спортом.
   - И что было дальше, мисс Сэлвин?
   - Затем этот человек прокрался вдоль стены дома,  отворил  с  помощью
перочинного ножа одно из окон библиотеки и проник туда.
   - Это он похитил драгоценности ее милости!  Негодяй!  Я  заметила  их
пропажу, но слишком разволновалась и забыла о ней. Я  подумала,  что  ее
милость куда-то убрала свои драгоценности, но  теперь  уверена,  что  их
украли! - воскликнула горничная.
   - Я предполагаю, что вы найдете их  зарытыми  в  клумбе,  -  уверенно
заявила Алинда.
   - Вы узнали мужчину, за которым наблюдали ночью?  -  спросил  старший
констебль.
   - Да, - не колеблясь, ответила Алинда.
   - Не скажете ли вы нам, кто он?  Алинда  посмотрела  на  Хэнсона.  Их
взгляды встретились. Он воскликнул:
   - Будь ты проклята! Да, я взял ее побрякушки! Я думал, что  их  никто
не хватится. Но я не убивал ее! Она была  уже  мертва.  Мертва,  клянусь
вам!
   Под истерические вопли Хэнсона Алинда прочла телеграмму,  только  что
врученную ей кем-то из слуг.

Глава 7

   Алинда  прошла  через  сад  к  ручью,  который  огибал  ее  маленькое
запущенное владение. Лужайка  нуждалась  в  том,  чтобы  ее  подстригли,
деревья и кустарники - чтобы их подрезали.
   Старый Ходжес был опытным огородником, но садом заниматься не мог, да
и не хотел. "Что толку от разных этих цветочков, если они не  годятся  в
пищу?" - упрямо твердил он.
   И все же, пусть даже до неприличия разросшиеся, жимолость и  шиповник
пахли так же приятно, как и несколько культурных кустов роз, за которыми
матушка Алинды тщательно ухаживала до тех пор, как болезнь  окончательно
не уложила ее в постель.
   Алинда положила на гроб все собранные цветы, какие нашла  в  саду,  и
живой пестрый ковер ярко засиял в убогой сумрачной деревенской церкви.
   Подойдя к ручью, она уселась  на  поваленный  ствол  дерева  и  стала
смотреть на воду. Ей вспомнилось, как серебрилась  поверхность  озера  в
Кэлвидоне, как грациозно проплывали под китайским мостиком белые лебеди.
   Как она ни старалась, мысли ее постоянно возвращались к Кэлвидону и к
его владельцу. Воспоминания  были  для  нее  мучительными.  Боль  щемила
сердце, и Алинда знала, что эта боль станет теперь ее спутницей  на  всю
жизнь.
   "Все позади! Все кончено! - убеждала себя Алинда.  -  Почему  же  так
трудно взглянуть правде в лицо?"
   Но что она могла с собой поделать, если память о первом поцелуе  и  о
чувствах, которые пробудил в ней этот поцелуй, никак не хотела меркнуть.
   Она ложилась спать с этим воспоминанием  и,  проснувшись,  продолжала
думать о том же самом. Весь день напролет, куда бы она ни пошла, призрак
прошлого сопровождал ее, и никакие заклятия не в силах были его изгнать.
   Она  оставила.  Кэлвидон  в  спешке,  не  повидав  Роджера,  даже  не
попрощавшись с ним.
   Среди всеобщего волнения, вызванного признанием Феликса Хэнсона,  она
прочла телеграмму, поданную ей слугой.
   "Скорее приезжай. Нэнни".
   Это лаконичное, явно из экономии, послание  означало,  что  состояние
миссис Сэлвин ухудшилось, и Алинде надо немедленно  возвращаться  домой.
Иначе Нэнни никогда не решилась бы воспользоваться телеграфом.
   После стремительных сборов путешествие в Хантингтон из-за двух  часов
ожидания поезда показалось Алинде мучительно долгим, но все же она никак
не ожидала, что уже не застанет матушку в живых.
