я была тогда постарше и могла бы слушать, о чем  они
говорили!
   -  Вам  еще  встретится  немало  мужчин,  которые  с  радостью  будут
говорить, если вы будете слушать их, - ответил с иронией герцог.
   - Может быть, я глупо поступала,  не  присоединяясь  н  вам  и  вашим
друзьям, когда вы приглашали меня, - сказала она тихим голосом.
   Герцог же подумал, что будь она с его гостями, то разочаровалась бы в
их беседах.
   Долли всегда заботилась о том, чтобы  при  ней  никогда  не  заводили
политических или интеллектуальных дискуссий. Они старались  перещеголять
друг друга веселыми байками.
   Его разговор с  Милицей  разительно  отличался  от  всего  того,  что
звучало в салоне в предыдущие вечера.
   Они продолжали беседовать и после того, как стюарды убрали со  стола,
и герцог потягивал бренди, который предпочитал портвейну.
   Наконец почти с неохотой они встали из-за  стола  и  покинули  салон.
Герцог почувствовал, что Милица опять держится неуверенно.
   - Наверное, папа.., заснул, - сказала она, - может быть, мне  тоже..,
надо идти.., спать.
   Она нерешительно выговаривала слова, и  герцог  понимал,  что  княжна
боится того, что может произойти теперь.
   - Пожалуй, это хорошая мысль,  Милица,  -  отвечал  он.  -  День  был
длинный, полный треволнений, вы наверняка устали.
   Она смотрела на него вопросительно, и он добавил:
   - Надеюсь, что завтра утром вы позавтракаете со мной  около  половины
девятого, если это не слишком рано для вас?
   - Я проснусь намного.., раньше, -  сказала  она  с  легкой  дрожью  в
голосе. - Спокойной ночи.., ваша светлость!
   - Спокойной ночи, Милица! - серьезно сказал он.
 
*** 
 
   На следующий вечер, когда они сели ужинать, герцог понял, что  княжне
не терпится начать разговор о его поездке в Индию. Он  был  уверен,  что
днем  она  обдумывала,  в  какой  области  на  сей  раз   ей   предстоит
"заимствовать у него знания".
   Не на все ее вопросы у него были ответы, но герцогу вновь  доставляло
удовольствие общение с нею.
   Ему  было  лестно,  что  к  нему  относятся  как  к  кладези   всякой
премудрости, а комплименты, которые он слышал от Милицы, еще  не  делали
ни Долли, ни кто-либо еще из его обожательниц.
   Наконец, когда надо было пожелать друг другу доброй ночи,  герцог  не
сомневался, что Милица гадает, как он сейчас поступит, и  уверяет  себя,
что в любом случае обязана будет повиноваться ему.
   Он  проводил  княжну  по  коридору  до  ее  каюты,  но  вновь  только
попрощался с нею, не пытаясь прикоснуться к ней, и дал  понять,  что  не
увидит ее до следующего дня.
   И вот она стояла рядом с ним, облокотившись о поручни,  и  напоминала
герцогу дикого зверька, который начинает  доверяться  ему,  но  все  еще
держится настороженно.
   - Как все прекрасно! - сказала Милица, словно  разговаривала  сама  с
собою.
   Она любовалась солнечными лучами, рассеивающими  утренний  туман  над
гладью моря.
   - Я всегда считал, что русские острее воспринимают красоту и во  всем
остальном тоже  гораздо  чувствительнее,  чем  другие  люди,  -  заметил
герцог.
   - Может быть, это и правда, - сказала Милица, - но когда  мы  жили  в
страхе и были так голодны, нам было очень  трудно  пренебрегать  бренной
жизнью и стремиться к духовному.
   Тихая улыбка тронула губы герцога, и он подумал, что мало кто смог бы
так просто выразиться о пережитом.
   Он знал по своему опыту, что в  минуты  опасности  или  страдания  от
жажды в пустыне было почти немыслимо думать о чем-либо,  кроме  насущных
потребностей.
   - Зато теперь все кажется настолько.., ярким, таким... поразительным,
как никогда раньше, - говорила Милица.
   - Я хочу, чтобы вы  всегда  так  чувствовали,  -  ответил  герцог.  -
Красоту можно по-настоящему оценить, когда вокруг не  так  многолюдно  и
никто тебя не отвлекает.
   Герцог вспомнил Долли, которая видела красоту лишь в  драгоценностях,
и ее присутствие зачастую мешало воспринять должным образом и оценить по
достоинству многое, что его привлекало.
