легче  думать,  когда  я
двигалась, к тому же меня одолевали  сомнения  и  беспокойство.  Да,  трудно
назвать  мое  настроение  подходящим  для  первой   ночи   после   помолвки.
Большинство девушек были бы охвачены счастливым трепетом,  радуясь,  что  им
удалось завоевать любимого мужчину, веря, что будущее принесет им исполнение
всех их желаний.
   Со мной все было иначе. Я стояла на пороге новой  жизни,  однако  будущее
казалось мне туманным. Я любила Филиппа, в этом я не сомневалась.  Я  любила
его всем сердцем. Мое чувство к нему было слишком глубоким  и  всеобъемлющим
для моего понимания. Казалось, оно черпает  силу  из  некоего  источника,  о
существовании которого я до сих пор не подозревала. Моя  любовь  к  нему  не
была слабым, беспомощным младенцем, которому предстояло расти  и  набираться
сил, - она была подобна исполину, она повелевала мною. Я любила Филиппа -  в
этом не было никаких сомнений - но достаточно ли этого? Сможет ли моя любовь
удержать его? Достаточно ли она сильна, чтобы сразиться с призраком  Нади  и
низвергнуть его?
   Еще в Лонгморе я спрашивала  себя,  неужели  он  сделал  мне  предложение
только ради того, чтобы забыть Надю и все, что было связано с  ней?  Я  была
готова к такому  объяснению,  достаточно  обоснованному  и  логичному,  если
учитывать то, о чем он упоминал в наших многочисленных разговорах. Но теперь
я знала правду. Ему нужна жена для продолжения  политической  карьеры.  И  я
спрашивала себя, что мне легче принять: эту причину или его  желание  забыть
умершую любовь.
   Я заснула только в три часа. Проснувшись, я увидела, что  комната  залита
солнцем, возвестившим, что настал новый день - день,  который  потребует  от
меня всей моей выдержки и самообладания.
   На подносе с завтраком я обнаружила письмо, которое принес  посыльный,  и
догадалась, что оно от Филиппа. Как ни странно, его почерк, которого  я  еще
никогда не видела, показался мне знакомым - вертикальные, четкие и в  то  же
время выразительные буквы свидетельствовали, что письмо написано  сложной  и
многогранной личностью. Письмо оказалось кратким:
   "Я только  хочу  сказать  тебе,  Лин,  что  ты  сделала  меня  необычайно
счастливым.  Молю  Бога,  чтобы  он  дал  мне  возможность  и  тебя  сделать
счастливой, чтобы в семейной жизни мы оба  нашли  радость  и  умиротворение.
Твой Филипп ".
   Письмо было датировано вчерашним  числом,  и  я  догадалась,  что  Филипп
написал его сразу же по приезде домой и отдал приказание лакею отправить его
как можно раньше. Я перечитала письмо.
   "В семейной жизни". Эти слова запали мне в душу, и  я  дала  себе  слово,
что, если это возможно, сделаю нашу жизнь радостной и спокойной, как и желал
Филипп.
   Многого я не понимала, многое пугало  меня,  и  все  же  я  была  наверху
блаженства. Сколько  женщин,  думала  я,  отдали  бы  все  на  свете,  чтобы
оказаться на моем месте, и только немногие из них поняли бы, что я ступаю на
нелегкий путь, полный опасностей и трудностей.
   Я была все еще в постели, когда дверь распахнулась и вошла  Анжела.  Меня
очень удивило, что в столь ранний час она уже на ногах.
   - Дорогая! - воскликнула она, присаживаясь на край кровати и нежно  целуя
меня. - Я от радости всю ночь глаз не сомкнула. Ну, расскажи мне. Ведь ты не
шутила вчера?
   Ее беспокойство вызвало у меня улыбку.
   - Нет, не шутила, - ответила я. - Я выхожу замуж за Филиппа.  Сегодня  он
приедет поговорить с тобой.
   - О Лин! - сказала она. - Это самая  замечательная  новость.  Я  не  могу
поверить, что это правда. Ведь ты виделась с ним всего пару раз.
   - Не совсем, - сказала я. - Я встречалась с ним на прошлой неделе.  Я  не
рассказывала тебе, но теперь ты не должна сердиться на меня.
   - Сердиться! - изумилась Анжела. - Дорогая моя, как ты не понимаешь, ведь
ты одержала фантастическую победу!  Разве  можно  на  тебя  сердиться,  Лин.
Филипп Чедлей - лучшая партия в Лондоне. Генри поражен твоей ловкостью.
