,  что  ее  чувства,  столь
возвышенные, могли резко отличаться от того, что чувствовал граф. Должно
быть, он успел перецеловать сотню женщин, а она лишь сто первая  в  этом
списке.
   Он был возбужден своим сегодняшним успехом и благодарен ей за то, что
именно она направила его на этот  путь.  Тогда,  значит,  это  был  знак
благодарности, и ничего более! Граф не произнес  никаких  слов  любви  и
вообще было не похоже, что он влюблен в нее.
   Ей нечего было предложить графу Кэлвидону, который считался  завидным
женихом в высшем обществе и за которым  из-за  его  титула  и  состояния
велась охота с тех пор, как он достиг подходящего для женитьбы возраста.
То, что он был несчастен  из-за  постыдного  поведения  своей  матери  и
ненавидел ее любовника, совсем не умаляло его достоинств с точки  зрения
высшего света. Его готовы были принять в любой  семье  с  распростертыми
объятиями.
   "Как я могла хоть на один момент подумать, что он интересуется  мною?
- упрекала себя Алинда. - Даже если б он знал о  моем  происхождении,  у
меня нет ничего, чтобы преподнести ему. Ничего!"
   От ее недавнего восторга не осталось и следа. Все  вернулось  обратно
на свои места, райское блаженство сменилось адом, но  не  огненным,  где
поджаривают грешников, а холодным, серым, будничным.
   Однако жизнь ее уже не станет такой, как  прежде,  она  была  в  этом
уверена.  Может  быть,  Алинда  слишком  драматично  воспринимала  самые
обычные вещи, чересчур большое значение придавала тому,  что  произошло.
Но она, как  ей  казалось,  познала  самое  высокое  чувство  и  поэтому
переменилась сама.
   Пусть даже милорд думает о ней то же, что  и  Феликс  Хэнсон.  Она-то
знает про себя, что она чиста и лишена всякой корысти и притворства. Все
же Алин-де пришлось признать, что в чем-то она допустила ошибку. Девушки
ее круга и воспитания не позволили бы  мужчине,  с  которым  встречались
лишь несколько раз, поцеловать себя и при  этом  не  сопротивляться,  не
протестовать, а даже наоборот, со страстью отвечать на поцелуи.
   Если б ее попытался поцеловать Феликс Хэнсон, она наверняка  вела  бы
себя именно так, но с Роджером Кэлвидоном все было по-другому.
   Он сумел пробудить в ней дотоле дремавшие чувства, и она не побоялась
открыть их ему. Пусть не словами, а поцелуем она выдала себя с  головой,
и теперь вопрос только в том, к чему это все приведет.
   Конечно, во всем виновата только она сама.
   "Я рассуждала высокопарно о любви, не испытав ее.  Она  пришла,  и  я
обнажила перед ним свою истинную сущность.  Оказывается,  я  чувственная
женщина без твердых моральных устоев".
   Так думала Алинда.
   Но зато теперь она знала, ради  чего  короли  иногда  жертвуют  своим
троном и предают свои народы, по какой  причине  часто  затевают  войны,
почему некоторые люди готовы  умереть  с  именем  любимого  человека  на
устах.
   А все потому, что они познали - как и она - настоящую любовь.
   Однако это не наполняло ее радостью. Наоборот, из глаз Алинды хлынули
слезы. Ей было жаль, что миг счастья был  таким  кратким,  и  слезы  все
текли и текли по ее щекам.
   Некому было утешить ее, и никакой здравый смысл не мог тут помочь.

Глава 6

   Феликс Хэнсон, беспечно насвистывая, спускался по лестнице.
   Он пребывал в прекрасном  настроении,  потому  что  накануне  обыграл
опытного теннисиста, который специально приезжал из Дерби на игру с ним.
   Впервые  это  случилось   после   нескончаемой   череды   проигранных
поединков. Хэнсон еще радовался и тому, что  утром  в  понедельник  чек,
подписанный вдовствующей графиней, попадет в банк, и на его  счет  будет
зачислено восемь тысяч фунтов. : Он долго подсчитывал в уме свои  активы
и пассивы и с удовольствием отметил, что после погашения всех  долгов  у
него останется приличная сумма.
   Две тысячи с лишним фунтов он ловко вытянул у графини, завысив  цифру
обязательств перед банком. Кроме того,  Хэнсон  собрал  целую  коллекцию
дорогостоящих мелочей, подаренных ему любящей женщиной. Все эти  заколки
для галстуков, запонки, цепочки, перстни, а также массивные золотые часы
легко можно было обратить в наличные деньги в случае необходимости.