   Ему вдруг захотелось вместе с князем Иваном отыскивать сейчас древние
сокровища в Долине Царей близ  Луксора,  и  он  решил,  что  как  только
устроит на лечение Великого князя, то возвратится в  Египет,  и  на  сей
раз, конечно, без Долли.
   Милица будто прочитала его мысли и сказала:
   - Если бы мы не причинили вам столько.., неудобств, то вы нашли бы..,
и красоту, и.., сокровища в Египте.
   - Князь Иван поможет мне в этом.
   - Но ведь совсем другое дело, когда обнаруживаешь их сам.
   - У меня еще будет для этого достаточно времени, - ответил герцог.  -
А пока я должен позаботиться о вашем отце и о вас,  а  это  важнее,  чем
отголоски минувших дней.
   - Очень неловко чувствовать  себя..,  обузой,  а  мы  вас...  слишком
обременяем, - сказала Милица.
   - Вы чересчур щепетильно  относитесь  к  вашему  присутствию  в  моей
жизни, - ответил герцог. - Пожалуй, мне стоило бы предупредить вас,  что
я очень эгоистичный человек, и если я действительно хотел бы отправиться
с князем на поиски сокровищ, то организовал бы  ваш  отъезд  с  отцом  в
Монте-Карло без меня.
   Она с удивлением повернулась к нему, и он увидел, что  наверняка  это
ей и в голову не приходило.
   - Почему же вы не сделали этого?
   -  Потому  что  я  хотел  быть  уверен,  что  вашего   отца   успешно
прооперируют. Кроме  того,  готов  заявить  со  всей  искренностью,  что
испытываю наслаждение от самого путешествия и особенно от наших бесед.
   - Вы действительно.., говорите правду?
   - Я всегда говорю правду.
   - Знаете, я тоже получаю удовольствие от общения с вами,  потому  что
от вас я столько всего узнаю.
   - Значит, нам не стоит  расшаркиваться  друг  перед  другом.  Мы  оба
делаем то, что хотим.
   - Да.., это так.
   Она словно хотела скрыть смущение и вновь повернулась к морю.
   Туман над морем уже растаял в теплых  лучах  солнца,  что  показалось
герцогу добрым предзнаменованием.
   После завтрака он вместе с Милицей провел некоторое время  с  Великим
князем, и у него сложилось впечатление, что старик очень слаб.
   Доукинс сказал, что приступы боли участились и усилились.
   Герцог считал, что Милице лучше об этом не знать, поэтому он старался
забавлять ее  своими  рассказами  о  различных  землях,  о  политической
ситуации в Европе и о послевоенном кризисе в  Англии,  когда  она  стала
переживать период несколько сомнительного процветания.
   - Есть еще очень много безработных, - сказал он и по  выражению  лица
Милицы понял, что она подумала о будущих трудностях поиска работы.
   Рано или поздно ему придется объяснить ей, что  он  готовит  для  нее
совершенно иную жизнь, в которой не  будет  борьбы  за  существование  в
обществе, которым все еще заправляют мужчины.
   Однако, по мнению герцога, время для этого еще не  приспело,  поэтому
он заговорил на отвлеченную тему, не касавшуюся ее лично.
   В тот вечер Милица довольно поздно рассталась с ним и  отправилась  к
себе. После ее ухода он долго просидел  в  своей  каюте,  погруженный  в
раздумья.
   Он хотел почитать и даже взял с полок несколько книг, чтобы  освежить
в памяти даты некоторых событий, которые собирался обсудить на следующий
день.
   Но мысли о княжне не давали ему сосредоточиться, и в час ночи  герцог
решил отправиться в постель.
   Он шел к своей спальной каюте,  когда  открылась  дверь  и  из  каюты
Великого князя  вышла  Милица,  страшно  перепуганная  и  озирающаяся  в
поисках помощи.
   Герцог поспешил к ней.
   Она протянула к нему руку.
   - Папа! - воскликнула она. - Мне кажется, у него какой-то.., приступ,
и я не.., знаю, что.., делать.
   Герцог быстро прошел в каюту.
   Достаточно было беглого взгляда  на  Великого  князя,  чтобы  понять:
больной боролся с удушьем.
   Герцог приподнял его повыше на подушках и резко сказал:
   - Бренди и ложку!
   Милица выполнила его просьбу,  и  он  дал  Великому  князю  несколько
капель бренди. Через минуту-другую на лице больного появился румянец,  и
он задышал более равномерно.
