гая,  чтобы  прыгнуть  в  карету  миллионера,  когда  спустились  по
монастырской стене.
   - Тогда я думала только о том, - проговорила  девушка  своим  мягким,
тихим  голосом,  -  как  мне  повезло.  Ведь  я  могла   встретиться   с
каким-нибудь ужасным человеком, от кого мне  пришлось  бы  защищаться  с
помощью кинжала. И вдруг вместо всего этого я встречаюсь с монсеньором!
   Девушка умолкла, но больше ни о чем ей  и  не  требовалось  говорить.
Тем,  кто  слушал  сейчас  Аме,  было  совершенно  ясно,  какие  чувства
испытывает девушка, как дрогнул ее  голос,  когда  произносила  она  эти
фразы, казалось, что она говорит  о  самом  святом  для  себя,  о  чуде,
которое произошло.
   Взглянув поверх  головы  девушки.  Изабелла  встретилась  взглядом  с
герцогом. В ее глазах отражалось лукавство, а затем, к своему удивлению,
она заметила то, чего никогда прежде во взгляде своего кузена не видела.
Возможно, ей показалось, но в нем читалась мольба. Решить, так  ли  это,
леди Изабелла не успела и обняла девушку за плечи.
   - Пойдемте, милая, нам с вами предстоит еще масса дел. Я пошлю к себе
и распоряжусь, чтобы сюда  прислали  мою  одежду,  а  затем  мы  с  вами
отправимся по магазинам за покупками. Но портные должны явиться сюда, во
дворец; также парикмахер и мадам Рози Бертин - больше никто на свете  не
обладает подобным вкусом, хотя можете быть уверены, что никто  на  свете
не осмеливается и назначать такие чудовищные цены!
   Аме и леди Изабелла  уже  почти  подходили  к  двери,  когда  девушка
обернулась и, проскользнув под локтем у Изабеллы, поспешно  вернулась  к
герцогу.
   - Когда мне можно будет  вновь  спуститься  сюда  и  увидеть  вас?  -
спросила она с настойчивостью в голосе. - Вы ведь не покинете этот  дом,
не повидавшись со мной?
   - Вы будете получать сведения о всех моих перемещениях, - ответил его
светлость. - Но моя кузина совершенно  права  -  прежде  чем  мы  сумеем
что-либо сделать, вам обязательно нужно одеться соответствующим образом.
   Он взглянул на маленькие босые ноги Аме; говоря последние  слова,  на
ее розовые пальцы  на  пестром,  украшенном  гирляндами  роз  обюсонском
ковре, а затем вновь перевел  взгляд  на  белую  шею,  выглядывающую  из
складок халата Адриана Корта.
   Аме тихо рассмеялась.
   - Вы правы, монсеньор, - согласилась  девушка  без  тени  смущения  в
голосе. - Едва ли я смогу показаться при королевском дворе в таком виде,
не правда ли?
   Затем она мило улыбнулась  ему,  вновь  быстро  пересекла  комнату  и
грациозным  движением  придержала  дверь  для  леди  Изабеллы,   которая
следовала за ней.
   Потом, бросив прощальный  взгляд  на  герцога,  вышла  из  комнаты  и
прикрыла за собой дверь.
   - В самом деле, Себастьян, думаю, что вы  выходите  за  рамки  всякой
терпимости! - воскликнул Хьюго.
   Герцог удивленно взглянул на него.
   - Что вы имеете в виду?
   - Как раз то, что сказал. Вы  что,  совсем  лишились  рассудка,  если
совершаете такие действия, да еще в такое время?
   - Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите сейчас, - резко  ответил
герцог.
   - Да, по-видимому, - со вздохом согласился Хьюго.  -  Вы,  Себастьян,
верно, забыли о том, что перед поездкой в Париж посвятили  меня  в  свои
дела и рассказали о настоящих  причинах  вашего  визита  во  французскую
столицу. Я обещал тогда во всем помогать  вам,  а  сейчас  уже  проделал
необходимую подготовку, которая тем или иным образом обязательно  должна
облегчить  нам  выполнение  поставленной  задачи.  Сегодня  вечером   вы
обедаете с графом де Верженом, министром иностранных дел.
   Завтра в Версале дают бал, на который приглашены и вы.
   Послезавтра вам обещана частная аудиенция у графа Кройтца,  шведского
министра. И это лишь малая часть тех приглашений, которые я устроил  для
вас. В следующие дни программа встреч будет более насыщенной. Как же  вы
можете в такой ситуации тратить свое время, рассеивать внимание на такие
безделицы, которые к тому же грозят опасностью и открытым  столкновением
с кардиналом де Роганом?