   Он также обладал тремя скаковыми лошадьми, зарегистрированными на его
имя, только вот продать их будет  нелегко,  так  как  они  находились  в
конюшне Кэлвидона. Хэнсон прекрасно сознавал, какой  мстительной  злобой
исполнится душа графини, когда она узнает о его намерении покинуть ее  и
окончательно поймет, что больше ему не нужна как женщина.
   "Однако что она может еще сделать, как  только  полыхать  злобой?"  -
уговаривал самого себя Феликс.
   Конечно, Розалин постарается помешать ему наложить руку  на  лошадей,
на автомобиль и на прочие дары, принадлежность которых  ему  можно  было
оспорить. Но  все  равно  его  финансовое  положение  на  данный  момент
выглядело устойчивым, а будущее - радужным.
   Очутившись в холле и взглянув на  громадные  напольные  часы,  Хэнсон
обнаружил, что слишком рано облачился в вечерний костюм и его  пригласят
к обеду не раньше чем через двадцать минут.
   Он направился в библиотеку и заметил, что  в  холле  сегодня  дежурит
молодой лакей по имени Генри, приставленный обслуживать его  автомобиль,
который выполнял попутно для Феликса некоторые поручения.
   - Добрый вечер, сэр, - приветствовал его Генри.
   - Ее милость уже спустилась?
   - Нет, сэр. Кажется, у ее милости болит голова  и  она  отдыхает.  Но
мистер Барроуз надеется, что она спустится к обеду.
   Феликс Хэнсон мысленно улыбнулся. "Значит, меня отпустят с крючка  на
сегодняшний вечер, - подумал он. - Розалин рано отправится на боковую, и
я смогу зацапать маленькую Сероглазку".
   - Ты кое-что можешь сделать  для  меня,  Генри,  -  произнес  Хэнсон,
многозначительно понизив голос. - Я дам тебе записку, а ты подсунешь  ее
под дверь мисс Сэлвин, как в прошлый раз?
   - Конечно, сэр.
   - Тогда  через  пару  минут  письмецо  будет  готово.  Феликс  Хэнсон
поспешил в библиотеку, уселся за письменный стол  и  начертал  на  листе
писчей бумаги пару строк:

   "Я должен повидать вас, и очень срочно! Я загляну к вам около десяти.
Не запирайте дверь".

   Он сложил листок, подошел  к  дверям  библиотеки  и  поманил  пальцем
ожидавшего в холле Генри. Феликс с серьезной миной сунул  в  руку  лакея
маленький бумажный квадратик, проследовал обратно через комнату  к  окну
и, вновь принявшись насвистывать, уставился на темнеющий сад.
   Он не собирался покидать Кэлвидон, не осуществив  своих  намерений  в
отношении хорошенькой вышивальщицы. Феликс пообещал доставить  себе  это
удовольствие и не склонен был нарушить обещание.
   Внезапно дубовая дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появилась
вдовствующая графиня.
   Одного взгляда на ее лицо было  достаточно,  чтобы  понять,  как  она
разъярена. Подобные приступы гнева случались у нее  регулярно,  но  этот
был страшнее всех предшествующих.
   Она проследовала на середину комнаты, встала  там,  неподвижная,  как
изваяние, и, несмотря на клокотавшую в ней бурю, заговорила  тишайшим  и
спокойным голосом, в котором хватило бы яду на тысячу гремучих змей:
   - Удивляюсь твоей смелости,  дорогой.  Как  это  ты  решился  затеять
интрижку за моей спиной, да к тому же в моем доме?
   Феликс Хэнсон осторожно приблизился к ней.
   - Не имею представления, о чем ты говоришь, Розалин.
   - Ты прекрасно знаешь, о чем идет  речь.  И  не  трудись  придумывать
очередную ложь. Вот это я забрала у лакея, который направлялся наверх!
   Она помахала перед носом Феликса запиской.
   Хэнсон пялился на нее, судорожно придумывая, что ему сказать  в  свое
оправдание.
   Вдовствующая графиня продолжила:
   - Твой подручный лакей пакует свои вещички,:  пока  я  буду  собирать
твои. Вместе вы можете отправляться куда угодно. Подходящая  парочка!  Я
не желаю тебя больше видеть.
   - Но ведь это же смешно,  Розалин,  -  произнес  Хэнсон  заискивающим
тоном.
   -  Я  тебя  предупреждала!  -  повысила  голос  графиня.  -  Я   тебя
предупреждала  в  прошлый  раз,  что  не  потерплю  интрижек  с  другими
женщинами, пока ты принадлежишь мне. Что ж! Ты сделал свой выбор.