   Герцог устроил его поудобнее, присел рядом и нащупал его пульс.
   Рука Великого князя похолодела, а пульс был очень слаб.
   Милица следила за ним, встав с противоположной стороны кровати.
   - Ему нужен доктор, - прошептала она.
   Герцог чувствовал, что никакой даже самый опытный  доктор  ничего  не
сможет сделать для Великого князя.
   Наконец он открыл глаза, но ему, видимо,  трудно  было  сосредоточить
взгляд на чем-либо, и Милица приблизилась к нему и спросила:
   - Что с тобой, папа?
   Через несколько секунд у старика прояснился ум, и он узнал дочь.
   - Милица!
   - Я здесь, папа, и герцог рядом. Мы испугались за тебя.
   Не без усилия Великий князь  посмотрел  на  герцога,  слушавшего  его
пульс, и медленно и слабо произнес:
   - Позаботьтесь о Милице.
   И этими последними словами он закрыл глаза, голова его упала набок, и
пульс больше не прощупывался.
   Герцог все понял, но  Милица  с  отчаянием  глядела  на  отца,  затем
подошла к кровати с бутылкой бренди.
   - Дайте ему еще бренди - быстро! - вскричала она.
   Герцог поднялся, мягко положил руки Великого князя  ему  на  грудь  и
повернувшись к ней, сказал:
   - Мы ничего больше не сможем сделать.
   До Милицы не сразу  дошел  смысл  его  слов.  Что-то  прошептав,  она
машинально двинулась к герцогу и уткнулась лицом ему в плечо.
   Он обнял ее за плечи и ощутил, что она была  в  одной  тонкой  ночной
рубашке, оставленной ей Нэнси. Ее распущенные волосы доходили до  талии.
Но на все это он не обратил внимания, когда только вошел в каюту, потому
что был поглощен состоянием Великого князя.
   Держа  теперь  Милицу  в  своих  руках,  он  хотел  защитить   ее   и
позаботиться о ней - такого наплыва чувств он раньше не испытывал  ни  к
одной другой женщине.
   Она дрожала у него в объятиях, но не плакала и лишь  пыталась  как-то
справиться с собой,  словно  ощущала  себя  под  обломками  в  одночасье
рухнувшего на нее мира.
   - Сейчас трудно о чем-либо думать, - очень нежно сказал герцог, -  но
ваш отец избежал многих страданий.
   Вряд ли бы операция могла пройти успешно.
   - Я не могу.., поверить, что  он..,  покинул  меня...  -  еле  слышно
проговорила Милица, и голос ее оборвался на полуслове.
   - Он обрел покой, - сказал герцог.
   Он отвел Малицу в ее каюту и послал за Доукинсом.
   - Я боялся, что это произойдет, ваша светлость, - сказал  Доукинс.  -
Организм его высочества с каждым днем становился слабее и слабее.
   - Я тоже этого опасался, - согласился герцог.
   - Не намерены ли вы похоронить его в море, ваша светлость?
   - Это хорошая идея, Доукинс.
   Он вошел в каюту Милицы.
   Она лежала на кровати так же, как он оставил ее, и, как он и  ожидал,
не спала, уставившись широко раскрытыми глазами в какую-то  в  невидимую
точку.
   Когда он вошел к ней, она не смутилась и  не  удивилась,  видимо,  не
оправилась еще от шока и не в состоянии была  ни  о  чем  думать,  кроме
отца.
   Герцог сел рядом с кроватью и взял княжну за руку.
   - Я хочу, чтобы вы выслушали меня, Милица, - сказал он, -  это  очень
важно.
   Ее пальцы сжали ему ладонь, но он знал, что она  инстинктивно  просто
хочет ухватиться за что-то надежное и прочное, как за соломинку,  и  сам
он тут ни при чем.
   - Я  подумал,  -  сказал  он,  -  что  нежелательно  было  бы,  чтобы
большевики узнали о смерти вашего отца, которой они так жаждали.  Пускай
они пребывают в неведении, жив он или нет. Так и для вас будет лучше,  и
не придется никому говорить о вашем побеге из России,  -  Кажется,  я..,
понимаю, - сказала Милица  после  короткого  колебания,  -  у  меня  нет
желания.., говорить.., о папе с чужими людьми.
   - Конечно, - согласился герцог. - Вот почему я хочу спросить вас,  не
возражаете ли вы против захоронения его в море. В таком случае никто  ни
о чем не будет расспрашивать, яе будет никакого мрачного богослужения  и
никакой огласки.
