поэтому  герцогу
Мелинкортскому требовалось обязательно и как можно быстрее сделать всего
одну вещь: он непременно должен заставить немца  потерять  контроль  над
собой.
   Поэтому его светлость призвал на помощь все умение, которое  когда-то
учителя настойчиво пытались передать ему. Он нырял и уклонялся, внезапно
останавливался и так же внезапно ускорял  движения,  все  время  работая
ногами, он был очень легок, как будто у него выросли крылья,  уходил  то
вправо, то  влево,  где  Герман  Глобер  никак  не  мог  достать  своими
огромными кулаками.
   Герцог делал ложные выпады и тут же увертывался от  ударов  немца,  и
все время, пока  он  таким  образом  играл  со  своим  противником,  его
светлость мог чувствовать, что легкие его работают превосходно  и  дышит
он ровно. В конце концов оказалось, что он не в такой уж  плохой  форме.
Герцог Мелинкортский не особенно старался поразить  Германа  Глобера  на
этой первой стадии их поединка.  А  немец  вышел  на  ринг,  готовясь  к
быстрой победе, и надеялся выиграть эту схватку одним мощным ударом.
   Герцог всеми способами старался уклониться от его тяжелых кулаков. Но
в то же  время  он  понимал,  что  было  бы  роковой  ошибкой  позволить
наблюдавшим за схваткой цыганам подумать, что он уклоняется из-за страха
перед противником. Поэтому  если  он  будет  сохранять  слишком  большую
дистанцию между собой и Глобером, то потеряет их симпатию, в  результате
чего зрители могут стать на сторону фокусника. Существенным было  и  то,
что герцог Мелинкортский должен будет добиваться этой поддержки, которая
вселяет силу и дух, от толпы, наблюдающей за поединком. Дело в том,  что
оба соперника могут оказаться равными друг другу по силе и умению, и тем
не менее толпа будет на стороне одного из участвующих в схватке, и почти
всегда именно он и побеждает.
   Герман Глобер попытался нанести  еще  один  сильнейший  удар  в  лицо
герцога, но  тот  сумел  вовремя  увернуться,  и  огромный  кулак  немца
пришелся мимо уха.  Но  мгновением  позже,  когда  его  светлость  занял
прежнее положение,  Глобер  тут  же  обхватил  его  огромными  ручищами,
соперники крепко сцепились, обхватив друг друга.
   Глубоко вздохнув, герцог вырвался и ускользнул  от  опасности,  в  то
время как ободренный успехом немец последовал за ним, мыча от  восторга,
совершенно уверенный в своей победе - глаза его были прищурены,  толстые
губы растянулись в злобной ухмылке.
   Внезапно переходя в наступление, герцог Мелинкортский блокировал удар
левой, увернулся от бокового правой, после чего нанес  сильнейшие  удары
сначала правой, потом левой  немцу  по  корпусу  и  тут  же  отскочил  в
сторону.
   Удивившись и в то же время разозлившись, Глобер выругался, после чего
пришел в бешенство, пропустив сильный удар левой прямо в голову  и  едва
увернувшись от короткого удара снизу.  Теперь  фокусник  уже  с  большим
трудом противостоял герцогу, и, чувствуя растущую опасность, Глобер стал
дожидаться возможности для использования  одного  из  своих  смертельных
ударов головой, коленом или локтем.
   Но герцог Мелинкортский, разгадав его намерения, сумел избежать  этих
ловушек и, уклонившись еще от одного  удара,  продолжал  кружить  вокруг
своего противника, ожидая, пока тот раскроется.  Немец  нанес  еще  один
удар, но попал герцогу в плечо, а  тот  приготовился,  в  свою  очередь,
нанести быстрый ответный удар Глоберу в голову. И  как  только  это  ему
удалось, один из цыган что-то сказал, после чего  все  остальные  громко
захохотали. Услышав их смех, Герман Глобер пришел в неописуемую  ярость.
Он начал вопить что есть мочи, кричать, что еще никогда прежде никем  не
был побежден и что в этот раз он также не собирается проигрывать.
   С яростью и  неистовством,  которые  могли  бы  напугать  большинство
других бойцов и определенно обеспечить победу над ними, немец налетел на
своего противника.  Герцог  увертывался  и  отбивал  его  удары,  но  не
поддавался напору. А потом Глобер допустил главную роковую ошибку.