   Теперь можешь убираться вон!
   - Не будь смешной, Розалин, - увещевал миледи Хэнсон.  -  Ты  знаешь,
что я тебя люблю. На самом деле я  хотел  переговорить  с  этой  девицей
насчет подарка тебе на день рождения. Она искусная вышивальщица...
   - Ты лжешь! Лжешь! - вскричала в  негодовании  вдовствующая  графиня,
утеряв  самообладание.  -  Как  я  была  глупа,  что  верила  тебе!   Не
догадывалась, что тебя заботит только то, сколько ты сможешь вытянуть из
меня.
   Она сделала паузу, чтобы  перевести  дух.  Зеленые  глаза  ее  злобно
сверкнули.
   - Деньги - вот за чем ты охотился. Но тебя постигнет разочарование. Я
аннулирую тот чек, что дала тебе. Ты не сможешь  предъявить  его  раньше
понедельника, а к тому времени он не будет стоить и  клочка  бумаги,  на
которой написан.
   Хэнсон молчал, и тогда она добавила:
   - Когда будешь уезжать, оставь здесь  все  подарки,  что  получил  от
меня, иначе я подам в суд, чтобы их у тебя забрать.
   - Ты глубоко заблуждаешься, - пытался возразить Феликс. - Позволь мне
объяснить.., - Тебе нечего сказать мне! - в ярости прервала  его  жалкий
лепет графиня. - Я слишком долго слушала твои байки,  развесив  уши.  Ты
все время обманывал меня, и с каждым разом становился все наглее. Теперь
этому пришел конец. Убирайся из моего дома или тебя выпроводят силой!
   Она направилась к выходу, но у  порога  задержалась  и,  обернувшись,
резко сказала:
   - Я не желаю ни видеть тебя, ни слышать о тебе впредь  ни  при  каких
обстоятельствах. Надеюсь, я выразилась ясно?
   Когда графиня пересекала холл, чтобы попасть в салон, от  нее  словно
бы летели искры, так она была  разгневана.  Этого  не  мог  не  заметить
Роджер, следовавший ей навстречу по коридору.
   - Мама! - воскликнул он. - Нам надо поговорить.
   - О чем? -  спросила  вдовствующая  графиня.  Она  вошла  в  салон  и
попыталась отдышаться. Она твердо решила не открывать сыну причину того,
что ее так взволновало. Графиня знала, что он будет рад  услышать  о  ее
разрыве с мистером Хэнсоном и о его позорном изгнании, но  меньше  всего
ей  хотелось  сейчас  доставлять  кому-то  радость,  в   том   числе   и
собственному сыну, ибо  она  с  данного  момента  сразу  и  бесповоротно
возненавидела весь мужской пол, не делая никаких исключений.
   Роджер и сам тяжело дышал, потому что он явно спешил сюда.
   Проследовав за матерью в салон, Роджер произнес со злостью:
   - Какой дьявол надоумил тебя устроить кавардак в домовой часовне?
   - В часовне? - Вдовствующая графиня  тупо  уставилась  на  сына.  Она
никак не могла сосредоточиться на том, что он говорит.
   -  Да,  в  нашей  часовне!   Это   прекрасный   образец   архитектуры
семнадцатого века, которого не касалась почти ничья  рука.  Я  сказал  -
почти не касалась, потому что ты бог знает что там натворила!
   - Теперь я вспомнила! Феликс хотел устроить в часовне  гимнастический
зал, потому что там много света и  пространства.  Он  уверял  меня,  что
спортивное оборудование не повредит фрески.
   - Неужели в тебе нет ни уважения, ни почтения к этим древним  стенам?
- с  горечью  спросил  Роджер.  Только  сейчас  до  графини  дошло,  как
разгневан ее сын.
   - В конце концов, часовней никто  не  пользовался...  -  начала  было
оправдываться она.
   - А кто в этом виноват? - задал вопрос Роджер. -  Она  не  пустовала,
когда был жив отец, а до него  мой  дед  и  прадед,  и  их  предки.  Дом
господень не предназначен для развлечения твоего ничтожного любовника!
   Вдовствующая  графиня  молча  проглотила  оскорбление,  произнесенное
сыном.
   - Неужели так мало тебя заботит Кэлвидон, что ты позволяешь уродовать
и осквернять его красоту? - допрашивал ее Роджер.
