то родительским надеждам не суждено сбыться.  Основной  целью
было получить степень любой ценой, чтобы отец смог  передать  сыну  свою
практику. Но Феликс не обнаруживал склонности трудиться.
   Он понял, что в Кембридже множество развлечений,  которые  ему  и  не
снились в замкнутом мирке, где он провел детство  и  юность.  Вскоре  он
затесался в компанию богатых шалопаев, забросивших без сожаления учебу и
приводивших в отчаяние своих наставников.
   Из Кембриджа Хэнсон вышел, не имея стипендии, зато со знанием, весьма
доскональным, повадок светских хлыщей и с  непоколебимой  верой  В  свою
способность обольщать женщин.
   Он решил извлечь пользу из этого  таланта,  а  не  закапывать  его  в
землю. К природному дару  прибавилось  умение,  обретенное  им  за  годы
студенчества, вернее, времяпрепровождения в веселых компаниях.
   Феликс Хэнсон гостил в домах людей, имена которых  его  отец  даже  в
самых смелых мечтах не посмел бы занести в список своих клиентов.
   Он занимался любовью с  теми  женщинами,  кто,  по  его  мнению,  мог
продвинуть его вверх по социальной лестнице  и  обеспечить  ему  должный
комфорт.
   Он был, как однажды выразился с отвращением презирающий его  человек,
бессовестным амурным авантюристом.
   Феликс Хэнсон вбил себе в голову, что непременно должен  жениться  на
богатой наследнице и вторгнуться на победной колеснице  в  высший  свет.
Единственной помехой в осуществлении столь дерзкого плана являлись  отцы
богатых наследниц, гораздо более проницательные, чем их дочери  и  жены,
мамаши этих девиц.
   Еще до того, как Феликс  намеревался  огласить  свои  намерения,  его
успевали выставить вон, подальше от намеченной жертвы, причем  ему  ясно
давали понять, что он зря теряет время.
   Однако  находились  в  изобилии  привлекательные   замужние   молодые
женщины,  уставшие  от  своих  мужей  и  подыскивающие  для  флирта  или
короткого романа услужливого холостяка.
   Порхая от одной дамы к другой, Феликс при их поддержке взбирался  все
выше по социальной  лестнице  и  даже  несколько  раз  присутствовал  на
приемах, где почетным гостем был принц Уэльский.
   Вот на одном из таких  вечеров  он  и  познакомился  со  вдовствующей
графиней Кэлвидон. Розалии Кэлвидон только что сняла годичный  траур  по
супругу. Ей невмоготу стала загородная тишь  и  надоел  черный  креп,  в
который ей приходилось одевать себя в угоду  моде,  введенной  королевой
Викторией.
   Все балы и приемы были ей недоступны, и после такого жуткого  периода
в своей жизни она преисполнилась решимости наверстать упущенное. Розалин
была все еще невероятно  хороша,  несмотря  на  то,  что  не  так  давно
отметила  свой  сорок  седьмой  день  рождения.  Она  была   находчивой,
искушенной  в  житейских  делах  и  в  обращении  с   мужчинами.   Более
чувственной и изощренной в любовных играх женщины Феликс Хэнсон  еще  не
встречал. Он был буквально ослеплен ею и впервые в жизни влюбился.
   Но даже и в таких обстоятельствах Феликс Хэнсон был  не  способен  на
подлинное чувство. Ему никто на свете не был дорог, кроме самого себя.
   Правда, поначалу он сделал Розалин Кэлвидон счастливой, но постоянные
стычки с ее сыном портили  ему  настроение,  и  это  отразилось  на  его
отношении к ней. Вдобавок его стала утомлять  ее  ревность.  Не  доверяя
ему, она настояла, чтоб они проводили большую часть времени в Кэлвидоне,
где он был у нее на глазах.
   Феликс нуждался в лондонских увеселениях. Это поднимало его жизненный
тонус. По натуре он был столичный житель, хотя родился и вырос в  глуши.
Он занимался спортом, потому что благодаря этому поддерживал  форму,  но
обильная еда и  неимоверное  количество  потребляемого  вина  постепенно
нарушали идеальные пропорции его атлетической фигуры.
   Кэлвидон действовал ему  на  нервы.  Он  был  равнодушен  к  красотам
пейзажа и архитектуры, не ценил собранные  там  произведения  искусства.