   Он снова и снова посылал проклятия в  адрес  его  светлости  и,  пока
ругался, ослабил защиту и приоткрылся буквально на одну секунду.  Сейчас
это было не похоже на то, что случалось во многих поединках  в  прошлом,
тогда Глоберу не  противостоял  соперник,  способный  хорошо  просчитать
эффект каждого удара. Тогда немец побеждал, потому что был  силен,  а  в
том случае,  если  ситуация  внезапно  обострялась,  Глобер  мошенничал.
Сейчас же у фокусника не было ни малейшего шанса использовать какую-либо
из своих уловок.
   Герцог  Мелинкортский  провел  мощный  удар  правой  и  угодил  точно
рассчитанным ударом в челюсть Герману  Глоберу.  На  какое-то  мгновение
показалось, что тот замер. Затем в движение пришла левая рука герцога, и
немец отлетел на другую сторону импровизированного ринга, грохнувшись на
землю.
   В течение нескольких  секунд  собравшиеся  зрители  хранили  гробовое
молчание. Казалось, все подались вперед и, затаив дыхание,  следили,  не
сможет  ли  Герман  Глобер  подняться  на  ноги.  Тот  тихо  застонал  и
перевернулся на спину: он был повержен -  чистый  и  убедительный  конец
состоявшегося боя.
   Потом  в  адрес  герцога  посыпались  поздравления,  со  всех  сторон
раздавались радостные возгласы, но его светлость не реагировал  на  них,
направляясь к девушке.
   Подойдя к ней, заметил, что  глаза  у  Аме  плотно  закрыты,  а  губы
беззвучно что-то шепчут. Но даже  не  слыша,  как  он  подошел,  девушка
почувствовала рядом с собой присутствие его светлости, после того как он
взял свою рубашку из ее рук, Аме открыла глаза и  пристально  посмотрела
на герцога.
   - Вы победили?
   Голос ее звучал хрипло и очень тихо.
   Герцог кивнул.
   - Боже милостивый, благодарю тебя! - Аме говорила так  тихо,  что  он
едва понимал ее.
   - Вы все  время  молились  за  меня?  -  спросил  герцог,  застегивая
пуговицы на воротнике.
   Он не знал, почему задал этот вопрос, но знать  это  было  очень  для
него важно.
   - Больше я ничем вам помочь не могла, - ответила Аме.  -  Смотреть  я
была не в состоянии.
   Говоря это, она протянула руку и  приложила  свой  носовой  платок  к
ссадине у него на лбу, которая кровоточила.  Но  его  светлость  тут  же
отстранил руку девушки.
   -  Это  пустяки,  -  проговорил  он.   -   Нам   следует   немедленно
отправляться.
   Одна из женщин-цыганок встала на колени рядом с Германом  Глобером  и
пыталась дать ему какое-то питье из чашки, а  герцог  и  девушка  в  это
время уже садились на приобретенных в таборе лошадей. Цыгане показали им
направление на Париж. Путь их должен был пролегать через поля,  а  затем
предстояло пересечь лес, который темнел на горизонте.
   - Удачи вам! - закричали цыгане беглецам вслед,  когда  те  двинулись
вперед, пустив лошадей галопом.
   Ни герцог, ни Аме не оглянулись.
   "Ну вот, еще одно неприятное происшествие, о котором необходимо будет
забыть", - внезапно подумал его светлость; потом он вспомнил о том,  что
упустил возможность нокаутировать Германа Глобера на две минуты  раньше,
чем это случилось в поединке. "Да, господин Джексон  обязательно  сказал
бы пару нелестных слов по этому поводу", - подумал герцог, усмехнувшись.
Кожа на суставах пальцев была содрана и кровоточила, щека саднила,  тело
начинало болеть, и  все-таки  герцог  Мелинкортский  был  очень  доволен
собой: он одержал победу и не потерял ни Аме, ни ее веру в себя.
 
Глава 5 
 
   Хьюго Уолтхем сидел в библиотеке у окна за  секретером  и  машинально
постукивал концом пера для письма.
   Английский парк за окном был залит ослепительным солнечным светом.  В
центре  его  располагался  бассейн  с   золотыми   рыбками,   окруженный
мраморными нимфами в  весьма  соблазнительных  позах,  в  дальнем  конце
находилась беседка, искусно оплетенная огромным количеством вьющихся роз
- пышных и ароматных.