   - Не считаете ли вы, что  я  должен  был  оставить  Аме  да  произвол
судьбы? - сухо спросил герцог.
   - Нет, ни в коей мере, - возразил ему Хьюго. - Коль вы заинтересованы
в судьбе этого  дитя,  что  для  меня  лично  представляется  совершенно
очевидным, можно было бы отослать ее в Англию. Там она находилась  бы  в
относительной безопасности и могла остаться в Мелине до тех пор, пока вы
не вернулись бы домой  и  не  решили,  как  наилучшим  образом  устроить
будущее этой девушки.
   Герцог вздохнул:
   - Вы, Хьюго, в высшей  степени  рассудительный  человек  и  столь  же
прозаичны, без малейшей искры воображения в своих замыслах.
   - Воображение будет препятствовать выполнению действительно важнейшей
миссии и заставит вместо этого участвовать в  интриге,  которая  ничего,
кроме вреда,  вам  не  принесет.  Буду  считать  ошибкой  оказание  даже
минимальной помощи кому бы то ни было, да, до тех пор я буду  оставаться
прозаичным,  -  возразил  герцогу  Хьюго  Уолтхем.  -  Но,  ради   бога,
Себастьян, взвесьте все  "за"  и  "против",  оставьте  эту  дикую  идею.
Безусловно, Аме чрезвычайно мила, а это, по  моему  убеждению,  является
еще одной причиной,  почему  вам  следует  всеми  путями  избегать  быть
втянутым в ее  дела.  Предположим,  что  вас  обвинят  в  насильственном
похищении монахини из французского  монастыря?  Предположим  также,  что
лично мне представляется весьма вероятным, что она, сама не  зная  того,
является подставным лицом кардинала де Рогана? Как вы думаете, что будет
сказано  по  поводу  ваших  действий?  Вы,  ваша  светлость,   являетесь
обладателем известного и славного имени, - продолжал Хьюго,  -  в  вашем
положении  при  английском  дворе   несете   огромную   ответственность,
пренебрегать которой недопустимо; кроме того, вы, о чем известно  только
вам и мне, являетесь доверенным лицом премьер-министра  при  французском
дворе. Забыть обо всем этом было  бы  величайшей  глупостью,  Себастьян.
Поэтому отошлите девушку  в  Англию  и  направьте  все  свои  усилия  на
выполнение той задачи, которая действительно представляется важной.
   - Мой дорогой рассудительный и непоколебимый Хьюго, как все правильно
вы говорите сейчас, но я не собираюсь следовать вашим советам! Как часто
я напоминал  вам  о  том',  что  все  попытки  управлять  моей  волей  и
ограничивать мое поведение узкими рамками целесообразности  обречены  на
безоговорочный провал. Я называл вас "моя совесть", но  в  этом  случае,
как, впрочем, и во многих других, я собираюсь поступать так, как  считаю
нужным.
   - И очень прискорбно, - сухо заметил Хьюго, - но  поскольку,  как  вы
сами  только  что  упомянули,  я  являюсь  вашей  совестью,  то   должен
поговорить по этому поводу  более  подробно.  Неужели  вы  действительно
считаете, что девушке пойдет на пользу, если в свет ее  вывезете  именно
вы, Себастьян? Вы заставляете меня говорить откровенно,  Себастьян,  для
такой невинной девушки, как Аме, вы не можете служить ни защитником,  ни
кем-либо еще, как бы вы ни называли себя. Вы  живете  полной  жизнью,  -
продолжал Хьюго Уолтхем. - Но это - ваша собственная жизнь, и вы  вольны
поступать так, как считаете нужным; только учтите, что вы, Себастьян,  -
человек с ужасной репутацией, и в немалой степени из-за своих  связей  с
женщинами.
   - Ну и что из этого? - вызывающе спросил герцог.
   Хьюго прошелся по комнате и остановился у камина;  постоял  некоторое
время, глядя на каминную решетку.
   Затем, будто набравшись храбрости, он медленно проговорил:
   - Мне нравится говорить о чем-либо, пока я абсолютно не буду уверен в
правильности своих суждений, но у меня сложилось  впечатление,  что  это
дитя наверняка влюбится в вас.
