всем историям о ней, рассказанным ему другими,  графу
оставалось  только  отметить   безрассудную   смелость   этой   женщины,
решившейся на подобное приключение, пусть  даже  и  в  поисках  предмета
удовлетворения своей страсти.
   Он провел в Виндзоре три дня, и каждую ночь леди Луиза пробиралась  в
его спальню, и если он чувствовал себя несколько истощенным на следующий
день, ему все же казалось, что игра стоила свеч.
   Однако распрощался он с ней в последнюю ночь без всякого сожаления.
   - Благодарю вас, - сказал он при расставании, - никогда раньше  я  не
проводил время в королевской резиденции так восхитительно.
   Она ничего не ответила, только притянула к  себе  его  голову,  и  ее
губы, неистовые и жадные, еще раз пробудили в нем желание обладать ею.
   Однако  вернувшись   в   казармы,   молодой   офицер   подумал,   что
принцу-консорту стоило бы, в качестве  нововведения,  в  первую  очередь
удалить от двора молодых женщин, подобных леди  Луизе  и  леди  Августе,
избавив королеву от их постоянного общества.
   Граф находил королеву очаровательной и, по его мнению,  именно  такой
следовало быть молодой женщине.
   Ему нравилось то, что она "по  уши"  влюблена  в  своего  мужа-немца,
нравилось, что она молода и, несомненно, добродетельна, что она во  всем
стремится быть "хорошей".
   Когда ее объявили королевой, она именно так и сказала:
   - Я постараюсь стать хорошей королевой.
   Он замечал, как со  времени  бракосочетания  королевы  атмосфера  при
дворе  все  больше  стала  напоминать  обстановку  спокойного,  уютного,
отмеченного уважительным отношением к правилам хорошего  тона  семейного
дома, о котором, как полагал граф, мечтает каждый мужчина.
   Лондон удовлетворял вкусам праздных господ и офицеров  (в  те  редкие
моменты,  когда  армейские  могли   позволять   себе   это)   с   самыми
разнообразными эротическими пристрастиями.
   Но то был совсем другой мир.  И  ни  один  считавший  себя  приличным
человеком мужчина не позволил бы этой "изнанке жизни" вторгаться  в  быт
его семьи самыми своими темными, неприглядными сторонами.
   По правде говоря, граф, будучи честным перед самим собой, признавался
себе, что  потрясен  поведением  леди  Луизы.  И  не  столько  из-за  ее
легкомыслия или пламенной страстности по отношению к первому встречному,
сколько из-за того, что их мимолетная  связь  осквернила  святость  дома
королевы.
   Теперь он убеждал себя, что был совершенно прав,  считая  необходимым
не допускать присутствия женщин так называемой свободной морали рядом  с
достойными уважения дамами,  независимо  от  происхождения  и  знатности
первых.
   Они распрощались с леди Луизой, и оба не сомневались - они  разошлись
навсегда, как корабли, случайно встретившиеся в бурном море.
   Луиза не выказала ни малейшего желания увидеться  снова,  а  граф,  у
которого накопилось множество дел и которого впереди ждали одни  заботы,
даже и не вспоминал о ней.
   Он смутно предполагал, что  они  могут  встретиться  на  каких-нибудь
балах или, возможно, когда оба будут гостить в чьем-либо доме. Но  лично
для него приключение закончилось, хотя он и не таил от себя, сколь много
она, безусловно, добавила к более  чем  традиционным  развлечениям,  как
правило, ожидавшим его в Виндзорском замке.
   Но  вот  вчера,  как  гром  среди  ясного  неба,  на  него  буквально
обрушилось, придавив своей тяжестью, то, чего он менее всего ожидал.
   Граф  получил  приглашение  на  обед  в  Букингемском  дворце,  некое
полуофициальное мероприятие  государственного  уровня,  одно  из  многих
развлечений,  устраиваемых  в  ознаменование  начала  очередного  Сезона
королевских приемов:  малых,  проводившихся  в  гостиных;  торжественных
церемоний представления ко двору; балов и появлений на публике  монаршей
четы.
   На сей раз его пригласили не как  адъютанта  генерала,  а  как  графа
Рокбрука, и это показалось ему несколько забавным.
   Несомненно, бывший лейтенант остро ощутил аристократическое  звучание
своего нового имени, когда громоподобный  голос  одного  из  королевских
дворецких объявил о его прибытии.