Хотя величие этого дома он все-таки ощущал, но только  потому,  что  мог
отдавать приказания целой армии слуг, и все, что бы он ни пожелал,  было
у него под рукой. Но какой толк иметь машину, если нет рядом восхищенных
зрителей, наблюдающих, как ловко он ее водит? И есть ли смысл выигрывать
партию за партией в теннис или метко попадать в лунки на поле для гольфа
в отсутствие толпы хорошеньких женщин, награждающих его аплодисментами и
знаками своей благосклонности?
   - Давай вернемся в Лондон, -  всю  весну  упрашивал  он  вдовствующую
графиню.
   - Ради чего? - обычно спрашивала она в ответ. - Тебе  тогда  придется
поселиться в своем клубе или я должна буду купить тебе квартиру.  Ты  же
знаешь, что в фамильном особняке  на  Гросвенор-сквер  нам  нельзя  быть
вместе, как здесь, в деревенском доме.
   - Почему же нельзя? - спрашивал он, надувшись.
   -  Потому,  мой  дорогой  Феликс,  что  меня  немедленно   подвергнут
остракизму все мои лондонские приятельницы. И будь уверен, что  королева
все узнает.
   Феликс понимал, что спорить бесполезно.
   Одно время он думал, что сможет убедить графиню выйти за него  замуж,
пока не выяснил, что если она вступит в  новый  брак,  то  лишится  всех
денег, какими сейчас  располагает.  Покойный  граф  составил  завещание,
когда сын его был еще ребенком, и поэтому право распоряжаться после  его
кончины всем семейным достоянием было отдано графине.
   Будучи намного старше своей супруги, он понимал, что  может  умереть,
когда Роджер будет не способен еще взять в руки ту  власть,  какую  дает
обладание огромными деньгами.  Граф  считал,  что  мальчик  справится  с
тяжкой ношей под руководством матери.
   Он все собирался внести изменения в завещание,  но  годы  как-то  шли
незаметно, а граф все не  удосуживался  это  сделать.  Только  когда  он
скончался, условия завещания открылись его  сыну,  поразив  его,  словно
разорвавшаяся бомба.
   "Как мог отец так поступить со мной?"  -  в  тысячный  раз  задавался
вопросом Роджер. Он знал, что ответ  кроется  в  том,  что  старый  граф
обожал свою молодую жену. Он даже  не  мог  представить  себе,  что  его
супруга поведет себя так, что Роджер придет в ужас и устыдится матери.
   Розалин Кэлвидон была  очень  осторожна,  пока  ее  муж  был  жив,  и
неукоснительно соблюдала правило: не пойман - не вор.
   Но после его смерти она водворила Феликса Хэнсона в родовом поместье,
бросив тем самым вызов собственному сыну. И добилась того,  что  ее  сын
покинул дом, а любовник стал подумывать, не поступить ли и ему так же.
   "Мне  пора  сматываться  отсюда!"   -   сказал   Феликс   сам   себе.
Кэлвидон-хауз вдруг показался  ему  если  не  тюрьмой,  то  позолоченной
клеткой.
   Ему через пару месяцев стукнет двадцать семь, и если он не предпримет
шагов, чтобы обеспечить себе будущее, то вскоре обнаружит, что неумолимо
стареет. Подобно многим женщинам, Розалин готова была  преподносить  ему
цепные подарки, но скупилась на наличные деньги.
   Хэнсона бросало в дрожь при мысли, что он должен набраться смелости и
объявить ей о своей задолженности  банку  больше  чем  в  четыре  тысячи
фунтов и о счете в одну тысячу, с которым его портной ходит  за  ним  по
пятам.
   Сначала необходимо  расплатиться  с  долгами,  а  потом  уже  налегке
трогаться с места.
   У  него  было  припрятано  кое-что  именно  на  тот   случай,   чтобы
продержаться на плаву некоторое время, пока он  не  обзаведется  наконец
богатой женушкой.
   Возможно, он допустил ошибку, делая ставку на  молоденьких  девиц  на
выданье. Ему следует  найти  вдову,  которая  не  лишится  по  завещанию
супруга своих деньжат при вторичном замужестве,  или  старую  деву,  чьи
сомнительные прелести даром не нужны  никому.  Перезрелая  невеста  рада
будет любому жениху, а тем более она ухватится  за  такого  неотразимого
мужчину, каким считал себя Феликс Хэнсон.
   Феликс полагал, что мир за пределами Кэлвидона просто кишит  богатыми
вдовушками и старыми девами. А здесь он был скован по рукам и  ногам.  К
тому же Розалин с каждым днем становится все требовательнее к нему и все
назойливее.
   Разумеется, она боится потерять его, и на этом страхе можно  сыграть,
заставив ее расплатиться по его долгам.
