й голос.
   Почему-то он не показался ей чуждым и неуместным, словно она чуть  ли
не ожидала его. - Я так и думал, что найду вас здесь!
   - Я не могла бы поверить, что существует такая красота! - воскликнула
она, обернувшись к Торквилу.
   - Это же подумал и я, когда впервые увидел вас.
   На какой-то миг она восприняла как  нечто  естественное,  само  собой
разумеющееся такой  комплимент  и  даже  забыла,  что  в  последние  дни
избегала Торквила, чтобы не оставаться с ним наедине.
   А он между тем очень тихо произнес:
   - Вы знаете, Пепита, я люблю вас!
   Глубина и проникновенность его  голоса,  искренность,  с  которой  он
говорил, словно загипнотизировали ее.
   Но какая-то сила заставила ее вернуться к реальности.
   - Нет... нет... вы  не  должны  говорить..,  подобного!  -  испуганно
вскрикнула она.
   - Почему же? Ведь это правда, что я люблю вас  и  нет  в  моей  жизни
большего желания, чем жениться на вас!
   Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в  которых  читался
страх.
   - Вы.., сумасшедший?
   - Да, - ответил он, -  настолько  сумасшедший,  что  не  могу  больше
продолжать подобные отношения между нами.
   Он крепко обнял ее, и, прежде чем она успела  воспротивиться,  прежде
чем смогла высвободить руки, чтобы защититься, его губы прильнули  к  ее
губам.
   В первую секунду она была слишком  ошеломлена,  дабы  хоть  чуть-чуть
отстраниться, а когда попыталась, - было слишком поздно.
   Его губы были властными и горячими, и у нее промелькнула  мысль,  что
она непременно должна освободиться от него,  но  вдруг  поняла,  что  не
желает этого.
   Нечто незнакомое и удивительно прекрасное вдруг возникло  в  груди  и
коснулось губ.
   А когда  его  поцелуи  стали  более  жаркими  и  требовательными,  ей
показалось, будто лунный свет пронизал все ее  тело,  и  прелесть  этого
ощущения пробудила в ней чувство, которого она не знала прежде.
   Чувство это было столь поразительным, великолепным и нереальным,  что
воспринималось как часть волшебства, являвшегося лишь во сне.
   Может быть, она спит?
   Но нет, он целует ее наяву - наверное, потому,  что  боится  потерять
ее...
   Вновь завороженная магией, которая не давала возможности думать,  она
могла лишь ощущать, как лунный свет  струится  сквозь  нее,  погружая  в
неописуемый экстаз.
   Она могла лишь отдаваться этому чуду.
   Наконец, переполненная восторгом, охватившим обоих так, что  чуть  не
задушил их, Пепита уткнулась лицом в шею Торквила.
   - Я люблю тебя! - молвил он прерывающимся  голосом.  -  Боже,  как  я
люблю тебя!
   Она не ответила - у нее просто не было слов.
   Он бережно приподнял ее подбородок.
   - Скажи, что ты  чувствуешь  ко  мне,  -  произнес  он,  глядя  в  ее
прекрасные, чуть испуганные глаза.
   - Я.., люблю тебя.., тоже, - прошептала она, - но.., я не знала,  что
любовь - такая.
   - Какая, моя милая?
   - Такая удивительная... Мне кажется, будто я  не  хожу  по  земле,  а
плаваю среди.., звезд.
   - Я тоже ощущаю это, - признался он. - Моя любимая,  ты  сделала  для
меня очень трудными эти последние несколько дней. Я понял,  ты  пыталась
избегать меня, в то время как я хотел, чтобы мы  сказали  друг  другу  о
нашей любви.
   - Это как раз то.., чего мы.., не должны делать.
   - Почему?
   Она вздохнула так, словно вздох этот  вырвался  из  самых  глубин  ее
существа.
   - Ты.., знаешь почему.
   - Единственное, что я знаю, - заявил он, - это то, что я не могу  без
тебя, и поскольку я знаю, что и ты  любишь  меня,  моя  прекрасная,  все
остальное не имеет значения.
   Употребив нечеловеческие усилия, Пепита чуть отдалилась от него, хотя
его руки все еще обнимали ее.
   - Выслушай меня.., пожалуйста.., ты должен выслушать меня.
   - Я слушаю, но ты знаешь, все, чего я хочу, - это целовать тебя.
   Она уперлась обеими руками в его грудь, чтобы  помешать  ему  сделать
это.
   - Дети.., я должна.., думать о.., детях! - запинаясь, промолвила она.
