Казалось,  лакеи  весьма  удивились,
увидев герцога Мелинкортского и Аме, но поспешили открыть дверь, а потом
с бесчисленными поклонами взяли деньги, которые вручил им его светлость.
   Для  того  чтобы  пересечь  Двор  и  выбраться  на  дорогу,   герцогу
Мелинкортскому и Аме  потребовалось  всего  несколько  секунд.  Там  они
свернули налево, на Рю де Рой, и сразу нашли ожидавшую их карету.
   Они сели в экипаж, и сразу после того, как лакей  закрыл  дверь,  Аме
оказалась в объятиях его светлости.
   - Давайте быстрее уедем отсюда, - проговорила девушка. - Как мне было
страшно, когда мы сидели в той  комнате  и  слушали  разговор  принца  с
графом - ведь нас могли обнаружить! Если бы принц де  Фремон  заподозрил
мою маму в обмане, в том, что она помогает  нам,  -  это  привело  бы  к
ужасным последствиям для нее.
   - Да, в самом деле это было бы ужасно,  -  согласился  с  ней  герцог
Мелинкортский. - Но завтра же мы отправимся в Англию и забудем обо всем.
   - Монсеньор, я хочу попросить вас об  одной  милости,  -  проговорила
Аме.
   - О чем именно?
   - Я хочу, чтобы вы сейчас, немедленно отвезли меня  в  наш  маленький
лесной дом. Ведь мы еще ни разу не были там, и я уверена,  что  если  не
проведу там сегодняшний вечер, то буду жалеть об этом всю жизнь.
   - Что ж, хорошая мысль, - согласился герцог.  -  Мы  отправимся  туда
прямо сейчас.
   Аме на мгновение задумалась:
   - Мы останемся в том доме и скажем Дальтону, чтобы он привез туда все
наши вещи в другой карете.
   Мне хотелось бы остаться с вами наедине, монсеньор.
   Как вы думаете, это не покажется бестактным леди  Изабелле  и  Хьюго,
если попросить их о том, чтобы они поехали в карете вместе с Дальтоном?
   - У меня есть подозрение, что они, так же как и мы, хотели бы ехать в
карете вдвоем, - ответил герцог Мелинкортский. - А  вы  устраивайте  все
так, как вам хотелось бы. Думаю, вы имеете на это право в свой последний
вечер в Париже.
   - Благодарю вас, монсеньор, - сказала Аме. - Вы правда доверяете  мне
все сделать самой? Отлично, тогда я все устрою так, чтобы мы не потеряли
ни одной секунды и как можно скорее оказались в нашем маленьком  домике.
Итак, мы немедленно и быстро направляемся  в  ваш  особняк.  Как  только
карета остановится у дверей, вы останетесь в карете, я бегом  поднимаюсь
наверх и сообщаю остальным о наших планах. После этого, когда ни один из
них еще не успеет заговорить о трудностях выполнения  нашего  плана  или
вспомнить о  каких-либо  иных  причинах,  заставляющих  нас  остаться  в
Париже, когда еще не успеет разгореться бесполезный спор о том, стоит ли
вообще ехать туда, мы будем уже на полпути в наш дом - только вы и я.
   - Вы собираетесь все проделать с удивительной быстротой, -  улыбнулся
герцог Мелинкортский.  -  Не  думаю,  что  у  вас  возникнут  какие-либо
трудности при управлении имением в Медине.
   - Я уже думала об этом, - проговорила Аме.  -  И  была  бы  так  рада
увидеть ваш  дом  и  вас,  ваша  светлость,  среди  привычных  вещей,  в
окружении близких людей, на родной земле.
   - Ну, еще какие-нибудь сутки -  и  мы  будем  на  пути  в  Англию.  К
сегодняшнему дню все  дела,  которые  были  у  меня  в  Париже,  успешно
завершены, а кроме тех, еще и множество других.
   - Вы рады этому? - спросила Аме.
   - Рад? -  словно  эхо  повторил  герцог  слова  девушки.  -  Я  самый
счастливый и удачливый человек в мире, меня даже немного пугает то,  что
пока все на удивление хорошо складывается.
 
Глава 14 
 
   На следующее утро герцог Мелинкортский проснулся  от  щебета  птиц  в
саду за окном. Он открыл  глаза,  но  потом  тут  же  закрыл  их  вновь,
ослепленный яркими лучами светившего через окно спальни  солнца.  Он  не
закрыл окно шторами накануне вечером, и теперь оно было открыто.  Герцог
лежал неподвижно, с ощущением полноты счастья,  насквозь  пронизывающего
все его существо, счастья, которого он не испытывал еще никогда в  своей
жизни.
