о  побережья.   Они
незаметно высадят их и к тому же  обещают  доставить  те  сведения,  что  им
удастся добыть относительно размера сил вторжения.
   - А что вы обещали взамен?
   - Несколько следующих месяцев наша береговая  охрана  у  Ромни  не  будет
особо усердствовать, выполняя свой долг.
   Маркиз расхохотался:
   - Поздравляю вас, милорд! У вас настоящий талант политика.
   - Все это было бы забавно, - отозвался тот, - если бы не  было  чертовски
серьезно, Алтон. Мне кажется, раньше я  никогда  не  боялся.  А  сейчас  мне
страшно - страшно за мою страну и будущее моего народа.
   Голос министра звучал искренне  и  неподдельно  страстно.  Потом,  словно
смутясь своей невольной патетикой, он поспешно добавил:
   - Я рискую надоесть вам своими опасениями.
   - Этого никогда не случится, милорд, -  заверил  его  маркиз.  -  В  этом
вопросе мы оба не стесняемся быть патриотами. Как бы то ни было,  в  душе  я
убежден: в любом случае мы побьем Бонапарта. Но это  будет  нелегко,  борьба
может длиться годы и, вероятно, будет стоить жизни многим британцам.
   В этот момент карета остановилась. Лорд Хоксберри выглянул в окно.
   - Спасибо, Алтон, что довезли меня до  дома.  Держите  эти  сведения  при
себе, хотя я и предупредил членов  кабинета,  что  намерен  сообщить  вам  о
происходящем. Они, как и мистер Питт, убеждены, что через кого-то происходит
утечка важнейшей информации, и надеются, что вы отыщете эту проклятую крысу.
Ибо пока мы ее не обнаружили,  все  наши  планы  по  обороне  находятся  под
угрозой.
   - Я это прекрасно сознаю, милорд, и уверяю вас: я делаю все, что  в  моих
силах, чтобы разоблачить предателя.
   Министр положил руку маркизу на плечо.
   - Молодец. Я знал, что мы можем на вас положиться.
   Он постучал по оконному стеклу экипажа, и  лакей,  который  уже  стоял  у
двери в ожидании сигнала, открыл ее.
   - Доброй ночи, Алтон. Еще раз благодарю вас за  то,  что  подвезли  меня.
Нет, не выходите, - поспешно добавил он. - Мне кажется,  сон  вам  нужен  не
меньше, чем мне.
   Помахав рукой, лорд Хоксбери поспешно поднялся по ступеням к дверям дома,
в освещенном проеме которых его уже дожидались слуги.
   Лакей у двери кареты почтительно спросил:
   - Домой милорд?
   - Домой, - подтвердил маркиз.
   Он зевнул, но мысли его неотступно были заняты тем, что сообщил ему  лорд
Хоксбери.
   Если Наполеон готов рискнуть тем, что двадцать  тысяч  его  солдат  будут
потоплены в Ла-Манше, то это говорит о  том,  что  он  намерен  отправить  в
Англию армию численностью как минимум в восемьдесят тысяч, а то  и  все  сто
тысяч солдат и офицеров.
   Это будут люди обученные,  большинство  из  них  -  закаленные  ветераны,
видевшие много боев и одержавшие много побед.
   Смогут ли английские войска и неопытные волонтеры противостоять им?
   Казалось невероятным, думал маркиз, что во время  двухлетнего  перемирия,
когда Бонапарт продолжал накапливать вооружение  и  использовал  прекращение
блокады для  того,  чтобы  пополнить  опустевшие  верфи,  Англия  распустила
волонтеров и вдвое сократила свою регулярную армию.
   Но что толку было теперь стонать и сожалеть  по  поводу  безответственной
политики, которая уже воплощена в жизнь?
   Сейчас было важно, чтобы, когда Бонапарт попытается высадиться, все  были
готовы и находились на местах.
   Все то время, пока экипаж совершал  недлинный  путь  от  Гановер-Сквер  к
Алтон-Хаусу, маркиз сидел, погруженный в раздумья.
   Кучер остановил лошадей, и маркиз прошел по застланному ковром тротуару в
дом.
   В холле его ожидал мажордом.
   - Вашу светлость желает видеть некая леди, - негромко сказал он.
   - Леди? - изумился  маркиз.  -  В  такой  час?  На  мгновение  его  мысли
обратились к Сильвине, но он сразу же понял, что это невозможно.
   Потом он  подумал:  кто  из  его  возлюбленных  мог  поступить  настолько
опрометчиво, чтобы нанести визит в дом холостяка,  -  даже  если  ее  муж  в
отъезде?
