акомец - маркиз еще не разглядел его - встал на подоконник,
пришла пора действовать. Маркиз выстрелил, целясь не в грудь злодея, а в
правую руку, повыше локтя.
   Выстрел оглушительно  прозвучал  в  тихой  комнате.  Мужчина  вначале
вскрикнул от неожиданности, потом застонал от боли и рухнул за окно.
   Маркиз неспешно подошел к окну и посмотрел на землю. Он  увидел  свою
жертву - действительно,  это  был  месье  Граве.  Упав  с  сорокафутовой
высоты, француз недвижно лежал, раскинув руки.  Судя  по  всему,  он  не
сильно пострадал, так как  приземлился  на  рыхлую  почву  -  под  окном
Манеллы была разбита цветочная клумба.
   Маркиз наблюдал, как из кустов выскочили двое мужчин.  Они  подобрали
своего сообщника, который, очнувшись от испуга, во все горло завопил  от
боли, и не слишком бережно потащили, можно даже  сказать,  поволокли,  к
карете.
   Судя по  всему,  они  боялись,  что  на  место  происшествия  вот-вот
сбежится вся прислуга и им не миновать  встречи  с  местным  констеблем,
которая, учитывая тяжесть проступка, могла закончиться  для  них  весьма
неприятно.
   Маркиз, не торопясь принимать меры к задержанию  преступников,  молча
провожал взглядом запряженный парой лошадей экипаж, пока тот не  скрылся
из вида.
   Он даже обрадовался, что в доме, похоже, никто  не  проснулся.  Новая
повариха и так находилась в центре всеобщего внимания. Зачем  возбуждать
пересуды среди слуг?
   В то же время он пообещал себе завтра же наказать Доббинсу, чтобы тот
приструнил  сторожей  и  дежурных  лакеев,   явно   манкирующих   своими
обязанностями.
   Затем, отвернувшись от окна, он спокойно направился к себе.
   При его появлении Манелла испуганно ойкнула и вскочила на ноги.
   Маркиз про себя улыбнулся, в который раз  удивляясь,  какой  она  еще
ребенок при всем своем уме и рассудительности.
   - Вы не пострадали? Не пострадали? - в тревоге спрашивала Манелла.  -
Они вас не ранили?
   Маркиз несколько секунд молча смотрел на нее сверху вниз.
   Ее темные,  широко  распахнутые  глаза  горели  тревогой.  Прекрасные
золотистые волосы, такие блестящие,  что  в  них,  казалось,  отражалось
пламя свечей, ниспадали пышными волнами на плечи и закрывали всю  спину,
Поддаваясь мгновенному порыву, словно не в силах выдержать  ее  обаяния,
маркиз притянул Манеллу к себе и страстно и  требовательно  поцеловал  в
губы.
   Манелле показалось, будто над ними разверзлись небеса и она  парит  в
невесомости. Это ощущение было для нее совершенно новым. Ее охватило  ни
с чем не сравнимое наслаждение. Манелла почувствовала, что ее осенило не
что иное, как любовь. Неземная любовь! Казалось, будто жар этого поцелуя
расплавил все ее тело.
   Поцелуй длился долго. Манелла не  могла  бы  точно  сказать,  сколько
продолжалось ее блаженство - несколько секунд, минут  или  часов.  Время
перестало для нее существовать. У нее  было  такое  ощущение,  будто  ее
подхватил вихрь, которому она, маленькая и  хрупкая,  была  не  в  силах
противостоять.
   Внезапно маркиз отпустил ее, сделав над собой усилие.
   - Что вы со мной сделали? - проговорил он каким-то не  своим,  глухим
от страсти голосом. - Я хотел избежать этого! Но как я  мог  предвидеть,
что эти подлецы попытаются пробраться к вам?
   - Вы убили его?
   - Нет, я его ранил.
   У Манеллы отлегло от сердца. Она не хотела бы, чтобы ее  возлюбленный
взял из-за нее такой грех на душу.
   - Я его ранил, - продолжал маркиз. - Обещаю вам, он сюда не вернется.
   - Я.., я думала, они хотели меня убить, - пробормотала Манелла, будто
оправдываясь.
   Зная Граве, маркиз был склонен предположить, что этот негодяй  скорее
собирался похитить девушку. Если бы его план удался, о том, что могло бы
случиться с Манеллой, лучше было не думать.
   До маркиза и раньше доходили слухи о грязных проделках  этого  Граве.