   Но Хьюго Уолтхем ничего не замечал. Он смотрел невидящим взглядом  на
залитый солнечным светом сад, на лбу залегла суровая складка, лицо  было
таким  же  сумрачным,  каким  бывает  мартовское  утро.  Внешне  он  был
приятным, несмотря на  то,  что  нос  у  него  был  слишком  длинным,  а
подбородок - слишком узким для того, чтобы  этого  человека  можно  было
назвать красивым; но было в его лице  нечто  притягательное.  Ему  можно
было доверять, он был  порядочным  человеком,  а  то,  что  он  обладает
незаурядным умом, - выражало его лицо.
   Хьюго Уолтхем считался интеллектуалом, однако беда заключалась в том,
что ум и знания не приносили ему ни пенни.  Он  был  первым  учеником  в
школе  и  одним   из   самых   многообещающих   студентов   Оксфордского
университета; но жили они со своей овдовевшей  матерью  скромно  до  тех
пор, пока неожиданно и по чистой случайности он не познакомился со своим
кузеном, герцогом Мелинкортским.
   После этого жизнь Хьюго резко изменилась. Следует сказать, что  в  то
время герцог совершенно отчаялся найти подходящего человека, который был
бы способен управлять его  повседневными  делами,  следить  за  ведением
домашнего хозяйства,  просматривать  счета  и  которому  можно  было  бы
полностью и безоговорочно доверять.
   Деловые качества герцог Мелинкортский искал и в  тех  людях,  которых
нанимал.
   За год до того,  как  Хьюго  появился  в  родовом  имении  Себастьяна
Мелинкорта, герцог уволил трех секретарей, но с того  момента,  как  его
кузен занял это место, все дела пришли в полный порядок.  Хьюго  Уолтхем
тоже был счастлив как никогда прежде в своей жизни.
   Теперь он получил возможность поселить свою  мать  в  комфортабельном
доме в Бате , где она и провела в довольстве три оставшихся  года  своей
жизни, болтая с дамами своего возраста  о  "добрых  старых  временах"  и
осуждая "современную молодежь". У него появилось время для чтения и  для
продолжения исследований, которыми он занимался еще в Оксфорде; но самое
главное - это то, что теперь он находился среди людей своего  круга.  До
тех пор, пока для Хьюго Уолтхема не настали дни бедствий и  лишений,  он
никогда не задумывался, как много  может  значить  для  человека  потеря
привычного окружения. Но теперь друзей у него было даже в избытке.
   В  Мелине,  родовом   поместье   герцога   Мелинкортского   постоянно
устраивались приемы, в свою  очередь,  герцог  принимал  приглашения  на
подобные приемы в  домах  друзей  и  знакомых.  В  данный  момент  Хьюго
предстояло  просмотреть  кипу  визитных  карточек,   которая   постоянно
накапливалась на столе в гостиной, чтобы понять: в Париже его  светлость
ждут приемы, и с этим обязательно надо что-то делать.
   Герцог доверял ему безоговорочно.
   - Я пригласил  сорок  человек  на  обед,  который  состоится  сегодня
вечером, Хьюго, - мог сказать  Себастьян  Мелинкорт,  зная,  что,  когда
соберутся гости, он не будет разочарован ни  предложенными  блюдами,  ни
увеселениями,  которые  последуют  за  пиршеством.   И   только   иногда
извиняющимся тоном Хьюго мог пробормотать:
   "Если бы только вы дали мне немного больше времени!" - в том  случае,
когда герцог изредка позволял  покритиковать  устроенную  своим  кузеном
встречу. А сейчас Хьюго Уолтхем беспокоился.
   Дверь в комнату открылась, и он стремительно обернулся, однако увидел
не высокую, широкоплечую фигуру, как  ожидал,  а  призрачное  видение  в
бледно-голубом атласе и розовых  лентах.  Тщательно  сделанная  прическа
обрамляла прелестное улыбающееся личико, а  над  ним  возвышалась  круто
изогнутая шляпа, украшенная страусовыми перьями и кружевами.
   - Что, еще не приехал? - спросило видение.
   - Нет, еще не приехал, леди Изабелла, - ответил Хьюго, поспешно встав
из-за стола.
   - Даже представить себе не могу, что с ним могло случиться.  Он  всех
нас  заставил  мучиться  неизвестностью,  хотя,  без  сомнения,   просто
приударил за какой-нибудь темноокой мадемуазелью, да  и  забыл  о  нашем
существовании.
   -  Посол  уже  два  раза  спрашивал  о  его  светлости,  -  удрученно
проговорил Хьюго.