   - Не смей так говорить, - резко оборвала я ее.  -  Я  выхожу  за  Филиппа
только потому, что люблю его.
   - Конечно, конечно, - со смехом проговорила Анжела.  -  Ты  совершила  бы
глупость, если бы отказалась. Кроме всего прочего, он  очень  привлекателен.
Естественно, свадьба должна состояться здесь, и  до  конца  сезона.  Мы  все
успеем, если сразу же займемся покупками.
   В это мгновение я решила, что никакая сила на заставит меня  венчаться  в
Лондоне. Я вспомнила о  нашей  деревенской  церкви,  где  меня  крестили;  о
викарии, моем единственном друге, о Мейсфилде,  который,  несмотря  на  свое
желание уехать, я любила всем сердцем. Но сейчас был неподходящий момент для
спора.
   - Анжела, - забеспокоилась я, - надеюсь, ты  не  будешь  показывать  свою
радость Филиппу. Я не хочу, чтобы он подумал, будто я кинулась на  него  как
голодная акула.
   Анжела расхохоталась.
   - Я не настолько бестактна, как ты думаешь, - проговорила она. - Я  скажу
Филиппу, что ему очень повезло. Он, должно быть, совсем потерял  из-за  тебя
голову. А какой он любовник? Уверена, что он безупречен.
   Мне не понравилось ее замечание, и я заговорила о другом.
   - Мне нужно написать маме, - сказала я. - Когда Ты будешь разговаривать с
Филиппом, попроси его написать папе или маме, хорошо? Ты же знаешь, как  они
старомодны. Я уверена, что они будут ждать от него официального предложения.
   - Да, ты меня перещеголяла, - заметила Анжела. - Родители всегда считали,
что я удачно вышла замуж, но по сравнению с тобой я - Золушка!
   - Мне не хотелось бы, чтобы ты слишком часто упоминала о том, что  Филипп
- важная персона, - раздраженно проговорила я.
   - А почему бы и нет? - удивилась  она.  -  Если  он  станет  вице-королем
Индии, ты будешь самой молодой вице-королевой! Мне жаль, что ты услышала  ту
дурацкую историю, - добавила она. - Уверена, это  не  правда.  Я  не  помню,
чтобы хоть одна сплетня, рассказанная Генри, подтвердилась.
   - Однако тебе очень хочется верить первой части его истории - что Филиппа
могут назначить вице-королем.
   - Ну, о вероятности такого назначения говорят  уже  давно,  -  беззаботно
сказала Анжела. - Да, кстати, на какое число назначить свадьбу?  Какой  день
недели лучше всего подошел бы для большого приема?
   - Может, стоит сначала поговорить с Филиппом? - предположила я. - Вдруг у
него какие-то иные планы на этот счет?
   - Моя дорогая девочка, - серьезным тоном сказала Анжела, - послушай моего
совета: с самого начала дай ему понять, что в  некоторых  вопросах  намерена
настаивать на своем. Ведь ты, как и я, выходишь за человека, который намного
тебя старше. У  него  уже  устоявшиеся  привычки,  и  если  ты  не  проявишь
достаточно осторожности, он будет относиться к тебе как к ребенку, решать за
тебя все вопросы, он забудет об элементарной вежливости и не спросит у  тебя
твоего мнения. Начинать надо с первых мгновений,  и  если  Филипп  будет  не
согласен в чем-то, касающемся свадьбы, скажи ему, что не выйдешь за него.
   - А вдруг он поверит мне! - рассмеялась я.
   -  Тогда  не  говори,  -  пошутила  Анжела,  сделав  вид,  будто  страшно
испугалась. - Это будет трагедией!
   Она встала и собралась уходить, но внезапно вспомнила о чем-то. Она взяла
меня за руку.
   - Шутки в сторону, Лин, - с нежностью проговорила она. - Я  действительно
желаю тебе счастья. Мне очень хочется,  чтобы  ты  была  счастлива,  намного
счастливее меня.
   - Спасибо, - ответила я. - И я тебе желаю  найти  свое  счастье,  Анжела.
Возможно, в один прекрасный день ты встретишь  его  там,  где  меньше  всего
ожидаешь.
   Она пожала плечами.
   - Я нашла довольно приятную замену семейному счастью, -  сказала  она.  -
Думаю, мне нечего роптать. Нам всем хочется, чтобы нас любили те, кого любим
мы, и жить с ними долго и счастливо.
   Она поспешно вышла из комнаты, как будто боялась сказать что-то большее.