   Когда он и Аме вернулись в дом из сада, было уже  очень  поздно.  Они
медленно бродили под луной  в  своем  зачарованном  мире,  среди  спящих
цветов. И в этот момент его светлость наконец понял, чего он  был  лишен
все прошедшие годы жизни.
   Раньше ему казалось, что он знает о любви очень много, почти все,  но
лишь теперь понял, что о подлинной любви, о  ее  сути,  он  не  имел  ни
малейшего понятия.
   Он не знал, что чувства, вызываемые  в  человеке  подлинной  любовью,
другие, совершенно непохожие на те, что  он  испытывал  в  прошлом.  Аме
пробудила в нем новые чувства и любовь, которая казалась неземной.
   Ему казалось, что тело девушки стало прозрачным при  лунном  свете  и
свет свободно проникает  сквозь  него,  даже  не  свет,  а  божественное
сияние, это была красота в своем совершенстве и  полной  естественности.
Она любила, и любовь преобразила девушку, чувство ее было таким огромным
и  всеобъемлющим,  что,  казалось,  все  должно  было  померкнуть  перед
таинством этой любви.
   - Я всегда знала, что любовь должна быть именно такой, - сказала  Аме
Себастьяну, когда они стояли в  тени  огромных  деревьев,  которыми  был
обсажен сад по периметру.
   - Какой такой? - спросил Себастьян, крепко обнимая девушку за талию.
   - Такой прекрасной, такой совершенной, словно данной самим  господом,
- ответила она.
   Герцог Мелинкортский на один миг вспомнил о  любви  совершенно  иной,
которую  он  знал  раньше,  о  прежних  женщинах,  которые  обольщали  и
возбуждали его, о женщинах, любви которых он добивался, которые, в конце
концов отдавались ему и которых он вскоре после этого забывал.  Как  все
это было не похоже, как все это разительно отличалось  от  того,  что  у
него теперь было с Аме! В тех чувствах не было  ничего  святого,  ничего
божественного, да ведь и женщины были совершенно иными.  Все  эти  мысли
вихрем пронеслись в голове герцога, и он испугался.
   - Вам ни в коем случае не стоит ждать  от  меня  слишком  многого,  -
нерешительно сказал  он  девушке.  -  Может  наступить  день,  когда  вы
разочаруетесь во мне, когда я,  возможно,  причиню  вам  боль,  и  тогда
любовь покажется вам уже не  такой  прекрасной  и  волшебной,  а  чем-то
совсем иным.
   В этот момент Аме повернулась и заглянула его  светлости  в  лицо.  В
призрачном лунном свете он мог видеть только нежность и непонимание в ее
глазах.
   - Вы все еще так и не поняли ничего, - проговорила она. - Ведь наша с
вами любовь - это нечто такое, что возникло  когда-то,  что  сейчас  она
просто материализовалась. Но поймите, она всегда была в прошлом и  точно
так же будет всегда существовать и в будущем. Я думаю, что она вечна.
   Но какая-то часть разума Себастьяна Мелинкорта колебалась и никак  не
могла принять эту, казалось, простую мысль.
   - Как вы можете быть уверенной в этом? -  спросил  он.  -  Как  можно
говорить о том, что мы жили когда-то прежде и что мы  будем  жить  вновь
когда-нибудь в будущем? Мы - существа именно этого времени, настоящего.
   -  Неужели  вы  действительно  верите   в   нечто   подобное,   такое
безысходное? - воскликнула Аме. - Боже мой, но ведь это все  равно,  что
жить на свете без надежды, без веры.
   Девушка внезапно высвободилась из объятий герцога и прошла вперед,  в
глубь сада.
   - А вы взгляните на все, что вокруг вас, - проговорила Аме и  указала
рукой на цветы,  заросли  кустарников  и  огромные,  нависшие  над  ними
деревья. - Взгляните на все это и убедитесь сами, какими  глупыми  могут
оказаться наши ничтожные сомнения. Наступает зима, и пожелтевшие  листья
опадают с деревьев, а цветы умирают. Но весной, как и прежде,  вы  вновь
увидите в саду цветы, а на ветвях - листья. Если вы согласитесь, что все
это так, а вы знаете, что так оно и есть на самом деле,  почему  же  вам
тогда так трудно поверить в вечное существование нашей любви, в то,  что
мы уже никогда не потеряем друг Друга?
   Аме обернулась и протянула руки герцогу.