   Видение  прошлось  по  комнате  и  уселось  на  диван;  пышная   юбка
раскинулась вокруг ее талии,  головка  дамы  немного  откинулась  назад,
когда она, изучая свою внешность, бросила мимолетный взгляд  в  одно  из
длинных зеркал в позолоченных  рамах,  что  висели  в  гостиной  по  обе
стороны от камина.
   - Когда Себастьян приедет в Париж, я обязательно скажу ему, насколько
возмущена его поведением, - самодовольно проговорила леди Изабелла. -  Я
договорилась, что он будет сопровождать меня на  обед,  который  прошлым
вечером давала принцесса де Полиньяк. И когда его не оказалось в  нужное
время в  Париже,  я  вынуждена  была  просить  лорда  Руперта  Карстерса
сопровождать меня, а тот вел себя на приеме просто безобразно.
   - Так ведь Руперт - не  любитель  парадных  обедов,  -  усмехнувшись,
проговорил Хьюго.
   - Он доказал это своим поведением, будьте уверены, -  резко  ответила
леди Изабелла. - Я с ума сходила, откровенно говоря, все это на  совести
Себастьяна. И можете не сомневаться, он обязательно услышит от  меня  об
этом.
   - Но ведь, возможно, с ним  случилось  что-то  непредвиденное.  Может
быть, даже произошел несчастный случай, - проговорил Хьюго,  как  всегда
готовый к защите герцога от любых нападок.
   - В этом случае те кареты  из  его  кортежа,  которые  ехали  следом,
обязательно обнаружили бы где-нибудь его экипаж, -  возразила  ему  леди
Изабелла. -  Нет,  можете  быть  уверены,  он  нашел  себе  какое-нибудь
развлечение и сейчас в полной мере наслаждается им.
   Хьюго Уолтхем  даже  не  пытался  опровергнуть  ее  предположения,  в
присутствии леди Изабеллы Беррингтон он неизменно терял  дар  речи.  Эта
женщина, так же как и он, являлась родственницей герцога  Мелинкортского
по материнской линии и поэтому не была кровной родственницей Хьюго.
   Изумительно красивая, крайне избалованная и в то же время -  всеобщая
любимица Сент-Джеймского дворца ,  леди  Изабелла  Беррингтон  заслужила
репутацию роковой  женщины;  говорили,  что  в  свой  первый  сезон  при
королевском дворе она  разбила  больше  сердец,  чем  какая-либо  другая
дебютантка за всю историю. Кроме того,  с  того  самого  дня,  когда  ее
забрали из пансиона, о ней начала ходить масса сплетен,  которые  с  тех
пор не иссякли.
   Можно было  определенно  утверждать,  что  она  ничуть  не  старалась
заслужить любовь тех, кто в любой момент готов сурово осудить  молодость
и красоту. Леди  Изабелла  Беррингтон  с  пренебрежением  относилась  ко
всяким условностям, к суждениям великосветских престарелых дам,  которые
считали, что именно они являются примером для молодых,  несмотря  ни  на
что, она оставалась самой привлекательной дамой Лондона.
   Даже замужество, на которое она решилась, когда ей не исполнилось еще
и двадцати лет, не помешало ее успеху. Чарльз Беррингтон  был  небогатым
военным, но происходил из знатного рода. Они были страстно влюблены друг
в друга, но ровно через три недели Чарльз отправился на войну в  Америку
и был убит. Задолго до того, как закончился общепринятый  период  траура
по  случаю  смерти  супруга,  Изабелла  Беррингтон  увлеклась  тем,  что
называли "чудовищной модой".
   Она раздражалась, сердилась, негодовала и все-таки всегда  оставалась
прекрасной.  Леди  Изабелла  мечтала  жить  так,  как  ей  хотелось,   и
возмущалась, когда что-либо  мешало  этому;  если  в  жизни  она  хотела
чего-то добиться, то  для  достижения  этого  она  проявляла  редкостное
упорство, а в  настоящее  время  ей  по  сердцу  был  Себастьян,  герцог
Мелинкортский.
   - Я могу стать очаровательной герцогиней, - говорила она. -  Судя  по
портретам, которые висят в картинной галерее Мелина,  было  бы  нелишним
добавить немного красоты в эту фамилию, а кроме того, мы  с  Себастьяном
вполне могли бы составить очаровательную пару.
   - Именно поэтому мы и встречаемся так редко, - обычно отвечал на  это
герцог немного насмешливо.