   Герцог рассмеялся:
   - Мой дорогой Хьюго, но ведь это так очевидно  Помните,  что  девушка
находится в моем обществе с позавчерашней ночи. И я стал для нее  первым
мужчиной, с которым она осталась наедине, первым неженатым и  подходящим
мужчиной, которого она увидела в жизни.
   Она влюбилась в  меня  буквально  через  десять  минут  после  нашего
неожиданного знакомства на парижской дороге. А чего же  еще  можно  было
ожидать от нее?
   - Ну а вы? - спросил Хьюго.
   - Это дерзкий вопрос, но исключительно из-за того, что  искренне  вас
люблю, я вам все-таки отвечу на него.
   Запомните, Хьюго, я никогда и никого в своей жизни не любил. Впрочем,
нет, все это не совсем так. Много лет назад,  когда  я  был  еще  совсем
молод и простодушен,  я  влюбился  в  одну  женщину  редкой  красоты,  -
признался герцог. -  Но  эта  женщина  не  оправдала  моих  ожиданий,  -
продолжал его светлость. - Достаточно будет сказать, что мне стало  ясно
тогда - обожание и поклонение, которыми я окружил ее, оказались  целиком
и полностью неуместными. И тогда я поклялся себе, что больше не  полюблю
ни одной женщины на свете. С того момента все  женщины  стали  игрушками
для меня, приятно провести Время, отвлечься от более серьезных и трудных
проблем, которые постоянно лежат на плечах  каждого  мужчины.  Так  что,
Хьюго, по поводу меня можете совершенно не беспокоиться. Я не влюблюсь в
какого-то найденыша из захолустного французского  монастыря,  точно  так
же, если это вас волнует, я не собираюсь соблазнять эту бедную  невинную
девушку, которая так нуждается в моей защите.
   - Но тогда почему вы принимаете такое  участие  в  ее  судьбе?  -  не
унимался Хьюго.
   Герцог пожал плечами.
   - Думается, единственным человеком, который мог бы  ответить  на  ваш
вопрос, является сама Аме, -  ответил  герцог.  На  губах  его  заиграла
улыбка. - Она была чертовски настойчивой.
 
Глава 6 
 
   Кардинал  де  Роган  зевнул,  почувствовав   себя   непринужденно   в
собственной карете.
   -  Для  того  чтобы  добраться  до  Версаля  сегодня   вечером,   нам
потребуется очень много времени, -  заметил  он,  обратившись  к  своему
спутнику и секретарю, монсеньору Рамонуде Карбоньере.
   - Всегда одна  и  та  же  история,  ваше  преосвященство,  -  ответил
монсеньор Рамон. - Я  уже  не  раз  говорил,  что  давно  пора  заняться
расширением наших проезжих дорог.
   Снаружи до них донесся  чей-то  крик,  после  чего  карета  кардинала
опасно накренилась, когда кучер подал лошадей в сторону, чтобы позволить
проехать, какому-то  другому  экипажу,  который,  казалось,  двигался  с
бешеной скоростью.
   - Именем, господа! - воскликнул монсеньор Рамон. - Кто  мог  обогнать
нас таким опасным маневром?
   Кардинал наклонился  вперед.  В  свете  фонарей  оказалось  возможным
мимолетно заметить форейторов и сопровождающих, одетых в ливреи синих  и
серебристых цветов, а также экипаж настолько безупречных очертаний,  что
все остальные кареты по сравнению с ним казались громоздкими и тяжелыми.
   - Это англичанин, герцог Мелинкортский, - ответил кардинал. - Кто еще
мог бы так нестись.
   - Да он, должно быть, сумасшедший, - заметил  монсеньор  Рамон.  -  Я
ударился плечом о стенку, когда он обгонял нас таким варварским образом.
   - Нет, он не сумасшедший, а просто нетерпеливый, -  не  согласился  с
ним кардинал, - и кто его  знает,  может  быть,  он  не  так  глуп,  как
остальные представители его нации.
   Спутник кардинала что-то почувствовал в его голосе и  переключил  все
свое внимание.
   - Что заставляет ваше преосвященство говорить так? -  поинтересовался
он.
   - Просто у меня сейчас  появилась  одна  идея,  -  загадочно  ответил
кардинал.
   Теперь его карета продолжила свой путь более спокойно, так как  вновь
мчалась по центру проезжей части.