   Королева любезно  приветствовала  его  особой  улыбкой,  которой  она
одаривала лишь красивых мужчин.
   После представления граф опустился на одно  колено  и  поднял  правую
руку в торжественном приветствии.
   Королева протянула ему руку для поцелуя.
   Поднявшись с колена,  граф  молча  поклонился  ее  величеству,  затем
принцу Альберту и, отойдя от них в сторону, отправился искать знакомых.
   Он отметил, как  сверкает  бриллиантами,  украшающими  дам,  огромная
гостиная, заново декорированная во времена Георга IV.  Мужчины  пестрели
мундирами или щеголяли в  придворных  костюмах  со  шпагами  на  боку  -
бордовых сюртуках, панталонах до колен, белых чулках, черных ботинках  с
пряжками.
   Удовольствие   Литтону    доставило    присутствие    среди    гостей
премьер-министра сэра Роберта Пила, которым он  восхищался  с  искренней
симпатией.
   Сэр   Роберт   мог   проявлять   жесткость   в   решении    некоторых
государственных   вопросов,   и    именно    это    качество    отличало
премьер-министра от его обворожительного и добродушного  предшественника
лорда  Мельбурна.  С  графом  сэр  Роберт  разговорился  на   интересные
политические темы, и их беседа продлилась вплоть до самого обеда.
   Рокбрук отметил, что меню обеда изменилось в лучшую  сторону.  С  тех
пор как принц-консорт взял в свои руки управление хозяйством, во  дворце
изменилось и качество обслуживания. Глядя на принца, сидящего  во  главе
стола, напротив своей супруги-королевы,  граф  подумал,  что  тот  верно
начал и, несомненно, ему стоит продолжать в том же духе,  поскольку  еще
очень многое здесь нуждается в переустройстве.
   Он знал, что, в то время как простой народ уже без опасений относится
к его королевскому высочеству и с восторгом приветствует его всякий раз,
когда  тот  появлялся  на  публике,  высшее   общество   по-прежнему   с
осторожностью воспринимало принца, а вся королевская семья до сих пор не
скрывала своей враждебности.
   - Интересно, почему они его остерегаются? - удивлялся граф.
   Казалось странным, что благоразумие  принца  Альберта,  его  ум,  его
охотничьи успехи,  его  талант  музыканта  и  певца,  не  говоря  уже  о
блестящих способностях к  бальным  танцам,  -  что  все  это  рождало  в
окружающих скорее ненависть и ревность, нежели восхищение.
   Очевидно, правда заключалась в том, что принц-консорт, как бы  упорно
он ни старался стать англичанином, по-прежнему оставался  несгибаемым  и
частенько высокомерным немцем.
   Внезапно граф понял, что испытывает симпатию и сочувствие к принцу.
   Тот оказался оторван от дома и всего, что  ему  знакомо  и  близко  с
детства, к тому же поставлен в положение,  не  совсем  естественное  для
любого мужчины, ведь принцу Альберту отныне приходилось всегда выступать
на вторых ролях рядом с женщиной, пусть даже и королевой Англии.
 
*** 
 
   "Брак,  любой  брак,  вот  первопричина  всех  наших  несчастий!"   -
размышлял граф.
   И снова, как много раз прежде, он посчитал за благо свое  холостяцкое
существование, отметив про себя множество преимуществ, которые  подобное
положение предоставляет неглупому и честолюбивому мужчине.
   - Когда-нибудь мне будет нужен сын, - внезапно вспомнил  он  о  своих
обязанностях главы рода, которому нельзя позволить иссякнуть. Но впереди
еще много времени, и в тридцать два года спешить ему не пристало.
   Когда королева и принц  удалились,  пришло  время  и  всем  остальным
пожелать друг другу спокойной ночи. Перекинувшись напоследок несколькими
словами с премьер-министром, граф направился к выходу,  но  тут  к  нему
приблизилась герцогиня Торрингтон.
   Эта дама представляла собой  весьма  внушительное  зрелище.  Диадема,
превосходящая все мыслимые размеры, три белых пера в прическе,  воистину
целый каскад жемчуга на пышной  груди  и  в  довершение  всего  -  шлейф
платья, явно превышающий в длину три с четвертью ярда.
   - Я как раз собиралась писать вам, милорд, - обратилась  она  к  нему
официально, - но наша встреча избавит меня от этого.
