виолончель,  третий  -
аккордеон, а четвертый, как ни странно, свирель.
   Весьма необычный оркестр, но когда они начали играть, Вада поняла, почему
Пьер попросил их это сделать.
   Звучала музыка самого знаменитого композитора-символиста - Вагнера.
   До этого Вада слышала его музыку всего два-три раза, хотя ее мать  вообще
не считала его произведения подходящими для молоденьких девушек.
   Сейчас,  с  самых  первых  тактов,  в  этом  накуренном  помещении   Ваде
показалось, что она погружается в какое-то безбрежное пространство.
   Постепенно, по мере того как композитор развивал  тему,  Вада  впадала  в
состояние  экстаза,  восхищаясь  ее  трактовкой  и  одновременно   испытывая
божественное чувство космоса.
   Выразить словами эти ощущения  было  почти  невозможно,  но  все  же  она
догадывалась, что Вагнер вытащил ее маленькую, довольно запуганную  душу  из
укрытия  и   заставил   признать   чудо   огромных,   невообразимых,   почти
беспредельных горизонтов.
   Музыка, последовавшая за стихами Верлена, всколыхнула все внутри,  и,  не
отдавая себе отчета в том, что делает, девушка нежно  завела  свою  руку  за
руку Пьера.
   Девушка не сознавала, ожидала ли его  рука  ее  руки,  или  она  сама  ее
искала.
   Вада только знала, что ей очень нужна чья-то  поддержка,  она  не  хотела
чувствовать себя одинокой и надеялась, что Пьер испытывает  то  же  самое  в
этот знаменательный момент раскрепощения личности.
   Спустя некоторое время темп стал бурным, затем все  кончилось,  и  каждый
почувствовал, будто ушло что-то трепетное, живое. Вада  посмотрела  в  глаза
Пьера и, не задавая вопросов, заметила: он понял все, что с ней происходит.
   Пьер поднялся с места,  и  Вада  догадалась:  он  не  станет  ее  просить
остаться, чтобы не рассеялось то воодушевление и чудо,  которое  она  только
что пережила.
   Пока они протискивались к выходу, Пьера приветствовали со всех сторон,  к
нему тянулись, чтобы пожать руку, кто-то вставал с места, стараясь похлопать
его по плечу.
   Ночной воздух показался свежим и благоухающим  после  спертого,  тяжелого
воздуха подвального зала.
   Пьер шел молча, поддерживая Ваду под локоть; девушка тоже молчала.
   "Слова здесь не нужны, - подумала Вада, - он знает, что я чувствую,  а  я
знаю, что ощущает он".
   Ее не волновало, куда он ее ведет, до тех пор, пока  она  не  сообразила,
что стоит на берегу Сены и любуется течением серебристой реки.
   Напротив,  вырисовываясь  на  фоне  звездного  неба,  выдвигались  вперед
огромные темные очертания Нотр-Дам.
   В мерцающей воде отражались огни; вниз  по  реке  медленно  плыла  баржа,
сверкая в темноте красными и зелеными огоньками.
   Вада глубоко вздохнула.
   - Как красиво! - это были  ее  первые  слова  после  стихов,  прочитанных
Верленом.
   - Ты тоже прекрасна, моя любимая! - проговорил Пьер.
   Его слова и глубина голоса удивили Ваду.
   Когда она обернулась, чтобы на него взглянуть, Пьер ее обнял и привлек  к
себе.
   Сначала девушка не поняла его намерений.
   Не успела она об этом подумать и вздохнуть, как к ее губам прильнули губы
Пьера.
   От неожиданности и изумления Вада не могла пошевелиться. Но когда  пришла
в себя и могла освободиться из его объятий, поняла, что испытывает восторг и
упоение, подобные тем, что ощущала, когда слушала музыку Вагнера, - если  не
более сильные.
   Это было чудо, трепетное волнение и экстаз, - ничего подобного  Вада  еще
никогда в своей жизни не испытывала.
   Словно вспышка  молнии  вдруг  пронзила  ее  тело  и  лишила  возможности
сопротивляться; теперь Вада могла подчиняться только непередаваемым,  идущим
от нее токам.
   Девушке казалось, что ею завладели не только губы Пьера, но и несказанная
прелесть вечера.
   Река, Нотр-Дам и звездное небо стали частью мира, который был внутри нее,
а значит, и частью Пьера.
   Все это слилось с волнующим волшебством его поцелуя и длилось, пока  Вада
не подумала, что никто, кроме нее, не способен так остро переживать  радость
и трепет подобного мгновения.