   Она поняла, что это случилось, по лицу Нэнни, открывавшей ей дверь, и
со слезами кинулась в объятия своей старенькой няни.
   - Наша леди умерла во сне, - сказала Нэнни. -  Любой  бы  позавидовал
такой тихой кончине. Она ушла из жизни так, как ей и хотелось.
   - О, Нэнни, почему меня не было здесь, рядом с нею? - рыдала Алинда.
   - Вы ничего не смогли бы сделать для нее, - покачала головой Нэнни. -
Не  казните  себя  понапрасну,  мисс  Алинда.  Для  нас  это  тоже  было
неожиданностью. Доктор заходил в начале недели и сказал, что ее  милости
немного лучше. Но вчера поведал мне, что если  б  ваша  матушка  прожила
дольше, то мучилась бы от сильных болей. Ведь вы  не  хотели  бы  этого,
мисс Алинда?
   - Нет, конечно же, нет, - кивнула Алинда.
   - Вы знали, что у нее рак? - спросила Нэнни.
   - Подозревала.
   - Вот поэтому хорошо, что она скончалась именно так.  Она  избавилась
от многих страданий. А вы должны держаться, мисс.  Она  ожидала  от  вас
именно этого.
   Алинда  понимала,  что  Нэнни  права.  Стоя  у  гроба   матери,   она
благодарила небо за то, что смерть ее была легкой.
   Однако как тяжело было мужественно переносить утрату самого близкого,
самого любимого человека на свете. "Сперва отец, потом Джеральд,  теперь
мама. Я осталась совсем одна", - горевала Алинда.
   Было не так много  родственников,  кого  следовало  бы  оповестить  о
кончине матери, да и те жили слишком далеко, чтобы приехать на похороны,
- две кузины в Корнуолле, одна в Йоркшире.  Было  еще  несколько  давних
приятельниц и старых друзей отца Алинды, с которыми матушка не  общалась
много лет.
   После похорон Алинда поняла,  что  настало  время  подумать  о  своем
будущем. Материнская пенсия теперь уменьшится наполовину, а так как  она
была заложена, то выплата долга  Джеральда  растянется  на  четыре  года
вместо двух. Все же этой скромной пенсии будет достаточно, если  жить  в
собственном домике вместе с Нэнни, быть бережливой  и,  по  возможности,
подрабатывать вышиванием.
   Как только она подумала о вышивании, в памяти тотчас  ожило  недавнее
прошлое - и великолепие Кэлвидон-хауза, и ее свидания с Роджером,  и  их
поцелуй.
   "Он во мне больше не нуждается", - решила Алинда, прочитав в "Таймсе"
следующую заметку:

   "Со  скорбью  извещаем  о  кончине  вдовствующей  графини   Кэлвидон,
случившейся внезапно от сердечного приступа в  Кэлвидон-хаузе,  графство
Дербишир, в возрасте сорока семи лет. Вдовствующая графиня, в девичестве
леди Розалин Элворт, дочь второго герцога  Гуляя,  сочеталась  браком  с
девятым графом,  ныне  покойным  Артуром  Кэлвидоном  в  1867  году.  Ее
единственный сын от этого брака наследовал титул в 1893 году".

   "Сердечный приступ!" - мысленно повторила Алинда.
   Это снимает бремя вины и устраивает всех, в  первую  очередь  Феликса
Хэнсона. Она, как  ни  странно,  поверила  ему,  когда  он  заявил,  что
обнаружил вдовствующую графиню уже мертвой.
   Он был наглым волокитой, эгоистом,  бесчестным  лгуном,  жуликом,  но
слеплен явно не из того теста, что хладнокровные убийцы.
   "Теперь, - подумала Алинда с удовлетворением,  -  не  будет  никакого
скандала, расследования,  не  будет  преступления,  а  следовательно,  и
преступника.