   "Бедная Анжела", - подумала я. Внезапно я осознала, что точно так же могу
и себя назвать "бедной". Ведь человек, которого я  любила,  не  любил  меня.
Опасно связывать с ним жизнь, даже глупо, но  внутренний  голос  подсказывал
мне, что все наладится. Во мне жила вера и надежда.
   Я одевалась, когда зазвонил телефон. Через секунду я уже разговаривала  с
Филиппом. Я почувствовала, что он несколько  неуверен  в  себе,  поэтому  мы
поздоровались  довольно  сдержанно,  а  потом  завязался   самый   заурядный
разговор, начавшийся глупым вопросом, как я спала.
   - Когда я смогу увидеть тебя? - наконец спросил он.
   - В любое время, - ответила я.
   - Ты пообедаешь со мной?
   - Конечно.
   - А как насчет твоей сестры и ее мужа? -  поинтересовался  он.  -  Думаю,
будет лучше, если я заеду к ним сегодня ближе к вечеру.
   - Боюсь, тебе никуда от этого не деться, - сказала я. - Они страшно рады,
их переполняет желание поздравить нас и пожелать нам всего  наилучшего.  Все
это ужасно угнетает меня.
   - Бедная Лин, - сказал он. - Думаю,  это  тот  самый  случай,  когда  нам
придется стойко переносить  нашествие  толп.  А  могли  бы  мы  и  поужинать
вместе?
   - Естественно, - ответила я.
   - Попробуй объяснить своей сестре, - сказал он, - что сегодня вечером  ты
хотела бы встретиться со  мной  наедине,  потому  что  это,  быть  может,  в
последний раз.
   - В последний раз? - переспросила я.
   - Как только о нашей помолвке будет объявлено в газетах, - сказал  он,  -
все родственники,  мои  коллеги,  различные  учреждения,  ассоциации  начнут
устраивать в нашу честь приемы и еще кучу самых  жутких  мероприятий.  Давай
вместе поужинаем и спокойно поговорим, пока у нас есть возможность.
   - С удовольствием, - проговорила я.
   - В таком случае, - с некоторой неохотой сказал он,  -  я  приглашу  твою
сестру и зятя на обед.
   - Наверное, так будет лучше всего, - согласилась я. - Уверена, они смогут
прийти. Давай договоримся так: мы все  прибудем  в  Чедлей-Хаус  к  половине
второго. Если что изменится, я позвоню.
   - Отлично, - ответил он. - А теперь мне  пора  бежать:  у  нас  заседание
парламентской комиссии. Если возникнет что-то непредвиденное, передай  моему
секретарю. До свидания. Береги себя, дорогая моя Лин.
   - Обязательно, - пообещала я.
   Как я и ожидала, Анжела и Генри очень обрадовались тому, что им предстоит
обедать с Филиппом. Анжела сразу же занялась своим туалетом, как  будто  это
она, а не я, выходила замуж. Как ни странно, за одну ночь в Генри  произошла
перемена: он стал относиться ко мне с нежностью и благоговением, как будто я
превратилась в бесценную фарфоровую статуэтку. Я не могла без смеха смотреть
на это; и в то же время меня охватывала грусть,  так  как  я  поняла,  каким
снобом был мой зять. Он обладал массой  достоинств,  поэтому  мною  овладело
искреннее сожаление, когда я увидела, как много  для  него  значит  чье-либо
общественное положение.
   Поговорив с  Анжелой  и  Генри,  я  с  облегчением  принялась  за  письмо
родителям. Я знала, что им будет приятно узнать, как  Филипп  богат.  Однако
для них гораздо большее значение имеет тот факт, что он  из  хорошей  семьи,
что он дворянин. Именно таким они хотели бы  видеть  моего  мужа.  Мне  было
очень легко писать, так как приходилось раскрывать только одну сторону  моей
помолвки. Я рассказывала не только о Филиппе, но и о его  родителях,  о  его
доме и работе.
   "Я очень счастлива", - написала я в конце.  Я  понимала,  что  во  многих
отношениях это правда,  даже  несмотря  на  то  что  некоторое  беспокойство
приуменьшило мой восторг.
   Обед прошел очень хорошо. Филипп поступил довольно мудро, пригласив  двух
своих кузенов и тетку. Один кузен был министром Кабинета, другой - известным
адмиралом, тетушка же много лет знала Анжелу. Все были очень  приветливы  со
мной, произносили тосты за  наше  здоровье.  После  обеда  подали  херес,  и
установившаяся непринужденная атмосфера  помогла  мне  справиться  со  своим
смущением, которое я испытывала в присутствии Филиппа.