   - Мне не хотелось бы всего этого, - ответила Милица.
   - Тогда, с вашего позволения, - продолжал герцог, -  я  похороню  его
императорское высочество завтра на рассвете.
   Она не в силах была больше говорить, и герцог поднялся.
   Все еще держа Милицу за руку, он поднес ее к губам.
   - Вы очень мужественная, - сказал он тихо и вышел из каюты.
 
*** 
 
   На следующий день с восходом солнца  Великий  князь  был  погребен  в
пучине моря.
   По мнению герцога, церемония была очень трогательной, капитан  прочел
погребальную речь, и тело Великого князя было плавно опущено в море.
   Милица удивила герцога, присоединившись к нему  за  обедом,  и,  хотя
была очень бледна, ему показалось, что она не плакала. Он снова вспомнил
строки, так часто приходившие ему на ум, когда он думал о княжне:
 
   Но жгучая гордость,
   Презренье к врагам
   Не дали упасть
   Подступившим слезам.
 
   Может быть, гордость - самое верное средство удержать слезы,  подумал
он, которые любую другую женщину довели бы до истерики.
   Он восхищался княжной, когда во время обеда она рассказывала о  своем
отце, о том, как много он для нее значил в детстве, как  даже  в  худшие
годы их скитаний она была счастлива, потому что он был рядом с нею.
   Несколько раз голос княжны задрожал,  а  ее  мужество  и  гордость  в
глазах герцога придавали ей особую прелесть.
   Когда они пообедали и княжна должна была его покинуть, как она обычно
делала, возвращаясь к своему отцу, она сникла и приуныла.
   Чуткий герцог понял, что, спустившись к себе, она будет остро ощущать
пустоту соседней каюты.
   - Я иду на мостик, - сказал он. - Почему бы вам не пойти со  мной?  Я
бы показал вам, как мы управляем "Сиреной".
   - Я пойду с вами, - ответила Милица.
   - Возьмите с собой пальто, - сказал герцог.  -  Кажется,  что  сейчас
тепло, но средиземноморский ветер  в  это  время  года  бывает  довольно
коварным.
   Она растерянно замешкалась, и он послал стюарда в ее  каюту  принести
пальто.
   Он перекинул его через руку, и они направились к мостику.
   Какая она изящная и хрупкая, думал  он.  Жизнь  наносит  ей  удар  за
ударом, и большинство женщин  наверняка  оплакивали  бы  свою  судьбу  в
подобной ситуации, пытаясь вызвать сочувствие к  себе,  а  она  держится
так, как он и сам, возможно, не смог бы.
   Как он и предвидел, она очень заинтересовалась управлением судном,  и
после этого он повел ее вниз показать двигатели.
   Когда они расставались, он подумал,  что  она,  возможно,  не  сумеет
поужинать с ним, но княжна ничего не сказала.
   В каюте его стало клонить ко сну после почти бессонной ночи, и герцог
проспал до самого ужина.
   Он ждал Милицу в салоне, когда появился Доукинс и сказал:
   - Ее светлость крепко спит, и мне кажется, не стоило  бы  будить  ее,
ваша светлость.
   - Да, конечно, - согласился герцог. - Пусть она поспит. Сон  для  нее
сейчас лучшее лекарство.
   На следующий день Милица сильно извинялась.
   - Мне так жаль, что я не смогла составить  вам  компанию,  -  сказала
она, - ведь вы говорили, что, не любите ужинать в одиночестве.
   - Это совершенно понятно в вашем положении, - ответил герцог. - Вы же
так устали.
   - Я проспала до самого утра, пока  Доукинс  не  пришел-с  чаем  и  не
разбудил меня утром.
   Герцог рассказал ей, как тоже заснул у себя в каюте до самого  ужина.
Она тихо рассмеялась.
   - Почему вы смеетесь? - спросил он.
   - Просто невероятно вдруг обнаружить, что и у вас  есть  человеческие
слабости. Вы всегда казались мне таким сильным, почти всемогущим, и я не
могла себе представить, что вы  способны  простудиться  или  же  уколоть
палец, из которого пошла бы кровь.
   Герцог рассмеялся и подумал, что  Милица  впервые  говорит  с  ним  в
шутливом тоне.
   Когда она закончила завтракать, он сказал:
   - Хочу кое о чем спросить вас.
   - О чем? - поинтересовалась она.
   - Ничего особенного. Я лишь хотел узнать, не возражаете ли  вы,  если
мы направимся в Монте-Карло, как и собирались.