Но графиня и ее брат  убедили  маркиза,  что  знают  его  практически  с
детства, и отзывались о нем вполне доброжелательно. По "их словам, месье
Граве слыл среди друзей вполне безобидным, хотя и легкомысленным  малым.
Здесь, на чужбине, у Граве не было ни одной родной души, и  он  разыскал
своих старых знакомых.
   "Этот Граве немножко надоедлив, но при посторонних ведет себя смирно,
предпочитает помалкивать, так что его вполне можно  терпеть,  что  мы  и
делаем. Скажу вам по чести, милорд, нам с сестрой его просто жалко".
   Как бы там ни было, Граве явился вместе со своими друзьями в гости  к
маркизу,  который,  предвкушая  скорое  расставание  с  этой  компанией,
отнесся  к  его  появлению  довольно  спокойно.  В  конце   концов,   он
действительно вел себя тихо и почти не мешал.
   Теперь граф не сомневался, что о Граве говорили правду. Скорее  всего
он завез бы свою жертву в один из борделей, с которыми, по  слухам,  был
связан, где ее поили бы каким-нибудь дурманящим зельем, удерживая силой.
   Однако маркиз предпочел не поправлять Манеллу. В любом случае  многое
в его объяснении осталось бы для нее непонятным.
   Хотя маркиз был знаком с  этой  девушкой  совсем  недолго,  он  успел
заметить, насколько она невинна.
   Манелла была типичной - как модно  было  говорить  -  "провинциальной
простушкой". Она ничего  не  смыслила  в  порочных  тонкостях  столичной
жизни, столь знакомой ему по  Парижу  и  теперь  наверняка  ожидающей  в
Лондоне.
   - Больше вам ничто не угрожает, - заверил ее маркиз.
   - Я так боялась.., за вас, - выдохнула Манелла. - А знаете, это  ведь
Флэш предупредил меня об опасности.
   - Вот и хорошо, - спокойно сказал маркиз.
   Представив, как Манелла  будет  вспоминать  это  происшествие  каждый
вечер, как, возможно,  ей  будет  страшно  спать  в  своей  комнате,  он
постарался внушить девушке, что ей не о чем волноваться.
   Маркиз  снова  начал  осыпать  ее   поцелуями,   и   это   блаженство
продолжалось так долго, что стало почти невыносимым.
   Манелла, издав какой-то неясный звук, спрятала лицо на груди маркиза.
Он нежно усадил девушку на кровать, опустился рядом и привлек ее к себе.
   - Теперь послушайте меня внимательно, моя дорогая,  -  строго  сказал
маркиз. - Я не могу допустить, чтобы  вы  впредь  подвергались  подобной
опасности. Хоть  я  и  проучил  негодяя  Граве  и  здесь  он  больше  не
покажется, мир еще полон зла, и вам,  при  вашей  внешности,  невозможно
странствовать по свету одной.
   - Но я и не хочу больше странствовать, - заметила Манелла. -  Я  хочу
остаться здесь, с вами. Маркиз улыбнулся ее простодушию.
   - Я и сам хочу того  же,  -  заверил  он.  -  Но  мне  будет  нелегко
заботиться о вас, если вы сами мне не поможете.
   - Как же я могу вам помочь? - удивилась Манелла.
   Маркиз тяжело вздохнул. От волнения ему было трудно говорить.
   - Осознав, как вы мне дороги, я решил отослать вас прочь.
   На лице Манеллы появилась забавная гримаса, какая возникает на личике
ребенка, когда тот видит нечто странное и непонятное.
   - Но почему?
   Помолчав, маркиз ответил:
   - Я так решил, видя, как вы молоды и невинны.
   - Не понимаю, совсем не понимаю, - покачала головой Манелла.
   Маркиз медлил с ответом, подбирая слова. Наконец он начал говорить:
   - Я люблю вас. Я люблю вас так, как никогда не любил ни одну женщину.
По правде говоря, я никого и не любил в прошлом.
   Заметив, как просияла от этих слов Манелла, он сурово продолжал:
   - Но, милая, вы должны меня понять. Я не могу жениться  на  вас,  так
как у меня есть обязанности  перед  моей  семьей,  перед  нашим  именем,
которое пользовалось доброй славой несколько веков.
   Манелла вся обратилась в слух.
   Маркиз продолжал Теперь каждое слово давалось ему  с  трудом,  словно
застревало в горле, - Когда я женюсь, - а это будет еще не скоро,  через
много-много лет, - мне придется выбрать такую  невесту,  которую  примет
моя семья.
   У Манеллы появилось такое чувство, будто кто-то ледяной рукой сжал ее
сердце и выдавливает из него кровь по каплям, лишая ее всякой надежды.
