вариху, - сказал он по-английски. Манелла ответила  ему
по-французски:
   - Я и есть повариха, милорд.  -  Она  улыбнулась.  -  Видите  ли,  по
национальности я француженка, но всю жизнь прожила в Англии.
   - Это для меня новость, - признался заговорщик,  пытаясь  сообразить,
чем обернется для него эта неожиданность. -  Я  предполагал,  что  здесь
служит обычная повариха-англичанка, которая провела в  доме  много  лет.
Хотел, видите ли, лично поблагодарить вас за вчерашний ужин.
   - Полагаю, что вам больше понравится сегодняшний, - заметила Манелла.
- Меню покажется вам более привычным.
   - Нас будут потчевать французскими блюдами? - оживился граф. -  Какой
приятный сюрприз!
   - Ужин будет целиком состоять из блюд французской кухни,  -  заверила
его Манелла, - и я буду очень огорчена, если он вам не понравится.
   -  Это  исключено,  тем  более  что  он  будет   приготовлен   вашими
очаровательными ручками, - галантно возразил француз.
   Манелла догадалась, что он пытается с ней флиртовать. Она  ничего  не
отвечала, но всем видом давала понять, что спешит.
   Убедившись, что его куртуазное замечание оставлено без внимания, граф
перешел к делу.
   - В общем-то, я пригласил вас, мадемуазель, -  я  прав,  называя  вас
так? - не только для того, чтобы выразить вам свою благодарность. Знаете
ли, мы все - гости и искренние друзья его светлости маркиза  -  задумали
сделать ему маленький сюрприз.
   Манелла выражала внимание, но не говорила ни слова в ответ.
   - Так вот, мы решили дать ему э-э-эликсир,  придающий,  так  сказать,
э-э, бодрость и жажду к жизни. Манелла молчала.
   - Вам ли, француженке, не понять, что я подразумеваю, - добавил граф,
гадко подмигнув.
   Поскольку ответа не последовало,  он  достал  из  нагрудного  кармана
крошечную шкатулочку, скорее всего табакерку, и показал ее Манелле.
   Манелла не проронила ни слова.  Она  заметила  на  эмалевой  крышечке
герб, должно быть, фамильный герб графа.
   Граф заговорил менее развязным тоном. Вероятно, сдержанность  Манеллы
действовала ему на нервы.
   - Видите ли, я говорил об эликсире.., э-э.., так сказать, фигурально.
В этой шкатулочке  -  порошок  из  высушенной  травы,  произрастающей  в
Центральной Африке. Тот, кто попробует  его,  испытывает  экстаз,  будто
воспаряет к небесам. Надо думать, по молодости  лет,  вам  неизвестно  о
подобных средствах.
   - Звучит заманчиво, - сказала Манелла. -  Вы  правы,  месье,  мне  не
доводилось слышать об этой траве.
   - Тем лучше для вас, - деланно обрадовался граф. - Значит, и вам наша
шутка покажется забавной.
   - В чем же она Заключается и почему вы посвящаете в свой секрет меня?
- спросила Манелла, уже предвидя ответ.
   - Вы же будете готовить сегодняшний ужин, - напомнил француз. - Вот и
подсыпьте чайную ложку этого порошка в какое-нибудь порционное  блюдо  и
позаботьтесь, чтобы оно попало именно маркизу. То-то мы повеселимся!
   С  этими  словами  граф  открыл  табакерку,  в  которой   был   белый
кристаллический порошок, совершенно не похожий  на  измельченную  траву,
хотя бы и африканскую.
   - Итак, вы поняли, моя  дорогая,  что  вся  порция  должна  достаться
именно его светлости? - спросил он таким тоном, будто дело было  решено.
- Средство очень дорогое, если не  сказать  драгоценное,  мы  просто  не
можем себе позволить расходовать его на себя.
   - Понимаю, - кивнула Манелла, едва сдерживая негодование.
   - Куда вам его отсыпать? - спросил граф, поздравляя себя с тем, что с
ним даже не стали торговаться. Если бы он был более  проницательным,  то
оценил бы бескорыстие мнимой соотечественницы по-иному.
   - Лучше я возьму всю шкатулку, - предложила  Манелла  самым  невинным
голосом. - Отсыплю чайную ложку, а табакерку с остатками снадобья  верну
вам.
   -  Дельная  мысль,  -  одобрил  француз.  С  этими  словами   Манелла
поторопилась взять шкатулку из рук графа, который,  как  ей  показалось,
заколебался.
