желтыми  хохолками
подлетали попугаи, которые, пользуясь преимуществом в размере,  расталкивали
мелюзгу, выхватывали добычу на лету и тут же  вспархивали  на  ветку,  чтобы
проглотить лакомство.
   Женщина звучно рассмеялась и воскликнула:
   - Ну какие же вы грубые и жадные! Лучше уж я насыплю вам зерна на  землю,
чтобы вы не пугали малышей!
   С этими словами она легко встала и бросила пригоршню зерен в траву,  куда
ринулись не только попугаи, но и более мелкие птички, нимало  не  пугавшиеся
своих крупных соперников.
   Женщина говорила на чистейшем французском языке без  примеси  креольского
акцента.
   Набрав по горсти зерна в обе ладони, она  с  удовольствием  наблюдала  за
птицами.
   Андре почувствовал  острое  желание  познакомиться  с  этой  удивительной
женщиной, и он осторожно вышел из кустов.
   Как он ни старался ступать потише, чтобы не напугать красивую незнакомку,
птицы сразу же почувствовали его приближение и с шумом вспорхнули.
   Женщина машинально повернулась, провожая взглядом улетающих и гичек, и..,
заметила Андре. Секунду ее лицо выражало изумление, а  потом  исказилось  от
ужаса.
   Она стремительно вскочила и бросилась прочь.
   - Куда вы, мадемуазель? - воскликнул Андре. - Прошу вас, останьтесь! Я не
сделаю вам ничего плохого...
   Но  монахиня  скрылась  в  чаще  леса.  Андре  в  растерянности  стоял  у
поваленного дерева, глядя в ту сторону, где в последний раз мелькнули  между
ветвей ее белые одежды.
   - Черт! Я же не хотел ее испугать, - расстроенно пробормотал он.
   Но, несмотря на досаду, он отлично понимал, что, как бы ему  ни  хотелось
поговорить с монахиней, на другую реакцию с ее стороны  он  рассчитывать  не
мог. Ведь она видела в нем, неизвестно как  оказавшемся  здесь  мужчине,  не
европейца, а мулата, встреча с которым не сулила ничего хорошего.
   Здесь, в глухом уединенном месте, на этом острове, где во время революции
судьбы  белых  женщин  сложились  так  трагично,  она,  конечно,  испугалась
подобной встречи, точнее, пришла от нее в неописуемый ужас.
   Вспоминая, как прекрасна была незнакомка, когда она любовно и восторженно
смотрела на птиц, Андре пообещал себе разыскать ее во что бы то ни стало.
   Вдруг его осенила другая мысль. Если он  видел  монахиню,  возможно,  она
здесь не одна. А если в  этих  местах  много  монахинь,  то  должен  быть  и
монастырь.
   Именно он и нужен  Андре.  Ведь  дядя  ясно  дал  понять,  что  сокровища
спрятаны под защитой бога.
   Отправляться на поиски монахини прямо сейчас было бы неразумно. Если дело
касалось клада, каждый шаг следовало тщательно обдумать.  К  тому  же  Андре
понимал, что должен предупредить о своих намерениях Томаса.
   Итак, он вернулся домой. Спустя полчаса возвратился и Томас.
   Чернокожий слуга навьючил на коня множество покупок, самой неожиданной из
которых была живность: четыре курицы и петух.
   Андре встретил Томаса улыбкой.
   - Ты, должно быть, рассчитываешь кормить меня яичницей?
   - Не яичницей. Мясом, - как всегда, отрывисто и кратко ответил Томас.
   Ему удалось купить на удивление дешево не только провизию, но и  веревки,
молоток, гвозди, столовые приборы, чашки, кофейник и большой нож.
   Как было известно Андре, такими ножами на Гаити рубили сахарный тростник.
Однако при случае его можно было использовать в качестве  оружия,  страшного
оружия.
   Томас весь светился от удовольствия.
   Заметив, как он радуется этим  приобретениям,  Андре  похвалил  слугу  за
практичность и прибавил:
   - Если придется прожить здесь подольше, этими  вещами  нам  не  обойтись.
Тебе придется еще раз ехать за покупками.
   Томас расплылся в улыбке.
   - Начинать с малого, - заявил он.
   На этом тема хозяйства закончилась, и Андре задал вопрос, который целиком
завладел его мыслями после странной встречи в лесу.
   - Не знаешь, здесь есть поблизости какой-нибудь монастырь?
   Томас молчал. Полагая, что слуга его не понял, Андре спросил иначе:
   - Монахиня. В лесу я видел монахиню. Откуда? Знаешь?
