почему
почувствовала  отвращение  к  бурной  истерии  молящихся,  с   которой   они
восприняли случившееся.
   Они были так несдержанны  в  проявлении  своих  религиозных  чувств,  так
увлечены происходящей церемонией, которая,  впрочем,  совершалась  ежегодно,
что Корделии, подсознательно настроенной критически к излишне  эмоциональной
религиозности,   их   поведение   показалось   неестественным   и   чересчур
экзальтированным.
   По ее мнению, было бы лучше не впадать в религиозную истерию, а проявлять
больше милосердия и заботы к бедным и больным.
   Толпы  нищих  на  улицах  -  в  отрепьях,  покрытых  язвами,  слепых,   с
иссушенными голодом телами - были позором для любой  цивилизованной  страны,
но здесь никто не обращал на них внимания.
   Корделии было известно, как мало, а зачастую ничего не делалось для  этих
несчастных. Ей рассказывали,  что  даже  то  ничтожное  количество  больниц,
которое имелось в городе, из-за нехватки средств были в запущенном состоянии
и не могли обеспечить помощь всем нуждавшимся в лечении.
   Пытаясь не вникать  в  эти  недостатки  христианства,  она  всем  сердцем
стремилась понять желание брата попасть на  Мальту,  где,  как  ей  хотелось
верить, его мечте будет суждено обрести реальность.
   Брат  и  сестра  продолжали  стоять  на  террасе,  погруженные   в   свои
размышления, когда к ним из салона вышла леди Гамильтон.
   Она  выглядела  великолепно,  а  ее  лицо  даже  при  безжалостном  ярком
солнечном свете сохраняло красоту и свежесть, словно бы эта женщина  владела
секретом вечной молодости.
   - Доброе утро, дорогие!  -  приветствовала  она  их  веселом  голосом,  в
котором время от времени звучали простонародные интонации, несмотря  на  все
взятые ею уроки правильного произношения.
   Корделия поклонилась ей, а Дэвид поцеловал руку хозяйке дома.
   - Доброе утро, миледи!
   - Хорошо ли вы провели вчерашний вечер, проказник? - лукаво спросила леди
Гамильтон Дэвида. - Я видела, что вы исчезли вскоре после начала приема. Где
вы скрывались?
   - Читал  книги  и  молился,  -  ответил  скромно  Дэвид.  Леди  Гамильтон
улыбнулась ему, и в глазах ее мелькнула нежность, когда она заметила:
   - Такой молодой и такой ревностный католик! Вчера я сказала сэру Уильяму,
что никто другой лучше вас не подходит на роль  прекрасного  и  благородного
рыцаря.
   Дэвид покраснел при этих словах леди Гамильтон, но Корделия  поняла,  что
он польщен ее комплиментом.
   Хозяйка дома повернулась к девушке.
   - А вы, Корделия, пользовались вчера необыкновенным успехом, и  некоторые
мужчины совершенно потеряли голову от любви к вам.
   Она помолчала и с улыбкой добавила:
   - Особенно один.
   Корделия ничего не ответила, не  желая  затрагивать  неприятную  для  нее
тему, и леди Эмма продолжала:
   - Герцог ди Белина сильно влюблен в вас. Не заставляйте его  долго  ждать
вашего ответа, дорогая. Будет ошибкой упустить такого завидного жениха.
   - Герцог знает мой ответ, -  сказала  Корделия.  -  Я  не  изменю  своего
решения.
   - Моя дорогая, неужели вы хотите сказать...
   - Я отказала ему, миледи,  но  он  не  принял  моего  отказа.  Поэтому  я
попросила своего кузена поговорить с ним.
   - Капитана  Стэнтона?  -  удивленно  спросила  леди  Гамильтон,  а  затем
засмеялась. - Марк Стэнтон взял на себя такую обязанность? Как это  на  него
не похоже.
   Она снова рассмеялась.
   - Не могу представить его в роли pateifamilias. Он всегда  был  донжуаном
или Казановой, легко даря поцелуи, а затем исчезая и оставляя за собой целую
вереницу женщин с разбитыми сердцами.
   Корделия в недоумении посмотрела на нее.
   - Не могу представить, что кузен Марк может быть таким легкомысленным.
   -  Возможно,  вы  смотрите  на  него  другими  глазами,  -  сказала  леди
Гамильтон. - Пожалуй, вам лучше спросить  прелестную  княгиню  Джианетту  ди
Сапуано, какие чувства она испытывает к нему.