   - Кто это? - спросил он у мажордома. Тот замялся.
   - Лицо леди скрыто под вуалью,  милорд.  Маркиз  иронично  улыбнулся:  он
прекрасно знал, что никакая вуаль, даже самая  густая  и  непроницаемая,  не
может помешать прислуге знать правду.
   - Кто это, по-вашему, Ньюмен? - осведомился он.
   Мажордом ответил тихо, так, чтобы  его  не  слышали  стоявшие  поблизости
ливрейные лакеи:
   - Прошу прощения за дерзость, милорд, но я подозреваю, что это леди Леона
Арлингтон.
   - Леди Леона! - изумился маркиз. - Но не  может  же  она  быть  настолько
неблагоразумна...
   Тут он замолчал.
   Где-то в глубине его сознания он вспомнил голосок Сильвины, говорившей:
   - Она устроит  вам  ловушку!  С  быстротой,  выработанной  на  солдатской
службе, маркиз развернулся на месте.
   - Сообщите леди, - сказал он, - что  мой  экипаж  вернулся  пустым,  а  я
прислал сказать, что сегодня не ночую дома.
   Лицо мажордома осталось совершенно бесстрастным, и он отозвался:
   - Слушаю, милорд.
   Маркиз вышел через парадную дверь на тротуар.
   - Ваш экипаж, милорд? Мне о чем-нибудь распорядиться? - спросил лакей. Но
тот покачал головой.
   - Я пойду пешком, - проговорил он, к глубокому изумлению слуги, и  быстро
зашагал прочь.
   Дойдя до площади, он остановился, и там, где  его  не  могли  увидеть  из
дома, вошел в сквер, находившийся в ее центре. Затем он медленно и  бесшумно
прошел между огромных кустов сирени, росших в тени высоких деревьев.
   Благоухание какого-то ночного цветка  напомнило  ему  об  Алтон-Парке,  и
этого оказалось достаточно для того, чтобы на него нахлынули воспоминания  о
лесе в его имении и о  том,  как  Сильвина  предсказала  ему,  что  какая-то
женщина пытается устроить для него ловушку.
   Он был уверен, почти совершенно уверен, что именно эту ловушку предвидела
девушка, когда так странно,  невнятно  рассказывала  ему  о  его  прошлом  и
будущем.
   Идя  через  сквер,  маркиз  очень  скоро  оказался  напротив  собственной
парадной двери.
   Его скрывал огромный куст  жасмина.  Когда  он  задел  его  ветви,  белые
лепестки посыпались на землю и следы желтой пыльцы остались на  синей  ткани
его фрака. Неподвижно застыв среди сладко-ароматных ветвей, Алтон ждал.
   Дверь Алтон-Хауса распахнулась, и свет огромных хрустальных люстр  холла,
теплый и золотистый, выплеснулся на тротуар.
   Появился лакей и поспешно побежал куда-то по улице. Маркиз догадался, что
он послан за наемным экипажем.
   Спустя несколько минут лакей вернулся с каретой, в дверях дома  появилась
фигура под вуалью и, поспешно пройдя по тротуару, села в карету.
   Ошибки быть не могло: на незнакомке было открытое кроваво-красное платье,
в ко-, тором Леона появилась  на  приеме  в  министерстве  иностранных  дел.
Легкая накидка, закрывавшая плечи, сбилась, и можно  было  видеть  рубиновое
колье, обвившее ее белоснежную шею.
   Наемный экипаж уехал, но Алтон по-прежнему оставался в своем укрытии.
   Он простоял за жасминовым кустом еще минут десять, и  вот  на  площадь  с
бесшабашной лихостью выехал спортивный каррикль с четырьмя молодыми  людьми;
они были явно навеселе.
   Тот, кто правил экипажем, был особенно пьян, и его цилиндр лихо съехал на
сторону.
   Поднявшись на нетвердых ногах, он бросил вожжи  груму  и,  спустившись  с
козел, пересек тротуар и взялся за дверной молоток Алтон-Хауса.
   Остальные джентльмены последовали за  ним,  хотя  не  всем  легко  далось
расставание с мягкими сиденьями.
   "Свидетели!" - сказал себе маркиз, крепче сжимая зубы.
   Дверь Алтон-Хауса открылась, и он  услышал,  как  виконт  Тэтфорд  громко
сказал:
   - Я желаю поговорить с маркизом Алтоном Проведите меня к его светлости.
   - Его светлости нет дома, сэр.