   Где-то в глубине сознания, но очень  смутно,  она  понимала,  что  должна
сделать над собой усилие, но была не в состоянии овладеть собой. Вада  Хольц
перестала существовать. Ее влекло в плен тайных глубин природы. Теперь  Вада
знала: это и есть жизнь! В ней пробуждалась жажда жизни!
   Она ощутила, как в ней поднимается и  разгорается  пламя,  охватывая  все
тело, все уголки души.

Глава 5

   - Моя красавица, моя малышка! - снова и снова шептал Пьер, не  переставая
жадно целовать Валу.
   Все вокруг нее закружилось, поплыло, и она уже не в силах была  о  чем-то
думать. Цокот  лошадиных  копыт  по  мостовой  и  грохот  пронесшегося  мимо
экипажа, казалось, доносились откуда-то из другого мира.
   Едва сдерживаясь, Пьер выпустил Ваду из своих объятий и произнес:
   - Пойдем куда-нибудь, где потише.
   Он взял ее под руку, как уже делал это прежде, и они стали  удаляться  от
Сены по узкой извилистой улочке.
   Пьер и Вада шли молча, словно окаменев. Наконец Пьер остановился,  открыл
входную парадную дверь и потянул девушку за  собой  в  небольшой  квадратный
холл. Отсюда начиналась крутая лестница, ведущая наверх, в темноту,  которую
лишь слегка рассеивал свет керосиновой лампы, мерцавшей в пролете.
   Они поднялись на четвертый этаж. Пьер  достал  из  кармана  ключ,  открыл
дверь, и Вада догадалась, что попала в его студию.
   Это просторное помещение тянулось вдоль всего здания. Всю противоположную
стену - от пола до потолка - занимало окно, и  Вада,  ни  о  чем  не  думая,
подошла к нему, чтобы полюбоваться ночным Парижем, пока Пьер зажигал лампу.
   Весь город, казалось, лежал внизу, когда она смотрела с высоты  на  серые
крыши бесконечных домов. Вдали мерцали огоньки,  -  как  звезды,  упавшие  с
небес.
   Она стояла так несколько минут, любуясь красотой  ночного  города,  затем
обернулась. Пьер уже справился с лампой, и она  заливала  мягким  золотистым
светом всю комнату.
   Вада увидела  мольберт,  кисти,  холсты,  палитру  и  несколько  бутылок,
содержимое которых ей было не понятно. По стенам сплошь висели картины, одни
в рамах, другие - без них, некоторые были написаны маслом, а рядом с ними  -
наброски углем, тут же незатейливые этюды, рисунки тушью.
   Вада восхищенно смотрела вокруг.
   - Именно так я и представляла себе студию художника!
   - Здесь чище, чем во многих других! - откликнулся Пьер.
   В углу стоял огромный широкий  диван,  застланный  ярко-красным  шелковым
покрывалом, издалека оно выделялось ярким пятном. Вада посмотрела на него  с
изумлением.
   Пьер подошел к ней ближе.
   - Как-нибудь, - сказал он, - я покажу тебе картины  и  объясню,  что  они
изображают. А сейчас меня интересует совсем другое.
   - Что именно? - спросила девушка.
   - Ты! И только ты! Он обнял Ваду.
   - Ты красивей и желаннее любой картины!
   Вада почувствовала, что вся дрожит  от  звуков  его  глубокого  голоса  и
оттого, что он опять очень близко привлек ее к себе.
   Невольно она подняла глаза вверх, ловя выражение его лица,  но  его  губы
неожиданно коснулись ее уст. Он поцеловал ее жадно и страстно, и это был уже
не тот поцелуй, что около Сены.
   Казалось, он достиг ее сердца и завладел им.
   - Ты такая нежная, милая, такая восхитительная! - шептал Пьер.
   Затем коснулся губами ее шеи, и это ощущение отличалось от того, что  она
испытывала прежде. От восторга, упоения, радости  она  вся  дрожала  и  едва
могла дышать.
   Вада чувствовала, что что-то первородное поднималось внутри нее, такое же
страстное и необузданное, как поцелуй Пьера.
   И одновременно все это было частью волшебной музыки и поэзии Верлена.
   Пьер притянул ее ближе.., еще ближе к себе. Вдруг до нее  дошло,  что  он
расстегивает пуговицы на спине ее платья.
   Легким движением Вада попыталась освободиться, но  обнаружила,  что  она,
как пленница, полностью в его руках.
   Пьер оказался сильнее, чем она предполагала.
   Вада ощущала себя слабой и беспомощной, не могла убежать от  него,  а  он
властно завладевал ею.
   - Нет.., пожалуйста.., не надо! Казалось, он не слышал ее.