   - Княгиню?
   - Она обожает вашего кузена, а он ее! - сказала Эмма Гамильтон. -  Уверяю
вас, их отношения ни для кого не тайна в Неаполе уже несколько лет.
   Она вздохнула.
   - Они оба так красивы и необыкновенно подходят друг другу. Я даже немного
завидую им.
   В это время в салоне появился слуга с  серебряным  подносом,  на  котором
лежала записка, и леди Гамильтон пошла ему навстречу.
   Корделия смотрела ей вслед, пораженная только что услышанным.
   "Кузен Марк и княгиня Джианетта!" - эта мысль  была  ей  почему-то  очень
неприятна.
   Впрочем, такая догадка мелькнула у нее вчера вечером, когда они вернулись
из сада и княгиня довольно бесцеремонно повела себя с кузеном.
   Не понимая, почему - ведь в общем-то их отношения ее не касались,  -  она
огорчилась при мысли, что Марк мог жениться на этой красивой  неаполитанской
княгине.
   Неужели он был готов бросить море? Остаться жить  в  Неаполе?  Невозможно
было представить его живущим на чужбине. Казалось,  он  навечно  принадлежал
Англии, Стэнтон-Парку, где, бывало, рыбачил на озере, скакал  на  лошади  по
обширным полям, охотясь на куропаток, фазанов и бекасов.
   Она не забыла, как Марк возвращался с охоты мокрый  и  грязный,  без  сил
падал в кресло у камина, позволяя слуге снимать с него сапоги.
   Корделия помнила его входящим в  детскую,  где  она  готовилась  ко  сну,
одетым в вечерний костюм и оттого выглядевшим совсем взрослым.  Кузен  желал
ей спокойной ночи, пока она пила молоко, одетая в  ночную  сорочку,  которую
няня предварительно согревала на экране, стоящем перед камином.
   Сейчас,  оглядываясь  в  прошлое,  Корделия  понимала,   что   Марк   был
неотъемлемой частью ее детства и что вчера вечером он просто вновь занял  то
положение, которое всегда занимал в ее семье.
   Она могла сердиться на него, могла ревновать его  к  брату,  иногда  даже
недолюбливать. Но, как и Дэвид, он был Стэнтоном, близким  родственником,  к
которому она испытывала самые глубокие чувства, как ни к кому другому.
   Но Марк и княгиня!
   Корделия никак не могла успокоиться, не понимая как следует,  почему  это
известие огорчило ее, как и то - почему солнце уже не казалось таким  ярким,
как еще минуту назад.

***

   Появившись на верфи после полудня, Марк Стэнтон обнаружил, как и  ожидал,
что рабочие, неизменно предающиеся в это время сиесте, спали, а Дэвид бродил
между ними, тщетно пытаясь растолкать и уговорить их вернуться к работе.
   Увидев эту сцену, Марк рассмеялся.
   - Дорогой Дэвид, если тебе удастся побороть  привычки  неаполитанцев,  ты
станешь величайшим реформатором, каких мир еще не знал! Никто и ничто  не  в
силах в это время оторвать их от сна, но зато они  начинают  трудиться  рано
утром, а после сиесты работают допоздна.
   - Да будет ли этот корабль когда-нибудь отремонтирован, - спросил  Дэвид,
- если работы будут идти так медленно?
   - Все будет сделано вовремя и сделано отлично! - успокоил кузена Марк.  -
Людвиг с тобой?
   - Спустился в каюту, - ответил Дэвид. - Он расстроен, как и я.
   - Рад, что вы познакомились.
   Дэвид улыбнулся и, казалось, на минуту забыл о своих огорчениях.
   - Барон - прекрасный человек, - сказал он.  -  Рассказал  мне  многое  из
того, о чем я хотел узнать. Какая удача, что я встретил его до  прибытия  на
Мальту, а то бы наделал немало ошибок.
   Марк Стэнтон был того же мнения и предвидел, что немного застенчивый,  но
симпатичный молодой баварец и Дэвид быстро найдут общий язык.
   Марк не сомневался, что, узнав друг друга получше,  молодые  люди  станут
большими друзьями.
   Стэнтон, хорошо знавший  того  и  другого,  замечал,  что  они  одинаково
относились  к  шуткам,  имели  общие  интересы   и   оба   вели   себя   как
студенты-новички в университете.
   И, конечно же, их сближало желание послужить Ордену Святого  Иоанна,  что
было естественно для их возраста, полного  высоких  душевных  устремлений  и
энтузиазма.