   Мне удалось на минуту остаться с Филиппом наедине,  и  я  попросила  его,
чтобы он предложил сыграть свадьбу в Мейсфилде, а  не  в  Лондоне.  К  моему
облегчению, он сразу же согласился.
   - Чем меньше народу, тем лучше, - сказал он. - К тому же мне кажется, что
твоим родителям не захочется ехать в Лондон.
   - Я уверена в этом, - ответила я. - Но тебе  придется  проявить  максимум
дипломатии при разговоре с Анжелой. Ты не  представляешь,  какой  она  может
быть упрямой, когда чего-то хочет.
   - Я сделаю все, что в моих силах, - заверил меня Филипп.
   К концу приема ему удалось каким-то непостижимым образом убедить  Анжелу,
что идея венчания в Мейсфилде принадлежала именно ей.
   - А прием лучше всего устроить в саду, - заявила она. - Нет ничего  более
восхитительного, чем деревенская свадьба. Из церкви вы можете пройти пешком,
а дети будут посыпать вас розовыми лепестками.
   Я чувствовала, что Анжела,  если  дать  ей  волю,  может  превратить  мою
свадьбу в спектакль, но я побоялась возражать ей. Я знала, что  родители  не
дадут разгуляться ее изобретательности и воображению.
   Приближалось время ужина, и меня охватил восторженный трепет  при  мысли,
что мы с Филиппом будем вдвоем. Он послал за мной машину и встретил в  холле
Чедлей-Хауса. Мы поужинали в малой гостиной, в  которой,  как  объяснил  мне
Филипп, он всегда ужинал, когда бывал один. Это была восьмиугольная комната,
в центре которой стоял овальный стол.
   Мы с Филиппом сидели рядом. Его близость, золотые вазы, украшавшие  стол,
оранжерейные цветы, сочетавшиеся с длинными тонкими свечами, огромный  букет
орхидей рядом с моим прибором - все это вызвало у меня ощущение, будто  я  в
сказке. Все это не со  мной!  Наша  беседа  текла  как  спокойная  река,  мы
блистали  остроумием  и  шутками.  Мне  казалось,  что  мы  играем  какую-то
нереальную пьесу на фоне великолепных декораций. Лакеи в напудренных париках
бесшумно  скользили  по  комнате  и  обтянутыми  белыми  перчатками   руками
протягивали нам различные блюда. Пламя свечей отражалось в их отполированных
пуговицах на ливреях, темно-красные шторы  закрывали  окна,  стены  украшали
великолепные картины в позолоченных рамах.
   - Ты сегодня прекрасно выглядишь, Лин, - сказал мне Филипп, когда  слуги,
подав нам кофе, оставили нас одних.
   - Спасибо, - ответила я, спросив себя, действительно ли он  так  считает,
или мой облик не произвел на него никакого впечатления и он все еще  мечтает
о темноволосой женщине, которая могла бы сидеть на моем месте,  если  бы  не
превратности судьбы. Одной  мысли  о  Наде  хватило,  чтобы  заставить  меня
вздрогнуть.
   - Тебе холодно? - спросил он.
   - Над моей могилой пролетел призрак,  -  не  задумываясь  ответила  я.  К
счастью, эти слова ничего для него не значили.
   - Давай поднимемся наверх, - предложил он. - Я покажу тебе  мою  комнату.
Оттуда открывается восхитительный вид на парк.
   Однажды, подумала я, я расскажу ему, что Элизабет уже показывала мне  его
комнату. Но не сейчас, когда мы знаем друг друга не настолько хорошо,  чтобы
все преграды, разделяющие нас, рухнули и мы могли  быть  откровенны  друг  с
другом.
   Мы поднялись в уставленную книжными шкафами комнату с удобными диванами и
глубокими креслами. На всех столах  стояли  огромные  вазы  с  цветами,  чей
аромат смешивался со сладковатым запахом дорогого табака.
   - Вот воистину моя комната,  -  сообщил  Филипп.  -  Все  остальные  были
распланированы и обставлены моими предками, и в течение нескольких поколений
не претерпели почти никаких изменений. Эту же комнату создал я.  Десять  лет
назад здесь была спальня.
   - Мне нравится она, - сказала я. - Я  ожидала,  что  твоя  комната  будет
выглядеть именно так.
   Комната была обставлена с таким совершенным вкусом, что ни одна деталь не
выделялась. Весь ее интерьер  служил  фоном  для  ее  хозяина,  своего  рода
портретной рамой - скромный, ненавязчивый, он не отвлекал внимание от  того,
что должно находиться в центре.