   Постепенно природный оптимизм взял верх над унынием, и Феликс  Хэнсон
подумал, что положение его не так уж катастрофично.  В  ближайшее  время
скучать ему не придется.
   Сероглазка  приглянулась  ему.  Не  получилось  сейчас,  получится  в
следующий  раз.  Она  только  кажется  недоступной,  а  сама   наверняка
поддастся его шарму и упадет к его ногам,  как  спелый  плод.  А  уж  он
знает, как этим воспользоваться.
   Феликс улыбнулся, поймав взглядом свое отражение в зеркале, вделанном
в стену меж  книжных  стеллажей.  Он  не  отказал  себе  в  удовольствии
полюбоваться собой. Без всякого сомнения, он просто  красавчик,  недаром
женщины от него без ума. Его определенно ждет блестящее будущее,  но  он
ничего не достигнет, теряя зря время в Кэлвидоне.
   "Я должен поговорить с Розалин об этих чертовых долгах при первой  же
возможности", - решил Феликс.
   Гордо расправив плечи и выпятив грудь, он еще раз  взглянул  на  свое
отражение, а потом покинул библиотеку и направился по главной лестнице в
свои покои.
   Он сделал это по привычке, потому  что  занимал  спальню  милорда  на
протяжении последних двух лет. Однако уже на лестнице  Феликс  вспомнил,
что его переселили в другую  комнату,  расположенную  в  противоположном
конце коридора.
   Конечно, это помещение было не столь велико и роскошно, но Феликс  не
слишком огорчался по этому поводу.
   В воображении ему представились прелестные; губки Сероглазки. Он  дал
себе зарок непременно поцеловать их в самое  ближайшее  время.  Исполнив
его, он мог с легким сердцем покинуть Кэлвидон-хауз.
   С мыслью об Алинде он погрузился в сон.

***

   Люси ввела Алинду в курс последних событий, подавая ей завтрак.
   - Его милость отправился верхом на прогулку. Я  слышала,  как  мистер
Барроуз говорил, что мистер  Эбби,  старший  конюх,  всполошился,  когда
милорд распорядился, чтобы лучшую лошадь из конюшни подали  к  парадному
подъезду к восьми часам.
   - Надеюсь, милорд хороший наездник, - сказала Алинда,  чувствуя,  что
от нее ждут каких-то комментариев.
   - Не то слово! Лучше его нет - так говорит мистер Эбби,  а  уж  он  в
этом разбирается.
   В высказывании Люси, несомненно, содержалась доля правды, но Алинда в
ответ  ограничилась  лишь  молчаливым  кивком.  Ей   хотелось   поскорее
закончить завтрак и приступить к работе.
   Миссис Кингстон появилась в дверях, когда Алинда уже  вставала  из-за
стола.
   - Доброе утро, мисс Сэлвин.
   - Доброе утро, миссис Кингстон.
   - Я взглянула на то, что вы успели сделать вчера, и  должна  сказать,
мисс Сэлвин, ваше мастерство меня  поразило.  Вы  так  искусно  починили
разорванную ткань, что обнаружить шов почти невозможно. Уверена, что  ее
милость будет также восхищена вашей работой, когда увидит ее.
   -  Спасибо,  миссис  Кингстон.  Домоправительница  положила  на  стол
сверток.
   - Здесь все нитки, какие  грум  мог  приобрести  в  Дерби,  а  я  уже
отправила письма в Лондон и заказала все, что вам еще потребуется.
   - Я перечислила  только  то,  что  нужно  для  комнаты  герцогини,  -
объяснила Алинда. - Когда я осмотрю  другие  покои,  то,  вероятно,  мне
потребуется шелк других расцветок, а также золотые и серебряные нити.
   - Вы получите все, что вам необходимо. -  Миссис  Кингстон  собралась
уходить. Дождавшись момента,  когда  они  остались  одни,  она  сказала,
понизив голос:
   - Мне придется сегодня утром провести по дому эту актрисочку, которую
его милость привез из Парижа. Не уверена, что подобная особа хоть что-то
смыслит в старинных вещах и произведениях искусства.
   - Возможно, ей понравятся комнаты, обставленные французской  мебелью.
Начните показ именно с них, - посоветовала  Алинда.  Ей  очень  хотелось
взглянуть на мадемуазель.
   - Конечно, я приведу ее в комнату герцогини. Но не удивляйтесь, когда
увидите ее, мисс Сэлвин. Такие особы,  как  она,  раньше  не  гостили  в
Кэлвидоне, могу вас уверить!