   Торквил молчал, и она продолжала:
   - Ты знаешь, если герцог поймет, что мы чувствуем друг  к  другу,  он
отошлет  меня  отсюда..,  а  я  не  могу  оставить   здесь   детей   без
какой-либо.., защиты.
   - Защиты детей? - удивился Торквил. - Ты что, в  самом  деле  боишься
герцогини?
   - Она ненавидит их! - воскликнула Пепита. -  Она  пытается  настроить
герцога.., против них, несмотря на то что пока.., ей это не удается.
   - Но он любит их и не допустит, чтобы им кто-нибудь навредил.
   - Ты знаешь, что я не могу.., оставить их.
   - Но ты не можешь  оставить  здесь  всю  свою  жизнь,  -  рассердился
Торквил, - и терпеть обращение к себе  как  к  отверженной,  выслушивать
невероятные грубости от этой проклятой женщины!
   Он говорил резко, и это  было  так  необычно  для  него,  что  Пепита
невольно улыбнулась.
   -  Сейчас..,  ожидается,  -  сказала  она   немного   неуверенно,   -
сглаживание ваших прежних распрей с Мак-Донаванами.
   - Если они все такие, как герцогиня, я бы  искоренил  весь  их  клан,
будь это в моих силах! Он вновь привлек ее к себе.
   - Никакие Мак-Донаваны или кто-либо еще не смогут помешать  нам  быть
вместе.
   Он хотел поцеловать ее, но Пепита отвернула свое лицо, так  что  губы
его встретили ее щеку.
   - Я думаю.., не только о детях, но также и о тебе.
   - Обо мне? - опешил он. - Каким образом?
   Ты - Мак-Нэирн, и я знаю, герцог любит тебя и относится к тебе как  к
сыну. Он изгнал родного сына за то, что он женился на моей  сестре.  Что
же тогда он сделает с тобой, если узнает, что ты любишь меня?
   - Он - не мой отец.
   - Но он - твой вождь, - напомнила  Пепита,  -  и  ты  знаешь  так  же
хорошо, как и я, что, хотя ты не зависишь от него, твои земли граничат с
его землями, и ты - Мак-Нэирн, член клана.
   - Я не боюсь его, единственное, что имеет для меня  значение,  -  это
ты. Ты наполняешь всю мою жизнь, и я не могу думать ни о чем, кроме тебя
и твоей красоты.
   Пепита тяжело вздохнула.
   - Пожалуйста.., пожалуйста, будь.., разумен, - умоляла  она,  -  ради
себя и ради меня!
   - А что ты имеешь в виду под "разумностью"?
   - Я думаю, было бы лучше, если б ты удалился на какое-то время, чтобы
мы успели забыть то, что случилось сегодня.
   Он сжал ее в объятиях.
   - Ты забудешь?
   - Это.., другое дело.
   - Почему это - другое дело?
   Она хотела спрятать свое лицо у него на груди, но он  опять  повернул
его к себе.
   - Ответь мне искренне, ты сможешь забыть  мою  любовь  и  то,  что  я
целовал тебя?
   Она опустила глаза, не в силах произнести хоть слово.
   И вновь их губы слились, и  он  целовал  ее  так  страстно,  с  такой
одержимостью, что она ощутила себя частью его, перестав быть собой.
   Ее мягкие и податливые губы говорили о преданности и доверии  ему,  и
его поцелуи тоже стали  более  нежными  и  ласковыми,  и  она  не  могла
сопротивляться его немой мольбе.
   Она со всей очевидностью поняла, что полюбила его  с  самого  первого
мгновения, когда почувствовала в нем единственного друга в замке.
   Эта любовь с каждым днем становилась все сильнее.
   Каким невероятно прекрасным был он в своем килте!
   Она не могла думать ни о чем ином, любовалась им, когда он был рядом,
видела его каждую ночь во сне.
   И теперь, в эти минуты счастья и неземного блаженства, она  поняла  -
именно о такой любви она мечтала.
   Такую любовь испытывали друг к другу Алистер и ее сестра.
   Такую любовь она надеялась когда-нибудь найти, если ей  очень,  очень
повезет.
   Эта любовь сама нашла ее, но в жизни любимого человека  она,  Пепита,
ничего не могла значить, а потому надо собраться с силами  и  отказаться
от этой любви.
   Как будто угадав ее мысли и чувства, Торквил поднял голову и спросил:
   - Что мы можем сделать, моя любимая?
   И опередил ее с ответом.
   - Я намерен жениться на тебе, но мне понятны твои чувства к детям.
   - Как могу я.., довериться.., герцогу?
