еринка, которая начиналась вполне мирно, стала перерастать в настоящую
попойку.  Отведав  превосходные  блюда  и   выпив   хорошего   вина,   гости
развеселились.
   Дамы  остались  за  столом,  сервированном  на  пятьдесят  человек.   Они
чувствовали себя  вполне  раскованно,  их  вызывающее  поведение  возбуждало
мужчин, которые позволяли себе все большие и большие вольности.
   Во главе стола на стуле с высокой спинкой, украшенной  фамильным  гербом,
восседал герцог де Савинь. Откинувшись, он с загадочным выражением  на  лице
наблюдал за своими гостями.
   Те, кто хорошо его знал, не раз задавали себе вопрос, как  он  умудряется
оставаться в стороне от бурлящего вокруг него веселья.
   По обе стороны от него сидели  две  красивые  женщины,  славящиеся  своим
мастерством прельщать мужчин. Склонившись так,  чтобы  предоставить  герцогу
возможность беспрепятственно любоваться свои ми прелестями, открытыми низким
декольте платья, они что-то шептали ему на ухо.
   Смех становился все громче, но вскоре его заглушила музыка, раздавшаяся с
галереи, которая располагалась над банкетным залом.
   Особняк  герцога  в  Париже  был  чуть  ли  не  самым  огромным  и  самым
величественным на Елисейских полях.  Мало  кто  мог  равнодушно  взирать  на
позолоченные перила и не сгорать при этом от любопытства: что же  происходит
в  просторных  комнатах  особняка,  который  почти  ежедневно  упоминался  в
газетах.  Очевидно,  репортеры  постоянно  рыскали  вокруг  дома  в  надежде
заполучить какую-нибудь пикантную новость для своих статей.
   И у  многих  представителей  французской  знати,  приехавших  в  гости  к
герцогу, нет-нет да возникала неприятная мысль, что завтра же в "Фигаро" или
в "Ле Тем", без сомнения, появится подробное описание сегодняшней вечеринки.
   Некоторые из них надеялись, что их имена не будут упомянуты. Однако в это
смутное время трудно было выяснить, кто находится на жалованье у газетчиков,
хотя всем было прекрасно известно, что человек, который расскажет  читателям
об оргии в доме  герцога,  наверняка  принадлежит  к  их  кругу  и  является
представителем аристократии.
   -  Я  сейчас  кое-что  расскажу  вам,  господин  герцог,  -  надув  губки
произнесла его соседка справа. - Это жестоко, но вы будете смеяться.
   - Ну, я жду, - лениво проговорил герцог.
   - Да не слушайте вы ее, - вмешалась та, что сидела слева. - Наверняка она
хочет сообщить какую-нибудь гадость обо мне. Я заранее вас уверяю,  что  все
это ложь. Дайте мне слово, что не поверите ей!
   - Как я могу что-либо обещать, если не знаю, о чем она будет говорить?  -
спросил герцог.
   - Но Эми нельзя верить. Она ничего не знает и все выдумывает.
   - Тогда пусть расскажет, и я решу, кто из вас прав, - заключил герцог.
   - А почему бы нет? - согласилась Розетта. - Уверена, вы  поймете,  что  я
невинна.
   При этих словах она бросила призывный взгляд на герцога, который в  ответ
цинично улыбнулся.
   - Ну, знаешь, Розетта, я  сомневаюсь,  что  у  кого-то  может  возникнуть
подобное впечатление! - заметил он. - Как бы то ни было, я  готов  выслушать
рассказ о том, как ты будто бы совершила некий ужасный поступок.
   - Я вам сейчас все расскажу, - удовлетворенно заявила Эми.
   Она склонилась к герцогу и принялась шептать, а  в  это  время  несколько
гостей, привлеченные веселой музыкой, поднялись из-за стола и направились  к
освобожденной для танцев площадке в другом конце  комнаты.  Танцы,  если  их
можно было так назвать, скорее походили на  дикие  пляски,  характерные  для
каких-нибудь   сомнительных   увеселительных    заведений,    а    не    для
аристократического особняка на Енисейских полях.
   За исключением тех, кто  отправился  танцевать,  остальные  были  слишком
заняты собой или  своими  соседями,  чтобы  обращать  внимание  на  то,  что
творилось вокруг. Женщины постепенно все  сильнее  и  сильнее  оголяли  свои
белоснежные плечи, а мужчины расстегивали жилетки.