   Миссис Кингстон пренебрежительно фыркнула и, надменно вскинув голову,
вышла из комнаты.
   Отзыв чопорной домоправительницы о приезжей  француженке  еще  больше
разжег в Алинде любопытство. Теперь она знала причину, по  которой  граф
привез ее в Кэлвидон, но это не объясняло их близкого знакомства и  того
факта, что мадемуазель согласилась на долгое и утомительное  путешествие
лишь потому, что он попросил ее об этом.
   Алинда мысленно вернулась к  событиям  прошедшей  ночи.  Она  уже  не
верила, что позволила себе невиданную вольность в высказываниях. Что мог
подумать о ней граф, если она затеяла  разговор  о  любви  с  незнакомым
мужчиной, а также обсуждала с ним интимную жизнь его матери?
   Когда они сидели рядом на скамье,  любуясь  озером  в  лунном  свете,
Алинде все это казалось вполне естественным.
   Но теперь она страшилась встречи с ним опять лицом к лицу.
   Стараясь сосредоточиться на работе, она  делала  стежок  за  стежком,
восстанавливая поврежденную вышивку в комнате Гортензии Мазарини. Алинда
была так погружена в свои мысли, что  вздрогнула,  когда  услышала,  как
миссис Кингстон произнесла чуть ли у нее не над ухом:
   - Я уверена, что вам это будет интересно, мадемуазель.  Взгляните  на
комнату герцогини де Мазарини. Она  здесь  жила,  когда  приезжала  сюда
более двухсот лет назад вместе с королем Карлом Вторым.
   -  О!  -  откликнулся   незнакомый   голос   ничего   не   означающим
восклицанием.
   Алинда поднялась с пола и увидела мадемуазель ле Бронк.
   Актриса выглядела просто ослепительно. Обликом своим  она  напоминала
роскошный искусственный цветок. У нее было пикантное, озорное  личико  с
большим чувственным  ртом,  на  который  Алинда  прежде  всего  обратила
внимание, потому что губы гостьи были вызывающе ярко накрашены.
   Ее ресницы изнемогали от туши,  а  разрез  глаз  был  продлен  темной
краской настолько, что они придавали ее лицу нечто восточное. Волосы  ее
были беспощадно высветлены и контрастировали с угольно-черными бровями.
   И все же она, несомненно, производила должный  эффект,  особенно  при
первой встрече. Исходящее от нее  очарование  с  налетом  драматизма  не
могло оставить никого равнодушным.
   Одета Иветта ле Бронк была с истинно  французским  шиком  -  в  узкое
платье  в  черно-белую  полоску  с  алым  отложным  воротником,  который
гармонировал по цвету  с  накрашенными  губами,  красными  туфельками  и
красным пояском, стягивающим тончайшую талию.
   На голову она водрузила забавную шляпку, украшенную красными перьями,
какую ни одна английская женщина не осмелилась бы носить в  сочетании  с
такими волосами. Однако в целом весь ансамбль был пронизан  своеобразным
легкомысленным очарованием и, несомненно, привлекал к себе внимание.
   Словом, она одевалась как француженка, потому что  была  француженкой
до кончиков ногтей.
   Глазки мадемуазель засияли, когда она окинула взглядом комнату,  губы
растянулись в ослепительной улыбке. "Милорд, - подумала Алинда,  -  явно
обеспечил себе веселое времяпрепровождение в дороге, прихватив  с  собой
такую спутницу".
   - Это кровать герцогини, - возвестила  миссис  Кингстон  тоном  гида,
вынужденного водить по музею свору  бестолковых  мальчишек.  -  Занавеси
были  подарены  ее  светлостью  тогдашнему  графу  и  графине   в   знак
признательности за оказанное ей гостеприимство.
   Домоправительница взглянула на Алинду и произнесла тем же  монотонным
голосом:
   - А это мисс Сэлвин. Она реставрирует некоторые вышивки  и  гобелены,
которые обветшали с годами.
   - Бонжур, мадемуазель, - сказала Алинда.
   - Вы говорите по-французски?
   -  Да,  мадемуазель,  но  мне  нечасто  предоставляется   возможность
общаться с француженкой.
   - Ну что ж! Я не прочь поболтать с вами. Могу я  посмотреть  на  вашу
работу? - спросила мадемуазель.
   Она подошла поближе, и Алинда показала ей, над чем она трудилась.
