назад,  едва  успел
уклониться от удара.
   Тяжелый кулак, точно молот, ударил его в плечо; граф покачнулся. Не успел
он еще как следует выпрямиться, как Мандзани снова бросился на него.
   На этот раз граф был готов к  нападению  и  парировал  удар.  Теперь  они
схватились по-настоящему, не на жизнь, а на смерть. Мандзани дрался яростно,
не соблюдая никаких правил классической борьбы, его дикая, первобытная  сила
устрашала.
   Он был сильнее и весил больше, чем граф, а руки у  него  были  длинные  и
цепкие; к тому же, высокие гессенские  сапоги  графа  скользили  на  влажной
земле, цепляясь за траву, а его узкий, облегающий сюртук для  верховой  езды
мешал ему, стесняя движения.
   Тем не менее графу удалось нанести  тяжеловесу  резкий  сильный  удар  по
скуле, что несколько сбило с того спесь и поумерило его пыл.
   В цирке всем  уже  давно  было  известно,  что  силач-тяжеловес  обладает
необузданным нравом и легко приходит в ярость, как бык, бросаясь на каждого,
кто пытался пойти против него.
   Лицо его исказила страшная уродливая гримаса безумной  злобы,  когда  он,
обхватив графа, сдавил его, не давая ему вздохнуть.
   Это была поистине медвежья хватка  человека,  привыкшего  напрягать  свои
сверх меры развитые мускулы, поражая всех нечеловеческой силой; на мгновение
у графа перехватило дыхание, и он почувствовал,  как  ребра  его  хрустнули,
сжатые чудовищными, железными пальцами этого человека-зверя.
   Тем  не  менее  ему  удалось  высвободиться,  но   в   этот   момент   он
поскользнулся, и Мандзани, воспользовавшись этим, нанес ему в лицо  страшный
удар справа, сопровождая его ударом слева и снизу в челюсть.
   Граф пошатнулся и упал на спину.
   Калиста вскрикнула от ужаса.  Она  увидела,  что  Мандзани  нагнулся  над
графом, лежащим без сознания,  намереваясь  выместить  на  нем  свою  слепую
злобу, нанося ему все новые и новые удары в лицо и в грудь.
   Однако в ту минуту, когда силач  уже  занес  свою  огромную  руку,  чтобы
ударить своего поверженного противника, он неожиданно получил такой  сильный
удар в затылок, что покачнулся и повалился вперед; второй удар заставил  его
уткнуться лицом в траву; больше он не шевелился.
   Отбросив в сторону железный столбик, из тех, к  которому  обычно  крепили
полотнища палаток и который на этот раз послужил  Калисте  хорошим  оружием,
сразившим Мандзани, девушка опустилась на колени около графа.
   Глаза его были закрыты, тоненькая струйка крови стекала по подбородку.
   Она беспомощно смотрела на  него,  не  зная,  что  делать  дальше,  когда
услышала у себя над головой знакомый голос:
   - Что случилось, chere?
   Калиста подняла голову и, слегка задыхаясь от волнения, умоляюще сказала:
   - Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне, Коко!
   - Кто это?
   Поколебавшись всего лишь долю секунды, Калиста твердо ответила:
   - Мой муж!
   - Votre man? <Ваш муж (фр.).> Когда Мандзани придет в себя, он убьет его!
   - Знаю, - согласилась Калиста. - Мы должны унести его  отсюда.  -  Достав
носовой платочек, она вытерла кровь с подбородка графа.  Потом,  поднявшись,
сказала решительно:
   - Его лошадь должна быть где-нибудь  неподалеку.  Пожалуйста,  найди  ее,
Коко.
   Скинув свой высокий колпак, клоун вытер рукавом грим с лица и бросился на
поиски.
   Калиста тихонько свистнула; не прошло и минуты, как Кентавр уже был около
нее.
   Она достала из фургончика уздечку и взнуздала его; затем,  подняв  седло,
которое лежало на полу за дверью, девушка приладила его  к  спине  лошади  и
затянула подпругу.
   Бросив взгляд на тела  двух  мужчин,  лежавших  на  земле,  она  зашла  в
фургончик, чтобы собрать свои вещи; Калиста увязала их в ту же  самую  белую
шаль, с которой она еще так недавно покидала свой дом в Эпсоме.
   Сейчас, правда, было не до  того,  чтобы  аккуратно  складывать  белье  и
платья, тщательно закрепляя сверток позади седла.  Расстелив  шаль,  девушка
быстро побросала в нее  все  свои  вещи  и,  связав  ее  уголки  так,  чтобы
получился узел, высунулась из фургончика и забросила поклажу на луку седла.