   - Позволю себе усомниться в этом, - воинственно ответил виконт.
   Он проник в холл, за ним проследовали его спутники.
   Маркизу слышно было, как они препираются с его лакеями,  потом  он  через
раскрытые окна услышал, как непрошеные гости открывают двери малой  гостиной
первого этажа, библиотеки и столовой.
   Из его укрытия Алтону был виден длинный коридор, и он наблюдал,  как  его
пытающихся протестовать слуг  бесцеремонно  отталкивают  сначала  виконт,  а
потом и его спутники.
   Наконец виконт поднялся по лестнице: дело дошло до обыска спален.
   Алтон был разъярен беспрецедентной наглостью молодых  щеголей,  но  сумел
сдержаться:  он  понимал,  что  его  появление  в  этот  момент   для   него
нежелательно. Однако он дал себе клятву,  что  заставит  каждого  из  юнцов,
осмелившихся вторгнуться в его жилище, дорого заплатить за эту дерзость.
   Наконец смущенные и немного растерянные джентльмены  вновь  появились  на
тротуаре.
   Маркиз не видел  выражения  лица  виконта,  но  не  сомневался,  что  она
выражает не только разочарование, но и тревогу.
   Компания вновь взгромоздилась в каррикль и отбыла в  полном  молчании,  и
было очевидно, что их  настроение  сильно  отличалось  от  того  развеселого
состояния, в котором они прибыли.
   Когда каррикль скрылся из вида, маркиз вышел из-за скрывавшего его  куста
и направился к дому.
   На стук дверного молотка у двери моментально появился слуга. Увидев,  кто
стоит у подъезда, он удивился:
   - Милорд! - воскликнул он. - Я полагал...
   - Я передумал, - прервал его маркиз.
   - Здесь были несколько джентльменов, милорд, которые...
   - Мне все известно, - очень резко ответил тот. -  Не  сомневайтесь,  я  с
ними разберусь.
   Он вошел в библиотеку и сел в кресло. Тот же слуга принес графин с бренди
и поставил его рядом; помедлив немного на  тот  случай,  если  его  господин
захочет что-нибудь приказать, он вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой
дверь.
   Маркиз сидел абсолютно неподвижно. Он  чувствовал  себя  так,  как  будто
только что провел утлое суденышко через быстрины опасной реки и только чудом
уцелел.
   Теперь он понимал, почему Леона так настойчиво разузнавала, намерен ли он
быть дома. Она собиралась поймать его, понял он, и намеревалась  осуществить
свой план в один из вечеров, когда будет знать наверняка, что он дома.
   Она намеревалась прийти к нему и  соблазнить  его  -  и  тут  должен  был
появиться ее брат.
   Вывернуться было бы невозможно. От маркиза потребовалось бы поступить  по
законам чести и спасти запятнанную репутацию Леоны.
   Единственным возможным путем для этого была бы женитьба на девушке.
   Он спасся, думал маркиз, спасся, - потому, что Сильвина предупредила его,
что ему попытаются устроить ловушку.
   Если бы она этого не сделала, он мог бы, ни о чем не подозревая, войти  в
гостиную, где его ждала Леона, предполагая найти там одну из своих любовниц,
не настолько уязвимых из-за своего замужества.
   Маркиз протянул руку и налил себе рюмку бренди.
   Он чувствовал, что оно ему сейчас необходимо: он осознавал, что несколько
минут назад его свобода висела на волоске.
   Если бы  он  действительно  женился  на  Леоне,  то  она,  скорее  всего,
действительно причинила бы ему боль, как и предсказывала Сильвина.
   Разве она не разбередила бы раны, которые, как он надеялся, уже зажили  и
забылись? И все же он знал: то, что случилось с ним в прошлом, он не  сможет
забыть никогда.
   Откинувшись в кресле с рюмкой бренди в руке, маркиз необычайно  явственно
вспомнил бурные восторги своей первой любви.
   Он был очень молод и  впечатлителен  тогда,  вступив  в  армию  прямо  из
Оксфорда, и Элоизу он почитал не женщиной, а богиней.
   Теперь он понимал, что возносить  ее  на  столь  высокий  пьедестал  было
чистой воды идеализмом.
   Она  и  вправду  была  очень  привлекательна,  обладая  какой-то  наивной
девственной прелестью, и, родись в аристократическом семействе, наверняка бы
стала  всеми  признанной  красавицей.  Однако  она  была  всего  лишь  женой
скромного британского офицера, и ее прелесть была еще заметнее, поскольку ей
не было равных среди жен и возлюбленных, собравшихся в лагере, где проходили
подготовку солдаты нескольких полков.