   - Пьер.., не надо. Я...
   Он обнажил ее плечи, покрывая их и шею  горячими  поцелуями,  обжигавшими
кожу, которые проникали во все клеточки ее тела. И в то же время ее губы еще
чувствовали его власть над собой.
   - Ну.., пожалуйста.., не надо, - умоляла Вада, затем  внезапно  с  ужасом
произнесла:
   - Ты пугаешь меня.., я боюсь!
   Это был крик  ребенка;  Пьер  поднял  голову  и  посмотрел  в  ее  глаза,
окутанные темнотой, пытаясь увидеть лицо.
   - Ты.., ты не должен этого делать, это нехорошо!
   Пьер оторопел, но все еще продолжал держать Ваду в объятиях.
   - О чем ты говоришь? - спросил он.
   - Ты.., ты не должен.., целовать меня так... Ты  не  должен  расстегивать
мое платье. Это не хорошо. Я уверена, что этого не следует делать!
   - Но почему?
   - Не знаю.., но ты не должен...
   - Я хочу тебя!
   - Я.., не понимаю...
   - Но ты же пришла сюда, - сказал он.
   - Я только хотела посмотреть твою студию.
   - Ты же не думала, что это плохо.
   - Я думаю.., возможно.., сейчас мне лучше уйти...
   Вада чувствовала робость и неуверенность. Ее смущали голые  плечи  и  то,
как странно Пьер на нее смотрел.
   Вдруг она подумала о своей матери и тут же оттолкнула Пьера. Он  отпустил
ее.
   Девушка сделала несколько шагов в сторону и, подняв руки к вороту платья,
попыталась застегнуть пуговицы, которые Пьер расстегнул.
   Он стоял, молча наблюдая за ней, его глаза искрились. Затем сказал  почти
резко:
   - Подойди сюда! Я хочу тебя кое о чем спросить.
   Медленно, со страхом в глазах, Вада подчинилась, и, когда подошла к  нему
ближе, Пьер протянул к ней руку, взял за подбородок и повернул ее лицо  так,
чтобы на него падал свет лампы.
   - Скажи мне, Вада, - прозвучал его низкий голос,  -  ты  когда-нибудь  до
этого бывала в холостяцких квартирах?
   - Н-нет.., никогда.
   - Но тебя целовали?
   Вопрос прозвучал как обвинение.
   Глаза Вады вспыхнули, щеки запылали.
   - Только вы...
   - Тогда почему ты мне позволила?
   - Я не думала.., я не знала...
   - Не знала - что?
   - Что поцелуй может быть таким прекрасным! Как поэзия и  музыка,  которую
мы только что слышали.
   Пальцы Пьера все еще держали ее подбородок. Он смотрел в глаза Вады.
   - Ты можешь поклясться, что это правда?
   - Клянусь! А с какой стати мне тебя  обманывать?  -  глядя  прямо  ему  в
глаза, спросила Вада.
   - Ты так молода! - сказал Пьер, словно самому себе. - Ты  так  упоительно
молода! Можно сразу потерять голову.
   Он убрал руку с ее подбородка и поднял шифоновый шарф,  который  упал  на
пол, когда он обнял девушку.
   - Пошли! Я отвезу тебя в "Мерис".
   Его голос звучал твердо и резко. Пьер подошел к двери, открыл ее, и  Вада
прошла вперед.
   Она стояла в нерешительности,  смущенная,  на  небольшой  площадке  перед
студией. Пьер, закрыв дверь на ключ, стал  спускаться  по  лестнице  впереди
нее.
   Вада последовала за ним, чувствуя, что  произошло  что-то  странное.  Она
никак не могла понять, почему экстаз, который  они  оба  испытывали,  исчез,
будто отключился, как свет, и сразу, казалось, наступил сплошной мрак, и  их
окутал туман неуверенности.
   Они спустились с верхнего этажа на улицу, и Пьер увидел  вдалеке  карету,
запряженную только одной лошадью. Она тащилась так медленно,  словно  устала
за день.
   На, пронзительный свист юноши кучер оглянулся и остановил экипаж.
   - Нам здорово повезло, - почти безразлично, как отметила про  себя  Вада,
произнес Пьер.
   Они шли рядом быстрым шагом, спеша к остановившемуся экипажу. На этот раз
Пьер не взял Валу за руку, как делал раньше, а открыв дверцу, помог ей войти
внутрь.
   Он сказал  кучеру,  куда  ехать,  и  лошадь  тронулась,  быстро  застучав
копытами по мощеной улице в сторону моста Нотр-Дам.