   - Поэтому я и решился удалить вас от себя. Разумеется, я буду опекать
вас издали. Манелла молчала. Маркиз продолжал:
   - Я устрою вас в уютном домике в одном из  респектабельных  кварталов
Лондона. И мы  сможем  проводить  время  вместе,  когда  только  я  буду
свободен. У меня есть дома по всей  Англии.  Найдется  много  мест,  где
никто не будет интересоваться вами, задавать ненужные вопросы.
   Теснее прижимая ее к себе, маркиз пообещал:
   - Мы будем счастливы, моя дорогая. И  уж,  конечно,  вам  никогда  не
придется зарабатывать себе на жизнь. Я обеспечу вас так, чтобы вы  ни  в
чем не знали нужды до конца ваших дней.
   Манелла хотела было что-то сказать, но  не  смогла,  так  как  маркиз
снова принялся ее целовать. Казалось, он был в восторге от своей идеи  и
предвкушал их будущее блаженство.
   Его поцелуи были так сладостны, так упоительны, что Манелла не  могла
сосредоточиться на какой-либо мысли. Однако где-то  в  глубине  сознания
она понимала, что как раз  теперь  должна  остановиться  и  подумать.  В
голове у нее возникали десятки вопросов,  какие-то  обрывки  мыслей,  но
ласки маркиза привели ее в такой экстаз, что она не могла  вымолвить  ни
слова.
   Наконец маркиз разжал объятия и хрипло сказал:
   - Как бы мне хотелось продержать вас у себя всю ночь, рассказывая вам
о своей любви. Но, милая, я знаю,  как  вы  утомлены  после  сегодняшних
происшествий. Так что теперь вам лучше пойти к себе и заснуть.
   Манелла послушно встала и шагнула к двери.
   - Не сюда, - остановил ее маркиз.  Он  указал  на  другую  дверь,  на
которую Манелла не обратила внимания.
   Маркиз взял канделябр с зажженными свечами, чтобы посветить  девушке.
За дверью оказалась небольшая  комната,  очень  просторная  и  изысканно
обставленная.
   В центре,  на  возвышении,  стояла  огромная  кровать  с  пологом  из
тяжелого темно-зеленого шелка.
   - Эта комната принадлежала  моей  матери,  -  пояснил  маркиз.  -  Вы
останетесь здесь до утра и будете в полной безопасности. А  на  рассвете
вернетесь к себе в комнату, и никто не узнает о приключениях этой ночи.
   Манелла не возражала, восприняв эти слова как приказ.
   Поставив канделябр, маркиз бережно поцеловал ее  в  губы,  и  в  этом
поцелуе выразилась вся нежность, которую он испытывал к девушке.
   - Вы моя, - тихо сказал он. - И я никогда вас не оставлю.
   Манелла не успела сказать в ответ ни  слова,  как  маркиз  решительно
вышел.
   Несколько секунд  девушка  в  растерянности  смотрела  на  дверь,  за
которой он только что скрылся, словно была не в силах поверить,  что  ее
покинули. Ей ничего не оставалось, как лечь спать.
   Манелла легла и свернулась калачиком,  стараясь  немного  успокоиться
после  всего  пережитого.  От  белья  исходил  неуловимый  запах  особой
свежести, знакомый ей с детства. Она вспомнила,  что  так  пахнет  белый
донник, цветами которого перекладывали Постельное белье и у них в  доме,
пока была жива ее мать. Как много милых добрых  правил  содержания  дома
было утрачено с ее смертью!
   Ее воспоминания  были  прерваны  самым  прозаическим  образом.  Флэш,
тактично молчавший во время разговора Манеллы с маркизом, счел  уместным
напомнить о себе. Одним прыжком оказавшись  на  возвышении,  где  стояла
кровать, он, виляя хвостом, положил передние лапы к Манелле на подушку и
нежно лизнул хозяйку в нос.
   Потрепав его по макушке, Манелла тихонько оттолкнула его, в  тысячный
раз напоминая, что собакам не полагается ставить лапы на постель.  Флэш,
в тысячный раз согласившись с этим, безропотно спрыгнул и улегся на полу
у изножья кровати.
   Манелла закрыла глаза. Но сон не шел.
   Она испытывала неизъяснимый  восторг,  совершенно  особое  состояние,
равно мешавшее не только заснуть, но и трезво подумать, как может думать
человек в состоянии бодрствования. В голове Манеллы клубились нестройные
мысли, сердце было полно радостного возбуждения. Но  постепенно  радость
стала затухать, а возбуждение приобрело весьма неприятную окраску.