   Элоиза казалась миниатюрной и хрупкой, и  когда  она  призналась  маркизу
(который тогда был виконтом Борном), как плохо  обращается  с  ней  муж,  он
объявил, что вызовет собрата-офицера на дуэль.
   Однако Элоиза помешала ему сделать такую глупость.
   Несомненно, ей нравился любовный пыл ее юного  обожателя  и  лестно  было
иметь поклонника со столь высоким положением в обществе, но в  то  же  время
она боялась скандала.
   Скривив губы, маркиз вспоминал теперь, как глубоко он чтил и  уважал  эту
прелестную женщину, подарившую ему свою любовь.
   Сначала он не мог поверить, что она не только отвечает взаимностью на его
чувства, но, больше того, готова отдаться ему.
   Он не смел и надеяться на такое счастье,  не  говоря  уже  о  том,  чтобы
просить ее о такой жертве, но, когда это  произошло,  он  почувствовал,  что
перед ним открылись врата рая и он поистине благословен.
   Он благоговел перед нею и на коленях благодарил Господа за ее  любовь.  И
тут ее муж был убит на маневрах!..
   Маркиз почувствовал себя счастливейшим из смертных.
   Эта несравненная женщина, это создание из иного мира, которая снизошла до
того, чтобы принять его любовь, теперь  была  свободна  и  могла  стать  его
женой!
   Когда позади  было  погребение  с  военными  почестями  и  первые  недели
глубокого траура, маркиз явился к Элоизе  и  объявил  ей,  что  попросил  об
отпуске, чтобы увидеться со своим отцом.
   - Я знаю, что нам придется еще долго ждать, - сказал он ей. - Ты будешь в
трауре положенный год, но я намерен  поговорить  с  отцом  о  тебе.  Я  хочу
сказать ему, как много ты для меня значишь, и, когда  он  узнает,  насколько
глубоко я люблю тебя, он все поймет и примет тебя в нашу семью.
   Маркиз говорил с уверенностью, которой на самом деле не испытывал.
   Он прекрасно знал, что его отец очень гордится  фамильной  честью  и  той
ролью, которую уже много веков Алтоны играли при  дворе  и  на  политическом
поприще.
   Как ни был Юстин опьянен любовью, он знал, что разговор, в ходе  которого
ему  придется  объяснять,  почему  он  отдал   свое   сердце   женщине,   не
принадлежащей его кругу, будет нелегким. Маркиз был не настолько глуп, чтобы
полагать, что дочь никому не известного сельского адвоката, вдова  ничем  не
выдающегося пехотного офицера - та женщина, которую его родители рады  будут
приветствовать в качестве будущей маркизы Алтон.
   Но он верил, что любовь все  преодолеет,  и  отправился  в  Алтон-Парк  в
радужном настроении, полный решимости (такой решимости он еще  не  испытывал
никогда в жизни) заставить отца понять, насколько Элоиза совершенна во  всех
отношениях.
   Он отъехал от лагеря уже миль на десять, его настроение  стало  понемногу
падать, и тут его осенило.
   Не лучше ли будет не объяснять, какова Элоиза, а  предоставить  родителям
судить об этом самим? Ну конечно же!
   Если он привезет ее в  Алтон-Парк,  разве  не  будут  они,  подобно  ему,
покорены ее красотой, нежностью и чуткостью?
   "Они увидят, что она из таких людей, которые смогут без труда войти в наш
круг, - сказал он себе. - Они  поймут,  что  нет  барьеров  происхождения  и
воспитания, которые не могла бы преодолеть женщина, являющаяся  прирожденной
леди, хотя у нее и нет фамильного древа, удостоверяющего это".
   Юстин развернул лошадей и  поехал  обратно  в  лагерь.  Подъехав  к  дому
Элоизы, он вошел без доклада, - они уже давно  отбросили  эти  формальности.
Гостиная оказалась пуста, и он взбежал вверх по лестнице в спальню.
   Открыв дверь, он, как и ожидал, нашел Элоизу в постели - но  она  была  в
ней не одна...
   Даже сейчас это  воспоминание  заставило  маркиза  вновь  испытать  такое
потрясение, словно рядом с ним разорвалось пушечное ядро; перед его  глазами
ярко представилась лежащая в постели Элоиза, а рядом  с  ней  на  подушке  -
собрат-офицер.
   Казалось, весь мир перевернулся. Нахлестывая лошадей и уносясь  прочь  от
лагеря, он знал, что ему невыносима даже мысль о встрече с нею, что ему  уже
не суждено забыть, что она с ним сделала.