   Пепита говорила тихим, срывающимся голосом, ибо в это  время  Торквил
целовал ее в щеку и ее сердце отчаянно билось рядом с его сердцем.
   - Да, он обошелся с Алистером отвратительно и  противоестественно,  -
констатировал Торквил, - но, может, теперь это послужит ему уроком.
   - Можно ли быть уверенным в этом? - покачала головой Пепита. - А ведь
есть еще.., герцогиня.
   - Я не думаю, что ей удастся убедить его отослать детей.
   - Но.., если у нее будет сын, она возненавидит Рори еще сильнее,  чем
сейчас, и она может даже.., что-нибудь.., подстроить против него.
   - Это невозможно! - запротестовал Торквил. - Я понимаю, она  захочет,
чтобы ее сын занял место Рори, но даже и в этом  случае  ты  не  сможешь
вечно защищать его, и скоро он должен будет поступить в школу.
   - Герцог может.., отослать обоих детей.
   - Я уверен, он не сделает этого.
   - Я не.., уверена.., ни в чем, - с отчаянием молвила девушка.
   - Кроме меня! Ты должна верить, дорогая, что я  люблю  тебя,  и  даже
если нам придется подождать, рано или поздно ты станешь моей женой.
   - Но тогда что за жизнь настанет для тебя.., вырванного  герцогом  из
круга знакомых и родни.., с враждебностью  со  стороны  членов  клана..,
которые.., возненавидят меня так же, как ненавидели мою сестру?
   Торквил молчал - ему нечего было противопоставить  этим  убедительным
доводам.
   Пепита осторожно высвободилась из его рук.
   - Ты должен вернуться, - обронила она. -  Ты  можешь..,  понадобиться
герцогу.., и он.., заподозрит, что ты... со мной.
   - Они будут играть в бридж и не скоро вспомнят обо мне.
   - Как ты можешь быть  уверен  в  этом..,  или  в  чем  либо  ином?  -
растерянно произнесла Пепита. - О Торквил, я.., боюсь!
   - Мое сокровище, моя дорогая, я не хочу  еще  больше  усложнять  твою
жизнь, тебе и без этого неимоверно тяжело. Но я так отчаянно люблю тебя,
я не могу потерять тебя.
   Пепита прошла несколько шагов к краю башни и посмотрела на море.
   Все ее  существо  трепетало  от  чудесного  переживания,  подаренного
Торквилом.
   В эту минуту ей не хотелось думать, что он напрасно  поцеловал  ее  и
что она должна отказаться от его любви.
   Он ей необходим, каждая клеточка стремится к нему, и  она  знает:  он
чувствует сейчас то же самое.
   Торквил подошел к ней и встал рядом.
   - Мы всегда будем помнить этот миг,  он  так  много  значит  для  нас
обоих, и клянусь тебе всем, во что я верю,  ты  будешь  моей,  мы  будем
вместе, несмотря ни на какие препятствия и трудности.
   Он говорил с большим чувством, и Пепита, повернувшись, посмотрела  на
него.
   Их глаза встретились, и они  уже  не  могли  отвести  друг  от  друга
взгляд.
   - Скажи мне, пока мы стоим здесь, отринув весь мир, что ты чувствуешь
ко мне?
   - Я.., люблю тебя! - очень нежно произнесла Пепита.
   - И я люблю тебя!
   Это прозвучало словно клятва, священная для обоих, которую  никто  из
них никогда не сможет нарушить.
   - Я люблю, обожаю, боготворю тебя, моя  дорогая,  я  готов  своротить
горы, лишь бы сделать тебя своей. Но пока я должен быть осторожен, чтобы
чем-нибудь не навредить тебе.
   Он взял ее руку и поднес к своим губам.
   Его ласковый, трогательный поцелуй вызвал легкую  дрожь  во  всем  ее
теле.
   Затем он взглянул на нее и произнес:
   - Береги себя, моя будущая жена. Думай обо мне и молись,  чтобы  Бог,
направивший нас друг к другу, соединил нас,  потому  что  поодиночке  мы
никогда не обретем счастья.
   Он вновь поцеловал ей руку и, внезапно развернувшись, исчез  во  тьме
дверного проема башни.
   Она услышала его шаги на спускавшейся спиралью каменной лестнице.
   И  когда  они  совсем  стихли,  она  приложила  руки   к   глазам   и
почувствовала, как ее тело пульсирует радостью любви, превосходящей все,
что она когда-либо представляла себе и о чем когда-либо мечтала.
   Эта любовь к мужчине была сродни прекрасной мелодии, цветам,  звездам
и луне.