   Никого  не  привлекут  к  ответственности  и  не  посадят  на  скамью
подсудимых, а граф получит все, что хотел, и без всякой борьбы".
   Граф, будучи в отчаянии, исповедовался ей в  своих  горестях  потому,
что она была для  него  посторонним  человеком.  Она  поддержала  его  в
трудную минуту, развеяла уныние, пробудила в нем энергию и волю.
   Она помогла ему, и на этом ее миссия завершилась. Он  завладел  своим
королевством и не нуждается больше в ее помощи.
   "Как странно, что наши беседы проходили только в сумерках или  ночью,
- подумала Алинда.  -  Впервые  на  закате  в  зыбкой  полутьме  спальни
Мазарини, потом на островке, где они не  видели  даже  лиц  друг  друга,
после у статуи богини мудрости, когда солнце уже заходило,  и  вновь  на
острове при луне".
   "Конечно, я для него лишь сон,  а  сны  со  временем  забываются",  -
рассуждала Алинда.
   Она заставила себя начать разговор с  Нэнни  о  том,  что  им  делать
дальше. И все же в душе ее не угасала  надежда,  что  раздастся  стук  в
дверь, принесут телеграмму или письмо - любое доказательство  того,  что
Роджер помнит о ней.
   Вероятно,  он  все  же  признателен  ей  за   то,   что   она   своим
вмешательством избавила его от допросов в полиции, сняла с него  тяжесть
подозрений на несколько часов раньше, чем старший констебль бы докопался
до правды.
   "Но это случилось бы и без моей помощи. Я  только  сыграла  маленькую
роль в пьесе, где задействовано много  лиц.  И  до  главного  героя  мне
далеко, как до звезд", - говорила она себе.
   Правда, однажды Алинда была совсем близка к звездам после их поцелуя,
но то время ушло безвозвратно.
   По ночам, оставшись одна в своей комнате, она тихо плакала и  шептала
в подушку: "Я люблю его, люблю!" Но никто не видел ее слез и  не  слышал
ее шепота.

***

   Прошла неделя с  того  дня,  как  Алинда  похоронила  свою  мать.  Из
Кэлвидона не поступило никаких вестей, и последние надежды Алинды таяли.
   Она смотрела на ручей, текущий по руслу  из  гальки,  где  вода  была
прозрачней стекла  и  крохотные  рыбки  быстрыми  стрелками  проносились
туда-сюда меж  камней.  Солнечный  свет,  проникая  сквозь  переплетения
ветвей и листву, отражался бликами на поверхности воды и слепил глаза.
   Девушка вспоминала отражения звезд и луны в озере Кэлвидона и то, как
светились  во  мраке  бесчисленные  окна  громадного  и  величественного
здания.
   Граф теперь получил возможность устраивать в нем приемы,  вечера  для
своих друзей и знакомых, и  парадные  покои  скоро  заполнятся  гостями,
восхищенными их красотой.
   Лошади из конюшен будут регулярно объезжаться, слуги будут  по  горло
заняты, и все поместье заживет новой бурной жизнью.
   Но чтобы дом стал настоящим домом, графу надо жениться. Сердце Алинды
тоскливо сжалось, когда она подумала об этом,  но  она  знала,  что  это
неминуемо случится.
   Разве Роджер не сказал ей, что картины в доме не  принадлежат  только
ему лично, но и тем Кэлвидонам, что придут ему на смену?
   "Он должен иметь наследника. И лучше не одного ребенка, а несколько".
   Алинда рассуждала так потому, что,  будучи  единственным  ребенком  в
семье, Роджер был чересчур требователен к своей матери. Не было  у  него
ни братьев, ни сестер, чтобы разделить  с  ним  горечь  и  обиду,  когда
открылось то, что мать изменяет его отцу.