   Граф  слегка  наклонил  голову,  ожидая  получить   приглашение,   и,
вспомнив, что герцогиня приходилась леди Луизе  матерью,  решил  вежливо
отказаться.
   - Мы бы хотели видеть вас нашим гостем в замке Торрингтон в следующую
среду, - произнесла герцогиня.
   Граф не успел открыть рот, чтобы отказаться, сославшись на  занятость
и предыдущие договоренности,  как  герцогиня  заговорила,  одарив  графа
широкой улыбкой:
   - Насколько я поняла свою дочь Луизу, у вас  имеется  особая  причина
для встречи и разговора с моим супругом.
   Он будет с нетерпением ожидать вас, а я могу уже  теперь  признаться,
мой дорогой лорд Рокбрук, что вы сделали меня очень, очень счастливой.
   Она ласково похлопала графа  по  руке  своим  веером,  затем  отошла,
оставив его в полном недоумении.
   Сначала он подумал, что, должно быть, ошибся и  не  совсем  правильно
понял смысл ее слов. Но сомневался  он  недолго,  осознав,  что  никакой
ошибки нет и что он оказался в ловушке, выхода из которой он не видел.
   Герцог Торрингтон имел большой  вес  при  дворе,  герцогиня  являлась
наследной фрейлиной королевы, и если они  решили  или,  возможно,  Луиза
решила за них, что он может стать для них подходящим зятем, графу ничего
не остается, как взять Луизу в жены.
   Он пришел в ужас от  одной  этой  мысли.  И  хотя  леди  Луиза  умела
пробуждать в  нем  неистовое  физическое  влечение,  он  никогда  никоим
образом не относился к ней как к той, что  могла  бы  стать  его  женой,
сидеть напротив него за семейным столом и  вынашивать  под  сердцем  его
детей.
   Он всегда знал, какими качествами  следовало  обладать  той  женщине,
которой он даст свое имя.
   Во-первых, она  должна  быть  красивой  лицом  и  телом,  высокой,  с
горделивой  осанкой,  способной   с   достоинством   носить   бриллианты
Рокбруков.
   Во-вторых, граф, раздумывая о достоинствах своей будущей жены, еще не
обретшей в его представлении реальных очертаний и тем более  не  имевшей
имени, не допускал даже тени мысли о том,  чтобы  жениться  на  женщине,
пробудившей в нем только те чувства, которые сам  он  считал  достаточно
приземленными и постыдными.
   Ему хотелось испытывать к будущей жене более глубокие  и  возвышенные
чувства. Она должна быть достойна его уважения, а он, со своей  стороны,
постарается оградить ее от всяческих забот и домашних неурядиц,  которые
могут возникнуть в семейной жизни.
   Ему казалось, что начиная уже с ранней юности, когда он только-только
стал задумываться над подобными вопросами, - уже  тогда  он  чувствовал,
что женщины, вызывающие уважение, совсем не похожи на тех, с  кем  можно
приятно провести время и поразвлечься.
   Ему  хотелось  бы  видеть  в  графине  Рокбрук   образец   достойного
поведения, настоящую даму  в  полном  смысле  этого  слова,  чтобы  само
присутствие ее в доме делало бы ему честь.
   Он знал - леди Луиза не соответствовала  ни  одному  из  лелеемых  им
образов. Знал  наверняка,  что  отнюдь  не  был  единственным  мужчиной,
которому она дарила ласки. И ни минуты не  сомневался  -  замужество  не
остановит ее, она будет везде вести себя так же бесцеремонно, как там, в
Виндзорском замке.
   "Готова на все, лишь бы  удовлетворить  свой  каприз  или  похотливую
страсть".
   Правда, так здесь говорили о леди Августе, но эти слова вполне  можно
было отнести и к леди Луизе. Граф пришел в  неописуемый  ужас  от  одной
мысли о женитьбе на женщине, к которой - тут он не мог покривить душой -
он испытывал  меньше  уважения  и  сочувствия,  нежели  к  проституткам,
выходившим на Пиккадилли с наступлением сумерек.
   "Что же мне делать? Боже мой, что же мне делать?" - терзался он.
   На рассвете он оставил Лондон, так и не найдя ответа на этот  вопрос,
но почему-то решив, что в Роке он окажется в большей безопасности.
   Однако теперь настроение Литтона  только  ухудшилось,  поскольку  вид
родового имения лишь усугублял его  отвращение  и  ярость  при  мысли  о
необходимости ввести в этот дом леди Луизу в качестве хозяйки..