   - Ах, монсеньор, поверьте в это, - взмолилась она тихо.
   Герцог подошел к девушке.
   - Если вы говорите мне, что это - правда, я просто обязан  верить,  -
проговорил Себастьян Мелинкорт, заглядывая ей в глаза; а потом его  губы
коснулись уст девушки.
   Долго-долго они так и стояли, сжимая друг  друга  в  объятиях;  потом
девушка взяла его светлость под руку, и они стали  не  спеша  гулять  по
ночному саду.
   - Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Медине, - попросила  Аме.  -  Мне
интересно узнать, на что он похож.
   Герцог Мелинкортский начал рассказывать  девушке  о  своем  доме.  Он
рассказал ей об  изысканности  самого  здания,  которое  было  подлинным
шедевром архитектуры и возведено в царствование королевы Елизаветы.
   Потом красочно описал огромный квадратный двор, расположенный  внутри
дома, над которым порхали белые голуби с веерообразными хвостами.  Затем
вспомнил о павлинах, которые  гордо  расхаживали  по  всем  террасам,  о
портретах  и   бесценных   картинах,   способных   составить   достойную
конкуренцию многим полотнам из Национального собрания.
   Себастьян  рассказывал  девушке  о  длинных  галереях,  об   огромном
банкетном  зале,  в  котором  могли  одновременно  присутствовать  более
двухсот человек, не чувствуя при этом ни малейшей тесноты.
   - Через несколько  дней  мы  будем  дома,  -  обещал  девушке  герцог
Мелинкортский, - и  тогда  я  смогу  показать  вам  все,  о  чем  сейчас
рассказываю, и вы всем этим будете  владеть  точно  так  же,  как  и  я,
дорогая. Пройдут годы, и потом все  это  будет  принадлежать  уже  нашим
детям.
   На какое-то мгновение Аме прижалась лицом к плечу Себастьяна,  но  он
взял ее за подбородок и повернул лицо девушки к себе  так,  чтобы  можно
было еще раз поцеловать ее.
   - В Медине есть кое-что еще, что я обязательно покажу вам и что также
будет  принадлежать  вам,  -  продолжал  герцог  Мелинкортский.  -   Это
фамильные драгоценности. Поверьте, Аме, они просто чудесны;  а  так  как
моя мать умерла, я всегда думал, кто же будет носить их. Я еще никого не
встречал, кого захотел бы видеть  преемницей  своей  матери  в  качестве
владелицы поместья Мелин, но потом познакомился с вами  и  теперь  знаю,
для кого все эти годы хранил фамильные драгоценности.
   Среди них есть большая тиара, скорее даже корона,  -  продолжал  свой
рассказ  герцог  Мелинкортский,  -  украшенная  голубыми   бриллиантами;
гарнитур: ожерелье и серьги,  а  также  множество  других  украшений  не
только с бриллиантами, но и с  сапфирами,  изумрудами;  когда  мы  будем
появляться с вами при дворе или на  церемонии  открытия  парламента,  вы
всегда будете надевать их, и тогда каждый сможет восхищаться  не  только
вашей красотой, но и вашими драгоценностями.
   - Для меня существует только одна драгоценность, которая мне  гораздо
дороже всех остальных, - проговорила девушка,  -  и  эта  драгоценность,
монсеньор, ваша любовь. Очень долго я боялась: а  вдруг  вы  никогда  не
полюбите меня, хотя сердце чувствовало, что  этого  не  может  быть,  вы
обязательно заметите меня. Вы,  конечно,  думали,  что  я  полюбила  вас
исключительно  из-за  того,  что,  живя  в  монастыре,  практически   не
встречалась с мужчинами-мирянами, но, поверьте, это  не  так  -  причина
заключается в другом. Я люблю вас потому,  что  мы  должны  принадлежать
друг другу волею судьбы. А вот вам и пример того, о чем  я  говорила:  в
этой жизни каждая встреча людей  друг  с  другом  происходит  далеко  не
случайно. И означает это следующее: с самого начала  было  предначертано
судьбой, что меня поместят в монастырь и это ваша карета  остановится  у
стен именно этой обители и как раз в тот момент,  когда  я  заберусь  на
грушевое дерево и посмотрю, что творится за стеной.
   - Вам придется научить меня верить в такие вещи, - сказал ей герцог.
   - Я не думаю, что вас придется учить этому, - возразила ему  девушка.