   "Я должна молиться, чтобы  бог  послал  ему  много  детей  и  хорошую
девушку в жены,  способную  их  вырастить  и  воспитать",  -  безуспешно
настраивала себя Алинда. Но чем больше она рассуждала о  том,  как  граф
Кэлвидон устроит  свое  счастье  в  будущем,  тем  сильнее  ей  хотелось
плакать.
   И вот уже слезы потекли по ее щекам, глаза наполнились влагой,  и  за
туманной пеленой не видно уже сияющих бликов на воде.
   - Неужели вы плачете, Алинда? - прозвучал голос совсем рядом.
   Алинда вскочила. Слезы мешали ей  видеть  того,  кто  подобрался  так
незаметно и позвал ее, но этот голос она не могла не узнать.
   Все поплыло перед ее взором, и будто стена сплошного  света  отделила
ее от остального пространства. И в этот замкнутый  светлый  круг  шагнул
тот, кого она не осмеливалась ждать. Свет был теплым,  почти  горячим  и
вмиг осушил ее слезы. Лишь соленый след от  них  остался  на  ее  губах,
которые он поцеловал.
   Одним этим поцелуем Роджер Кэлвидон уничтожил все ее страхи, все  то,
что делало ее такой несчастной.
   Он обнимал Алинду, и она чувствовала себя  в  безопасности.  Ей  было
хорошо и уютно в его объятиях.
   Неизвестно, сколько времени длился их поцелуй и был ли  он  один  или
они поцеловались несколько раз, но  настал  момент,  когда  им  пришлось
перевести дух.
   - Милая моя, любимая, дорогая! Как я тосковал по тебе! - Его ласковый
голос дрогнул от волнения. Чувствовалось, как он волнуется.
   А ей вообще было трудно произнести  хоть  слово.  Только  последующий
поцелуй чуть ободрил ее.
   - Я думала, что вы никогда не  придете,  -  прошептала  Алинда.  -  Я
думала.., что больше вам не нужна.
   Волна жалости обрушилась на него, когда он услышал ее тихий голосок.
   - Не нужна? Как ты могла вообразить такое?
   - У вас теперь есть все...
   - Все, кроме тебя. Ты - мое счастье, тебе давно пора это знать.
   - Откуда?.. Как?.. - растерянно спрашивала Алинда.
   - А как же твой инстинкт? Где он, куда подевался? Тот самый инстинкт,
что помогал мне, вдохнул в меня веру, что я на что-то способен?
   - Это сделала я? - спросила Алинда, зная заранее, какой будет ответ.
   - Конечно. Ты и твой удивительный инстинкт. Но я все  равно  не  могу
обойтись без тебя.
   Роджер вновь потянулся к ней, она к нему, и они  опять  поцеловались.
Потом они сели рядышком на поваленное дерево.
   - Я не мог приехать раньше, - объяснил граф. - Столько  родственников
прибыло на похороны, и  мне  надо  было  достойно  проводить  матушку  в
последний путь.
   После короткой паузы  он  ответил  на  не  заданный  Алиндой  вопрос,
понимая, что обязан все рассказать ей.
   -  Моя  мать  уже   давно   страдала   сердечной   болезнью.   Доктор
предупреждал, что ей нельзя сильно волноваться. Он лечил ее много лет  и
знал, как опасно для нее впадать в гнев.
   - А вы не знали об этом? Роджер покачал головой.
   - Мать избегала разговоров о своем  здоровье.  Она  боялась,  что  ее
тогда сочтут старой. К тому же, как ты знаешь, я отсутствовал два года.
   По его голосу легко было догадаться, что он укоряет  себя,  и  Алинда
сказала поспешно:
   - Ничего хорошего ваше преждевременное возвращение  бы  не  принесло.
Миледи уже сделала свой выбор. Мне кажется, что ваша мать хотела уйти из
жизни, пока сохранилась ее красота. Не вините себя. Все, что  случилось,
хоть и трагично, но  имеет  положительные  стороны.  Ваш  отец  там,  за
гробом, мучился бы от того,  что  сын  его  отторгнут  от  родительского
наследия.