   Но всю дорогу, пока они добирались до королевского дворца в  Версале,
лицо его преосвященства хранило мрачное выражение. Впрочем,  он  никогда
еще не приезжал в Версаль в  хорошем  расположении  духа,  так  как  его
присутствие в королевском дворце во многих отношениях являлось намеренно
вызывающим. Являясь главой департамента призрения, он никак не мог  быть
исключен  из  списка  приглашенных  на  любой  официальный   прием   при
королевском дворе, но сама королева не удостаивала его ни единым словом,
и эта нелюбовь Ее Величества к кардиналу была совершенно  очевидной  для
всех присутствовавших при дворе.
   Человек более утонченный никогда не проявлял бы столько настойчивости
в своих преследованиях женщины, тем более королевы, если  бы  она  столь
открыто демонстрировала  ему  свою  неприязнь.  Но  кардинал  был  очень
тщеславен, не слишком умен - здравый смысл иногда изменял ему, упрям, но
безоговорочно уверен в своей собственной непогрешимости, решив  добиться
ее благосклонности. Однако его неисчислимые воззвания, мольбы, письма  и
устные послания через доверенных лиц  так  и  оставались  до  последнего
времени безответными, но этот человек все-таки на что-то надеялся, веря,
что его чары и сильно преувеличенные мужские достоинства в конце  концов
смягчат сердце королевы.
   Тем не менее, как и у всякого человека на  его  месте,  у  него  было
чувство  подавленности,  он  догадывался,  что  ему   предстоит   пройти
тяжелейшее испытание, но кардинал рассчитывал,  используя  свою  власть,
встретить неизбежность во всеоружии. И пока  его  преосвященство  сидел,
покусывая в волнении ногти, его спутник хранил  молчание,  очень  хорошо
представляя себе, в чем кроется причина состояния его господина.
   В той карете, которая обогнала экипаж кардинала де Рогана,  атмосфера
была совершенно иная. Подпрыгивая то вверх, то вниз на  мягких  сиденьях
кареты, не имея ни малейшей возможности оставаться  спокойной,  мысленно
умчавшись вперед, в ней сидела изящная маленькая дама,  чье  возбуждение
можно было понять по тому, что она болтала без умолку:
   - Бог мой! Неужели это действительно возможно,  что  я  оказалась  на
дороге в Версаль? - спрашивала Аме уже, наверное, в десятый раз. -  Даже
трудно поверить, что я скоро своими собственными глазами увижу короля  и
королеву. Только подумать, ведь еще на  прошлой  неделе  Его  Величество
представлялся мне не чем иным, как головой на монете.
   Герцог рассмеялся.
   -  Вы  обнаружите   заметное   сходство   Его   Величества   с   теми
изображениями, - проговорил он.
   Аме наклонилась вперед, чтобы коснуться руки леди Изабеллы.
   - Мадам, смогу  ли  я  когда-нибудь  отблагодарить  вас?  -  спросила
девушка. - Когда я поняла, что  мне  будет  позволено  сопровождать  вас
сегодня вечером в Версаль, мне показалось, что собраться  вовремя  я  не
успею. У меня не было ни одежды, ни перчаток, ни плаща. А мои волосы!  Я
никогда не смела даже мечтать, что мои волосы могут выглядеть  так,  как
сейчас.
   Произнося последние  слова,  девушка  подняла  свои  руки  к  изящным
локонам, над которыми  Леонард,  личный  парикмахер  королевы,  колдовал
около трех часов.
   - Не прикасайтесь к прическе, дитя мое, - воскликнула леди  Изабелла,
- иначе ваши  перчатки  испачкаются  в  пудре,  кроме  того,  вы  можете
испортить весь эффект, повредив это сооружение.
   - Возможно, со стороны  все  выглядит  действительно  превосходно,  -
проговорила девушка, - но что до меня, то я нахожу удивительно неудобным
одеваться по такой моде. Я даже не осмеливаюсь пошевелить головой, туфли
мне жмут, талия моя стянута слишком сильно.
   - Вы, наверное, хотели сказать, что талия у  вас  слишком  широка,  -
ответила Изабелла Беррингтон. - Представьте себе, Себастьян, в монастыре
у них не поощрялось использование корсетов.
   - Там мы не думали ни о чем мирском, в том числе и о своих фигурах, -
проговорила Аме. - Но сегодня вечером я хочу забыть о  монастыре  и  обо
всем остальном, кроме того, что я стала теперь светской дамой.
   И леди Изабелла, и его светлость весело  посмеялись  над  откровением
девушки.