   Не давая ему  опомниться,  Манелла  выбежала  из  кабинета  со  своим
трофеем и поспешила на кухню, где пока никого не было.
   Сняв с крючка одну из  чашек,  она  пересыпала  туда  все  содержимое
табакерки  и  заперла  чашку  в  шкафчик,  где   хранились   деньги   на
хозяйственные расходы и сильнодействующие лекарства, которыми можно было
отравиться, перепутав дозу.
   Наполнив табакерку солью, Манелла отправилась назад, в кабинет.
   Граф, ожидая ее, в нетерпении расхаживал по комнате, должно быть,  не
на шутку озадаченный долгим отсутствием девушки.  При  виде  Манеллы  он
буквально просиял.
   - Вы все сделали, как вам было сказано?  -  спросил  он.  -  Насыпали
именно чайную ложку, не больше и не меньше?
   - Я умею отмерять  порошки,  -  высокомерно  заметила  Манелла.  -  В
кулинарии точность дозировки не менее важна, чем в фармацевтике.
   - И обязательно накажите лакеям, чтобы именно эта порция была  подана
маркизу, - напомнил граф. - Если вы  что-то  перепутаете,  весь  замысел
пойдет насмарку.
   - Как  можно?  Я  вас  поняла,  -  спокойно  сказала  Манелла.  -  Не
сомневайтесь, я не допущу промаха.
   - Я сразу понял, что на вас можно положиться, - заметил граф, тут  же
успокоившись. - Вот вам за ваши труды.
   Он сунул в руку Манеллы монету в пять соверенов. Манелла  постаралась
изобразить благодарную улыбку и сделала реверанс. Деньги  она  сунула  в
карман не глядя.
   - Большое спасибо, ваше милость, - сказала она. - Вы очень добры, и я
вам искренне признательна.
   - С вашей стороны будет очень неосмотрительно, если вы расскажете про
мою щедрость кому-либо в доме, - не преминул напомнить граф.
   - Я знаю, - коротко ответила Манелла, которой  этот  человек  был  до
того отвратителен, что она не могла долее с ним разговаривать.  Все  же,
выходя из комнаты, она заставила себя еще раз улыбнуться и  сделать  еще
один реверанс.
   Манелла вернулась на кухню. Она отперла шкафчик и посмотрела на белый
порошок - зачем, сама не знала. Однако именно в этот момент  ее  осенила
мысль, и, как ей показалось, весьма удачная.
   Манелла начала готовить ужин раньше, чем требовалось.  Теперь,  ввиду
возникших обстоятельств, она должна была кое-что приготовить вне плана.
   Накануне она объявила Доббинсу, что ужин будет на французский манер.
   - Для меня это в диковинку, - ответил дворецкий. - Но его  светлости,
наверное, понравится. Живя за  границей,  он  привык  к  континентальной
кухне.
   - Это вполне понятно, - кивнула Манелла. -  Мистер  Доббинс,  могу  я
рассчитывать на вашу помощь? Мне хотелось бы, чтобы во  время  ужина  не
произошло никаких досадных заминок или сбоев.
   - Я весь к вашим услугам, - обрадовался Доббинс.
   Написав меню, Манелла понесла его на утверждение мистеру Уотсону.
   - Французские блюда? - В голосе старика прозвучало сомнение. - Я  вот
думаю, не наскучили ли французские кушанья его светлости...
   - Хорошее никогда не  может  наскучить,  -  возразила  Манелла.  -  А
французская кухня славится на весь мир.
   - Что ж, поступайте так, как считаете нужным, - смягчился  Уотсон.  -
Знаете, мисс Шинон, от вчерашнего ужина все были просто  в  восторге.  И
вот что я вам скажу. Сам бог послал вас в замок. Весьма отрадно, что  вы
здесь появились.
   - Благодарю вас, - сказала Манелла, грациозно приседая в реверансе.
   Старик добродушно улыбался, глядя на изящную девушку, у  которой  он,
известный своей легендарной придирчивостью, не успел заметить ни  одного
недостатка.
   Манелла выбрала на ужин блюда, которые особенно  нравились  ее  отцу.
Она рассуждала,  что  между  покойным  графом  Эйвонсдейлом  и  маркизом
Бекиндоном существует несомненное сходство. Оба  мужественны,  сильны  и
благородны. Вполне вероятно, что их вкусы в еде могут совпадать.
   К ужину был приготовлен паштет из  утки,  подававшийся  в  порционных
тарелочках. Порции были украшены розетками из молодой моркови и свеклы.