   Алтон добился перевода в другой батальон полка,  который  направлялся  на
континент, и с отчаянием юности делал все возможное,  чтобы  быть  убитым  в
бою; он сражался так храбро и так мало заботился о себе, что  был  награжден
за доблесть на поле боя.
   Если бы это было возможно, он отказался бы от медали. В продолжение своей
военной карьеры он получал и другие награды,  но  эту,  первую,  не  надевал
никогда.
   Однако постепенно время утишило бурю его чувств. Боль стала проходить,  и
горе постепенно сгладилось.
   Больше никогда в жизни, решил маркиз, он не  будет  настолько  одурманен,
чтобы поверить в то, что женщина может быть столь  чиста  и  невинна,  чтобы
устоять перед страстью мужчины.
   Он никогда и ни с кем не говорил о происшедшем. Поскольку Элоиза не  была
вхожа в светское общество, никто из знавших маркиза понятия не имел,  откуда
в нем вдруг появилось столько цинизма.
   И  тем  не  менее,  каждый  раз,  соблазняя  замужнюю   женщину,   маркиз
чувствовал, что отмщает Элоизе. Она оставила его безутешным, опустошенным, и
единственным, всецело владевшим им чувством стало чувство мести.
   Когда прелестные женщины, рыдая, говорили ему, что он разбил  их  сердце,
Юстин Алтон в каждой из них видел Элоизу и слышал ее голос...
   Маркиз встал. Руки и ноги его одеревенели, пока он сидел так, размышляя о
прошлом, вспоминая Элоизу и думая, что Леона во многом похожа на нее.
   Как их много - жадных, эгоистичных, самовлюбленных женщин, готовых отнять
у мужчины то, что он более всего ценит в жизни, - его честь.
   Пройдя через комнату к окну, Алтон отдернул занавеси.
   За окном бледный рассвет стлался по крышам домов. Первые желтоватые  лучи
восходящего солнца разгоняли сиреневый сумрак ночи; прямо  над  его  головой
все еще мерцала одна звездочка.
   - Будь прокляты все женщины! - вслух проговорил маркиз. -  Я  никогда  не
женюсь.
   При этих словах маркизу послышался смех.
   У своего рта  он  ощутил  нечто  бесконечно  нежное  -  нежнее  цветочных
лепестков; его прикосновение было легче крыла мотылька. Губы Сильвины.
   И он, глупец, готов был поклясться всем, что почитал святым: он -  первый
мужчина, прикоснувшийся к ним.

Глава 7

   Сильвина медленно вошла в столовую. На лице ее было написано беспокойство
- и не зря. Оторвавшись от завтрака, ее брат спросил:
   - Какая  муха  тебя  укусила,  ч'1  о  ты  вчера  вечером  поступила  так
непростительно невежливо?
   Сильвина села за торец стола и, после секундного молчания, ответила:
   - Я просила передать тебе. Один из лакеев сказал, что  знает  тебя,  и  я
попросила его, чтобы он передал, что я уехала домой.
   - Да мне-то он все передал, - ответил ее брат, - но в  это  время  мистер
Каддингтон, как разъяренный вепрь, уже метался повсюду, спрашивая,  куда  ты
могла деться после того, как он оставил тебя на балконе.
   - Я.., не хотела.., больше там оставаться, - тихо проговорила Сильвина.
   - Не хотела оставаться! - рассерженно повторил брат. - А как,  по-твоему,
я себя чувствовал, когда Каддингтон орал на меня так, словно я лакей, и  как
ищейка рыскал по саду, разыскивая тебя? Надо сказать, Сильвина, не  очень-то
хорошо ты отплатила ему за гостеприимство. В конце концов, он пригласил  нас
на обед и заплатил за твое...
   Он неловко замолчал. Насторожившись, Сильвина вопросительно посмотрела на
брата.
   - Заплатил за что? - резко спросила она.
   - Это не имеет значения.
   - За что? - настаивала девушка. Ее глаза казались еще больше на  внезапно
побледневшем лице.
   Брат не отвечал, и она тихо проговорила:
   - Ты собирался сказать, что он  заплатил  за  мое  платье,  да?  Когда  я
благодарила тебя, ты сказал, что сам купил его.
   - Ну, у меня не было наличных, по правде говоря. Кроме  того,  Каддингтон
устроил такой переполох, хлопоча, чтобы ты  выглядела  нарядно  и  произвела
впечатление на его друзей. Ты же