   - Приходить из церкви, - сообщил Томас. При этом он  махнул  рукой  в  ту
сторону, куда убежала монахиня, и пояснил:
   - Церковь - там.
   - Тогда надо пойти  и  взглянуть  на  нее.  Приведи-ка  мне,  пожалуйста,
лошадь.
   По поведению  Томаса  Андре  догадался,  что  у  темнокожего  слуги  есть
возражения, которые тот  не  высказывает,  понимая,  что  хозяин  все  равно
поступит по-своему.
   Слуга молча отправился за лошадью и подвел  к  хозяину,  не  проронив  ни
слова.
   Андре не стал долго готовиться к  поездке.  Он  лишь  опустил  закатанные
рукава рубашки и надел шляпу. Стояла такая жара, что о куртке  и  думать  не
хотелось.
   Молодой француз легко вскочил в седло и,  выехав  на  заросшую  сорняками
дорожку, направился в ту сторону, куда указал ему Томас.
   Доехав до горы, он  свернул  на  маленькую  тропинку,  на  какую  обратил
внимание еще по пути в имение.
   Ехать приходилось медленно, по обе стороны тропинки росли высокие  кусты,
ветви  которых  хлестали  Андре  по  лицу,  так  что  ему  даже  приходилось
придерживать рукой шляпу. То и дело тропинку преграждали  стволы  поваленных
деревьев, некоторые, очевидно, вывернуло из земли ветром, другие попадали от
старости.
   Не прошло и получаса, как  Андре  увидел  строение,  которое  могло  быть
только церковью.
   Оно стояло на пригорке в окружении деревьев. Рядом  с  храмом  находилась
горстка полуразрушенных глиняных хижин, давно растерявших соломенные крыши.
   Церковь, которая, как заметил Андре, была гораздо старше  дядиного  дома,
была построена из светло-серого камня. Однако она так густо заросла лианами,
что казалась скорее зеленой.
   Время не  пощадило  это  некогда  величественное,  во  всяком  случае  по
гаитянским меркам, здание. От островерхого  купола  сохранился  лишь  остов.
Крышу неоднократно пытались чинить, забивая дыры кусками дерева или попросту
прижимая дощечки камнями. Остатков настоящей крыши почти не было.
   Андре очень обрадовался этой церкви, несмотря на то, что она имела  такой
жалкий вид. Ведь именно здесь он надеялся найти дядины сокровища.
   Он догадался, что, выбирая  место  для  дома,  Филипп  де  Вилларе  решил
построить его поближе к церкви. Ведь церковь стояла здесь до  его  появления
на Гаити. Ей, несомненно, было не менее ста лет.
   Андре в который  раз  пожалел,  что  ему  не  удалось  прочитать  письма,
приходившие с Гаити не в Англию, а еще во Францию,  когда  сам  он  был  еще
мальчиком. Разумеется, в спешке покидая родину, родители не захватили  их  с
собой в Англию.
   К сожалению, по прошествии десяти лет, за  которые  на  Гаити  свершилось
столько трагических перемен, церковь  не  только  обветшала,  но  и  заросла
зеленью, оказалась в окружении деревьев, которые наступали на  нее  со  всех
сторон. Тот пейзаж, что был  при  дяде,  изменился,  и  теперь  было  трудно
определить, какой именно участок земли был покрыт тенью креста,  где  именно
старый граф де Вилларе зарыл свои сокровища.
   Андре,  задумался.  Если,  услышав  про  монастырь,   он   полагал,   что
приблизился  к  развязке,  теперь  ему   казалось,   что   дело,   напротив,
запутывается. Он пытался оценить сложность своей задачи.
   Корни кустов и  деревьев,  конечно,  переплелись  под  землей,  образовав
крепкий  панцирь,  так  что  одной  лопаты  для  поисков   клада   было   бы
недостаточно. А расчистить окрестности церкви от поросли - слишком трудоемко
и едва ли возможно. Ему пришлось бы нанимать помощников,  и  его  пребывание
здесь стало бы слишком заметным.
   Какой-то выход, безусловно, существовал, но пока Андре пребывал в  полном
недоумении.
   Итак, найти церковь было полдела. Но до клада было еще очень далеко.
   Спрыгнув с лошади, он привязал ее к столбу,  врытому  здесь  давным-давно
именно для этой цели.
   Оглядевшись, Андре понял, что хижины расположены от  церкви  в  некотором
отдалении, не совсем рядом, как ему показалось вначале.