- Вера всегда была в вас; возможно,  она  какое-то  время  была  глубоко
запрятана или забыта из-за того, что вы, монсеньор, были  заняты  совсем
другими вещами, но на самом деле вера всегда  была  частью  вашей  души,
которую невозможно потерять.
   Когда они вместе обедали в маленькой, обитой  белым  штофом  столовой
лесного дома, Аме призналась Себастьяну в том, что оставила записку  для
леди Изабеллы, в которой просила  ее  и  месье  Хьюго  не  торопиться  и
приехать в лесной дом как можно позднее.
   - Я думаю, монсеньор, что они  не  будут  иметь  ничего  против  моей
просьбы, - сказала девушка, - потому что, когда я  вернулась  в  особняк
после того, как мы провели столько времени  в  доме  моей  матери,  леди
Изабелла и Хьюго все так же скрывались в той же самой беседке, где мы их
оставили накануне. И тогда я решила не беспокоить  их.  Вместо  этого  я
написала записку и сказала дворецкому, чтобы он передал  ее  кому-нибудь
из них этим вечером, но попозже.
   - Если Изабелла будет строго следовать своим прежним обязанностям, то
она непременно забеспокоится и поспешит поскорее приехать сюда, -  решил
подразнить девушку герцог; но по его улыбке Аме сразу  поняла,  что  это
была шутка.
   - Когда Дальтон привез наши вещи, он сообщил мне, что, по его мнению,
леди Изабелла и месье Хьюго если и приедут сюда, то никак не ранее  трех
часов утра, - опровергла предположение его светлости Аме. - Он видел  их
перед тем, как собрался уезжать, и Хьюго с леди Изабеллой  сказали  ему,
что  собираются  отправиться  на  бал-маскарад,  который  в  этот  вечер
устраивают в Опере.
   - В таком случае за них можно не беспокоиться,  -  проговорил  герцог
Мелинкортский. - Я только никак не могу  понять,  почему  Хьюго  пожелал
сопровождать Изабеллу на бал, и особенно на  бал-маскарад,  но  осмелюсь
предположить, что у него есть для этого определенные причины.
   - Мне  кажется,  что,  может  быть,  леди  Изабелла  и  Хьюго  сейчас
настолько  счастливы,  -  предположила  девушка,  -  что  им  захотелось
потанцевать; а кроме того, я думаю, что леди Изабелле  очень  захотелось
появиться на балу в сопровождении месье Хьюго, так как она впервые будет
считать его своим кавалером, с которым она может не только танцевать, но
и любезничать. Им будет очень весело, так как все это покажется новой  и
необычной игрой, потому что они любят друг друга.
   Услышав ее слова,  герцог  Мелинкортский  внезапно  протянул  девушке
через стол руку.
   - Дайте мне вашу руку, Аме.
   Девушка подчинилась Себастьяну, но в глазах ее стоял немой вопрос.
   - Я боюсь вас, - проговорил его светлость, как бы отвечая  на  вопрос
девушки. - Вы такая разумная, проницательная. Вы гораздо больше знаете о
людях, чем я.
   - Думаю, из-за того, что люблю вас, я поняла, что и весь  мир  вокруг
тоже тоскует о любви - такой же любви. как у нас с вами, монсеньор.
   - Полагаю, что вы правы, - согласился герцог и  прижал  ее  пальцы  к
губам.
   -  Бедная,  несчастная  королева  любит  графа  Акселя   Ферзена,   -
проговорила девушка. - Они никогда  не  могут  оставаться  наедине,  они
должны держать в тайне страсть, пылающую в  их  сердцах,  и  оттого  они
очень одиноки в этой жизни.
   Аме вновь заговорила о королеве еще раз, когда они с  его  светлостью
вышли в сад. В течение некоторого времени  они  бродили  между  деревьев
молча, а потом совершенно неожиданно для герцога она вдруг сказала:
   - Я очень много думала о той тени, которая  все  время  парит  позади
королевы. И теперь я могу предположить, почему моя мать  так  боится  за
нее.
   - Не могу вполне понять  ваши  дурные  предчувствия,  -  заметил  его
светлость,  -   впрочем,   как   и   опасения   принцессы   де   Фремон.
Мария-Антуанетта имеет репутацию очень веселой и  весьма  легкомысленной
женщины.
   Вероятно, мы видели ее в тот момент, когда поведение Ее Величества не
отличалось  каким-то  особенно  бурным  весельем,  и  все-таки  она  мне
показалась достаточно счастливой в тот вечер, когда мы беседовали с  ней
в саду Трианона.