   В библиотеке он плюхнулся в кресло и принялся  рассматривать  цветные
кожаные переплеты книг, словно те могли помочь ему найти выход.
   Дверь открылась, и в комнату вошел дворецкий в сопровождении лакея  с
подносом.
   - Ленч будет готов через  пятнадцать  минут,  ваша  светлость,  но  я
подумал, может быть, ваша светлость захочет что-нибудь выпить.
   - Налейте мне бренди, - сказал граф.
   Он, как правило, предпочитал  бокал  хереса  или  мадеры,  но  сейчас
чувствовал такую тяжесть на сердце, что нуждался  в  чем-то  значительно
более крепком,  хотя  ничто  не  могло  помочь  ему  забыть  о  грозящей
опасности.
   Оставшись в одиночестве,  он  снова  вернулся  к  поискам  выхода  из
создавшейся ситуации, хотя и сомневался в наличии такового.
   Он мог, конечно, не ответить на приглашение  герцогини  и  продолжать
избегать запланированного ими разговора с герцогом до тех пор, пока леди
Луиза не откажется от своих притязаний.
   Но он прекрасно понимал, что она легко могла  прибегнуть  к  клевете,
"признавшись" отцу и матери, будто это он соблазнил ее во  время  своего
пребывания в Виндзоре.
   И тогда разразится скандал, совсем как тот,  что  был  вызван  ссорой
между   герцогиней   Кембриджской   и    герцогом    Бьюфортом,    когда
распространились слухи о беременности леди Августы Сомерсет.
   Тогда имелись значительные основания  для  подобных  слухов,  хотя  и
наполовину ложных, и принц Альберт твердо поверил в их истинность.
   И он, и королева перестали разговаривать с леди Августой,  когда  она
появлялась при дворе, и запретили дамам общаться с ней.
   Когда  наконец  принца  торжественно  заверили   в   необоснованности
сплетен, тот ответил, что он "легко мог предположить обратное".
   Его ответ никоим образом  не  мог  удовлетворить  семейство  герцогов
Кембриджских, а Бьюфорты продолжали кипеть негодованием и  обидой.  Граф
не мог вообразить себе ничего хуже подобного скандала и слухов о себе  и
леди Луизе в самом начале своей  новой  жизни  в  качестве  главы  семьи
Рокбруков.
   Но избежать скандала он сумеет, лишь попав в  капкан,  приготовленный
ему леди Луизой, и женившись на ней.
   Больше же всего  его  приводило  в  бешенство  другое.  Он  прекрасно
понимал: она и не вспомнила бы о своем приключении с молодым адъютантом,
не унаследуй он своего нынешнего титула.
   Герцог Торрингтон никогда не счел бы  бедного,  пусть  и  с  хорошими
связями, молодого офицера достойным претендентом на руку его дочери,  но
граф Рокбрук, выражаясь по-простому, это уже совсем "другой коленкор".
   Однажды  графу  уже  довелось  испытать  подобное   острое   чувство,
опасность, правда, случилось это на войне,  на  северо-западной  границе
Индии, когда его вместе с небольшим отрядом  окружило  свирепое  местное
племя, намного превосходившее их по численности.
   Англичане понимали - впереди у них только кровавая бойня. Графа и его
солдат в самый последний момент спасло  какое-то  чудо,  но  сейчас  ему
никто не мог прийти на помощь, и надеяться было не на что.
   Что же предпринять?
   Проклятый вопрос не давал ему покоя и снова и снова  стучал  в  мозгу
подобно маятнику часов, стрелки которых  неумолимо  приближаются  к  той
минуте, когда ему придется писать герцогине ответ на ее приглашение.
   В тот вечер ему удалось собрать всю свою волю и произнести сдавленным
голосом:
   - Вы чрезвычайно добры ко мне, ваша светлость. Вы не возражаете, если
я сообщу вам в письме, свободен ли я в следующую среду?
   - Конечно, - ответила герцогиня и снова улыбнулась ему во весь рот. -
Но если вы заняты в среду, тогда мы, несомненно, рады видеть вас в любой
день, когда вы будете свободны.
   Графу хотелось сказать ей "никогда", но герцогиня лукаво добавила:
   - Я знаю, как страстно вы стремитесь повидать мою Луизу, совсем как и
она вас.