   Деревенька, которую прежде  построили  вблизи  храма,  была  теперь  явно
необитаемой.
   Что случилось с ее жителями? Бог  знает.  Может  быть,  они  по  какой-то
причине пали жертвами повстанцев, а может быть, попросту покинули эти места.
   Сойдя с коня, Андре заметил  еще  одно  строение  -  длинный  белый  дом,
который прежде загораживали заросли красного жасмина.
   Штукатурка на стенах была целая, ставни на окнах - новые.
   Входная дверь в центре фасада была заперта. Справа от нее весело блестела
на солнце медная ручка дверного звонка.
   "Здесь, очевидно, и живут монахини", - подумал Андре.
   Однако даже воспоминание о прекрасной незнакомке в монашеском одеянии  не
сбило Андре с толку.
   "С монахинями  можно  поговорить  и  потом,  а  сейчас  важнее  осмотреть
церковь", - решил он.
   Он нашел у церкви боковой вход и зашел внутрь. Теперь он понял, что  храм
был воздвигнут еще раньше, чем он предполагал.
   От грубых каменных стен веяло древностью. Колонны  украшала  таинственная
роспись. Андре, никогда не видевший ничего подобного, был поражен.
   В  доме  Жака  он  просмотрел  несколько  книг  с  изображениями  местных
достопримечательностей и уже тогда был заинтригован: в лондонских музеях  он
не видел ничего подобного.
   Картины, которые он видел на иллюстрациях,  немного  напоминали  творения
итальянских примитивистов.
   Когда Жак заметил его удивление, он пояснил:
   - Предки гаитянцев были пираты и головорезы,  но  им  нельзя  отказать  в
художественном вкусе. Другое дело, что большинству было негде его проявить.
   - А эти художники, что ты о них знаешь? - заинтересовался тогда Андре.
   -  В  основном  они  мулаты,  -  не  без  гордости  пояснил  Жак.  -  Они
интересовались живописью, видели ее в чужих краях и, возвращаясь на  родину,
создавали свои произведения. Местный пейзаж так ярок, так богат красками. Не
случайно и гаитянская живопись ярче, живее европейской.
   - Какие необычные картины,  -  заметил  Андре.  -  Художники  не  учились
живописи, но в простоте их картин есть особая прелесть.
   - По-моему, эти картины имели бы успех и в Америке, - сказал Жак.  -  Мне
хотелось бы вывезти их отсюда и устроить выставку. Как знать, может быть, на
этом острове когда-нибудь настанут новые, более благоприятные времена,  и  я
попрошу Кирка помочь мне в этом.
   - Едва ли такая выставка заинтересует американцев,  -  возразил  Кирк.  -
Лучше уж попроси Андре показать их в Англии.
   -  А  еще  лучше  -  во  Франции,  -  сказал  тогда  Андре,  вздыхая  при
воспоминании о покинутой родине.
   Разглядывая настенную живопись, Андре нашел с  детства  знакомые  сюжеты:
Дева Мария, двенадцать апостолов, рождение Христа, распятие.
   Несомненно, художник видел европейские картины и  по-своему  переосмыслил
их.
   Грубоватая простота и пронзительно  яркие  краски  поражали  воображение.
Андре подумал, что верующие, приходившие на богослужения,  могли  испытывать
возвышенный восторг от одного их созерцания.
   Сам он настолько увлекся разглядыванием живописи, что вздрогнул, заметив,
что к нему подошла монахиня.
   - Что ты ищешь, сын мой? - спросила она по-французски.
   Это была очень старая негритянка, ее морщинистая кожа словно выгорела  на
солнце и стала почти серебристой. Живые черные глаза глубоко запали.
   На голове монахини были белый плат и покрывало. Старушка мерно перебирала
длинные четки с распятием.
   Хотя женщина говорила с Андре тихим, спокойным голосом, в  ее  глазах  он
прочитал явный испуг.
   - Я пришел помолиться, матушка,  -  помедлив,  ответил  молодой  граф  де
Вилларе.
   Очевидно, его ответ немного успокоил монахиню. Взглянув на роспись, Андре
добавил;
   - Кроме того, я рассматривал украшение храма.
   - Это написала одна из сестер, - с гордостью пояснила женщина. - Когда мы
ремонтировали здание, у нас совсем не было денег.
   - Вы ремонтировали церковь? - насторожился  Андре.  -  А  что,  она  была
разрушена?