   Торквил  в  ее  представлении  был  идеальным  мужчиной:   добрым   и
великодушным и вместе с тем решительным и целеустремленным.
   Какое еще чудо должно произойти, чтобы она смогла стать его женой!
   - Я люблю его, люблю! - шептала Пепита.
   И вдруг, словно впервые осознала  в  полной  мере  всю  грандиозность
проблем, вставших перед ними, она вознесла руки к звездам над головой  и
с силой, исходящей из самых глубин души, стала молиться:
   - Помоги  мне...  Боже..,  пожалуйста,  помоги  мне!  Не  дай  мне..,
потерять счастье, которое я обрела... помоги нам найти... путь..,  чтобы
соединиться друг с другом...
   Она молилась вслух, но голос ее, казалось, терялся во мраке ночи.
   Затем, как будто лунный свет, мерцающий на поверхности моря,  утратил
свою магическую силу, Пепита повернулась и медленно покинула башню.
   Оставив позади волшебные ночные  таинства,  она  тихо  спустилась  по
лестнице в свою спальню.

***

   На следующий день гости, оставшиеся  в  замке,  сразу  после  раннего
завтрака отправились на охоту, и Рори пошел с ними.
   Торквила не было за столом, и Пепита поняла, что после  сказанного  и
прочувствованного ими прошлой ночью он не  хочет  встречаться  с  нею  в
окружении сторонних людей.
   Рори не терпелось пойти на охоту с дедом, и за завтраком он то и дело
приставал к нему.
   - Когда мне можно будет стрелять, дедушка? Ты обещал мне, что  скоро,
и я хочу стрелять так же хорошо, как ты.
   - Это - комплимент, герцог, - засмеялся некий пожилой гость. -  Через
год-другой он, как вся нынешняя молодежь, будет говорить,  что  стреляет
лучше вас.
   - Ну что ж, у меня есть  еще  несколько  лет,  -  добродушно  пошутил
герцог.
   Словно обидевшись за то, что Рори  уделяют  слишком  много  внимания,
Жани слезла со стула и подошла к герцогу.
   - Дедушка, я хочу пойти с  тобой,  -  заявила  она.  -  Я  тоже  хочу
стрелять.
   Герцог поднял ее и посадил себе на колено.
   - Леди не стреляют, - твердо ответил он.
   - Значит, я - исключение, Келвин,  -  ввернула  герцогиня  с  другого
конца стола.
   - Могу сообщить тебе, что я превосходно стреляю как из ружья,  так  и
из пистолета!
   Она сказала это столь резким и агрессивным тоном, что некоторые гости
удивленно взглянули на нее.
   Герцог ничего не ответил, и она не преминула продолжить:
   - Мой  муж  довольно  старомоден:  он  считает,  что  женщина  должна
ограничить себя шитьем и вязанием. Я же всегда умела ловить рыбу не хуже
моих  братьев,  стрелять,  как  они,  если  не  лучше,  и,  уж  конечно,
превосходила их в верховой езде!
   Пепита понимала, своим хвастовством она хотела  привлечь  внимание  к
себе, раздраженная благосклонным отношением герцога к своим внукам.
   - Сожалею, герцогиня, но я тоже не люблю, когда женщины  стреляют,  -
заметил кто-то из гостей. - Я старомоден, как Келвин.
   - Когда вы будете гостить у нас в  следующем  году,  -  не  унималась
герцогиня, - я буду на охоте  рядом  с  вами  и  докажу  вам  -  женщина
зачастую не уступит мужчине даже в том, что  вы  считаете  исключительно
мужским делом.
   Герцог рывком поднялся со стула.
   - Мы отправляемся через пять минут, отчетливо произнес он. -  Поспеши
и приготовься, Рори, или я уйду без тебя!
   Рори, в ужасе от подобного предупреждения,  выскочил  из  комнаты,  и
Пепита торопливо последовала за ним.
   Жани держалась за руку деда.
   - Когда ты вернешься, дедушка, - сказала  она,  -  ты  принесешь  мне
веточку белого вереска, которая приносит счастье? Но ты  должен  сорвать
ее сам, Фергюс говорит, что в белом вереске от вождя Мак-Нэирнов - самые
сильные чары.
   Гости рассмеялись, а один из них сказал:
   - Я думаю, ты не откажешь в такой просьбе, Келвин,  хотя  большинство
"чародеек", которыми ты увлекался в  прошлом,  потребовали  бы  от  тебя
орхидей.
   Спохватившись,  видимо,  что  оказался   несколько   несдержанным   в
присутствии герцогини, он зачастил:
   - Я  должен  поспешить,  дабы  не  заставлять  вас  ждать,  ведь  это
непростительный грех - сдерживать залпы наших ружей!