   Вада сидела прямо, положив руки на колени. Она  ясно  представляла  себе,
как Пьер сейчас вжался в угол кареты, намеренно подальше  от  нее.  Они  уже
проехали значительное расстояние, а он все  молчал.  Наконец  Вада  нарушила
затянувшуюся паузу и спросила, едва не всхлипывая:
   - Ты сердишься на меня?
   - Нет, нисколько.
   - Тогда почему ты везешь меня в гостиницу?
   - Ты же не захотела остаться.
   - Мне жаль, что так произошло.
   - Ты действительно сожалеешь? Но прежде  чем  Вада  смогла  ответить,  он
сказал совершенно другим тоном:
   - Нет! Я не справедлив. Ты права, ты  абсолютно  правильно  сделала,  что
остановила меня.
   - Глупо было с моей стороны.., пугаться.
   - Это было очень благоразумно! - возразил ей Пьер.
   Возникла тишина. Затем Вада нерешительно спросила:
   - Ты пригласишь меня снова куда-нибудь? После паузы,  которая  показалась
ей слишком длинной, Пьер ответил:
   - Завтра я уезжаю.  Мне  нужно  съездить  за  город,  взять  для  "Плюма"
интервью у художника, о котором я пишу статью. Если ты еще будешь в  Париже,
когда я вернусь, с удовольствием навещу тебя.
   Вада  до  боли  сжала  пальцы.  Он,  конечно,  сердится  на  нее.   Таким
официальным тоном он не разговаривал с ней ни разу за весь вечер,  а  теперь
еще и уезжает. Может быть, она его уже никогда не увидит.
   - Пожалуйста... - Вада невольно потянулась к Пьеру. - Пожалуйста.., я  не
понимаю.., что я такое сделала, почему ты сердишься на меня?
   Пьер смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь. Она ждала ответа,  глядя
ему в лицо,  ясно  различимое  при  свете  уличных  фонарей.  Пьер  медленно
повернул к ней голову.
   Он увидел ее обеспокоенность, умоляющее личико, обнял и привлек  к  себе.
Вада снова оказалась в раю: Пьер больше не гневается на нее.  Она  уткнулась
лицом в его плечо и, все еще не понимая, что произошло, сказала:
   - Мне очень, очень жаль, что испортила тебе вечер!
   Она почувствовала, как напряглась его рука, когда она продолжила:
   - Это самое прекрасное и удивительное из того,  что  со  мной  когда-либо
происходило!
   - Ты говоришь это серьезно? - спросил Пьер.
   - Как я могу убедить тебя? Теперь я знаю, что никогда в жизни не была так
счастлива! Помолчав, Пьер проговорил:
   - Послушай, Вада, я хочу,  чтобы  ты  мне  кое-что  пообещала.  Поклянись
чем-нибудь для тебя святым.
   Девушка вопросительно подняла к нему свое ЛИЦО.
   - Что именно? - спросила она шепотом, испугавшись серьезности его тона.
   - Ты должна мне поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах  не
войдешь одна в холостяцкую квартиру или в дом к мужчине, - ни днем,  ни  тем
более ночью.
   - А что дурного  в  том,  что  мне  захотелось  увидеть  твою  студию?  -
удивилась Вада.
   - Скажем, это было не благоразумно и не должно  повториться,  особенно  в
Париже.
   - Но почему?
   Пьер не ответил сразу на ее вопрос,  и  Вада  решила,  что  он  тщательно
подбирает слова. Затем он сказал:
   - Я напугал тебя немного, но  ты  можешь  испугаться  еще  сильнее,  если
окажешься с кем-то другим, кто не отвезет  тебя  домой,  когда  ты  захочешь
уйти.
   - Ты имеешь в виду, что он будет продолжать.., целовать меня?
   - Да, это может случиться и, кроме того, кое-что еще...
   - Что значит - "кое-что еще"?
   - А это тебе знать не нужно,  -  ответил  Пьер.  -  Просто  ты  дашь  мне
обещание. Поклянись, Вада.
   - Обещаю, что никогда не войду одна.., в дом мужчины.
   - Конечно, тебя нельзя было отпускать в Париж с одной лишь  горничной,  -
заметил Пьер.
   Вада услышала в его голосе раздражение.
   - Мы должны были быть вместе с мисс Хольц, - объяснила девушка. -  Но  ее
ненадолго задержали.
   - Но как же ее мать позволила вам, двум совсем юным существам, уехать  из
Нью-Йорка в сопровождении только служанки? Это невероятно!
   Могла ли Вада все это ему объяснить?  Чтобы  отвлечь  Пьера  от  подобных
мыслей, она быстро перевела разговор на другую тему.