   - Если бы это было возможно, мне очень хотелось бы объяснить вам свои
предчувствия, - со вздохом проговорила девушка, - но, к сожалению, никак
не могу  подобрать  подходящие  слова.  Моей  матери  тоже  было  трудно
объяснить,  какую  именно  опасность   она   чувствует,   но   опасность
существует, можете не сомневаться, монсеньор, она осталась там.
   - Сколько вы еще собираетесь называть  меня  монсеньором?  -  спросил
герцог Мелинкортский. - У  меня  ведь  есть  еще  одно  имя,  и  вы  его
прекрасно знаете, но почему-то никогда не используете.
   - Для меня вы всегда останетесь монсеньором, - ответила  Аме.  -  Мне
почему-то очень трудно называть вас Себастьяном.  Вполне  возможно,  это
происходит из-за того, что я очень уважаю вас.  Вы  кажетесь  мне  таким
удивительным, таким гордым,  заслуживающим  самого  большого  восхищения
человеком, обращаться к которому можно только в почтительной манере.
   Его светлость посмеялся над этим, правда, больше от смущения, а потом
внезапно крепко подхватил девушку, поднял и прижал к своей груди, словно
ребенка.
   - Моя маленькая глупенькая девочка, - проговорил он, - я разговариваю
с тобой в таком серьезном тоне и совсем забыл, что ты  ведь  еще  совсем
дитя, ребенок по сравнению со мной; и тем не менее мое счастье находится
в твоих маленьких ручках, мое сердце принадлежит тебе, и все,  о  чем  я
сейчас  прошу  судьбу  для  себя,  это  почувствовать  на  своих   губах
прикосновение твоих уст.
   Он нежно поцеловал ее. Потом с нарастающей и всепоглощающей  страстью
Себастьян начал  целовать  ее  глаза,  волосы,  шею  в  том  месте,  где
пульсировала жилка,  а  потом  вновь  ее  губы,  чувствуя,  что  страсть
начинает охватывать и девушку,  зная,  что  она  вот-вот  затрепещет  от
возбуждения в его объятиях.
   - Милая моя, дорогая, - шептал Себастьян и снова целовал ее, пока она
не взмолилась о пощаде.
   - Прошу вас, монсеньор!
   На самом деле она лишь едва слышно прошептала это, но герцог в тот же
миг разжал руки.
   - Возлюбленная моя, я напугал тебя? - спросил он.
   Дыхание у герцога было слишком частым,  глаза  у  него  потемнели  от
страсти, бушевавшей внутри. Вместо ответа девушка вновь бросилась в  его
объятия. Себастьян прижал ее к себе. Но в этот  раз  целовал  Аме  очень
осторожно и нежно держал девушку в своих объятиях.
   Затем они опять бродили по  лужайкам  до  тех  пор,  пока  не  отошли
довольно далеко от дома и оказались на опушке леса,  в  том  месте,  где
ручей поворачивал в сад; там они набрели на  небольшой  грот.  Хитроумно
замаскированный, вырубленный прямо в скале и украшенный  внутри  камнями
самой   причудливой   формы,   этот   грот   представлял   собой    нишу
полуестественного,  полуискусственного  происхождения,  в  которой  была
установлена фигура Божьей Матери.
   Статуя была очень древней, изящно  сделанной,  правда,  лицо  и  руки
потеряли прежнюю красоту,  не  устояв  перед  натиском  столетий.  Перед
маленьким алтарем лежали свежие  цветы,  сам  грот  освещался  мерцающим
пламенем свечи, защищенной от ветра куском битого стекла.
   - Взгляните, монсеньор, кто-то приходит сюда молиться, -  проговорила
Аме, когда они приблизились к гроту.
   - Садовник, думаю, - ответил его светлость, - а может быть, его  жена
и остальные члены семьи.
   - Посмотрите-ка, здесь какой-то  узор  из  ракушек  среди  камней,  -
сказала девушка. - Должно быть, это сделал ребенок; а ведь  цветы  здесь
не только садовые: вот, взгляните - это  дикие  орхидеи,  а  вот  свежие
полевые цветы!
   Девушка тут же преклонила колени перед алтарем и  прочитала  молитву.
Себастьян  стоял  в  стороне,  наблюдая  за  ней.  Когда  Аме  закончила
молиться, она встала и протянула обе руки герцогу.
   - У меня возникло такое ощущение,  -  проговорила  она,  -  что  наше
счастье сегодня вечером в этом саду дано нам свыше, потому мы и  набрели
с вами на это место, посвященное Божьей Матери.
   - Надеюсь, наша любовь и в будущем всегда