   Коко еще не было видно, и Калиста, зайдя обратно  в  вагончик,  дрожащими
руками быстро скинула с себя свой цыганский наряд,  переодевшись  в  зеленый
костюм для верховой езды, который был на ней, когда она уезжала из дома.
   Она была уже одета и держала в руках свою шляпку с длинной вуалью,  когда
услышала голос Коко и, выйдя из фургончика, увидела его самого, а  с  ним  -
маленького оборванного мальчика, который вел на поводу лошадь графа.
   Клоун заметил, что Кентавр уже оседлан, а Калиста  успела  переодеться  в
дорожное платье.
   - Что это? Вы едете с ним? - воскликнул он.
   - Я должна, Коко, - твердо  сказала  девушка,  -  но  у  меня  ничего  не
получится, если ты мне не поможешь. Он не сможет держаться в седле.
   Француз крепко сжал губы. Глаза его  смотрели  на  нее  умоляюще,  но  он
сказал тихо:
   - Вы же знаете, я сделаю для вас все, что вы мне прикажете.
   Калиста слегка улыбнулась ему, но в глазах ее застыла тревога, и она  тут
же повернулась к мальчику, державшему лошадь.
   - Есть здесь где-нибудь поблизости приличная гостиница? - быстро спросила
она.
   - Его милость, - мальчишка указал на графа, - пообещал дать мне  шиллинг,
если я подержу его лошадь.
   - Я дам тебе два шиллинга, - ответила Калиста, - если ты проводишь нас  и
покажешь хорошую гостиницу. .  -  Два  кругляка?  -  восторженно  воскликнул
мальчик. - Спасибо, миссис! В деревне я знаю один отличный трактир - "Собака
и селезень"
   Может, вам подойдет?
   Калиста  вспомнила,  что  когда  они  проезжали  через  Поттерсбар,   она
действительно заметила какую-то весьма неприглядную,  не  внушающую  доверия
гостиницу.
   - А другой здесь нет? - спросила она.
   - Есть еще одна на почтовой станции,  -  ответил  мальчик.  -  Это  около
полумили отсюда, у дороги на Лондон.
   - Вот туда-то мы и поедем, - решила Калиста.
   Она повернулась к Коко:
   - Нам нужно усадить м-моего.., мужа в седло, а ты сядешь сзади  и  будешь
крепко держать его.
   На миг ей показалось, что он сейчас откажется. Затем  все  трое,  включая
мальчика, который тоже старался помочь им, с большим  трудом,  напрягая  все
силы, подняли графа с земли и усадили на лошадь.
   К счастью, Орест уже несколько утомился к вечеру и  был  слишком  увлечен
свежей зеленой травой для того, чтобы лягаться или не давать себя  оседлать,
как он обязательно сделал бы в другое время.
   Кое-как им все  же  удалось  удержать  графа  в  седле,  и  Коко,  как  и
предлагала Калиста, вскочил сзади, обхватив его обеими руками.
   Теперь главное для клоуна  было  удержать  равновесие  и  не  упасть,  но
Калиста не сомневалась в нем, зная, что он  отличный  наездник  и  время  от
времени, если требуется, заменяет на манеже джигитов, работающих с лошадьми.
   Наконец они  были  готовы  в  путь.  По  взрывам  доносившихся  из  шатра
аплодисментов и по звукам оглушительной бравурной музыки духового  оркестра,
игравшего туш, Калиста поняла, что представление идет к концу.
   - Нам пора ехать! - с тревогой сказала она.
   Потянув за поводья  вороного  жеребца,  мальчик  повел  его  через  поле,
указывая дорогу; Калиста на своем Кентавре следовала за ним.
   Ее терзал страх, что их могут заметить, попытаться  остановить,  помешать
убежать или, по меньшей мере, поинтересоваться, что случилось с Мандзани.
   Он остался лежать там же, где упал; красный плащ, прикрывавший его  тело,
ярким пятном выделялся на зеленой траве и был хорошо виден издалека, так что
любой, проходящий мимо, мог заметить его и  подойти,  чтобы  узнать,  в  чем
дело.
   Но им повезло, так как почти все артисты, поклонившись  в  последний  раз
публике, сразу же после окончания представления занялись сборами  в  дорогу,
сворачивая свой "Большой купол" и погружая его на лошадей; среди  палаток  и
фургончиков царила обычная предотъездная толчея и сутолока.