   - Хорошо, я выполню свое обещание, но мне так хочется получше  разглядеть
твою студию.
   - Возможно, я приглашу тебя туда, когда вернусь. Но только не ночью.
   Последние слова он произнес как будто для себя.
   Вада обнаружила, что они уже на улице  Риволи  и  через  несколько  минут
подъедут к отелю.
   - Пожалуйста.., постарайся вернуться до того, как я  уеду  из  Парижа,  -
попросила она.
   - Это зависит...
   - Зависит от чего? - спросила девушка.
   - По правде говоря, это зависит от того, что я  буду  чувствовать  завтра
утром, - ответил Пьер. -  Сегодня  вечером  нас  обоих  заворожила  какая-то
колдовская сила. Может быть, утром мы оба проснемся с другим настроением.
   - Как бы то ни было, я всегда буду помнить этот вечер, самый прекрасный в
моей жизни, - прошептала Вада.
   Когда она произнесла эти слова, экипаж уже остановился у  парадной  двери
отеля, и портье поспешил по ступенькам вниз, чтобы открыть дверцу кареты.
   Ваде ничего не оставалось, как выйти из нее. Она стояла под колоннами  на
улице Риволи и смотрела на Пьера.
   - Вы не поднимитесь со мной? - проговорила девушка.
   Ей невыносимо было думать, что сейчас они должны попрощаться, и никак  не
могла себе представить, что, возможно, видит его в последний раз.
   Пьер выглядел таким равнодушным и, несмотря  на  свой  необычный  костюм,
достаточно властным. Однако это был все тот же молодой  человек,  с  которым
она еще днем оживленно беседовала за обедом и который вверг ее  в  состояние
экстаза. Ни о чем подобном  она  раньше  не  подозревала  -  даже  когда  он
поцеловал ее на берегу Сены.
   - Запомни еще одно: ты никогда не должна предлагать это мужчине,  который
провожает тебя домой, - сказал Пьер.
   - Это неприлично? - смущенно спросила Вада.
   - Я бы сказал, не очень осмотрительно.
   - Но ведь ты - другое дело!
   - Я рад, что ты так думаешь, - ответил он. - Может быть, в дальнейшем  ты
поймешь, какие разные мужчины окажутся на твоем пути.
   Помолчав, он взял ее за руку.
   - Я хочу сказать тебе: спокойной ночи, Вада.  Ложись  спать  и  мечтай  о
поэзии Верлена и музыке Вагнера. Я надеюсь, что мы еще встретимся  до  того,
как ты уедешь из Парижа.
   На мгновение он прильнул губами к ее руке. Беспомощная, зная, что  ничего
уже не может ни сделать, ни  сказать,  Вада  вошла  в  отель.  У  входа  она
оглянулась, но Пьер садился в карету.
   Она еще надеялась, что он  помашет  ей  рукой.  Но  он,  видимо,  тут  же
откинулся на спинку сиденья и не взглянул в ее сторону.
   Лошадь с экипажем скрылись из вида, и Вада стала медленно подниматься  по
лестнице, чувствуя, что ее лишили чего-то очень родного, оставив  наедине  с
одиночеством, которого она прежде так остро не ощущала.
   В своей комнате она долго сидела, не  раздеваясь,  вспоминая  упоительное
блаженство его поцелуев и  то  странное  ощущение,  которое  она  испытывала
оттого, что он целовал ее шею. И свой  собственный  страх,  когда  он  начал
расстегивать на ней платье.
   Конечно, с ее стороны было безрассудно позволить ему это.  Однако  теперь
все, что случилось,  не  казалось  ей  неуместным,  наоборот,  -  совершенно
естественным. И даже более нормальным, чем то, что было до этого в ее жизни.
   "Я так чувствую, - сказала себе Вада, - но я  не  должна  так  думать.  Я
символист".
   Она прошлась по комнате и, подойдя к окну,  раздвинула  шторы.  В  памяти
всплыли ночные огни, которые она видела из окна студии Пьера, огни,  похожие
на звезды, и поняла, что они навсегда останутся в ее сердце.
   Вдруг ее охватил панический страх: а что,  если  она  никогда  больше  не
увидит Пьера? Ведь когда они прощались, он так стремился побыстрее уехать  и
совсем не интересовался, встретятся ли они снова.
   Ужасная мысль внезапно пришла ей в голову: а что, если он  принял  ее  за
женщину легкого поведения? И возненавидел, потому что она позволила ему себя
поцеловать?
   Вада знала, что леди не должна вести себя подобным образом. Но  положение
в обществе, как выяснилось, не имело никакого значения,  когда  о