   "У Дэвида впереди много времени, - философски  рассуждал  Марк,  -  чтобы
понять, что жизнь не так серьезна, как он ее себе представлял, и что высокая
духовность и грубые развлечения мирно соседствуют на Мальте".
   Единственная трудность, подстерегавшая рыцаря, заключалась в  том:  найти
достаточно дел, чтобы занять время.
   Ограниченное пространство острова и  недостаток  развлечений  были  порой
нестерпимы для самолюбивых молодых людей с горячей кровью, вынужденных вести
размеренную жизнь религиозной общины.
   Нередко  горячность  провоцировала  ссоры,  доходившие  до   ожесточенных
стычек. Реальное или кажущееся оскорбление достоинства  вызывало  у  молодых
аристократов бурный протест.
   "Дисциплина, -  частенько  говаривали  Марку  старые  рыцари,  -  главная
проблема на острове".
   В Ордене прибегали к различного рода наказаниям рыцарей  за  неподчинение
или нарушение свода правил, но при новом Великом Магистре наказания стали не
так строги, как при Эммануиле Рогане.
   Принц был одним из самых известных  и  влиятельных  магистров  в  истории
Ордена, его кончина год назад сильно ослабила дисциплину.
   Нынешнему Великому Магистру Фердинанду фон Гомпешу было пятьдесят  четыре
года,  и  он  не  обладал  ни  необходимой  силой  характера,   ни   должным
авторитетом, столь необходимым для этого важного поста.
   Своими наблюдениями Марк Стэнтон не делился ни с Дэвидом, ни  с  Людвигом
фон Вютенштайном, но его беспокоило, ввиду ходивших в Неаполе слухов о новых
планах Наполеона относительно Средиземноморья, готов  ли  барон  фон  Гомпеш
обеспечить сохранение суверенитета Мальты.
   Дурные предчувствия он, однако, хранил от всех в секрете.
   Марк восхищался Орденом и его рыцарями, но при этом видел, что  положение
Великого Магистра с каждым годом становилось все более шатким и уязвимым.
   Серьезный удар Ордену  нанесла  неожиданная  потеря  всего  имущества  во
Франции, которое было конфисковано после революции и казни Людовика XVI. Это
означало, что Великий Магистр, принц Эммануил де Роган, скончался бедняком.
   Но еще печальнее было то, что незадолго  до  его  смерти  влияние  Ордена
значительно ослабло.
   Оппозиция  римского  святого  престола,   вмешательство   неаполитанского
королевского  двора  в  политику  Ордена  и  финансовый  ущерб,   нанесенный
Францией, сломили такого сильного человека, как де Роган.
   Время было против  него,  и  Марк  Стэнтон  не  раз  задавался  вопросом,
выдержит ли и Орден удары времени.
   Рыцари-иоанниты с их замечательной и славной историей могли  оказаться  в
ситуации, когда самому их существованию грозил конец.
   Но, услышав оживленные голоса Дэвида и барона, вышедших на  палубу,  Марк
сказал себе, что его опасения преждевременны.
   Были еще молодые люди  во  всех  странах  Европы,  готовые  жить,  а  при
необходимости умереть во имя веры. Они по-прежнему верили в высокие  идеалы,
которые многие столетия, как звук барабана, призывали храбрых,  мужественных
и доблестных верующих под знамя Ордена.
   Пока  был  жив  этот  дух,  ничто  не  могло  уничтожить  силу  и  власть
восьмиконечного креста!

Глава 3

   Корделия вышла на террасу полюбоваться видом на залив.
   Отплытие на Мальту было назначено на завтра,  и  она  с  болью  в  сердце
подумала о том, что, возможно, никогда больше не увидит красот Неаполя.
   Ей хотелось запечатлеть в памяти этот чудный город, чтобы  сохранить  его
образ навсегда Где еще можно было увидеть этот мягкий дивный свет,  который,
казалось, сам бог изливал на эту прекрасную землю?
   Все окружающее пленяло сказочной красотой.
   Зеленые склоны гор, огибающих залив, на которых то  тут,  то  там  белели
стены и колокольни монастырей, аркады домов, увитые виноградом  и  вьющимися
розами; древние статуи богов, возвышающиеся  среди  пестрых  и  благоухающих
цветов.
   Корделия посмотрела на мрачную громаду  Везувия,  вершина  которого  была
покрыта лавой и пеплом, а из кратера  тянулся  дымок  в  голубое  прозрачное
небо.