   На второе был прозрачный телячий бульон. Манелла знала, что это блюдо
не может не понравиться.
   Далее следовала  жареная  осетрина,  нарезанная  крупными  кусками  и
выложенная на большом блюде. Для украшения были сделаны особые венки  из
зелени. Не зная секрета, можно было подумать, что они  сплетены,  но  на
самом деле листья просто искусно выкладывались в определенном порядке.
   Вначале Манелла собиралась  подать  после  осетрины  жареных  цыплят,
"petit poussin" , как  называла  их
миссис Белл, пренебрегая французским прононсом. Оказавшись вовлеченной в
заговор, девушка включила  в  меню  грушевый  шербет,  который  в  особо
торжественных случаях принято  подавать  в  виде  промежуточного  блюда,
разделяющего рыбную перемену и птицу. На это у нее были свои причины.
   "А потом гости отведают блюдо, которое,  я  надеюсь,  их  удивит",  -
подумала Манелла, радуясь своей идее.
   Предвкушая  эффект,  она  целиком  сосредоточилась  на  приготовлении
цыплят.
   Доббинс объявил об ужине ровно в восемь часов.
   По  лондонским  меркам,   это   было   поздновато,   потому   что   у
принца-регента садились за стол в половине восьмого.
   Но  погода  была  так  хороша,  что  маркиз  не  желал  слишком  рано
возвращаться домой. После ленча он объезжал жеребца,  которого  приобрел
на аукционе две недели назад. Жеребец был  норовистый,  его  требовалось
укрощать, и маркиз вступил в извечную борьбу человека с животным.
   Гости  сели  за  стол,   украшенный   букетиками   орхидей.   Графиня
придвинулась к маркизу чуть ближе, чем разрешали приличия, положила  ему
на рукав руку с тонкими, длинными пальцами и  ласково  сказала  интимным
полушепотом:
   - Милый Бекиндон, как прекрасно, что мы хоть на время заполучили  вас
целиком в свое распоряжение. Завтра, когда съедутся остальные  гости,  я
буду ревновать, как пантера.
   - Надеюсь, вы не хотите  сказать,  что  я  могу  забыть  про  вас,  -
галантно возразил маркиз.
   - Я просто  не  позволю  о  себе  забыть,  -  произнесла  графиня  со
страстными придыханиями после каждого слова.
   Маркиз встретил эту даму в Париже.  Она  была  остроумна,  забавна  и
совершенно ненасытна в постели.
   После победы над Наполеоном все ограничения и запреты,  действовавшие
в военное время, стремительно уходили в прошлое.  Жизнь  возвращалась  в
прежнее русло. Казалось, Париж жаждал наверстать упущенное. Если человек
хотел развлечься, к его услугам были любые развлечения.
   А маркиз как раз стремился развлекаться,  чтобы  забыть  о  лишениях,
которых потребовала от него война.
   Иветт позаботилась, чтобы он находил  утешение  в  ее  близости.  Она
всегда была рядом, соперничая в готовности явиться по первому зову с его
ординарцем. Невозможно было ее оттолкнуть. Графиня прилагала все усилия,
чтобы оставаться желанной. У нее были далеко  идущие  цели,  и  ради  их
достижения она готова была на  все;  на  лесть,  на  ложь,  на  интриги.
Впрочем, пока ей не было нужды злоупотреблять этими средствами.
   Иветт была вдовой. Ее муж был убит в 1814 году, за год до отречения и
ссылки Наполеона на остров Эльба. Он пал в битве под Лейпцигом.
   Иветт то  и  дело  напоминала  мужу,  что  происходит  из  старинного
аристократического семейства, однако после того как  Наполеон  пришел  к
власти, граф был вынужден служить "корсиканскому чудовищу".
   - Если бы Анри был жив, он бы искренне порадовался победе англичан, -
неустанно повторяла она. По какой-то  таинственной  логике  из  ее  слов
следовало, что "бедный Анри"  был  бы  несказанно  рад,  что  теперешний
любовник его жены отличился в разгроме той армии, в которой он,  "бедный
Анри", служил.
   Брат Иветт, граф, заверял, что именно так все и было бы. Со слезами в
голосе он рассказывал, как  им  с  сестрой  чудом  удалось  спастись  от
гильотины.
   - А вот имения наши пропали, - обычно заканчивал  он  свое  горестное
повествование, нервно постукивая костяшками пальцев по краю стола.