   Зрители толпились,  покидая  шатер,  проталкиваясь  к  выходу;  ребятишки
вопили и визжали, подражая клоунам, взрослые, получив свою долю развлечений,
торопились разойтись по домам, вернуться к своим обычным делам.
   На краю поля Калиста увидела высокую изгородь  и  обрадовалась,  что  она
вскоре скроет их от любопытных взглядов. Доехав до нее,  девушка  обернулась
назад и, вздохнув, подумала, что такая  странная  и  необычная,  но  все  же
невероятно увлекательная глава ее жизни закончилась.
   ....Ей повезло - в тот день, когда она сбежала  из  дома,  цирк  Великого
Кармо раскинул свои шатры в поле, в окрестностях Гилдфорда.
   Она проехала уже миль двенадцать - пятнадцать и посматривала по  сторонам
в поисках постоялого двора, где она могла бы напоить Кентавра  и  чем-нибудь
подкрепиться.
   Однако, увидев прекрасных, серых в яблоках, лошадей, которых дрессировали
неподалеку от того места, где  в  это  время  как  раз  натягивали  огромный
пестрый шатер, Калиста невольно остановилась, завороженная таким зрелищем.
   Лошади мчались друг за другом по  воображаемому  кругу,  снова  и  снова,
опять и опять, и девушка пришла  в  восхищение  от  того,  как  отлично  они
выдрессированы.
   Она внимательно следила за тем, как послушно и дружно они  поворачивались
на окрик дрессировщика или на щелканье бича.
   Дрессировщик, который, как потом оказалось, был в то же время и  хозяином
цирка, как и следовало ожидать, заметил Калисту с  ее  Кентавром  и  подошел
поговорить с ней. Он пришел в восторг от Кентавра и спросил  у  девушки,  не
хочет ли она остаться и посмотреть дневное представление.
   Она с интересом расспрашивала его о том, как он дрессирует своих лошадей.
   Его ответы ей так понравились, что  она  решила  показать  ему  кое-какие
трюки, которым научила своего Кентавра, вплоть  до  того,  что  конь  по  ее
команде протанцевал, поднявшись на задние ноги.
   - Кто вы такая, леди? - поинтересовался дрессировщик, поблагодарив  ее  и
выразив свое восхищение ловкостью и  умом  Кентавра.  -  И  куда  вы  сейчас
направляетесь?
   - Я не особенно важная персона, - скромно ответила девушка, - и в  данный
момент я еду просто так, куда глаза глядят.
   Он не стал больше задавать никаких вопросов; позднее Калиста узнала,  что
цирковые артисты вообще не проявляют излишнего любопытства и никому не лезут
в душу.
   - В таком случае, почему бы вам не присоединиться к нам? -  предложил  ей
хозяин цирка.
   Сначала Калиста решила, что он шутит. Когда  же  до  нее  дошло,  что  он
говорит совершенно серьезно, девушка подумала, что  это  на  какое-то  время
могло бы решить все ее проблемы.
   С одной стороны, ни матери, ни графу не  придет  в  голову  искать  ее  в
цирке; с другой же - путешествие в одиночестве, без всякого иного  спутника,
кроме Кентавра, остановки на постоялых дворах, несомненно, привлекут к  себе
внимание окружающих и вызовут нежелательные разговоры.
   Было и еще одно затруднение, которое она осознала  по-настоящему,  только
отъехав на значительное расстояние от дома.
   У нее совсем не оказалось с собой денег!
   Калиста привыкла, что о ней  всегда  заботились  многочисленные  нянюшки,
гувернантки, горничные и всякого рода слуги, она и  шагу  не  могла  ступить
одна, а все расходы всегда  оплачивала  ее  мать,  так  что  ей  никогда  не
приходилось думать о деньгах.
   Поэтому, убегая из дома в такой спешке, сгорая от стыда после  того,  что
произошло  прошлой  ночью,  она  совершенно  не  подумала  о  том,  что   ей
потребуется гораздо больше денег, чем у  нее  было  с  собой,  чтобы  суметь
прокормить себя и Кентавра.
   Все более удаляясь от Эпсома, Калиста размышляла о том,  что  нужно  было
захватить хотя бы драгоценности, которые можно было бы продать. Но  она  так
торопилась,  так  жаждала  поскорее  исчезнуть,  чтобы,  не  дай   Бог,   не
встретиться с графом после того, что случилось, что просто забыла  обо  всем
на свете; теперь Калиста сама удивлялась,  как  она  могла  совершить  такую
невероятную, непростительную глупость!