   -  Кэлвидон!  Кэлвидон!  Всегда  и  везде  Кэлвидон!  -   раздраженно
воскликнула графиня. - Вы все - и ты, и слуги - печетесь только об  этом
ветхом доме. Чудовищный, мерзкий  музей,  полный  реликвий,  оставленных
мертвецами. И папочка  твой  от  тебя  ничем  не  отличался,  берег  эту
гробницу как зеницу ока.
   Распаленная стычкой с Феликсом,  миледи  перенесла  неизрасходованный
огонь на сына;
   - Я сыта по горло Кэлвидоном! Я скажу тебе, что намерена  сделать.  Я
запру этот дом на семь замков и оставлю пустовать его навсегда! Я выселю
отсюда всю дряхлую, немощную прислугу, с  которой  ты  так  носишься!  Я
собираюсь жить в Лондоне, и каждый пенни, который попадет  мне  в  руки,
буду тратить только на себя!
   Она шагнула к дверям.
   - Завтра же пусть начинают вешать на окна ставни!
   - Мама! Тобою владеет гнев. Ты сказала это, не подумав! -  воскликнул
Роджер.
   - Я все обдумала. Каждое свое слово. Он попытался задержать ее;
   - Давай обсудим все это по-разумному. Графиня молча пересекла холл  и
начала подниматься по лестнице.
   - Мама! - обратился к ней Роджер умоляюще.
   Он стоял внизу, а она смотрела на него сверху сквозь ажурные перила.
   - Я подразумевала именно то, что сказала. Дом будет заперт,  а  слуги
уволены. Если ты намерен  содержать  его,  то  можешь  начать  продавать
картины - одну за другой. Вон их сколько!
   Мстительная злоба сквозила в ее тоне. Она издевалась над ним!  Роджер
некоторое время не знал, как ей ответить. Затем он взорвался;
   -  Тебя  похоронят  прежде,  чем  это  случится!  Графиня   в   ответ
пренебрежительно усмехнулась и продолжила подъем по ступеням, а  Роджер,
бормоча проклятия, устремился к выходу, чуть  не  сбив  по  пути  с  ног
старика-дворецкого, вступившего в холл, чтобы звать господ на обед.
   Барроуз так и остался на месте, глядя вслед убегающему милорду, и  на
его оцепеневшем лице застыл ужас, смешанный с величайшим недоумением.

***

   Десятью  минутами  позже  Люси,  словно  почтовый  голубь,  доставила
новости о разыгравшихся событиях в комнату Алинды.
   - Там, внизу, такое творится, мисс! - сообщила она, подавая Алинде на
подносе первое блюдо.
   - О чем ты? - спросила Алинда.
   - Причем из-за вас, мисс,  как  я  поняла,  -  торопливо  выкладывала
новости Люси.
   Глаза Алинды стали вмиг огромными, и она спросила испуганно:
   - Как ты сказала, Люси?.. Из-за меня?
   - Точно. Мистер Хэнсон поручил Генри подсунуть вам под дверь записку,
как в прошлый раз. Алинда чуть не задохнулась от возмущения. Значит, это
не Феликс Хэнсон подходил к ее запертой двери, а  один  из  лакеев?  Как
неприятно, что он посвящает прислугу в свои постыдные замыслы.
   - Мистер Хэнсон написал вам сегодня вечером другую записку,  и  Генри
понес ее. Но он такой дурень, этот Генри! Слишком мало у него  мозгов  в
голове для такой работы.
   Люси по обыкновению отвлеклась на общие рассуждения, но  Алинда,  уже
близкая к обмороку, не могла дольше терпеть:
   - Что же все-таки случилось, Люси?
   - Генри не придумал ничего лучше, как подняться по парадной лестнице.
Надо же сморозить  подобную  глупость,  мисс!  Если  бы  мистер  Барроуз
заметил его, то, без сомнения. Генри бы здорово досталось и этим бы  все
кончилось, но он, на беду, повстречался с ее милостью...
   - С миледи?
   - Да, мисс. Она забрала у Генри записку. А  когда  ее  прочитала,  то
побелела как полотно. Так сказал Генри.
   Алинда словно обратилась в камень.
   То, что теперь ее непременно уволят, было ясно. Она не только лишится
денег, которые рассчитывала заработать,  но  никогда  больше  не  увидит
молодого графа.
   - Что было дальше? - тихо спросила она, приготовившись услышать самое
страшное.
   - Ее милость направилась в библиотеку, нашла там мистера  Хэнсона  и,
вы не поверите, мисс, сказала ему, чтоб ноги его в доме больше не  было.
И еще она сказала, что не желает его больше видеть.
   - Как ты узнала об этом?