   Маркиз из деликатности предпочитал не  расспрашивать,  где  были  эти
имения.
   - Теперь истинный французский аристократ может жить только в  Англии,
- с убеждением заявлял граф. - Как бы Иветт хотелось поселиться на вашей
родине! Какой героический народ!  Какие  традиции!  Какие  непоколебимые
понятия о чести!
   С чувством произнося подобные тирады, граф то и дело  посматривал  на
маркиза. Его взгляд лучше слов выражал  надежду,  что  желание  Иветт  в
скором времени осуществится.
   Однако  маркиз,  со  студенческих  лет  привыкший  к  домогательствам
женщин, желавших выйти за него замуж, слушал эти излияния вполуха.
   Неудивительно, что маркиз Бекиндон пользовался успехом у  дам  еще  в
юности, когда не  носил  столь  высокого  титула.  Он  был  единственным
наследником, и многие прелестницы мечтали  заблаговременно,  до  кончины
его отца, приобщиться к богатству и власти семейства Бекиндон. Почему-то
каждая полагала, что  ее  истинные  корыстные  намерения  останутся  для
молодого человека тайной. Однако маркиз рано понял, что к чему, не желал
попадать в чужие сети и всегда оставался начеку.
   Когда его отец, граф Бекиндон, умер, сын, впоследствии маркиз, воевал
в Португалии. В то время его более всего занимало, как  сохранить  жизнь
вверенным ему солдатам и себе самому. Мысль об унаследованном  титуле  и
богатстве оставалась где-то на втором плане или во втором  эшелоне,  как
сказал бы военный.
   Несмотря на это, он все же заметил, вернувшись  с  военной  кампании,
что количество карточек с  приглашениями,  всегда  доставляемых  ему  во
время завтрака на специальном подносе, теперь утроилось.
   Странно, что этот человек, так щедро одаренный  судьбой,  никогда  не
был влюблен. Временами он был заинтригован, временами -  увлечен,  но  к
влюбленности это не имело никакого отношения. Во всяком случае,  никакая
женщина не вызывала у него желания разделить с ней остаток дней.
   Иветт  еще  в  Париже  ясно  дала  ему  понять,  что  намерена  стать
английской графиней. А теперь,  с  возвышением  маркиза,  ее  притязания
выросли: она хотела быть маркизой Бекиндон.
   Как раз теперь маркиз окончательно решил, что настойчивость этой дамы
стала для него обременительной. Он  пообещал  себе,  что,  вернувшись  в
Лондон,  прекратит  с  ней  всякие  отношения.  По  правде  говоря,   он
досадовал, что пригласил французов в свое имение.
   "Как я мог проявить такое малодушие? - рассуждал он, - Надо  же  было
рассказывать им о доме,  о  лошадях,  о  картинах!  Глупец!  Ну  ничего,
максимум неделя, и графиня с братцем могут искать себе новую жертву".
   Он в какой-то степени был благодарен Иветт  и  ее  брату  за  дружбу,
выказанную ему на чужбине. Но теперь, когда война окончилась  и  настало
время устраиваться на родине, маркиз ощутил пропасть, разделявшую его  с
этими людьми. Теперь его долг состоял в  том,  чтобы  объехать  семейные
владения, повидаться с родственниками, восстановить отношения с  людьми,
которых он знал с детства. Более того, его ждала светская жизнь в  самом
высоком обществе. Принц-регент дал ему  понять,  что  всегда  будет  рад
принимать его у себя в Карлтон-хаузе.
   А прошлой ночью Иветт была еще настойчивее и ненасытнее, чем  всегда.
Маркиз, несколько утомленный длительным  переездом  из  Лондона,  принял
окончательное решение. Вернувшись в  столицу,  он  купит  ей  в  подарок
изумрудный гарнитур, в тон ее глазам, и поставит точку в их затянувшихся
отношениях.
   Иветт, по-видимому, не чувствуя нависшей над ней опасности,  страстно
нашептывала:
   - Надеюсь, у нас найдется немного времени только для нас двоих завтра
утром, пока не приедут ваши гости.
   - Разумеется, найдется, - рассеянно заметил  маркиз.  -  Я  хотел  бы
знать, чем вы предпочитаете заняться. В  имении,  да  и  в  самом  замке
осталось много интересных мест, которые я не успел вам показать.  А  мои
лошади будут только рады отвезти нашу маленькую компанию куда вам  будет
угодно.
   Иветт призывно улыбнулась, давая понять, что  в  ее  желаниях  лошади
отнюдь не фигурировали.