   Предложение директора  цирка  -  впоследствии  Калиста  узнала,  что  все
называли его просто Босс -  оказалось  как  нельзя  более  кстати,  позволяя
быстро решить самые насущные проблемы, а познакомившись с другими  артистами
труппы,  Калиста  с  головой  ушла  в  свою  новую  жизнь,  наслаждаясь   ее
необычностью и своеобразием.
   Разумеется, она совершенно не думала о том, какое впечатление ее  красота
может произвести на всех этих мужчин, даже не  предполагая,  что  они  могут
смотреть на нее просто как на привлекательную молодую женщину.
   Коко влюбился в нее с первого взгляда, и она была благодарна ему  за  его
самоотверженность и постоянную готовность прийти ей на помощь. Он помогал ей
чистить Кентавра и ухаживать за ним, ставил ее фургончик там,  где  она  его
просила, - подальше от шумного столпотворения и надоедливой болтовни  других
женщин.
   А вот Мандзани - это было уже совсем  другое  дело.  В  жилах  его  текла
пламенная смесь крови чехов и турков, хотя он  и  называл  себя  итальянским
именем, считая его  более  звучным  и  романтичным.  Он  обладал  невероятно
горячим темпераментом, взрывался, как  порох,  и  был  жесток  и  ревнив  до
безумия, что с самого начала пугало Калисту,  Она  старалась  избегать  его,
однако это было не так легко, и она неоднократно уже подумывала о  том,  что
придется поговорить с Боссом и попросить его  как-нибудь  воздействовать  на
Мандзани, чтобы тот оставил ее в покое.
   И надо же быть такому невезению, размышляла теперь  девушка,  чтобы  граф
появился как раз в тот момент, когда Мандзани заявил о своих намерениях  еще
более решительно, чем прежде...
   Простит ли ее когда-нибудь граф, сможет ли он забыть, в каком  неприятном
и унизительном положении оказался по ее милости? -  с  отчаянием  спрашивала
себя  Калиста,  пока  они  ехали  через  поля,  направляясь  к   придорожной
гостинице.
   Калиста нисколько не сомневалась, что  граф  отлично  владеет  искусством
бокса и всеми его приемами, но это никак не могло ему  помочь  в  схватке  с
таким противником, как  Мандзани,  привыкшим  грубо  и  примитивно  молотить
кулаками в уличных драках.
   Девушка понимала также, что узкий сюртук и высокие  сапоги  для  верховой
езды  мешали  графу,  затрудняли  его  движения,  не  давая   ему   свободно
развернуться.
   При всем при том она чувствовала, как будет уязвлена его гордость,  когда
он узнает, что его победил какой-то  ничтожный  циркач,  что  он  не  сумел,
несмотря на  все  свое  мужество  и  силу,  защитить  ее  от  оскорбительных
предложений Мандзани.
   Ничего не поделаешь, решила Калиста, пока что нужно подумать о  том,  как
получше ухаживать за графом, чтобы он поскорее поправился.
   Она надеялась только, что граф ранен не слишком серьезно, хотя  и  знала,
какой нечеловеческой силой обладает тяжелоатлет и как страшна и опасна может
быть его медвежья хватка.
   Всего лишь несколько дней назад девушка собственными глазами видела,  как
силач чуть не убил одного пьяного солдата, который забрел в цирк  со  своими
дружками и отпускал всякие пошлые шуточки, насмехаясь  над  артистами  и  их
номерами.
   Когда на арену вышел Мандзани, вся компания принялась, давясь  от  смеха,
потешаться над его способностью, громкими пьяными голосами выражая  сомнение
в том, что он действительно так силен, как кажется.
   Мандзани ждал их снаружи, у выхода.
   Он расшвырял их всех, и трое из них бежали, а вернее, шатаясь, поплелись,
мечтая, как можно скорее унести ноги подальше, но  четвертый  упорно  лез  в
драку, и Мандзани избил его до полусмерти и оставил валяться  в  канаве  без
сознания, истекающего кровью.
   Впереди показалась почтовая станция, и  Калиста,  обогнав  лошадь  графа,
сообщила:
   - Я поеду вперед и отдам все нужные распоряжения,  так,  чтобы  к  вашему
приезду все уже было готово.
   Не ожидая, пока  Коко  что-нибудь  ответит,  она  пришпорила  Кентавра  и
помчалась к гостинице. Во дворе,  увидев  конюха,  вышедшего  ей  навстречу,
Калиста произнесла властным и  надменным,  не  терпящим  никаких  возражений
голосом:
   - Я желаю немедленно поговорить с хозяином!
