы позвонить вам, если  вы
хотите с ней увидеться.
   - Позвоните мне в том случае, если я понадоблюсь ей, - сказал  Филипп.  -
Дайте мне знать, если состояние изменится, хорошо?
   - Конечно, - проговорила она. - Вы будете в Чедлей-Хаусе?
   -  Мы  сейчас  едем  туда,   -   ответил   Филипп.   Я   протянула   руку
матери-настоятельнице.
   - До свидания, спасибо.
   - До свидания, моя дорогая. Да благословит вас Господь.
   Нашу машину окружила стайка мальчишек, мечтавших потрогать серую  краску.
Их сдерживало только присутствие  шофера.  Мы  с  Филиппом  сели,  и  машина
тронулась с мест. Я не воспротивилась тому,  что  Филипп  приказал  ехать  к
Чедлей-Хаусу. По приезде он дал указания дворецкому, чтобы тот соединил  его
с Анжелой и теми людьми, с которыми мы должны были ужинать. Я не знаю, о чем
он с ними говорил, потому что поднялась наверх  в  его  гостиную,  легла  на
диван и закрыла глаза.
   - Я отменил сегодняшний прием, - сказал Филипп, входя в комнату, - и  все
Объяснил твоей сестре. Я приказал подать легкий ужин сюда. Я была благодарна
ему за заботу. Он прикурил сигарету и сел рядом со мной.
   - Закрой глаза,  Лин.  Постарайся  заснуть.  Мне  не  хотелось  говорить,
поэтому я слабо улыбнулась и закрыла  глаза,  хотя  знала,  что  заснуть  не
смогу.
   Прошел почти час, когда раздался резкий звонок телефона, заставивший  нас
вздрогнуть. Филипп подошел к столу и взял трубку.
   - Да, говорит сэр Филипп Чедлей. Спасибо, что сообщили  мне.  Леди  Батли
приехала? Отправилась домой? Большое спасибо. Я заеду утром. Спокойной ночи.
Я поднялась с дивана.
   - Она умерла, - мои слова прозвучали скорее как  утверждение,  а  не  как
вопрос.
   - Она тихо скончалась двадцать минут назад, - ответил он. - Вскоре  после
нашего ухода она впала в бессознательное состояние. Ее мать не успела к ней.
   - Я рада. - Сообразив, что Филипп не понял меня, я добавила:
   - Рада, что именно ты оказался последним, кого  она  видела.  Она  любила
тебя, Филипп.
   - Я знаю, - проговорил он. - Все это было безнадежно. Что я мог сделать?
   - Я уверена, что здесь нет  твоей  вины,  -  сказала  я.  -  Родственники
Элизабет из кожи лезли, чтобы подыскать ей хорошую партию, а ты был  добр  к
ней. Она все рассказала мне, она ни в чем не винила тебя. Она просто  любила
тебя. - Мой голос дрогнул.
   Филипп обнял меня за плечи.
   - Постарайся не быть такой несчастной, Лин, - попросил он.
   - Я не несчастна, - ответила я. - Думаю, Элизабет  не  будет  сожалеть  о
том, что оставила в  этом  мире.  Просто..,  о,  я  не  знаю..,  это  ужасно
бессмысленно - любить, страдать и вот так умереть, без всякой причины.
   - А разве у других жизнь складывается иначе? - спросил он.
   - Возможно, ты прав, - проговорила я, а потом задала  тот  самый  вопрос,
который уже один раз задавала сегодня:
   - Ты веришь в существование жизни после смерти?
   Он отпустил меня и  опустился  в  низкое  кресло,  которое  стояло  возле
камина.
   - Не знаю, - ответил он.
   Я села на коврик у его ног и подняла на него глаза.
   - Почему нам ничего неизвестно? - спросила я. - Почему  у  других,  вроде
матери-настоятельницы,  есть  твердая  вера,  абсолютное   понимание   этого
вопроса, а мы с тобой теряемся в сомнениях?
   - Я отдал бы полжизни за то, чтобы быть столь же уверенным, -  проговорил
Филипп, причем в его голосе слышалось страдание.
   - Почему? - почти неслышно промолвила я. Я боялась спрашивать, я боялась,
что он отвернется от меня, и все же я  с  некоей  странной  для  самой  себя
ясностью сознавала,  что  момент  настал  -  момент,  когда  Филипп  решится
заговорить со мной и рассказать правду о себе.
   - Почему? - переспросил он. - Потому, что будь я уверен в этом, я был  бы
спокоен. Я нашел бы умиротворение и освободился бы от пытки, которая  мучает
меня со дня ее смерти.
   - Элизабет не боялась смерти, - мягко проговорила я.
   - Я знаю, - сказал он. - Но Надя боялась. Она кричала, Лин, а я так и  не
смог забыть этот крик.
   - Почему она так поступила? - прошептала я.
   - Не имею ни малейшего  представления.  Если  бы  я  знал,  если  бы  она
вернулась и рассказала, почему! Неужели ты думаешь, что я  не  мучился  этим
вопросом - днем и ночью, год за годом я спрашивал себя, почему? Ведь  мы  не
ссорились, я решил, что она поддразнивает  меня.  Я  думал,  что  она  хочет
испытать мои чувства, что в следующую минуту она улыбнется и мы  окажемся  в
объятиях друг друга. Временами у нее бывала депрессия  -  а  какой  художник
защищен от подобных состояний? Но эти явления были преходящими  -  маленькое
облачко на лазурном небосклоне счастья. Я слишком сильно любил ее, чтобы  не
верить ее словам. Теперь же я понимаю, как быстро она могла перейти от  слез
к смеху. В тот вечер я был нежен с ней, я не сказал ничего такого,  что  она
могла бы как-то не правильно истолковать. И  вдруг  она,  прямо  у  меня  на
глазах, перекидывается через парапет - и кричит.
   - Должно быть, у нее была причина, - настаивала я