   К счастью, она не стала ждать от  него  ответа  на  свою  реплику,  а
направилась к другим гостям. Ноги его сделались словно ватными, и он,  с
трудом передвигая их, двинулся в противоположную сторону.
   Покинув гостиную после ленча, не помня толком, что  он  ел  или  пил,
граф медленно побрел через анфиладу комнат снова в сторону библиотеки.
   Каждая из них производила весьма  внушительное  впечатление,  хотя  и
нагнетала, подобно всему остальному дому, некоторую тоску чопорностью  и
холодностью обстановки. Уж слишком они напоминали музей, где  выставлены
напоказ сокровища, собранные Бруками за прошедшие столетия.
   Здесь требуется женская рука - граф даже вздрогнул от  промелькнувшей
мысли.
   Тетушка его умерла десять лет назад, и дом  постепенно  утратил  уют,
так что теперь он казался чересчур по-мужски педантичным.
   Но для него, нового владельца, так было лучше. Ему не хотелось видеть
в Рок-Хаусе женщину. Ему не нужна была здесь женщина, с ее  болтовней  и
вечной претензией на внимание, но больше всего, видит Бог, он  не  хотел
видеть Луизу рядом с собой на брачном ложе.
   Обессиленный, он упал  в  кресло.  Но  потом  решил,  что  больше  не
выдержит, если снова окунется  в  страдальческие  мысли  о  неизбежности
предстоящего.
   Надо куда-то пойти, чем-нибудь заняться. Надо перестать думать только
о Луизе и не вспоминать  больше  ее  страстные  поцелуи,  тот  неистовый
огонь, которым она выжгла его душу, оставив там, внутри него, одно  лишь
отвращение.
   Он поднялся и позвонил в колокольчик.  Когда  появился  слуга,  велел
подготовить лошадь.
   - Позаботьтесь, чтобы это был самый резвый жеребец; в конюшне.
   - Будет исполнено, ваше сиятельство. Желаете, чтобы грум  сопровождал
ваше сиятельство?
   - Нет, я поеду один.
   Он  поднялся  наверх  переодеться  для  верховой  езды.  Его   бывший
ординарец, хорошо изучивший его характер за несколько лет, угадал плохое
настроение своего хозяина и не имел никакого желания усугублять его.
   Граф молча переоделся, потом обратился к ординарцу:
   - Я не знаю, как скоро я вернусь, Бейтс. Но если меня долго не будет,
не нужно, чтобы за мной кого-нибудь посылали, мне этого не хочется. Я  в
состоянии сам о себе позаботиться, ты это прекрасно знаешь.
   Бейтс понимающе усмехнулся.
   Будучи вышколенным слугой, он лучше  многих  знал,  насколько  хорошо
граф может позаботиться о себе и тех, кто служит под его началом.
   - Я скажу им, чтоб не волновались за  вас,  милорд,  -  сказал  он  в
ответ, но граф уже спешил по коридору к лестнице.
   Когда он  оседлал  жеребца,  поджидавшего  у  парадного  выхода,  тот
немедленно  продемонстрировал  свое  чрезмерное  своенравие,   вызывающе
взбрыкивая.
   Граф надеялся, что пребывание на  воздухе  освободит  его  голову  от
дурных мыслей и поможет ему найти решение  проблемы,  и  вот  теперь  на
какое-то  время  ему  пришлось  сосредоточиться  только  на   том,   как
справиться с норовистым жеребцом, и мгновения этой извечной борьбы между
человеком и животным подарили ему истинное наслаждение.
   Когда деревья  парка  остались  позади,  он  пришпорил  коня,  и  тот
помчался галопом по полям с  такой  скоростью,  что  думать  о  чем-либо
другом стало совсем невозможно.
   Это принесло облегчение если не голове, то хотя бы телу.
   И лишь когда  наконец  его  конь  устал  и,  полностью  смирившись  с
седоком, перешел на размеренный шаг, граф снова  обратился  в  мыслях  к
вопросу о своей предполагаемой женитьбе.
   "Почему, - спрашивал он себя, - я так глупо позволил вовлечь  себя  в
любовные сети (если  вообще  к  подобной  связи  можно  применить  слово
любовь) незамужней девицы?"
   По правде говоря, он, конечно, мог бы тогда, хотя она и  не  оставила
ему большого выбора, прогнать Луизу. Безусловно, ему следовало поступить
именно так, хотя он чувствовал бы себя п