   Вначале  слова   маркиза   вспоминались   беспорядочно,   потом   они
выстроились в  памяти  Манеллы  в  стройную  цепочку,  и  девушка  вдруг
почувствовала    нестерпимую    душевную    боль,     которая     вскоре
выкристаллизовалась в отчетливую, горестную, оскорбительную мысль.
   В то время, как она любила этого человека всем сердцем и была  готова
без раздумий пожертвовать ради него всем, он ни на минуту не  забывал  о
таких второстепенных, с ее точки зрения, вещах, как сословные различия.
   Это было мучительно.
   В конце концов Манелла с горечью  констатировала:  "Маркиз  гнушается
мной. Он предлагает мне нечто дурное".
   Вместо той любви, о которой мечтает всякая девушка, которая  является
даром божьим, Манелле предлагалась дешевая подделка.
   Не разбираясь в деталях предложения, она сердцем почувствовала, что в
нем содержится нечто постыдное.
   Манелла всхлипнула. Любовь вознесла ее на вершину блаженства и тут же
обернулась разочарованием.  Утонченной  девушке  показалось,  будто  она
прикоснулась к чему-то скользкому, холодному, грязному.
   Ее чувства были настолько обострены, что мука показалась невыносимой.
   Она молча разрыдалась, обливая горячими слезами  драгоценное  кружево
подушки, и бог, смилостивившись  над  ней,  дал  ей  забыться  глубоким,
тяжелым сном.

***

   Манелла проснулась, будто от толчка. Часы на  камине  показывали  без
четверти пять.
   Мгновенно уловив движение хозяйки, Флэш понял, что  она  не  спит,  и
подскочил к ней с обычным утренним приветствием.
   Рассеянно потрепав пса по макушке, Манелла решительно встала и  вышла
через узенькую дверь на боковую лестницу, которой еще не видела.  Она  и
сама не знала, что указывало ей дорогу, ведь она никогда прежде не  была
"в этой части дома. Как будто неведомая сила увлекала и подталкивала  ее
в верном направлении.
   Верное направление приобрели и ее мысли. Решение пришло само собой.
   - Если я здесь останусь, то из любви к маркизу либо поддамся  на  его
убеждения и совершу грех, либо расскажу, кто я, и  совершу  глупость.  В
обоих  случаях  я  дам  повод  к  неуважению,  -   рассуждала   Манелла,
воспитанная в непоколебимых нравственных правилах.
   Из романов она  знала,  что  девушка,  которую  устраивают  так,  как
накануне было предложено ей, навлекает на себя несмываемый позор, теряет
все связи с родными и знакомыми, а возлюбленный,  постепенно  охладев  к
ней, в итоге начинает ее презирать, упрекая в том, что сам же и  навязал
ей.
   Кроме того, Манелла тоже ценила доброе имя своей  семьи.  Девушка  не
могла  признаться  перед  маркизом,  что   она,   дочь   шестого   графа
Эйвонсдейла, в  одиночку  пустилась  в  рискованное  путешествие.  Такое
признание было просто немыслимо.
   Порядочные девушки не убегают из дома.
   Разумеется, у нее были самые веские  основания  для  побега.  Однако,
памятуя, как оберегал честь рода отец, выплачивая  ростовщикам  огромные
суммы за своего беспутного брата,  Манелла  чувствовала,  что  не  может
рассказать правду о своем опекуне, выдав секреты домашних неприятностей.
   "Пусть этот скелет останется в нашем шкафу", - сказала себе Манелла.
   "Скелетом в шкафу" англичане называют семейную тайну.
   К тому же открыть  маркизу  свое  происхождение  было  бы  равноценно
требованию на ней жениться, а  брак  явно  не  входил  в  его  планы  на
ближайшее будущее.
   Манелла была бы не лучше графини Иветт,  готовой  опоить  его  сонным
зельем, чтобы заманить к алтарю.
   Следовательно, ей оставалось одно; бежать и из этого дома.
   Она приняла решение.
   - Флэш, милый, нам пора!
   Флэш неуверенно завилял хвостом.  "Пора"  принадлежало  к  числу  тех
заветных слов, которым он особенно радовался,  так  как  они  предвещали
прогулку. Однако от него не укрылось волнение и печаль хозяйки.  В  этой
ситуации сеттер счел за благо проявить  сдержанность  и  выжидал,  равно
готовый пуститься в пляс и горевать вместе с хозяйкой.