   - А вы хотите туда?
   - Я распорядился, чтобы там открыли мою виллу,  но  если  хотите,  мы
можем изменить наши планы и остаться на яхте.
   Милица внимательно на него посмотрела.
   - А чего вы хотите? - спросила она.
   -  Честно  говоря,  я  бы  хотел  побывать  в  Монте-Карло  хотя   бы
день-другой.
   - Тогда, конечно, я согласна.
   - Очень хорошо. Мы должны быть там завтра утром, и  спасибо  за  вашу
сговорчивость.
   - Я всегда была сговорчивой.
   - Но вы - женщина, - сказал герцог, - а все женщины непредсказуемы.
   Милица слегка улыбнулась.
   - Вы забываете, что последние шесть лет я провела  в  обществе  троих
мужчин, с  которыми  научилась  по  крайней  мере  не  создавать  никому
проблем.
   - Это приятно слышать.
   В тот вечер после ужина, когда они прошли в салон, герцог сказал:
   - Это наш последний вечер на яхте,  и  мне  будет  не  хватать  наших
спокойных вечеров, проведенных вместе. Я был  рад,  что  рядом  не  было
гостей и мы оставались одни.
   - Я тоже была.., рада.
   Видимо, она решила, что следовало бы сдержаннее  выразить  эмоции,  и
слегка покраснела.
   Немного выждав она сказала:
   - Вы хотите поговорить со мной.., о будущем?
   - Я не вижу в  этом  необходимости.  Вы  вольны  отменить  ваш  долг,
поскольку мне не придется уже платить за операцию для вашего отца.
   - Я все равно.., в долгу перед вами за то, что вы сделали для него  и
для меня.., до настоящего времени, - сказала Милица тихим голосом,  -  и
если я вам.., не нужна.., я боюсь, что  должна  буду..,  занять  немного
денег у вас для того, чтобы жить, пока я.., не смогу.., найти работу.
   - Тогда наше соглашение остается в силе.
   Они посмотрели друг другу в глаза.
   Смущаясь, она пересилила себя и отвернулась, будто старалась избежать
возникшей между ними некой таинственной тяги.
   - Я.., думаю, мне пора.., пора спать.
   - Хорошая мысль, - согласился герцог, - и не утомляйте себя полночным
чтением.
   - Откуда вы об этом знаете?
   - Просто я заметил, сколько  книг  было  взято  с  полок  и  с  какой
феноменальной быстротой возвращено на место.
   - Мне так хочется знать, о чем спрашивать  вас,  и  выслушивать  ваши
разъяснения обо всем, иначе как мне учиться?
   - Ну что ж, - сказал с улыбкой герцог, - вы поступаете правильно,  но
сегодня не надо этого делать, Милица.  Завтра  у  нас  дел  невпроворот,
поэтому это - приказ!
   Он знал, что пробудил в ней любопытство, хотя она не стала ни  о  чем
спрашивать.
   Она грациозно удалилась, но так, что вновь напомнила  ему  маленького
дикого зверька, который никак не может свыкнуться с условиями неволи.
   Они причалили в гавани Монте-Карло задолго до того,  как  просыпаются
любители развлечений, и, может быть, даже раньше, чем  последние  игроки
покидают казино.
   Герцога  ждал  автомобиль,  чтобы  отвезти  из  города  в  горы,  где
находилась его вилла.
   Внушительных размеров и просторная, она была построена отцом  герцога
в последние годы его жизни, когда врачи рекомендовали ему  более  теплый
климат.
   Покойный герцог затратил много времени и средств на то, чтобы разбить
великолепный сад,  который  стал  бы  достопримечательностью  княжества.
Когда Милица вышла из автомобиля, она не смогла  сдержать  восторженного
возгласа.
   Красочные цветы и стройные кипарисы причудливо гармонировали, за ними
простирался широкий захватывающий дух морской окоем.
   - Как здесь прекрасно! - воскликнула она. - Почему вы не сказали мне?
Я и вообразить не могла, что вы владелец такого волшебного уголка земли.
   - В ваших словах слышится скрытое оскорбление, - сухо ответил герцог.
   Она с некоторой робостью взглянула на него, решив, что  он  обиделся.
Но поскольку он улыбался, она сказала:
   - Просто я думала, что у вас более.., обычные.., вкусы.
   - Вы хотите сказать, - ответил  герцог,  -  что  я  -  англичанин,  а
следовательно, лишен воображения и не способен ценить красоту  так,  ка