   - Да, бесполезно теперь сожалеть о том, чего не изменишь.  Ты  должна
помочь мне в будущих заботах, Алинда.
   - Вы знаете, что я готова, - мягко произнесла девушка.
   - Но все-таки я возлагаю на себя, хоть и частично,  вину  за  кончину
матери. Поэтому в том,  что  касается  Феликса  Хэнсона,  я  решил  быть
великодушным.
   Алинда удивленно вскинула брови.
   - Моя мать выписала ему чек на восемь тысяч фунтов. Он сознался,  что
она собиралась аннулировать его, но  я  разрешил  Хэнсону  получить  эти
деньги.
   - Я рада, что вы так поступили, - сказала Алинда.
   - Я позволил ему забрать и автомобиль, который  ему  купила  мать.  -
Роджер усмехнулся и добавил:
   - Это уже не было проявлением щедрости с моей стороны. Вонючая машина
вызывает у меня раздражение. Я предпочитаю лошадей.
   - Я тоже, - кивнула Алинда.
   - Они ждут тебя в любой момент.
   Счастье Алинды было безмерным, она уткнулась лицом в его плечо.
   - Нам столько предстоит сделать вместе, - продолжал Роджер, гладя  ее
волосы. - Но если б ты знала, как мне не хватает наших  бесед.  Надеюсь,
что  мы  не  соскучимся,  если  даже  проведем  большую  часть  жизни  в
Кэлвидоне.
   - Как раз об этом я и мечтала!
   -  Ты  говоришь  это  искренне  или  только   чтобы   доставить   мне
удовольствие?
   Роджер ласково взял Алинду  за  подбородок,  приподнял,  повернул  ее
личико к себе, желая заглянуть в глаза.
   - Тебе не приходило в голову, что я ни разу не видел тебя  при  свете
дня?
   - Я как раз думала об этом, - кивнула Алинда. - Мы всегда встречались
в сумерках.
   - Ночная греза! - произнес он с нежностью. - Но  ты  еще  прекраснее,
когда солнечные лучи касаются твоих волос, зажигают свет в твоих глазах.
   Он так испытующе вглядывался в нее, что девушка покраснела.
   - Ты смущаешь меня.
   - Я обожаю, когда ты смущаешься.  Мне  повезло,  что  я  встретил  не
воинственную амазонку, не Жанну д'Арк, не Афину Палладу, а просто юную и
очень милую девушку, которая краснеет от любой похвалы, что в наше время
большая редкость.
   Алинда что-то невнятно пробормотала  и  попыталась  отстраниться,  но
Роджер склонился к ее лицу и запечатлел  на  ее  полураскрывшихся  губах
сладкий поцелуй. И снова она оказалась в плену.
   Вдруг он отодвинулся от нее и пристально всмотрелся в ее лицо.
   - Я кое-что вспомнил.
   - Что? - насторожилась Алинда.
   - Когда я увидел тебя в сумрачной спальне Мазарини, какое-то  неясное
воспоминание шевельнулось во мне. Кого-то ты  мне  напомнила,  но  я  не
сразу догадался.
   - Кого же? - с робостью спросила Алинда.
   - Пресвятую Деву с картины  Леонардо  да  Винчи.  На  ней  изображено
Благовещенье - архангел Гавриил является к Марии  в  сумерках.  Вечерняя
синева придает реальности призрачный характер, а  волосы  Девы  излучают
золотое сияние, отгоняя ночные тени. Он поцеловал прядь волос Алинды.
   - Я вглядывался в эту картину в Лувре столь часто, что как бы  сжился
с нею. Что-то подсказывало мне, что это не случайно. И  вот  я  встретил
тебя!
   Алинда от смущения вновь спрятала свое лицо у него на плече.