   И тут слуги, как бы повинуясь заранее отданному приказу,  потушили  свет,
оставив зажженными только одно бра и канделябр на столе.
   В этот момент  к  герцогу,  который  продолжал  лениво  слушать  болтовню
сидящих рядом  с  ним  женщин,  подошла  яркая,  темноволосая  красотка.  Ее
выступления в Варьете уже  в  течение  некоторого  времени  будоражили  весь
Париж. Эми и Розетте пришлось прерваться.
   Эта красавица прибыла на вечеринку значительно позже остальных, когда все
уже успели разместиться за обеденным  столом,  поэтому  она  была  вынуждена
сесть не там, где рассчитывала, рядом с герцогом, а на  пустующее  место  на
другом конце.
   По выражению ее горящих глаз герцог  понял,  что  она  готова  уничтожить
любую соперницу, которая осмелилась бы посягнуть на  принадлежавшее,  только
ей, как она считала, внимание герцога.
   - Сударь!  -  промолвила  она  воркующим  голоском,  в  котором,  однако,
слышалась непреклонность. - Вы мною пренебрегаете!
   - Я не способен на такое, Сюзанна, - ответил герцог.
   - Тогда прогоните этих негодяек и уделите  внимание  мне,  -  потребовала
Сюзанна. Эми и Розетта бросили на нее гневные взгляды, но  она,  как  бы  не
заметив их, продолжала:
   - Что они могут предложить вам - вам, который стремится к совершенству  и
который  считает  себя  знатоком?  Ее  тирада  позабавила  герцога,  но   он
промолчал.
   - Если бы вам, как Парису, пришлось бы выбирать  между  нами,  -  заявила
темноволосая красотка, - я знаю, кому вы отдали бы золотое яблоко.
   - Это ты так считаешь, - бросила Эми, - но не мы!
   Сюзанна презрительно взглянула на нее.
   - Ты нам мешаешь, Сюзанна, - сказала Розетта. - Господину герцогу с  нами
весело, и ни ему, ни нам не доставляет удовольствия слушать, как ты, подобно
петуху, взлетевшему на навозную кучу, начинаешь с ликованием сообщать  всему
миру, как ты прекрасна.
   Сюзанна,  в  облике  которой   проглядывала   агрессивность,   театрально
заломила" руки. В ее глазах, обращенных на герцога, читался призыв.
   -  Вам  решать,  сударь,  -  вкрадчиво  проговорила  она  и  надула  свои
пленительные губки.
   Но и Эми, и Розетта тоже повернулись к герцогу, и теперь все три женщины,
затаив дыхание, ждали, какой он вынесет приговор.
   - Если  меня  не  подводит  мое  знание  мифологии,  -  наконец  медленно
проговорил герцог, - то богини, представшие перед  Парисом,  который  должен
был выбрать из них самую красивую, показали ему все свои прелести.
   На мгновение повисла пауза, потом Сюзанна, тихо рассмеявшись, спустила  с
плеч платье, которое спало к ее ногам. За ней последовали Эми и Розетта.
   Даже не пошевельнувшись, герцог лениво произнес:
   - А золотое яблоко - это значит?..
   - Ну, конечно же, провести с вами ночь, сударь, - ответила Сюзанна.
   Герцог продолжал разглядывать стоявших перед ним трех женщин,  каждая  из
которых с гордостью считала, что именно ей достанется приз.
   Однако они не особо отличались друг от друга: у Сюзанны была более тонкая
талия, но более широкие бедра по сравнению с Розеттой, в то время как у  Эми
была самая пышная грудь.
   Наконец герцог заговорил, и, хотя голос его звучал абсолютно  равнодушно,
было заметно, что ему нравится этот спектакль.
   - Единственным дипломатичным решением будет разделить приз на три  части,
- заключил он. - К счастью, моя кровать достаточно широка!
   Его  ответ  поверг  в  изумление  всех  троих,  однако  они  приняли  его
предложение без малейшего смущения.
   Герцог взглянул на своих гостей и понял, что завтра газеты, без сомнения,
будут утверждать, что вчера в его доме происходила "дикая  оргия,  достойная
времен Римской империи".
   Подняв с пола свое платье и  прикрыв  им  грудь,  Сюзанна  наклонилась  к
герцогу.
   - Чего мы ждем? - спросила она.
   - Ты слишком нетерпелива, Сюзанна, -  произнес  он,  встретившись  с  ней
взглядом, - однако ты всегда этим отличалась.