   - Вы прекрасная мастерица! - воскликнула актриса. - Я  несколько  лет
воспитывалась в  монастыре,  где  монахини  упорно  учили  нас  шитью  и
вышиванию, но мне до вас далеко. У вас замечательные руки  и  изысканный
вкус.
   - Мерси, мадемуазель, -  поблагодарила  Алинда.  Она  задала  вопрос,
чтобы поддержать разговор;
   - Вам понравилось в Англии? Это ваш первый визит в нашу страну?
   - Первый, - ответила мадемуазель ле Бронк. - Ваша природа очень мила,
но она не для меня! Я люблю  Париж  -  театры,  танцевальные  залы,  шум
Монмартра. Здесь слишком спокойно.
   Она  произнесла  это  с  таким  выражением,   что   Алинда   невольно
улыбнулась.
   - Вы привыкнете к этой тишине, - сказала она.
   - Никогда! Нет! - Мадемуазель даже всплеснула руками. -  Я  не  смогу
здесь жить и не хочу. И кроме того, у меня есть работа.
   - Я слыхала, что вы актриса, - кивнула Алинда.
   - Танцовщица, мадемуазель. Я выступаю в "Мулен Руж".
   Иветта внимательно оглядела Алинду и улыбнулась.
   - Вы, должно быть, об  этом  заведении  и  не  слышали.  Оно  не  для
скромных девочек вроде вас. Но там очень забавно, а для  джентльменов  -
так,  кажется,  называются  английские  мужчины  -  это  любимое   место
развлечений.
   - А его милости там тоже нравится? - осведомилась Алинда.
   - Он умеет развлекаться временами, но только когда не  вспоминает  об
этом доме. О, Кэлвидон! Кэлвидон! Кэлвидон!
   Она очень забавно передразнила молодого графа.
   - Кэлвидон постоянно у него в мыслях, в снах и на языке. - Иветта  ле
Броню вздохнула. - Он так любит Кэлвидон. Я этого не могу понять, потому
что Кэлвидон не женщина, чтобы сохнуть по нему  от  любви.  Любить  надо
женщин, они нежны, ласковы, они возбуждают. "Почему ты только и  думаешь
о своем доме?" - спрашиваю я его.
   Алинда опять не выдержала и засмеялась.
   - В ваших устах, мадемуазель, это звучит действительно смешно.
   - Но женщине вечно выслушивать это совсем  не  смешно.  Милорд  очень
красив, обходителен и может  быть  просто  очаровательным,  когда  этого
захочет. Но когда он заводит речь о Кэлвидоне, он становится уж чересчур
англичанином и наводит на меня жуткую тоску.
   Алые губки мадемуазель растянулись в широкой  улыбке,  а  "восточные"
глаза превратились в узкие щелочки.
   Миссис Кингстон, ни слова  не  понимающая  по-французски,  беспомощно
переводила взгляд с одной девушки на  другую  и,  наконец,  почувствовав
себя обделенной вниманием и обиженной, резко вмешалась в разговор:
   - Теперь, мамзель, позвольте показать вам другие парадные покои.  Они
все расположены на этом этаже.
   - Я достаточно уже насмотрелась,  -  сморщила  носик  мадемуазель  ле
Бронк. - Они слишком просторны и чересчур пусты. Им  следовало  бы  быть
заполненными веселыми людьми - поющими, танцующими, выпивающими!
   Она  огляделась  и,  словно  желая  задеть   патриотические   чувства
представительниц другой нации, заявила;
   - Во Франции во время революции поступили очень  разумно.  Вышвырнули
из дворцов всю мебель и сожгли!
   - Сожгли?! - Миссис Кингстон не верила своим ушам. - Должно быть,  вы
сошли с ума! Здесь вещи стоят тысячи  и  тысячи  фунтов  стерлингов.  Но
гораздо важнее денег, мамзель,  то,  что  они  воплощают  нашу  историю.
Каждый предмет дышит ею!
   - Чьей историей? - спросила мадемуазель ле Бронк,  небрежно  взмахнув
рукой. - Меня интересует только моя жизнь, а не истории,  приключившиеся
с какими-то посторонними людьми.
   Она обратилась к Алинде:
   - И вам советую, мадемуазель Сэлвин, последовать  моему  примеру.  Вы
сможете всласть вышивать в старости,  а  пока  молоды  -  живите  полной
жизнью. Если вы когда-нибудь приедете в Париж, я научу вас, как  жить  в
свое удовольствие.
   - Спасибо, мадемуазель, но вряд ли это получится, - ответила Алинда.
   - Вы не желаете осмотреть другие помещения? - еще раз спросила миссис
Кингс