   Теперь, как никогда, маркиз  убедился,  что  эта  дама  абсолютно  не
подходит для жизни в сельской  местности.  Лучше  было  бы  ограничиться
приемом в своем лондонском дворце, а  не  привозить  этих,  в  сущности,
чуждых ему людей в отчий дом.
   Доббинс расставлял  перед  гостями  паштет.  Маркиз  достал  меню  из
специальной золотой подставки, украшенной его фамильным гербом. Прочитав
его, он сказал Иветт:
   - У нас сегодня ужин на французский манер - в  вашу  честь.  Остается
надеяться, что вы  не  будете  разочарованы,  все-таки  моя  повариха  -
англичанка.
   - Как мы можем быть разочарованы чем-либо в этом замке, где все дышит
любовью, для которой он и предназначен? - не раздумывая, ответила Иветт,
у которой все мысли, по-видимому, были сосредоточены на одном.
   Попробовав паштета, маркиз с улыбкой сказал:
   - Должно быть, миссис Уэйд брала уроки у  какого-нибудь  французского
повара или, по крайней мере, завела французскую кулинарную книгу. Я и не
подозревал, что у меня в доме могут приготовить такой паштет!
   Граф улыбнулся.
   - Надо было мне сказать, что мы захватили его с собой из Лондона,  но
я как-то не додумался, - и он  первым  засмеялся  над  этим  замечанием,
найдя его очень остроумным.
   "Зато  теперь  вы  додумались  до  очередной  глупой  шутки",   -   в
раздражении подумал хозяин дома, а вслух сказал:
   - В таком случае это было бы равноценно приезду в  Ньюкасл  со  своим
углем, не правда ли, месье Граве?
   Француз с готовностью кивнул и деланно улыбнулся,  явно  не  понимая,
что имеет в виду собеседник.
   - Ах да, иностранцы ведь не знают этой пословицы, -  заметил  маркиз,
как будто обрадовавшись, что ему представился случай напомнить графине и
ее брату, что они никогда не станут своими у него на  родине.  -  Видите
ли, Ньюкасл - это город на севере Англии. Там добывают уголь.  Привозить
уголь в Ньюкасл значит приезжать куда-либо с  тем,  чего  там  и  так  с
избытком.
   Французские  гости  с  воодушевлением  закивали,  выказывая  живейшую
заинтересованность.
   - Впрочем, вам едва ли  понадобятся  эти  тонкости  нашего  языка,  -
охладил их пыл маркиз.
   Доббинс подал осетрину в собственном соку.  Если  до  этого  французы
были весьма говорливыми, за осетриной они замолчали.
   По правде говоря, у Иветт и ее  брата  никогда  не  было  средств  на
подобную роскошь. Когда-то у их отца действительно была пара имений.  Но
они пришли в такой упадок, что Наполеон оказал наследникам услугу, издав
указ об экспроприации дворянских земельных владений.
   Благодаря этой мере имениям, которые и так должны были со дня на день
отобрать  за  долги,  можно  было   теперь   посвящать   ностальгические
воспоминания.  А  графиня  с  братом,  пострадав  наряду  с   подлинными
аристократами, получили формальное основание причислять  себя  к  старой
французской знати, к которой до революции  их  не  подпустили  бы  и  на
пушечный выстрел.
   Однако такое удачное возвышение не прибавило  им  гордости.  Иветт  с
братом пользовались каждой возможностью, чтобы урвать побольше, когда не
нужно платить.
   Доббинс внес шербет, гости оживились, но оказалось, что  единственная
порция этого блюда предназначена маркизу.
   Доббинс пояснил, обращаясь к хозяину,  но  достаточно  громко,  чтобы
слышали все:
   - Ваша светлость, повариха  говорит,  что  в  этих  краях  существует
старинный обычай: героям, вернувшимся с войны, подается особое  кушанье,
сюрприз, который не значится в меню. Это обычно десерт, но может быть  и
другое блюдо. Что бы это ни было,  его  называют  "голубь  мира".  Блюдо
подается на счастье, чтобы воин навсегда вернулся к мирной  жизни,  а  в
его стране надолго воцарились покой и  благоденствие.  Блюдо  необходимо
съесть в одиночку и до последней ложки.
   Маркиз рассмеялся:
   - Может быть, это действительно обычай, но я о нем никогда не слышал.
   Французы понимающе переглянулись.
   - Хитрая бестия, - едва слышно пробормотал