   - Я нетерпелива, когда дело касается вас, - ответила Сюзанна.  -  Я  горю
желанием доказать этим двум жалким крысам, вылезшим из сточной  канавы,  как
они тупы и невежественны в том, что называется "искусство любви".
   Герцог собрался было что-то сказать, но тут к нему  приблизился  лакей  в
напудренном парике и в алой с золотом - фамильные цвета Савинь - ливрее.
   -  Только  что  прибыло  с  нарочным,  господин  герцог,  -  сообщил  он,
протягивая серебряный поднос, на котором лежало письмо.
   Герцог с полным равнодушием взглянул на белый конверт и уже поднял  руку,
чтобы отослать лакея, но тот быстро добавил:
   - Нарочный прибыл из замка Савинь, господин герцог.
   Герцог резко выпрямился и взял письмо. Вскрыв  его,  он  быстро  пробежал
глазами листок и поднялся. Не сказав ни слова трем женщинами, которые ждали,
когда он пригласит их в спальню, даже  не  взглянув  на  них,  он  вышел  из
комнаты. Лакей последовал за ним.

***

   Трясясь в карете по ухабистой дороге, его  высокопреосвященство  кардинал
де Рошешан подумал, что нет  ничего  прекраснее,  чем  так  называемый  "Сад
Франции".
   Огромную роль в превращении этой части страны в райский уголок сыграли не
только величественные и прекрасные замки, но и  дующие  с  Атлантики  ветры,
которые,  достигая  даже  Тура,  расположенного  в  двухстах  километрах  от
побережья, создавали уникальные климатические условия.
   Широкая и плодородная долина имела очень необычную форму,  из-за  которой
ее стали называть "улыбкой Франции", так как она вызывала в памяти лик  Моны
Лизы.
   Такое название было вполне  обосновано,  потому  что  Леонардо  да  Винчи
последние два года своей жизни провел  в  долине  Луары  в  маленьком  замке
недалеко от Амбуаза.
   В отличие от других рек мира, Луара славилась тем, что с ее берегами было
связано большое количество средневековых романтических историй.
   "Очень скоро, - подумал кардинал, - засушливые  летние  месяцы  превратят
полноводную реку в множество речушек, которые понесут свои прозрачные воды к
золотым песчаным берегам узких островов. А когда на плакучих ивах,  растущих
у самой воды, появятся нежные листочки, эти острова потонут в зелени".
   В небольших виноградниках, покрывавших всю долину, поспеет  виноград,  из
него сделают  легкое  вино,  которое  кардинал  предпочитал  более  сладким,
приторным винам из других районов Франции.
   Однако сейчас его не трогала красота долины Луары, как бывало каждый раз,
когда он проезжал по этим местам. Все его мысли были заняты полученным утром
известием.
   Новость настигла его в замке Блуа, где он решил остановиться по дороге  в
Париж и дождаться сообщения от герцогини.
   Постоянные размышления над тем, что происходило в поместье Савинь, мешали
кардиналу в полной мере насладиться комфортом замка  Блуа,  который  являлся
королевской  резиденцией.  Перед  мысленным  взором  кардинала   все   время
возникала картина, как герцог получает письмо от матери и тут же  мчится  из
Парижа в замок.
   Герцогиня написала письмо именно так, как предложил кардинал:

   "12 мая, 1832 Замок Савинь.
   Мой дорогой сын, Я тяжело больна и чувствую, что очень  близок  тот  час,
когда я покину этот мир. Умоляю тебя как можно скорее приехать ко  мне,  так
как для меня будет страшным мучением умереть,  не  увидев  в  последний  раз
твоего любимого лица и не услышав твоего голоса.
   Если у тебя нет возможности сразу же выехать из Парижа,  я  буду  просить
Господа - ты должен простить меня, но сердце мое тоскует по тебе, - чтобы Он
отпустил мне еще немного времени и взял меня к себе только после того, как я
прижму тебя к своей груди.
   Мой дорогой и единственный сын Аристид, остаюсь  твоей  любящей  матерью,
Луиза де Савинь".

   Герцог решил не  дожидаться,  когда  подадут  карету  и  когда  соберется
многочисленная свита, которая состояла  из  кучи  лакеев  и  камердинеров  и
сопровождала  его  во  всех  путешествиях,  делая  его  выезд   похожим   на
королевскую процессию. Он покинул Париж на рассвете и направился по  дороге,
ведущей в Тур. Его сопровождали казначей и двое грумов.