   Ему показалось, что этим вопросом  он  напугал  монахиню.  Казалось,  она
колебалась, стоит ли ей отвечать. Однако она все-таки сказала:
   - Когда люди  одержимы  жаждой  насилия;  они  не  всегда  уважают  божью
обитель.
   Андре подумал, что церковь, очевидно, пострадала одновременно с домом  де
Вилларе.
   - А можно мне поговорить с вами, матушка? - смиренно сказал Андре.
   - О чем, сын мой?
   - О том, что произошло  здесь  и  на  плантации  Вилларе.  Позвольте  мне
объяснить. Меня зовут Андре де Вилларе, граф  Филипп  де  Вилларе  был  моим
отцом.
   Окинув взглядом молодого мулата, монахиня  кивнула.  Очевидно,  цвет  его
кожи убедил ее в такой возможности.
   - Граф был добрым, щедрым покровителем, - сказала она. - Он построил  для
нас дом, когда переехал сюда с Севера.
   - А когда это было? - уточнил Андре.
   - В 1791 году, когда началась революция. Судя по всему,  старая  монахиня
говорила о восстании Букмена в Плен-дю-Нор.
   - Мы пережили то  время  спокойно,  -  продолжала  старая  негритянка.  -
Опасность появилась лишь десять лет спустя, когда  наш  покровитель  лишился
жизни.
   В ее глазах отразился ужас, пальцы сжали распятие на четках,  словно  оно
могло защитить память от появления кошмарных образов недавнего прошлого.
   - А что случилось с вами и остальными монахинями? - мягко спросил Андре.
   - Большинству  из  нас  удалось  спрятаться  в  лесу,  -  скупо  ответила
монахиня.
   - Большинству? А какова судьба остальных сестер? После  долгого  молчания
монахиня шепотом ответила:
   - Они не дали им уйти.
   Андре понял, что в лучшем случае сестер  просто  убили.  Андре  не  знал,
стоит ли упоминать о прекрасной молодой девушке, которую он недавно видел  в
лесу. Из осторожности он предпочел не задавать вопрос, вертевшийся у него на
языке.
   Очевидно,  не  в  силах  сдерживать  печальные   воспоминания,   монахиня
заговорила, присев на краешек скамьи. Андре опустился подле нее.
   - Это было ужасно, - начала она. - Ужасно!  Но  господь  защитил  нас.  А
когда все было позади, мы вернулись сюда. Храм был изуродован, а дом, где мы
живем, почти не пострадал.
   - Что ж, в некотором смысле вам повезло, - сказал Андре, не  уверенный  в
уместности подобного ответа.
   - Да, мы очень благодарны богу, - просто ответила монахиня.
   - А теперь? Как вы живете теперь?
   Монахиня посмотрела на деревянный крест  в  алтаре.  Андре  заметил,  что
резьба, украшавшая его, - грубовата, должно быть, она вышла  из-под  рук  не
слишком умелого резчика.
   Не  задавая  лишних  вопросов,  Андре  все  понял.  Очевидно,  восставшие
разграбили храм, вынесли крест, паникадило, чашу для причастия - все то, что
представляло ценность или, по крайней мере, блестело.
   - Я думаю, нам не следует бояться, - продолжала монахиня. - Анри  Кристоф
- католик. Может быть, он и нарушает заповеди,  но  не  станет  преследовать
сестер. Правда, наш император, он...
   Она внезапно замолчала, словно боялась, что  может  поплатиться  за  свои
слова. Андре заметил, как у нее задрожали старые, выцветшие губы.
   - Император ненавидит белых и питает  отвращение  к  мулатам,  -  заметил
Андре. - Однако некоторые из нас полезны ему, и он их терпит.
   Не желая пугать пожилую монахиню, Андре не удержался от вопроса:
   - Я думаю, что вы настоятельница этого монастыря.
   А есть ли среди сестер белые женщины?
   Последовала долгая  пауза.  Наконец,  монахиня  сказала  тихим,  лишенным
интонации голосом:
   - Нет, только мулатки и негритянки, мсье.

Глава 4

   Андре возвращался домой в глубокой задумчивости.
   Разумеется, старая монахиня сказала не правду. Однако  он  не  мог  прямо
возразить ей или спросить о белой женщине, которую он видел  в  лесу  своими
глазами, Андре не знал, рассказала ли незнакомка в  монастыре  о  встрече  с
ним. Возможно, она прибежала в ужасе и предупредила сестер. Вполне вероятно,
что теперь они все попрятались, не зная,  чего  ожидать  от  него,  молодого
мулата, неизвестно зачем приехавшего в эти края, где они чувствовали себя  в
относительной безопасности.