   Филипп подошел к окну и раздвинул шторы. Сумеречный свет окрашивал все  в
дымчато-синие тона, создавая  атмосферу  таинственности.  Только  в  Лондоне
бывают такие сумерки, когда еще не стемнело, а уличные фонари уже горят.  Мы
стояли у окна и смотрели на Гайд Парк,  из-за  которого  виднелись  башни  и
трубы Найтсбриджа. А еще дальше на фоне темно-синего неба  выделялись  мачты
пароходов, ожидавших прилива, чтобы отправиться в дальнее плавание.
   - Как красиво! - воскликнула я.
   Шум уличного движения казался шуршанием волн на песке.  У  меня  возникло
впечатление, будто мы находимся на необитаемом острове, вдали  от  города  и
суеты, и я почувствовала, что между нами возникло  некое  единение.  Свет  в
комнате был выключен, мы стояли совсем рядом, наши  руки  соприкасались.  Во
мне мощной волной поднялся трепет; перехватило  дыхание.  Все  мое  существо
было охвачено пламенем, тело напряглось как бы в ожидании  чего-то  важного.
Возможно,  мое  возбуждение  передалось  Филиппу;   возможно,   это   всегда
неизбежно, когда между мужчиной и женщиной возникает подобная близость -  мы
повернулись друг к другу. Секунду он стоял и смотрел на  меня,  потом  нежно
обнял. Его губы коснулись моих, и мы оказались во  власти  некой  магической
силы. Нас охватил огонь - всепоглощающий и в то же время соединяющий нас.
   Его  руки  все  крепче  сжимали  меня.  Его   поцелуи   становились   все
настойчивее, все требовательнее.  Он  целовал  мои  глаза,  шею,  губы.  Мир
перестал существовать для меня. Я  парила  в  небесах,  испытывая  при  этом
небывалый восторг и счастье, мое тело трепетало в его руках.  Я  знала,  что
Филипп испытывает то же самое. Мы были связаны неразрывной нитью -  мы  были
единым существом.
   Внезапно как бы издали до меня донесся его голос.
   - Надя! - глухо повторял он. - Надя!

Глава 15

   Сейчас я уже не вспомню, в какой момент после нашей  помолвки  я  поняла,
что для собственного спокойствия я должна  как  можно  больше  выяснить  про
Надю. Думаю, эта мысль  пришла  мне  в  голову  после  того,  как  появилось
официальное объявление о помолвке.  Слишком  часто  я  стала  слышать:  "Как
замечательно, что Филипп наконец пришел в себя после того несчастья, которое
случилось в дни его юности" или "Мы даже не верили, что Филипп  когда-нибудь
женится после..." И тут же все  в  замешательстве  оглядывались  на  меня  и
замолкали. Я же прекрасно знала, что они имеют в виду.
   Мне казалось, что прошлое Филиппа будет всю жизнь  преследовать  меня.  Я
все еще находилась под впечатлением того вечера в его доме, когда он впервые
поцеловал меня. Полагаю, в тот момент он не отдавал  себе  отчета,  чье  имя
повторяет. Он продолжал страстно обнимать меня, но когда  он  отстранился  и
зажег свет, я  заметила,  что  он  совершенно  изменился.  Как  будто  и  не
существовало тех страстных поцелуев. Он был холоден,  спокоен  и  сдержан  -
исчез тот мужчина, который на одно краткое мгновение увидел  во  мне  горячо
любимую женщину.
   Он больше ни разу не терял контроль над собой; в его поцелуях  больше  не
промелькнуло даже намека на страсть, они были  скорее  похожи  на  отеческие
прикосновения к щеке, которые оставляли во мне ощущение  неудовлетворенности
и зачастую не вызывали никаких эмоций. Нередко ночами я лежала без сна  и  в
который раз переживала короткие мгновения невиданного восторга, и каждый раз
мои воспоминания заканчивались  звучавшими  в  ушах  словами  "Надя!  Надя",
которые подобно ледяному дождю обрушивались на пылавший во мне костер.
   Я поняла, что мне будет не так-то просто получить какие-нибудь сведения о
Наде. Ведь она умерла очень давно. К тому же все, кто был осведомлен о нашей
с Филиппом помолвке, ни за что не расскажут мне об  этой  женщине.  Элизабет
уже поведала мне все, что знала, поэтому от нее помощи было мало.
   У меня возникла надежда,  что  мне  поможет  леди  Моника,  с  которой  я
виделась один или два ра