   Казначей  герцога  был  его  близким  другом,  одним  из  немногих,   кто
удостаивался откровенности герцога. Пьер  де  Бетюн  являлся  младшим  сыном
французского дворянина, лишившегося  в  дни  революции  и  жизни,  и  своего
состояния.  После  смерти  отца  Пьеру,  совсем   еще   мальчику,   пришлось
перебиваться случайными заработками, которые он находил в самых низкопробных
ночных заведениях Парижа. Там и встретил его герцог и предложил ему работу в
своем парижском особняке.
   Пьер отблагодарил своего покровителя безграничной  преданностью,  которая
повергла в изумление всех знакомых герцога, и стал его доверенным лицом.
   Какое-то время они ехали в полном молчании.
   Наконец Пьер, повернувшись к своему хозяину, с улыбкой заметил:
   - Бы избавились от необходимости  выкручиваться  из  довольно  щекотливой
ситуации, которая сложилась перед вашим отъездом, не правда ли, монсеньер?
   - Об этом я как раз и думал, - ответил герцог. Занимавшаяся заря окрасила
все вокруг в золотистые  тона.  Вполне  возможно,  что  герцог,  вынужденный
покинуть свой особняк, в котором царило буйное веселье, и свою спальню,  где
было разбросано женское белье, ощущал  освежающее  и  очищающее  воздействие
зарождающегося дня. Однако он ничем не показывал этого.
   Его казначей заметил, что глубокие складки на лице  герцога  -  результат
беспорядочного образа жизни - немного разгладились. Что бы там  ни  повлияло
на герцога, но  сейчас  на  его  лице  отсутствовало  скучающее  и  циничное
выражение.
   - А знаете,  монсеньер,  -  сказал  Пьер  де  Бетюн,  -  это  мое  первое
знакомство с замком Савинь.
   - Первое? - задумчиво пробормотал герцог. -  Тогда  мне  будет  интересно
узнать твое впечатление об этом огромном здании, которое, впрочем, не лишено
некоторого очарования.
   Они больше не касались этой темы до  тех  пор,  пока  не  остановились  в
ужасно неуютной гостинице. За ужином, который был довольно посредственным, в
то время как вино оказалось на удивление хорошим, Пьер де  Бетюн  возобновил
разговор о замке.
   - Почему вы так редко бываете там, монсеньер? - поинтересовался он.
   - Мне казалось, что причина вполне очевидна, - недовольным тоном  ответил
герцог. - Мне там скучно!
   - Меня это удивляет, - продолжал Пьер. - Вам нравится кататься верхом - а
разве в Париже есть приемлемые условия  для  подобного  времяпрепровождения?
Мне кажется - хотя вы никогда не говорили об этом, - что вы любите  жить  за
городом.
   - Я уже  сказал  тебе,  что  там  страшно  скучно,  -  бросил  герцог.  -
Смертельно скучно! А как тебе, Пьер, известно,  скука  -  это  единственное,
чего я хочу избежать.
   - Расскажите мне о вашем поместье.
   - Что же ты хочешь узнать? Есть ли на доме башенки, действительно ли  там
такой необычный климат, что  можно  выращивать  пальмы,  и  правда  ли,  что
Людовик XIV останавливался в замке и его спальня, в которой теперь обитаю я,
осталась без изменений?
   - Как интересно, - проговорил Пьер. - Подозреваю - хотя вы все  равно  не
согласитесь со мной - что в юности вы очень любили свое поместье.
   Герцог, казалось, замер, потом он медленно произнес:
   - Это было так давно, что я ничего не помню. Но Пьер де Бетюн  знал,  что
он лжет. Они прибыли в Савинь рано утром, и Пьер,  увидев  замок,  сразу  же
подумал, что герцог был прав: дом украшало множество всевозможных башенок.
   Молодой человек никогда в жизни не видел столь прекрасного,  похожего  на
сказочный  дворец  замка,  который  был  окружен  садами,  спускавшимися  по
пологому склону к реке. Многоскатная крыша и трубы четко выделялись на  фоне
синего неба.
   Герцог подъехал к двери, где его ждали грумы, чтобы перехватить  уздечку,
и взбежал по широкой лестнице, на которой выстроились слуги.
   - Разрешите приветствовать вас,  господин  герцог,  -  обратился  к  нему
мажордом.
   - Проводите меня к  госпоже  герцогине!  Мажордом  поднялся  по  овальной
лестнице и направился по широкому коридору в Южное крыло,  которое  занимала
герцогиня с тех пор, как овдовела.