   - Я так рада, что ты такого мнения обо мне, - пробормотала она.  -  Я
опасалась...
   - Чего же?
   - Что ты сочтешь меня ветреной и бесстыдной, потому что  я  позволила
поцеловать себя.
   - Разве мог я подумать про тебя такое? Роджер поочередно поцеловал ее
глаза. Пушистые ресницы щекотали ему губы.
   - Я предвкушаю, сколько еще достоинств найду в тебе.
   - Боюсь, что ты во мне разочаруешься.
   - Никогда, - заверил он. - Ведь  ты  сама  утверждала,  что  истинная
любовь задевает и сердце, и ум, и душу.
   Роджер ждал, что она на это скажет, но едва ее  ротик  раскрылся,  он
прильнул к нему в упоительном поцелуе.
   Возможность говорить Алинда приобрела несколько позже.
   - Я настолько самоуверен, дорогая, что осмелюсь утверждать, что  могу
завоевать твое сердце, - сказал он.
   - Оно уже твое, - прошептала Алинда.
   - А твой ум просто восхищает меня. Жаль, что многое, чему  я  учился,
забыто. Слишком весело я проводил время в Париже.
   - Я уверена, что ты так же умен, как твой отец, возразила Алинда. - Я
читала о нем. Его все очень уважали.
   - Если мы такая умная пара, то какими же гениальными будут наши дети?
- улыбнулся Роджер.
   - Я хочу, чтобы они были похожи на тебя, - произнесла Алинда и тотчас
зарделась румянцем.
   - А я надеюсь, что они унаследуют материнский характер и, конечно, ее
красоту. Ты сама не знаешь, как ты красива.
   Алинда, неожиданно для себя, осмелилась попросить;
   - Пожалуйста, повтори. Мне никто не говорил ничего подобного.
   - Я буду повторять это без устали, пока не  заставлю  тебя  поверить,
что ты самая красивая девушка на свете. Но я  еще  не  закончил.  Третья
составляющая любви - душа.
   - А ты веришь, что у человека есть душа?
   - У тебя она точно есть. Помоги мне обнаружить, ощутить мою.
   Он тесно прижал ее к себе, и теперь только ткань одежды разделяла их.
   - Когда я  дома  тосковал  по  тебе  и  отсчитывал  время  до  нашего
свидания, то нашел в библиотеке книгу о Гортензии Мазарини, о которой ты
говорила. Ты была права, Алинда. Гортензия  сделала  короля  счастливым,
одарив его тем, что не могла ему дать ни одна из его любовниц.
   - Она вдохновляла его.
   - И то же самое происходит со мной. Встретив тебя, я узнал, что такое
истинное блаженство.
   - Такое же чувство было у меня, когда ты поцеловал меня в первый раз.
   - Конечно, первый поцелуй - он всегда первый и отличается от тех, что
будут потом. Но тогда все было так чудесно, что я испугался.
   - Испугался? Чего?
   - Что я все это себе вообразил. - Роджер сделал паузу.  -  Все  вышло
так неожиданно. Мне нравилось беседовать с тобой, до того момента ты  не
была мне желанной, не девушкой из плоти и  крови,  а  чем-то  эфемерным,
сотканным из лунного света и ночных теней.
   - А когда ты меня поцеловал?
   - Тогда я понял, что именно тебя искал всю жизнь.
   - Но ты этого не сказал.
   - Я был так ошеломлен, что все слова вылетели у  меня  из  головы.  Я
поспешил закрыть дверь и остаться наедине с собой,  чтобы  сохранить  на
какие-то  лишние  мгновения  охватившее  меня   волшебное   чувство.   Я
отправился снова на островок и там думал о тебе, Алинда, почти до утра.
   - Если б я  только  знала...  -  прошептала  Алинда,  вспоминая,  как
несчастна она была, как упрекала себя за податливость и нескромность.
   -