   Жани все еще ждала ответа герцога, и он, посмотрев на  нее  со  своей
огромной высоты, промолвил:
   - Я постараюсь найти тебе веточку белого вереска, а если не найду, то
принесу перо для твоей шляпки.
   - Лучше и то, и другое, дедушка, - заключила Жани.
   Гости вновь принялись подтрунивать над герцогом,  когда  выходили  из
столовой и спускались по лестнице.
   Герцогиня продолжала сидеть неподвижно на своем месте в конце  стола,
но выражение на ее бесцветном лице способно было напугать Пепиту, если б
она его видела.
   Утром у Жани были уроки, затем  Пепита  гуляла  с  ней  до  ленча  за
воротами парка, и они  бродили  вдоль  края  утесов,  возвышавшихся  над
морем.
   В скалах когда-то вытесали ступени.
   По ним, как по извилистым тропинкам, легко можно было  спуститься  на
пляж.
   Но как раз выдалось время прилива, волны подступали к нижним ступеням
у моря, разбиваясь о скалы, и Пепита не позволила Жани спуститься вниз.
   - Мы пойдем туда, когда кончится прилив, - пообещала она, - и  поищем
раковины. Я  помню,  твой  папа  рассказывал:  когда  он  был  маленьким
мальчиком, он находил очень красивые ракушки на этом берегу.
   - Я тоже хочу найти ракушки, - сказала девочка.
   - Мы найдем много ракушек, - заверила ее Пепита, - и тогда  я  сделаю
тебе из них ожерелье.
   - Оно будет красивое! - воскликнула Жани. Она приплясывала от радости
на краю утеса;
   Пепита схватила ее и увела.
   - Не подходи слишком близко к краю,  маленькая,  -  наказала  она.  -
Обрывы очень опасны.
   Приближалось время ленча, и они вернулись в замок.
   В дальнейшем день также проходил спокойно.
   К чаю собралось немало гостей, ночевавших  в  замке,  а  также  новых
приглашенных, и чаепитие было бы  интересным  для  Пепиты,  если  б  она
постоянно не ощущала враждебность герцогини.
   У нее было такое чувство, - хоть она пыталась уверить себя,  что  это
ей только кажется, будто враждебность постоянно возрастает.
   Когда герцогиня смотрела на нее, - пусть  это  было  не  часто,  -  у
девушки возникало ощущение, что она желает ей смерти.
   "У меня разыгрывается воображение", - одергивала она себя.
   И в то же время интуиция подсказывала ей: ненависть  герцогини  такая
яростная и неистовая, что сопоставима разве лишь  с  инстинктами  дикого
зверя.
   "Очень плохо для герцогини  испытывать  подобные  чувства,  вынашивая
ребенка", - подумала Пепита.
   Она вспомнила,  как  ее  сестра  говорила:  когда  она  готовилась  к
рождению Рори, а затем Жани, она всегда старалась думать о прекрасном  и
отгоняла  всяческое  недовольство  и  раздраженность,   чтобы   они   не
подействовали на неродившегося ребенка.
   - Еще древние греки верили в это, - утверждала Дениза, - и я уверена,
они были  правы.  Мы  формируем  характер  наших  детей  задолго  до  их
рождения,  и  я  хочу,  чтобы  мои  дети  были  такими  же  утонченными,
деликатными и любящими, как их отец.
   При этом сестра улыбалась Алистеру, а он заметил:
   -  Такими,  как  ты,  моя  дорогая.  Кто  более  совершенен  во  всех
отношениях, нежели ты?
   Они смотрели друг на друга, забыв  о  присутствии  Пепиты,  и,  когда
сестра повернулась к мужу и прошептала ему что-то, она  выскользнула  из
комнаты.
   Ей трудно было представить более счастливую пару.
   Их радость от пребывания вместе,  казалось,  освещала  весь  дом  как
солнечным светом, исходившим не с неба над ними, а от них самих.
   "Я хочу чувствовать то же", - мечтала Пепита.
   Она знала теперь, существует лишь один человек, который может вызвать
в ней такое же чувство, - тот, о ком  она  думала  с  первой  минуты  на
шотландской земле.
   Один лишь взгляд на  Торквила,  сидевшего  за  другим  концом  стола,
заставлял ее сердце совершать странные кульбиты в груди.
   Она  не  смотрела  в  его  сторону,  зная,  что  любовь   безошибочно
обнаруживается по глазам человека; если бы кто-нибудь перехватил  взгляд
между ними, то сразу догадался о их чувствах.
   Вече