нежнее любить тебя  и  все
чаще покрывать поцелуями твое прекрасное тело.
   Девушка зарделась и произнесла:
   - Нет, я некрасивая.., я слишком худая.
   - Ты прекрасна, - уверенно заключил герцог, - а я смотрю на  тебя  не
только глазами тела, но и глазами души.
   Он улыбнулся.
   - Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать  -  мы  ведь  шотландцы,
немного не от мира сего. Мы чувствуем друг друга.., а моя любовь к  тебе
может быть отражена  разве  что  звездами  на  небосводе  да  солнечными
лучами.
   -  Ты  так  красиво  говоришь..,  о,  как  прекрасно!  -  восхищалась
Джиованна.
   Однако никакие слова не могли выразить  чувств  герцога,  поэтому  он
стал целовать Джиованну снова и снова, пока  любовь  не  засияла  вокруг
золотистым солнечным светом.
   Когда Джиованна уснула, герцог еще долго  лежал  без  сна,  благодаря
Бога за такой дар и обещая себе,  что  он  навсегда  сделает  свою  жену
счастливой. Герцог знал, что, будь она бедна и незнатна,  он  все  равно
женился бы на ней, потому что между ними была общность духовная.
   Все сложилось великолепно - он стал счастливейшим человеком на  земле
и к тому же мог теперь помогать своим подданным, искавшим у него защиты.
Эта  мысль  наполняла  герцога  радостью  и  верой  в  то,  что  будущее
непременно окажется прекрасным.
   И  вот  теперь,  глядя  в  огромные  глаза  наблюдавшей  за  восходом
Джиованны, герцог понял, она самая замечательная из всех женщин в  пире.
Прекраснее всего в ней были не черты лица и даже  не  чудесные  глаза  -
прекрасна  была  ее  чувствительность,  отзывчивость   и   отвага,   так
отличавшие ее от остальных.
   Герцог знал, что и он, и Джиованна чем-то сродни  сказочным  духам  -
они обладали тем же чувством правды и даром предвидения, которые не  раз
спасали герцога.  Это  сулило  новобрачным  долгую  и  счастливую  жизнь
вдвоем, потому что они совершили невозможное и отыскали друг друга.
   "Сколь многим мы владеем!" - думал про себя герцог.
   Словно догадавшись о его мыслях" Джиованна с  улыбкой  повернулась  к
нему и произнесла:
   - Ты, наверное, безумно счастлив, что мы здесь вместе.., и  что  спас
меня от смерти в водопаде?
   - Не вспоминай об этом! - ответил герцог. -  Все  ушло  и  забыто.  Я
думал о будущем, о том, как много мы сможем сделать вместе.
   - Я тоже думала об этом, - сказала Джиованна. - Я знаю, что  дома  мы
поможем не только нашим людям,  но  и  всей  Шотландии.  Маменька  часто
говорила, что шотландцам нужен вождь,  который  будет  выступать  от  их
имени не только в Англии, но и в Европе.
   - И ты хочешь, чтобы я стал таким вождем? - спросил герцог.
   - Я верю, что ты им станешь, - улыбнулась Джиованна.
   В благодарность за эти слова герцог поцеловал ее. Вначале поцелуй был
очень нежен, однако  мягкие  губы,  близость  тела  девушки  и  какие-то
неведомые ощущения воспламенили герцога, подобно солнечным лучам. Уловив
трепет Джиованны, он понял, что она чувствует то же самое.
   - Я люблю тебя! Дорогая моя, любимая,  ненаглядная,  драгоценная  моя
жена, как я тебя люблю! Как я счастлив, что нашел тебя!
   - Ты для меня все... Ты - весь мир, и в мире нет больше ничего, кроме
тебя.
   Ее слова тронули герцога до глубины души, он  начал  требовательно  и
страстно целовать девушку, слыша, как ее сердце бьется  совсем  рядом  с
ним. Поднявшееся солнце окутывало  их  тела  золотым  светом.  Солнце  -
символ счастья, добра и любви, победивших тьму и злобу.
   - Я люблю тебя! - повторил герцог.
   - Люби меня! Дорогой мой, Талбот, радость моя, люби меня,  -  шептала
Джиованна.
   И в мире не было больше ничего -  только  солнце  и  любовь,  ставшая
жизнью во всем ее великолепии.



   Барбара КАРТЛЕНД 
   НОЧЬ ВЕСЕЛЬЯ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Анонс 
 
   Юная и невинная девушка из провинции должна была спастись от грозящей
нищеты буквально ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ - однако и представить себе не  могла,  что
спасением от нищеты станет задуманный ее многоопытной  подругой-актрисой
шантаж богатого аристократа. Особенно - молодого, сильного и  бесконечно
благородного аристократа, в которого прелестная  "шантажистка  поневоле"
просто не может НЕ ВЛЮБИТЬСЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ...