   На фоне мирной красоты пейзажа вулкан поражал своим грозным видом, и  для
Корделии он  был  олицетворением  опасности,  угрожающей  этому  прекрасному
городу в виде извержения или другой напасти.
   Но она избегала думать о политике и напряженности обстановки, страх перед
которой неаполитанцы скрывали за притворным весельем и беспечностью.
   Сегодня ей хотелось думать только о красоте окружающей природы и ласковых
лучах солнца, и, поддавшись этому настроению, она сошла  с  террасы  в  сад,
чтобы прогуляться среди цветущих деревьев и кустов.
   Она  неторопливо  брела  по  аллеям  и   лужайкам,   невольно   вспугивая
разноцветных бабочек и трудолюбивых пчел,  жужжащих  над  цветками,  полными
нектара.
   Издалека едва слышно  доносилось  пение  "Санта  Лючии"  -  песни,  столь
популярной в Неаполе, что она могла  вполне  считаться  вторым  национальным
гимном.
   Протяжная мелодия, смешиваясь с пением птиц, ласкала слух, а взор девушки
услаждала чудесная природа.
   Новость об окончании ремонта корабля и о назначенном на завтра отплытии к
вожделенному острову привела Дэвида в неописуемый восторг.
   Корделия знала наверняка, что брат с бароном с утра пораньше  отправились
на верфь.
   Молодые люди, которые стали друзьями с первой же встречи, горели желанием
помочь чем только можно, чтобы ускорить отплытие. Они следили  за  доставкой
провианта на корабль,  проверяли,  достаточны  ли  запасы  воды,  стремились
разделить с капитаном  множество  других  хлопот,  связанных  с  предстоящим
путешествием.
   В этот ранний час леди Гамильтон еще спала, а сэр Уильям,  без  сомнения,
был занят приемом многочисленных посетителей и просителей, обычно начинавших
прибывать в посольство с самого утра.
   Корделия была рада побыть немного в одиночестве.
   Оглядываясь на дни, проведенные в этом чудесном городе, она сожалела, что
потратила значительную часть времени в компании людей, с которыми имела мало
общего.
   Корделия с ранних лет привыкла к  одиночеству,  потому  что,  пока  Дэвид
учился в школе, а затем в университете, она не  общалась  ни  с  кем,  кроме
родителей и своих учителей. Получилось так, что девочка почти не общалась со
своими сверстниками, она гуляла в саду и  в  парке,  сама  для  себя  находя
развлечения при помощи богатства собственной фантазии.
   Корделия жила в мире, созданном своим воображением,  источником  которого
служили книги по мифологии, истории,  которые  она  с  жадностью  поглощала;
сокровища искусства  и  старины,  собранные  в  их  загородном  имении,  сам
Стэнтон-Парк с его древней историей, значивший для нее  больше,  чем  просто
фамильный дом.
   "Я очень многого еще не  знаю",  -  подумала  она,  проходя  мимо  кустов
цветущего жасмина, аромат которого дурманил и кружил голову.
   Поездка в Неаполь и пребывание в нем во многом пополнили ее  знания.  Это
было своего рода обучение, обучение жизнью, новой  и  волнующей,  но  подчас
пугающей.
   Корделия дошла до беседки, где сидела  с  Марком  Стэнтоном  в  ту  ночь,
когда, испуганная настойчивостью  герцога  ди  Белина,  она  искала  у  него
утешения и защиты.
   Девушка так часто размышляла над его словами о любви, что они,  казалось,
навсегда врезались в ее память, но при этом она не  переставала  удивляться,
что Марк мог говорить с ней о таких вещах.
   Корделии казалось, что он был человеком действия,  прирожденным  лидером,
привыкшим командовать, а потому представить себе не могла, что Марк  Стэнтон
был способен так глубоко заглянуть в  девичье  сердце  и  понять  ее  тайные
мечты.
   Его слова были так ясны и просты, что она легко поняла,  чего  хотела  от
жизни - любви!
   С той ночи ей ни разу не удалось поговорить с ним по душам. Они постоянно
были окружены какими-то людьми, а если он в отсутствие гостей наносил  визит
в палаццо Сесса, то леди Гамильтон или Дэвид неизменно присутствовали при их
разговоре.
   Порой Корделия бросала на него робкие взгляды, припоминая их  откровенный
разговор в звездной ночи, и невольно краснела от стыда.