   Тот, вероятно, уже раньше заметил ее из окна, потому что к тому  времени,
когда Калиста спешилась,  хозяин  уже  стоял  в  дверях,  низко  кланяясь  и
приветствуя ее.
   Еще когда они ехали через поле, девушка надела на голову  свою  шляпку  с
длинной развевающейся вуалью, и, хотя волосы ее были слегка  растрепаны,  ее
элегантный  костюм  и  чистокровный,  породистый  жеребец,  на  котором  она
приехала, не оставляли сомнения в  том,  что  это  дама  из  высшего  света,
требующая к себе внимания и почтительного отношения.
   - Вы хозяин этой гостиницы? - спросила Калиста.
   - Я и есть, мадам, - ответил тот. - Поверьте мне, для меня большая честь,
что вы завернули к нам.
   - Я не одна, - продолжала Калиста. - Мы с мужем возвращались в Лондон,  и
по дороге на нас напали разбойники.  Он  отважно  защищался,  но  силы  были
неравные, и его могли бы даже убить, если бы нам не помогли цирковые артисты
- к счастью, они оказались поблизости. Один из  них  помог  затем  доставить
моего мужа сюда, в вашу гостиницу. Я была бы вам очень благодарна,  если  бы
вы приготовили для нас  лучшую  спальню,  какая  только  у  вас  имеется,  и
поскорее послали бы за доктором.
   - Конечно, мадам, все сейчас же будет сделано по вашему  распоряжению,  -
закивал головой хозяин гостиницы. - Ох уж эти мне разбойники, о них по  всей
нашей округе идет дурная  слава!  Житья  не  дают  людям  -  ни  пройти,  ни
проехать! Надо бы солдат на них напустить - пускай бы их всех переловили,  а
так толку не будет, нет!.. Но вы не сомневайтесь, мы все для вас сделаем, уж
постараемся ради вас и вашего доброго муженька!
   - Благодарю вас! - с достоинством произнесла Калиста.
   Пока она разговаривала с хозяином, во двор завели  вороного  жеребца,  на
котором Коко, придерживая, вез графа.
   Несмотря на кровь, которая текла по подбородку графа, на то,  что  голова
его была  бессильно  опущена,  а  тот  глаз,  куда  пришелся  страшный  удар
Мандзани, совсем заплыл, видно было, что это настоящий  джентльмен,  человек
из высших кругов общества.
   Хозяин позвал на помощь гостиничного слугу и привратника,  и  они  вместе
сняли графа с лошади и внесли в гостиницу.
   Коко тоже спешился, и Калиста приказала конюхам отвести обеих  лошадей  в
стойла и проследить, чтобы, после  того  как  их  расседлают,  они  были  бы
должным образом накормлены и напоены.
   Затем, доставая из кошелька флорин, она протянула его мальчику.
   - Только пообещай мне, -  потребовала  девушка,  прежде  чем  отдать  ему
монетку, - что ты никому не расскажешь о том, что случилось  около  цирка  и
где мы остановились!
   - Вот вам крест, леди, никому не скажу, - забормотал маленький оборванец,
жадно уставившись на монетку.
   Калиста положила флорин на его протянутую ладошку, и он, точно  опасаясь,
что она может передумать и отобрать у него деньги, стремглав помчался прочь.
   Девушка повернулась к клоуну.
   - Спасибо тебе за все, Коко, - тихо сказала она, подавая ему руку.
   - Неужели я никогда больше не  увижу  вас,  chere?  -  спросил  клоун,  и
Калиста увидела, какая боль была в его глазах.
   - Я буду вспоминать о тебе, я всегда буду думать о тебе с благодарностью,
- сказала она вместо ответа.
   Он безнадежно вздохнул,  словно  понимая,  что  возражать  бесполезно,  и
поднес ее руку к губам.
   - Я буду надеяться, что это еще не конец и мы встретимся когда-нибудь,  -
сказал он. - Аи revoir <До свидания (фр.).>.
   - Аu revoir , Коко, - ответила Калиста. - Ты навсегда останешься  в  моей
памяти и в моей душе как самый верный и добрый друг!
   Девушка отвернулась,  не  в  силах  вынести  того  отчаяния  и  глубокого
страдания, которое отразилось на  его  лице,  и,  не  оглядываясь,  вошла  в
гостиницу.
   Хозяин с п