 
ОТ АВТОРА 
 
   Примерно  в  1920  году  я  начала  выезжать  в  свет  и   сразу   же
познакомилась со многими актрисами. Одной из моих  лучших  подруг  стала
маркиза Хедфорт, в девичестве Рози Бут.
   Она происходила из Типперари и родилась в семье рантье.
   Свою первую роль в пьесе  "Продавщица"  Рози  сыграла  в  1895  году.
Актрисой она была очень хорошей - играла "с  чувством,  не  допускала  в
роли ни малейшей слабинки.
   Ее муж, маркиз Хедфорт, занимал видное место среди ирландской знати и
был весьма известен при дворе. Семья  маркиза  сначала  противилась  его
женитьбе, но Рози была настолько очаровательна, что родственники маркиза
вскоре полюбили ее, и союз оказался счастливым.
   Я знала графиню Пулетт, Сильвию Стори и милую Дениз Орм,  жену  лорда
Черстона, а позже - герцога Лейнстера, однако  лучшей  моей  подругой  я
считаю восхитительную Зену Дейр.  Она  вышла  замуж  за  достопочтенного
Мориса Бретта, а их дочь была у меня на свадьбе. После смерти мужа  Зена
вернулась на сцену и девять лет подряд исполняла роль матери  профессора
Хиггинса  в  "Моей   прекрасной   леди",   не   пропустив   ни   единого
представления.
   Она перестала выступать только  в  восемьдесят  лет,  но  даже  тогда
оставалась стройной, очаровательной дамой, прекрасно  державшей  себя  в
обществе. Она вела себя, словно богиня - или, точнее сказать, актриса.
 
Глава 1 
 
1891 
 
   - И это все? - изумилась Давитта.
   - Боюсь, что да, мисс Килкрейг, - ответил  поверенный.  -  Мне  очень
жаль, но в последнее время ваш  отец  вел  весьма  расточительный  образ
жизни. К моему сожалению, он игнорировал все советы жить экономнее.
   Давитта промолчала. Она знала, что имел  в  виду  мистер  Стерлинг  -
последний год отец очень много пил, пытаясь залить  горе  вином,  и  все
уговоры пропадали втуне. Сама Давитта не раз пыталась побеседовать с ним
о положении дел, однако отец только отсылал ее прочь. И вот он  умер,  и
все опасения Давитты оправдались. Долгов накопилось целое море.
   Ситуация была  не  лучше  еще  когда  уезжала  мачеха,  но  после  ее
исчезновения отец словно обезумел, стал  швыряться  деньгами  направо  и
налево и топить свое горе в вине.
   Однако Давитта и представить не могла,  что  у  нее  останется  всего
двести фунтов на руках и ничего больше. Замок, вот уже  несколько  сотен
лет принадлежавший Килкрейгам, был  заложен  и  перезаложен,  а  остатки
мебели пришлось продать за долги. Вещи  дорогие,  картины  и  зеркала  в
золотых рамах, отец продал еще раньше, вскоре после своей свадьбы с Кэти
Кингстон.
   За последние годы Давитте не раз приходило в голову, что в  беспутной
жизни отца следует винить мачеху, однако девушка не могла  не  признать,
что отец давно мечтал об этом.
   Три года назад, когда Давитте было всего пятнадцать лет, мать девушки
умерла, и ее отец, не вынеся одиночества, отправился развеяться  вначале
в Эдинбург, а потом в Лондон. Давитта понимала, что отцу вновь  хотелось
той веселой жизни, которую он вел в Лондоне до того, как стал баронетом,
приехал в Шотландию,  женился  и  остепенился.  Он  сильно  любил  жену,
поэтому  быстро  привык  к  старинному  полуразрушенному  замку,  вокруг
которого  простирались  тысячи  акров  вересковых  пустошей  да  кое-где
высились немногочисленные соседские дома. Родители Давитты научились  не
скучать даже в такой  глуши  -  они  любили  рыбалку  и  охоту,  изредка
выезжали в Эдинбург или Лондон. Матушку всегда беспокоило,  что  поездки
стоили денег.
   - Мы не можем позволить себе этого, Иэн, -  неизменно  заявляла  она,
когда отец  предлагал  оставить  Давитту  на  попечение  слуг,  а  самим
отправиться в "очередной медовый месяц".