   - Обыкновенно, - не стесняясь, призналась Люси.  -  Генри  подслушал,
что там говорилось за дверью.  Выходя  из  библиотеки,  миледи  еще  раз
повторила, чтобы он тотчас выметался и больше не попадался ей на глаза.
   - Но какое право он имел писать мне? - В Алинде проснулся гнев.
   - Это еще не все, мисс!
   - Что же еще? - спросила девушка, зная заранее, что  хуже  того,  что
уже случилось, быть не может.
   - Ее милость удалилась в салон, а его милость возвратился из часовни,
жутко злой.
   -  Что  могло  его  так  рассердить?  -  робко  осведомилась  Алинда,
убедившись, что на любой вопрос о событиях, потрясших Кэлвидон,  у  Люси
найдется ответ.
   - Как что? Милорд побывал в домашней часовне.
   - И что? - не поняла Алинда. - При чем тут часовня?
   - Мистер Хэнсон превратил ее в гимнастический зал, а его милости  это
не понравилось.
   - Неудивительно, - сказала Алинда, немного успокоившись.
   - Он был так зол, что сразу же набросился на ее милость, а она еще не
остыла после разговора с Хэнсоном.
   Алинда собралась что-то сказать, но промолчала.
   - Как же они кричали друг на друга там, в салоне, - продолжала  Люси.
- А после ее  милость  вышла,  направилась  к  себе  и  уже  с  лестницы
крикнула, что собирается запереть дом наглухо и  уволить  всю  прислугу.
Его милость уговаривал ее так не поступать, но она сказала, что если  он
желает содержать дом как прежде, то пусть  распродает  картины,  все  до
одной.
   После весьма драматичной паузы Люси закончила:
   - А его милость сказал: "Сперва я увижу тебя в гробу".
   Какой-то порыв поднял Алинду из-за  стола,  и  она,  шагнув  к  окну,
прислонилась лбом к холодному стеклу.
   Ей  трудно  было  поверить,  что  все,  о  чем   рассказывала   Люси,
происходило между сыном и матерью на самом деле.
   По иронии судьбы миледи решила запереть Кэлвидон-хауз  именно  тогда,
когда ее сын  решил  осесть  в  родном  доме  и  занять  подобающее  его
происхождению место среди знатных людей графства.
   - Ваш ужин остывает, мисс, - напомнила Люси.
   - Спасибо, я не хочу есть.
   -  О,  мисс!  Наш  шеф-повар  еще  больше  расстроится.  И  так   уже
сегодняшний ужин пропал. Его милость убежал сломя голову неизвестно куда
и вряд ли возвратится в ближайшее время. Миледи заперлась  в  спальне  и
даже не пустила к себе мисс Хэйман, свою горничную. Один  мистер  Хэнсон
заявился в столовую и кушает там в одиночестве. Бьюсь об заклад, что  он
охотно съел бы собственную голову на ужин, только  бы  все  утряслось  и
стало как прежде. А ведь во всем виноват он один!
   Алинда не могла с этим не согласиться.
   Она  не  имела  представления  о  том,  что  содержалось  в  записке,
перехваченной миледи, но  сам  факт,  что  Феликс  Хэнсон  пишет  письмо
какой-то наемной швее, конечно, уязвил самолюбие вдовствующей графини, а
ревность толкнула ее на решительные поступки. Она прогнала  любовника  и
окончательно рассорилась с сыном.
   Мысли Алинды обратились к молодому графу.  Она  знала,  куда  мог  он
направиться в расстроенных чувствах, - на то  место,  где  царит  мир  и
тишина, где можно обрести душевный покой.
   Удар, нанесенный ему, был  неожидан  и  жесток.  Вполне  осуществимая
угроза  миледи  превратить  Кэлвидон  в  заброшенную  обитель  призраков
прошлого, лишить его будущего наверняка повергла его в отчаяние.
   Неужели матери хотелось как можно больнее ранить  собственного  сына?
Откуда такая злоба?
   - Вы действительно не будете ужинать? - спросила Люси. - Мне кажется,
что жареная цесарка с молодым картофелем в  масле  пришлась  бы  вам  по
вкусу. Жаль, что вы ее не попробуете.
   - Извини, Люси, - сказала Алинда. - Мне хотелось бы  побыть  одной  и
подумать над тем, что ты мне рассказала.
   - Я вас понимаю, мисс. Мы сами все переволновались до  крайности.  Не
хочется думать, что все так и будет, как сказала миледи.
   Люси горестно покачала головой:
   - Я, возможно, и найду себе работу, а вот мистер Барроуз говорит, что
он слишком стар, как и мистер Ходжес - лакей его  милости.  Он  был  так
счастл