   Правда, настоятельница была как будто удивлена его  появлением.  Что  это
могло означать? Встреченная им женщина еще не вернулась? А может  быть,  она
принадлежала к другому ордену и оказалась здесь по каким-то своим делам?  Не
исключено,  что,  возвратившись,  молодая  монахиня  по  какой-либо  причине
предпочла не рассказывать сестрам о своем небольшом приключении.
   "Еще одна тайна этой странной страны", - подумал Андре.
   Андре не торопился домой, ехал медленно, рассматривая поля. Он без  труда
узнавал основные культуры, которые  выращивал  дядя;  ряды  хлопчатника,  на
котором пропадал урожай, несколько участков с банановыми пальмами и  делянки
с сахарным тростником, пришедшие в  совершенное  запустение.  В  свое  время
урожай  с  плантации  обеспечивал  дяде  и  его   семье   вполне   безбедное
существование.
   Андре недоумевал, почему при новой власти никто не  взялся  ухаживать  за
плантацией, где пропадал огромный доход.
   Правда, он вспомнил, что с насмешкой рассказал  ему  Жак.  Сбросив  белых
хозяев, рабы  почувствовали  вкус  свободы  и  стали  считать  наемный  труд
унижением. Каждый хотел построить себе хижину, завести клочок  земли,  чтобы
выращивать самое необходимое только для себя и своей семьи. У  правительства
не хватало сил налаживать хозяйство  в  стране.  Объявив  себя  императором,
Дессалин  вел  себя  как  перед  концом  света:  грабил  собственное  бедное
государство, не заботясь о будущем народа.
   Андре вернулся домой к  вечеру.  Конюшня,  куда  он  завел  лошадь,  была
разрушена не менее, чем дом. Однако Томас и в ней нашел уголок получше.  Его
лошадь стояла на своем месте, следовательно, он был дома.
   Андре застал своего черного слугу в комнате, где тот как раз накрывал  на
"стол".
   - Ты что, уже приготовился меня кормить? - удивился  Андре.  -  По-моему,
еще рано.
   - Господин ест  сейчас,  -  возразил  Томас.  -  Потом  поедет  встречать
Дамбалла.
   Андре посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
   - Неужели ты хочешь устроить сегодня вечером  обряд  вуду?  -  растерялся
Андре.
   Вспомнив о ночном отсутствии Томаса и о барабанных переговорах, он понял,
куда исчез накануне слуга.
   Андре обрадовался случаю познакомиться с религией вуду.  Он  не  допускал
мысли, что ему поможет какой-то Дамбалла, но, во всяком  случае,  ему  будет
что рассказать, когда он вернется на родину.
   Разгоряченный ездой, Андре пошел к колодцу и облился холодной водой. Он с
удовольствием почувствовал, как к нему возвращаются силы.
   Помывшись, он  придирчиво  осмотрел  свою  кожу.  Жак  был  прав:  краска
оказалась стойкой. Если бы кто-то увидел его в  этот  момент,  то  ничто  не
выдало в Нем европейца.
   Андре прекрасно сознавал, насколько ему опасно участвовать в обряде вуду.
Если кто-то догадается, что он - белый, его жизнь повиснет на  волоске.  Его
либо сразу же используют в качестве жертвоприношения,  либо  приберегут  для
следующего раза.
   Он решил держаться особенно осторожно, с аппетитом поужинал и собрался  в
дорогу.
   Томас как раз подвел лошадей к крыльцу.
   Как и предполагал Андре, их путь лежал туда, откуда они приехали,  должно
быть, им предстояло встретиться с вуду в лесной чаще. И  верно,  вскоре  они
уже пробирались по полузаросшей просеке.
   Когда путники проехали мили полторы, совсем стемнело. Как всегда внезапно
на землю спустилась тропическая ночь. На  закате  небо  стало  менять  цвет,
вначале оно окрасилось  оранжевым,  потом  ярко-алым,  а  спустя  полчаса  -
насыщенно-синим, и наконец - темно-лиловым.
   Птицы  успели  устроиться  на   ночлег   и   лишь   иногда   вспархивали,
потревоженные  приближением  лошадей,  топот  которых  гулко  разносился   в
притихшем  ночном  лесу.  Вдруг  в  отдалении  послышался  приглушенный  бой
барабанов. Вскоре удары стали громче, в их ритмичный  "разговор"  включались
все но