   Манелла быстро собрала свои немногочисленные пожитки  и  выскользнула
из  комнаты.  Флэш  ринулся  за  ней,  не  изъявляя  ликования,   обычно
охватывавшего его, едва предоставлялась возможность прогуляться.
   Девушка осторожно вошла в конюшню через  дверь,  расположенную  ближе
всего к стойлу Герона. В полумраке помещения она заметила, что почти все
лошади лежат. Почуяв приближение хозяйки, Герон,  всегда  спавший  стоя,
запрядал ушами.
   Похлопав жеребца по шее, Манелла  сняла  с  крючка  упряжь  и  быстро
запрягла верного друга. Потом она привязала к седлу узелок с  одеждой  -
как и в первый раз, когда  уезжала  из  родительского  дома.  Герон,  не
обладавший собачьей утонченной чувствительностью,  искренне  обрадовался
предстоящей прогулке.
   Вопреки опасениям Манеллы, ее никто не заметил.  Должно  быть,  грум,
крепкий молодой парень, явно не страдавший бессонницей,  спал  в  другом
конце конюшни.
   Девушка беспрепятственно вышла во двор, где ее ожидал Флэш.
   Флэш по опыту знал, что ему лучше не подходить к незнакомым  лошадям.
Среди них  попадаются  такие  нервные:  едва  заметив  собаку,  начинают
вставать на дыбы, метаться, пугать других животных.
   Поприветствовав  хозяйку  и  отсалютовав   Герону,   своему   доброму
приятелю, Флэш терпеливо ждал, когда они тронутся в путь.
   Манелла ловко вспрыгнула в седло, не  воспользовавшись  лесенкой  для
дам, с которой им  было  удобно  усаживаться  на  лошадь  в  их  длинных
амазонках, и натянула поводья.
   Они двинулись в  путь  при  свете  первых  утренних  лучей  встающего
солнца, заставляющих меркнуть звезды на восточном склоне неба.
   Бросив  скорый,  прощальный  взгляд  на  замок,   Манелла   мимолетно
засомневалась.
   Может быть, ей не следует уезжать?
   Всей душой ей хотелось быть с маркизом!
   Но инстинктивно чувствуя, что маркиз не довольствуется обладанием  ее
душой, и зная, что им никогда не  суждено  соединить  свои  судьбы,  как
подобает, священными брачными узами, Манелла постаралась  отбросить  все
сомнения, мучившие ее.
   Если между ними навсегда останется непреодолимая преграда, она должна
поступить так, как диктует ей чувство долга.
   Подводя итог своим размышлениям, она вслух скомандовала себе:
   - Прочь сомнения. Вперед!
   Герон, восприняв последнее слово как команду, поскакал крупной рысью,
унося хозяйку прочь из этого места, где она нашла свою любовь.

Глава 7

   Прежде, когда Манеллу что-нибудь волновало или огорчало, она выводила
Герона и скакала куда глаза глядят во весь  опор,  так  что  быстроногий
Флэш мог, не сдерживая себя, насладиться быстрым  бегом.  Под  действием
свежего воздуха, бьющего в лицо  при  быстрой  езде,  плохое  настроение
незаметно отступало.
   Но теперь Манелла не  могла  позволить  себе  подобной  роскоши.  Бог
знает, сколько миль им придется преодолеть, прежде чем удастся  где-либо
остановиться! К тому же она не верила, что печаль,  обрушившаяся  на  ее
сердце, может отступить так же легко, как в детстве.
   События последних дней разом сделали Манеллу взрослой, немудрено, что
пора относительно беспечной юности казалась ей  безвозвратно  ушедшей  в
прошлое.
   Она миновала несколько деревень, не тревожась о  том,  что  ее  могут
приметить, не думая, где будет сегодня ночевать,  не  заботясь,  на  что
станет жить.
   Ее мысли безраздельно занимал маркиз.
   При виде  каждого  придорожного  столба,  указывавшего,  что  путник,
миновавший его, на милю приблизился  к  цели,  Манелла  ощущала  укол  в
сердце." У нее теперь не было никакой цели, и,  отдаляясь  от  заветного
замка, она углубляла пропасть, разделявшую ее с возлюбленным.
   Тем временем солнце  целиком  вошло  в  свои  права.  День  задавался
жаркий.
   Наконец Манелле пришло в голову, что  пора  напоить  ее  четвероногих
друзей.
   Сама она не испытывала ни голода, ни жажды, ни усталости.
   Они как раз въезжали в деревню, как будто  побольше  других.  Манелла
заметила гостиницу.