   - Да что там, молодость бывает только раз, -  обычно  отвечал  он,  и
матушка сразу же забывала о благоразумии.
   Поднималась  суматоха,  лучшая  одежда  укладывалась  в  сундуки,   и
родители уезжали. Давитте всегда казалось, что в эти минуты  они  похожи
на молодоженов.
   Но потом случилась суровая  зима,  которая  принесла  с  собой  лютые
морозы. Северные ветры срывались со  скал  и  будто  впивались  в  горло
каждому путнику. Этой зимой умерла мать Давитты.
   Отец  был  настолько   потрясен   случившимся,   что   Давитта   даже
обрадовалась, узнав о  его  желании  на  время  уехать  из  опостылевшей
Шотландии на юг.
   - Поезжайте в Лондон, папенька, - предложила девушка, - повидайтесь с
друзьями. Не волнуйтесь обо мне. Когда я стану постарше,  я  тоже  смогу
ездить с вами.
   Отец улыбнулся.
   - Сомневаюсь, что ты могла бы вместе со мной  бывать  у  моих  старых
знакомых, - заметил он, - но я об этом подумаю. А пока учись - ты должна
быть не только красавицей, но и умницей.
   Давитта зарделась, решив, что отец льстит ей. Впрочем, она знала, что
пошла в мать, а леди Килкрейг всегда считалась очень красивой  женщиной.
Всякий раз, глядя на портрет матери, висевший над  камином  в  гостиной,
девушка восхищалась красотой маменьки. Волосы у обеих были рыжие, но  не
того грубого рыже-красного оттенка, что у большинства шотландцев -  нет,
скорее это был цвет первых осенних листьев, нежащихся в солнечных лучах.
Глаза Давитте тоже  достались  маменькины  -  серые,  иногда  казавшиеся
зелеными, словно вода  в  горном  ручье.  Юность  девушки  придавала  ее
красоте нечто детское, крывшееся в линиях лица или очертаниях маленького
ротика, и более всего в ту пору Давитта походила на нежный цветок.
   -  С  такими  глазами  и  волосами  ты  могла  бы  быть  коварной   и
соблазнительной сиреной, милая, - сказал как-то раз отец. - Но ты скорее
маленькая фея, заблудившаяся в волшебном  лесу,  где  гуляла  со  своими
сестрами.
   Давитта очень любила рассказы о  мифах  и  легендах,  ходивших  среди
крестьян-шотландцев.  Долгими  зимними  вечерами  отец  рассказывал   ей
увлекательные  истории  о  битвах  между  кланами,  легенды,  сказки   и
побасенки, столь любимые этим народом. Эти истории были  частью  детства
Давитты, и девушка никогда не могла понять, где в них кончалась правда и
начиналась сказка.
   Матушка тоже рассказывала Давитте немало сказок,  но  совсем  других,
потому что ее родители-шотландцы  происходили  с  Западных  островов,  а
бабка была ирландкой.
   - Вместе с твоей матушкой  в  Шотландии  поселились  гномы,  -  любил
повторять отец, когда в доме пропадала какая-нибудь вещица.
   И все же Давитта не смогла утешить своего отца и винила себя  в  том,
что ему было одиноко и поэтому он вернулся из Лондона с женой.
   Самое невероятное - отец взял в жены актрису.  Однако  когда  Давитта
увидела Кэти Кингстон - псевдоним, под которым она выступала, - и  когда
прошло первое потрясение, ведь на месте матери оказалась другая,  совсем
незнакомая женщина, Давитте Кэти даже понравилась.  Актриса  была  очень
хороша собой, хоть в Шотландии  ее  накрашенные  ресницы,  губы  и  щеки
казались не к месту. Но ее мелодичный смех заставлял звенеть весь дом, и
всем сразу казалось, что в замок сквозь тучи пробился луч солнца.
   Но вскоре произошло то, чего и следовало ожидать, - Кэти заскучала.
   Давитта предполагала - одно дело выйти в Лондоне замуж  за  баронета,
устроив пышную свадьбу в кругу  своих  знакомых  актеров  и  актрис,  но
совсем другое - жить в окружении крестьян, вместе с падчерицей и  мужем,
который большую Часть времени тратит на охоту, рыбалку и лошадей.
   - Чем мы сегодня займемся? - бывало спрашивала  она  за  завтраком  у
Давитты, сидя с подносом на коленях  в  огромной  дубовой  кровати  и  с
тоской глядя в окно на вересковые пустоши.
   - А чего бы вам хотелось? - спрашивала в свою очередь Давитта.