   - Если  сказать  правду,  то  вы  на  нее  совершенно  не  похожи,  -
проговорила леди Изабелла, - и если вы не  успокоитесь  и  не  придадите
своему лицу выражения безразличия и пренебрежения, каждый сразу  поймет,
что вы не та, кем хотите казаться. Вы обязательно должны запомнить,  что
сейчас в моде носить на лице маску скуки.
   - А мне никогда не бывает скучно, - просто ответила Аме, - и  поэтому
я не знаю, как сделать вид, чтобы все подумали, будто мне скучно.
   - Ну, вы достаточно быстро научитесь  этому,  -  улыбнулась  Изабелла
Беррингтон. - А теперь внимательно слушайте и  никогда  не  забывайте  о
следующем. Вы обязательно должны  приседать  в  реверансе  перед  каждым
человеком,  которому  вас  будут  представлять,  а   когда   вас   будут
представлять их величествам королю и королеве, вы  должны  присесть  так
низко, как только сможете, но голова должна оставаться поднятой, шею  не
гнуть.
   - Я запомню, - пообещала Аме. - Что за чудесный  вечер;  но  ни  один
человек, даже сам король, не сможет выглядеть так восхитительно, как вы,
монсеньор.
   Говоря последние слова, девушка обернулась к герцогу  Мелинкортскому.
И в глазах этого юного создания было столько неподдельного восхищения  и
обожания, что его светлость не удержался от  улыбки,  правда,  несколько
неодобрительной.
   Но Аме не преувеличивала - герцог всегда выглядел  восхитительно,  но
сегодня вечером наружность его была выше всяких  похвал.  Голубая  лента
ордена Подвязки четко выделялась на шитой  золотом  ткани  камзола.  Его
ордена сверкали и  искрились  в  свете  фонаря;  кружевной  галстук  был
заколот  брошью  с  изумительными  изумрудами  и  бриллиантами;   изящно
расшитый жилет застегивался пуговицами, в которые были  вправлены  такие
же драгоценные камни.
   Каблуки его туфель также были украшены драгоценными  камнями,  а  под
колено герцог надел и саму Подвязку. Табакерка его светлости, которую он
в  тот  момент  держал  в   руках,   была   усыпана   прозрачно-голубыми
бриллиантами чистейшей воды,  носовой  платок  был  сшит  из  тончайшего
батиста, а  широкие  венецианские  кружева  благоухали  тонким  ароматом
дорогих духов.
   Леди Изабелла, которая  очень  часто  общалась  с  герцогом  и  редко
удивлялась его внешнему виду, "в этот раз, увидев его в гостиной, пришла
в восхищение. Что же касается Аме, которая вышла  в  гостиную  вслед  за
ней, то она бурно выразила восторг.
   - Право, монсеньор, вы выглядите как король!  -  воскликнула  она,  а
потом, смутившись,  потому  что  герцог  критически  посмотрел  на  нее,
немного покраснела под его внимательным взором.
   Леди Изабелла  также  принялась  рассматривать,  насколько  тщательно
оделась девушка.
   - Вы удовлетворены, Себастьян? - спросила  она,  наконец,  забыв  обо
всем, желая заслужить его похвалу, что  было,  как  правило,  необычайно
трудно.
   Сшить бальное платье всего  за  двадцать  четыре  часа;  сделать  все
приготовления,  необходимые  для  того,  чтобы   Аме   превратилась   из
очаровательной,  но  простенькой   молодой   женщины   в   блистательную
красавицу, равной которой трудно было бы сыскать при  любом  королевском
дворе, было  достижением,  которым  по  праву  мог  бы  гордиться  любой
человек. Задача заключалась не только в  том,  чтобы  использовать  свое
влияние и добиться круглосуточной работы мадам Рози Бертин и ее девушек;
и не только в том, чтобы заставить Леонарда  отменить  несколько  других
визитов и явиться  в  особняк  герцога  Мелинкортского,  чтобы  заняться
прической Аме.
   Главным образом успех объяснялся тем, что Изабелла  Беррингтон  могла
при случае выступать главной движущей силой всего  процесса,  но  только
тогда, когда это  было  ей  по  сердцу.  Она  обладала  большим  запасом
жизненной силы, была очень энергична, порой не находя этому применения.
   Леди Изабелла летала  по  Парижу,  занимаясь  делами  Аме,  и,  чтобы
увидеть результат ее стараний, достаточно было взглянуть на Аме - на то,
как она немного застенчиво опускает веки, как изгибает губы  в  ласковой
улыбке, как опускается перед герцогом в низком реверансе.
   Ее  белое  платье  с  пышной  юбкой  и  узкой