   Дверь открыла горничная, которая присела в  глубоком  реверансе.  Герцог,
снимая на ходу перчатки, прошел в комнату.
   Герцогиня лежала в огромной кровати с балдахином. Она была столь  хрупка,
что казалась почти бестелесной на фоне кружевных подушек. Ее лицо было таким
же белым, как горностаевое покрывало.
   - Сынок!
   Она протянула к нему руки, герцог взял их в свои и нежно поцеловал. Как и
кардинала, его буквально шокировал  вид  матери,  которая  выглядела  совсем
иначе по сравнению с тем, когда он видел ее в последний раз.  Казалось,  что
она вот-вот покинет свою бренную оболочку и отойдет в мир иной.
   - Я выехал сразу, как только получил твое письмо, мама.
   - Спасибо мой дорогой, - проговорила герцогиня. - Я молила Господа, чтобы
ты успел., вовремя.
   - Тебя осматривали доктора? Неужели даже лучшие врачи не в силах помочь?
   - Они ничего не могут сделать, сынок, и  не  надо  скорбеть  обо  мне.  Я
соединюсь с твоим отцом - об этом я мечтаю с тех пор, как он покинул меня.
   Рука герцога непроизвольно сжала ее пальцы. Горничная вышла из комнаты, и
они остались вдвоем.
   - Прежде чем.., я умру... Аристид.., я хотела бы попросить. - об одном, -
слабым голосом промолвила герцогиня, - только об одном...
   - О чем, мама?
   По выражению, появившемуся в его глазах, она поняла, что он догадывается,
в чем будет заключаться просьба.
   - Я не смогу.., спокойно умереть, если не буду  уверена..,  что  наш  род
продлится.
   Герцог с шумом втянул в себя воздух.
   - Тебе пора жениться, сынок, - продолжала она. - Больше  всего  на  свете
мне хотелось бы подержать на руках.., твоего сына.
   - Но это невозможно, мама!
   - Почему? - спросила герцогиня. Он ничего не ответил, и  через  некоторое
время она прерывающимся голосом проговорила:
   - О Аристид, в детстве ты был таким ласковым и добрым мальчиком,  мы  все
тебя очень любили.., и папа, и я. - Его пальцы опять напряглись. -  Ты  стал
юношей, и мы так гордились  тобой.  Ты  был  талантлив,  твоего  отца  очень
радовало, что у тебя такая великолепная  фигура.  -  Герцог  стал  проявлять
нетерпение. - Но потом ты изменился. Наш сын, которого мы  знали  и  любили,
исчез. Много раз я благодарила  Господа  за  то,  что  твой  отец  не  видел
произошедшей в тебе перемены.
   - Ничего не поделаешь, мама, таков уж я есть. Что  касается  меня,  то  я
вполне удовлетворен.
   - Ты это говоришь серьезно? - спросила герцогиня.
   Она взглянула на глубокие складки, спускавшиеся от крыльев носа к уголкам
губ, на темные круги под глазами, и у нее  возникло  впечатление,  что  дело
обстоит совсем иначе, что не так уж ему и нравится его образ жизни.
   "Когда-то, - в отчаянии подумала  герцогиня,  -  он  был  самым  красивым
юношей во Франции". Сейчас он выглядел старше своих лет,  он  был  похож  на
человека, который, успев испытать все на свете, обнаружил, что жизнь  ничего
не стоит.
   - Пожалуйста, - Аристид, - едва слышно проговорила она.
   Он поднялся и прошелся по комнате. В противоположном углу на стене висело
несколько великолепно выполненных портретов, изображавших герцогов,  которые
в течение нескольких веков представляли династию де Савинь.
   Все они были  довольно  красивыми  мужчинами.  Длинный  ряд  заканчивался
портретом отца, от которого Аристид и унаследовал свои черты, за исключением
одной: в облике сына отсутствовало столь характерное для отца благородство.
   Аристид, повернувшись спиной к  кровати,  стоял  перед  портретами,  и  в
какое-то мгновение герцогиня осознала, что больше не  в  силах  смотреть  на
сына.
   Она поняла, что попытка ее не удалась, и закрыла глаза. Кардинал  ошибся.
Аристид больше не любит ее. Их не  связывают  никакие  родственные  чувства,
которые всегда присутствуют в отношениях между родителями и детьми.
   "Я хочу умереть, - подумала она. -