   - Будь я в Лондоне, - отвечала мачеха, - я поехала бы по магазинам на
Бонд-стрит,  потом  покаталась  бы  по  Риджент-стрит,  а  после   этого
пообедала бы с каким-нибудь поклонником в ресторане Романо. - Потом  она
вздыхала и добавляла:
   - Но больше всего я  хотела  бы  в  шесть  вечера  войти  в  театр  и
поспешить в гримерную готовиться к представлению.
   Когда мачеха говорила это, в ее голосе звучала тоска, усиливавшаяся с
каждым днем, с каждым воспоминанием о театре.
   Кэти вышла замуж еще и потому, что ей исполнилось уже тридцать  шесть
лет, а значит,  следовало  ловить  шанс.  В  театре  у  нее  была  очень
интересная жизнь, и она любила рассказывать о ней.
   - Однажды Холлингшед, тогда директор театра, распорядился провести  в
зал электричество. Это было бесподобно! - говорила она. - Ты никогда  не
увидишь ничего похожего!
   Голубые глаза Кэти горели, и она говорила и говорила:
   - Впервые электрический свет зажегся в театре в девять  часов  вечера
второго августа тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. Лампы мигали и
шипели - но видела бы  ты,  сколько  людей  собралось  в  театре,  чтобы
посмотреть на это чудо!
   Рассказывала Кэти не только о своей жизни на сцене. Она могла  часами
вспоминать многочисленных поклонников - элегантных  юношей  и  галантных
кавалеров. Они носили шелковые цилиндры,  белые  перчатки,  ослепительно
начищенные кожаные сапоги и ездили в изящных экипажах.
   - После представления они ждали под дверью, чтобы пригласить  нас  на
ужин, - вдохновенно продолжала Кэти. - Они посылали нам букеты - бывало,
у мену вся спальня утопала в цветах! - и дарили дорогие подарки.
   - О, как это должно быть романтично! - восхищалась Давитта.
   - Никогда во всем свете не найти таких великолепных и обольстительных
женщин, как актрисы нашего театра, - хвасталась Кэти. -  В  газетах  нас
называли "душой лондонского театра" - и это на самом  деле  так!  Хозяин
знал, что на нас приезжают смотреть благородные и именитые особы. На нас
не экономили, нет! Актрисам доставалось все самое лучшее!
   Кэти показывала Давитте наряды,  в  которых  выступала  на  сцене,  -
некоторые из  них  подарил  ей  при  расставании  сам  "Хозяин",  Джордж
Эдварде. Платья были сшиты из дорогого шелка и атласа,  отделкой  нижним
юбкам служило настоящее кружево,  а  шляпы  украшались  умопомрачительно
роскошными страусовыми перьями.
   - Мы, актрисы, всегда были в центре внимания! - заключала Кэти.
   Давитта очень скоро поняла, что мужчина - богатый или бедный, молодой
или в возрасте, - приглашая актрису на ужин, увозя ее  домой  в  экипаже
или  катая  на  яхте  в  Мейденхэде,  оказывается  участником  тайной  и
романтичной закулисной жизни.
   Ну а то, чего недоговаривала Кэти, объяснял Давитте Гектор, уже много
лет служивший камердинером у отца девушки.
   Когда  мачехи  Давитты  не  было  поблизости,  он  говорил  со  своим
характерным шотландским акцентом:
   - Это все равно, что запереть в клетку соловья, мисс Давитта. Актрисы
- люди особенные. Неудивительно, что джентльмены по ним с ума сходят.
   - Они правда все такие красивые, Гектор? - допытывалась Давитта.
   - Так ведь дурнушек туда не берут, - усмехался камердинер. -  Правда,
они ко всему еще и ловкие девицы, да и играют так, что дух  захватывает,
не сравнишь со старыми мюзик-холлами!
   Давитта не сразу поняла, что он имел в виду - женщины, выступавшие  в
мюзик-холлах, как правило, были  грубы  и  вульгарны,  в  то  время  как
актрисы в театрах служили образцом истинной красоты.
   Правда, в отличие от матушки Давитты,  Кэти  не  назовешь  утонченной
особой, но мачеха  очаровала  отца  своей  искренней  жизнерадостностью,
которая и заставила его увезти актрису с собой в Шотландию;
   Кэти честно пыталась привыкнуть к новой жизни - Давитта видела, каких
усилий это стоило мачехе - но ее дочь  Виолетта,  приехавшая  к  матушке
через полгода после свадьбы, расставила все на свои места.