   И все-таки она была благодарна Марку, что он  избавил  ее  от  страхов  и
мучительных сомнений и помог ей разобраться  в  вещах,  казалось  бы,  столь
сложных и запутанных.
   Она больше не помышляла об уходе в монастырь.
   Напротив, теперь ее  наполняла  уверенность,  что  однажды  она  встретит
человека, которого полюбит всей душой и который ответит ей тем  же.  И  ведь
именно Марк вселил в нее эту уверенность!
   И еще в одном Корделия была уверена:  любимого  человека  ей  никогда  не
найти среди тщеславных и напыщенных аристократов, каких ей довелось узнать в
Неаполе.
   Марк Стэнтон, должно быть,  очень  решительно  поговорил  с  герцогом  ди
Белина, поскольку тот перестал появляться и присылать записки  с  цветистыми
излияниями в любви, от одного вида которых ее охватывало отвращение.
   Последние дни Корделия провела в душевном покое, но совершенно  изнемогла
от  нескончаемой  вереницы  балов,  приемов,  визитов,  в  том  числе  и   в
королевский дворец. Ей также приходилось помогать  леди  Гамильтон  занимать
посетителей потоком нахлынувших в  британское  посольство  в  надежде  найти
здесь  поддержку  и  утешение,  в   предчувствии   усложнения   политической
обстановки.
   Сложившаяся ситуация, безусловно, беспокоила и королеву, о  чем  Корделия
догадывалась по встревоженному виду  леди  Гамильтон,  которой  передавались
страхи ее подруги.
   Неудивительно, что Ее Величество не на  шутку  разволновалась,  когда  ей
передали донесение, что в Ломбардии сосредоточено до десяти тысяч французов,
вдоль побережья у Генуи - двадцать тысяч, а на верфях в Тулоне с каждым днем
возрастает число готовых к отплытию военных кораблей.
   "Королева уверена, что угроза надвигается и с суши,  и  с  моря,  и  даже
британский флот не сможет спасти  ей  королевство,  -  сказала  как-то  леди
Гамильтон Корделии. - Единственный, кто может спасти нас, - это сэр  Горацио
Нельсон!"
   В голосе леди Гамильтон звучала неприкрытая нежность, когда она  говорила
о прославленном герое, а вспоминала она о нем непрестанно.
   Не было сомнения, что этот человек произвел на нее огромное  впечатление,
когда посетил Неаполь на своем корабле "Агамемнон".
   При высадке на остров Тенериф у Санта-Крус  Горацио  Нельсон  был  тяжело
ранен, и корабельный врач ампутировал  ему  правую  руку.  После  этого  его
переправили в Англию, где  он  пополнил  число  уволенных  в  запас  морских
офицеров, поправляющих свое здоровье в курортном местечке Бат.
   Несмотря на потерю глаза и руки, эта яркая личность пользовалась  широкой
популярностью как среди народа, так и в военных  кругах.  Поэтому  именно  к
нему страна обратилась за помощью, когда были  получены  известия  о  мощном
флоте, который строил Наполеон на Средиземном море.
   Сэр  Горацио  был  назначен  командующим   эскадрой,   со   стоявшей   из
четырнадцати первоклассных кораблей, но по пути из Англии  его  преследовала
цепочка неудач: во время сильного шторма эскадра рассеялась, и он потерял из
виду несколько фрегатов;  за  время  долгого  плавания  истощились  съестные
запасы,  среди  моряков  было  много  больных,  некоторые  корабли  получили
серьезные повреждения и требовали серьезного ремонта. Об этом Корделия знала
со слов Марка Стэнтона.
   Нельсон прислал сэру Уильяму Гамильтону письмо, в  котором  сообщил,  что
для дальнейшего продвижения  эскадры  ему  необходимы  провизия,  фрегаты  и
опытные лоцманы.
   - Сэр Уильям очень расстроен положением дел в эскадре, - жаловалась  леди
Гамильтон.
   С Корделией и Дэвидом она говорила  откровенно,  испытывая  необходимость
поделиться с кем-то  своими  сокровенными  мыслями  и  тем  самым  облегчить
мучившую ее тревогу.
   - Может ли сэр Уильям помочь адмиралу Нельсону? - озабоченно спрашивал ее
Дэвид.
   - Что он может сделать? - с тяжелым вздохом отвечала  леди  Гамильтон.  -
Король подписал соглашение, в котором  обязался  не  пускать  в  свои  порты
британские  корабли  и  не  снабжать