   - Между прочим, как раз в этом и кроется  единственно  верная  основа
супружеского счастья, -  победно  заявляла  Изабелла  Беррингтон.  -  Вы
предпочитаете жить в Мелине, а  мне  бы  очень  понравился  ваш  дом  на
Баркли-сквер , а если б мы были вместе, искренне  радовались  бы  каждой
нашей встрече.
   -  Вы  в  своих  рассуждениях  не  учитываете  одного,  -  лениво  не
соглашался со своей кузиной Себастьян. - Дело в том, что  я  предпочитаю
оставаться холостым.
   - Ну, разве можно быть таким эгоистом? - возмущалась  леди  Изабелла,
но сколько бы она  ни  вела  подобных  разговоров,  они  ни  к  чему  не
приводили, так как Себастьян Мелинкорт только смеялся в ответ на все  ее
доводы.
   Тем не менее леди  Изабелла  не  отказывалась  от  своих  настойчивых
попыток. И когда она услышала о том, что герцог Мелинкортский собирается
отправиться в Париж, она немедленно выехала туда, преодолев  Ла-Манш  за
несколько дней до того, как прибыл кортеж  его  светлости.  В  парижском
обществе у Изабеллы Беррингтон было  много  друзей,  и  за  то  короткое
время, которое она провела в столице, эта  женщина  умудрилась  получить
приглашения на все приемы, на которые был приглашен и герцог, а также  и
на множество других, от которых  его  светлость  отказался.  Французские
аристократы всегда отличались  неравнодушием  к  женским  чарам,  как  и
английские светские  львы.  Леди  Изабелла  постоянно  ощущала,  что  ее
преследуют, за ней ухаживают, соблазняют, и была искренне  рада  фурору,
который неизменно производила, стоило ей где-либо появиться.
   Она думала, что было бы совсем неплохо, если бы  Себастьян  убедился,
насколько она привлекательна для  Других  мужчин,  и,  к  ее  величайшей
досаде, герцога в назначенное время в Париже не оказывается, и  ни  один
человек на свете, даже Хьюго, не имеет ни малейшего  представления,  где
он может быть.
   - Я очень обеспокоен, как  бы  с  ним  чего-нибудь  не  случилось,  -
проговорил Хьюго Уолтхем.
   Он неторопливо расхаживал взад и вперед по комнате, говоря эти слова,
а глаза леди Изабеллы были неотрывно прикованы  к  его  высокой  фигуре,
стройность которой  подчеркивал  камзол  из  серо-стального  атласа.  Ей
нравился этот человек, хоть  Изабелла  и  считала,  что  с  застенчивыми
людьми,  как  правило,  гораздо  больше  хлопот:  постоянно   приходится
вовлекать  их  в  разговор  и   заставлять   отказаться   от   множества
предубеждений, прежде чем такие люди начинают вести себя  естественно  и
непринужденно.
   Но  данная  ему  от  природы  застенчивость  не  могла  затмить   той
преданности, с которой он относился к Себастьяну Мелинкорту. "Он  чем-то
напоминает наседку над только что вылупившимся  из  яйца  цыпленком",  -
подумала Изабелла Беррингтон и сказала:
   - Вы знаете, Хьюго,  все-таки  Себастьян  на  редкость  эгоистичен  и
невнимателен. Что касается меня, то я не рискнула бы усомниться даже  на
минуту в том, что он обязательно опоздает.
   - Я отказываюсь верить  своим  ушам,  моя  очаровательная  кузина,  -
зазвучал чей-то голос с порога. -  Я  думал,  что  вы  только  начинаете
оправляться после траура.
   Леди Изабелла вскрикнула от неожиданности, а Хьюго  резко  обернулся,
когда  услышал  хорошо  знакомый  голос  герцога   Мелинкортского.   Его
светлость стоял на пороге комнаты, улыбался и, как с облегчением отметил
Хьюго, казался абсолютно здоровым, хотя в эту  минуту  его  внешний  вид
несколько отличался  от  привычной  изысканности:  шелковые  чулки  были
разорваны в нескольких местах, белые панталоны покрыты пятнами  грязи  и
пылью, пальцы рук, которые он протянул леди Изабелле и  Хьюго  Уолтхему,
были в ссадинах с запекшейся на них кровью.
   - Себастьян, где вы были? - спросил Хьюго.
   - Ну, как девушка, ничего? - поинтересовалась Изабелла.
   - Я задержался из-за того,  что  один  джентльмен,  которого  вы  оба
достаточно  хорошо  знаете,  слишком  навязчиво   предлагал   мне   свое
гостеприимст