   Давитта, считавшая свою мачеху  красавицей,  не  могла  вымолвить  ни
слова, увидев Виолетту. Она была  одной  из  тех  молодых  девушек,  что
непременно участвуют в любой театральной постановке, обычно появляясь на
сцене в роскошных платьях. Этот кордебалет, не говоря  ни  слова,  манил
зрителя своей красотой.
   Давитте  она  показалась  настоящей  богиней.  Голубыми   глазами   и
золотистыми волосами она походила на мать, но  ее  юное  лицо  было  еще
более совершенно, ее улыбка будто принадлежала самой  Венере  Милосской,
ожившей и ступившей на землю Шотландии.
   - Боже мой, да я не могла поверить своим глазам, когда получила  твою
телеграмму! - воскликнула Кэти, обнимая дочь.
   -  Нас  отпустили  на  две  недели  перед  началом  репетиций   новой
постановки. Со мной приехал Гарри. Ты нас устроишь?
   Гарри оказался очаровательным молодым человеком, тоже актером, и Кэти
приняла его так же радушно, как собственную дочь.
   - Он понемногу выходит в люди, - сказала Кэти Давитте, когда говорила
с ней о гостях. - Гарри хочет пробиться в  настоящие  актеры,  хватит  с
него этих вечных незначительных ролей да танцев с песнями.
   Гарри действительно был талантлив. Ему уже трижды доставалась ведущая
роль в театральных постановках, а в мюзик-холле его номер давно уже стал
признанным шедевром.
   Молодой человек, верно,  давно  мечтал  поговорить  с  Кэти,  поэтому
развлекать Виолетту пришлось Давитте.
   - Вам нравится театр? - спрашивала Давитта.
   Голубые глаза Виолетты загорелись восторгом.
   - Обожаю! Я не оставила бы его, даже если бы меня умолял  не  то  что
баронет, а сам герцог!
   Тут она осеклась и извиняющимся голосом произнесла:
   - Простите, я не должна была этого говорить...
   - Я понимаю, - улыбнулась Давитта.
   - Не знаю, как мама все это переносит, - продолжала Виолетта, глядя в
окно на пустоши. - Такая глухомань! Мне нравится, когда  из  окна  видны
улицы и дома. Должно быть, зимой вы совсем отрезаны от мира.
   Давитта засмеялась;
   - Не волнуйтесь, вы вернетесь в Лондон задолго до этого.
   - Да уж, надеюсь! - горячо согласилась Виолетта.
   - А моя матушка была  здесь  очень  счастлива  с  отцом,  -  заметила
Давитта, - хотя тоже иногда скучала по Лондону.
   - О, разумеется!
   Виолетта была очень мила и понравилась Давитте.
   Девушки были почти одного возраста, Кэти, по ее  собственным  словам,
"совершила Ошибку", когда ей было всего семнадцать лет,  значит,  дочери
ее шел девятнадцатый год.
   Давитта так и не поняла, что же случилось с  отцом  Виолетты,  первым
мужем Кэти, которого звали Лок.
   - Он был хорош собой, - вспоминала как-то  Кэти.  -  Темные  глаза  с
таким, знаешь, огнем - публика по нему с ума  сходила.  Но  как  он  был
скучен дома, Боже мой! Я была молодая и глупая, к  счастью,  у  Виолетты
есть голова на плечах!
   Давитта догадалась, что  мистер  Лок  бросил  Кэти  еще  до  рождения
Виолетты и больше они не виделись. Три  года  назад  Лок  умер,  и  Кэти
смогла выйти замуж за сэра Иэна Килкрейга, отца Давитты.
   - Должно быть, вам было очень трудно воспитывать  Виолетту  одной,  -
сочувственно заметила Давитта.
   - Мне повезло, у меня были хорошие..,  друзья,  -  вскользь  заметила
Кэти и поспешно заговорила на другую тему.
   Живя в Шотландии, Давитта научилась рыбачить и еще в детстве,  познав
искусство забрасывания удочки, поймала своего первого лосося.
   Девушки прогуливались по пустошам, и Виолетта вскоре  забыла  о  том,
что она юная актриса, превратившись в обычную девчонку,  которая  весело
резвилась, носилась по холмам,  а  в  жаркую  погоду  плавала  вместе  с
Давиттой в лодочке по спокойным здешним рекам.
   Они катались на небольших пони, Давитта их особенно любила, болтали с
крестьянами и ездили за покупками в деревню, которая находилась  в  двух
милях от замка.
   И  только  пару  дней  спустя  Давитта  вспомнила,  что,   пока   они
развлекались с Виолеттой, Кэти большую часть времени проводила с  Гарри.
Отец Давитты был занят - наступило время окота овец и надо было помогать
пастухам.