и меркнуть ночные звезды.
   В шесть часов горничные в чепчиках и лакеи в  рубашках  без  пиджаков
приступали к уборке в доме.
   Он снял пальто и положил его на стул.
   Даже в полной темноте он знал, где стоит этот стул.
   Туда же положил шляпу и перчатки.
   В слабом свете, проникавшем сквозь полу  круглое  окно  над  парадной
дверью, он смог различить перила лестницы, ведущей наверх.
   Придерживаясь за них, он тихо ступал по толстому ковру.
   Прошел через гостиную, занимавшую весь второй этаж.
   Поднялся по следующему  пролету  лестницы  туда,  где  находилась  ее
спальня.
   Он задержался на мгновение, прежде чем взяться за ручку двери.
   И тут же застыл на месте.
   Кто-то говорил за дверью, и голос этот принадлежал мужчине.
   В какой-то миг Шелдону Муру показалось, будто он ослышался.
   А может быть, он вошел не в тот дом?
   Но, очнувшись и узнав, кому принадлежит этот голос,  он  ощутил,  как
зловещий холод сковывает все его тело.

Глава 2

   Герцог теперь не сомневался, что в постели  с  Фионой  в  эту  минуту
находится его кузен Джослин Мур.
   Джослин как раз принадлежал к числу тех его родственников, к  которым
он не испытывал большой привязанности.
   Ему было  известно,  что  Джослин,  пользуясь  своим  положением  его
предполагаемого наследника, пытался занимать деньги у ростовщиков.
   Но поскольку они знали, что лишь маловероятный случай мог сделать его
третьим герцогом Мурминстерским, то без всякой пощады отказывали ему.
   Эта история, каким-то образом превратившаяся в сплетню,  дошла  и  до
ушей герцога.
   Он понял, Джослин Мур снова глубоко увяз в долгах.
   Вновь ему придется самым решительным образом напомнить кузену,  чтобы
тот не бесчестил семью и наследника герцогства.
   Джослин, по-видимому, еще не отошел от предыдущей нотации.
   И сейчас герцог думал, что кузен наверняка в отместку  ему  соблазнил
Фиону.
   Джослин, так же как и Эрик Фэвершем,  не  мог  пропустить  ни  одного
хорошенького личика.
   Его романы сменялись с такой калейдоскопической быстротой, что  давно
уже перестали шокировать родственников.
   Высокий, красивый, как  все  Муры,  он  обладал  тем  особым  мужским
обаянием и необъяснимой притягательностью, которые чертовски  раздражают
мужчин и с легкостью обезоруживают женщин.
   Первым побуждением герцога было войти в комнату и выяснить  отношения
с ними.
   Но затем он счел подобную акцию слишком унизительной для себя.
   Более того, он не имел права упрекать в чем-либо Фиону, поскольку  не
делал ей предложения.
   Он уже думал об  этом,  но  произнести  слова,  которые  она  жаждала
услышать от него, никак не решался - что-то мешало ему.
   Казалось, она любит его пылко и искренне, и он не  представлял  себе,
что она может быть ему неверна.
   По крайней мере до тех пор;, пока они оставались любовниками.
   Теперь  же  он  мрачно  подумал,  что  Джослин  был,   вероятно,   не
единственным, занимавшим его место в его отсутствие.
   Он стоял, не зная, что  предпринять,  пока  вновь  не  услышал  голос
кузена.
   - Ты прелестна, Фиона, - льстиво произнес он,  -  и  ты,  несомненно,
будешь  самой  прекрасной  герцогиней  Мурминстерской  среди  тех,   чьи
портреты висели когда-либо в картинной галерее!
   - Это - моя цель, - ответила Фиона.  -  Но  ты  отлично  знаешь,  как
сложно вынудить Шелдона сказать о замужестве.
   - Черт побери! - выругался Джослин. - Он в конце концов должен спасти
честь женщины, после того как о тебе заговорил весь Лондон.
   - Может быть, ты убедишь его в этом? - насмешливо заметила Фиона.
   - Ты знаешь, как дьявольски  трудно  говорить  с  ним!  -  воскликнул
кузен. - А кроме того, я буду вынужден пресмыкаться перед ним, чтобы  он
оплатил мои долги!
   - О, Джослин, неужели дела опять так плохи?
   - Хуже! - отрезал ее гость.  -  Но  Шелдону  придется  раскошелиться.
Иначе случится превеликий скандал, а этого он не захочет!
   - Ты знаешь, дорогой, что я помогла бы тебе, если б  могла,  и  когда
стану женой Шелдона, я уж  постараюсь  сделать  его  более  щедрым,  чем
теперь.
   Герцог сжал кулаки.
   Сколько же денег он отдал своему кузену!
   И все это было выброшено  на  артисток,  проституток,  на  разгульных
друзей.
   И после всего обвинять его в скупости!
   А между тем ему приходилось уже экономить на нуждах поместья!
   Потому  что  огромные  суммы,  растрачиваемые  Джослином,  могли   бы
использоваться для обеспечения  большего  числа  служащих  заработком  и
пенсиями.
   И тут он услышал Фиону.
   - Не будем говорить о такой скучной материи, как деньги, когда мы так
близки друг другу!
   - Ты права, - согласился Джослин,  -  никто  не  может  сравниться  с
тобой, такой нежной, восхитительной, возбуждающей до сумасшествия!
   Наступила тишина, и герцог понял, Джослин целует ее.
   Медленно, осторожно, чтобы  не  произвести  ни  малейшего  звука,  он
спустился по лестнице и вышел в холл.
   Надел пальто, взял шляпу и перчатки и вышел в ночь.
   По дороге домой он был объят ужасным гневом; казалось, будто все  его
тело пожирает безжалостный огонь.
   Будучи честным с самим  собой,  он  сознавал,  причиной  этого  гнева
является не только неверность Фионы.
   Самым непростительным было то, что из всех мужчин она выбрала  именно
Джослина.
   Ведь он говорил ей, - конечно же, говорил, - как отвратительно  ведет
себя кузен.
   Она же сочувствовала Джослину,  понимала  его,  становилась  подобной
ему.
   Однако,  поступая  так,  она,  видимо,  представляла  себе  выход  из
проблемы, перед которой стоял герцог.
   Если б он женился и у него появился наследник, кузен не смог бы долее
шантажировать его, как делал это теперь.
   Ведь, заставляя оплачивать его долги, Джослин буквально  спекулировал
на общественном положении герцога.
   Но, как сказал однажды кузен, он не  смог  бы  допустить  банкротства
наследника герцога, если б он появился.
   Шелдон Мур прошел через парадную дверь.
   Оказавшись в своем доме, он уже  знал  определенно,  что  никогда  не
женится на Фионе Ночной лакей в холле,  явно  удивленный  столь  быстрым
возвращением герцога, принял от него пальто.
   Герцог поднялся в спальню.
   Позвонил в колокольчик, камердинер Дженкинз помог  ему  раздеться,  и
он, не произнеся ни слова, лег в постель.
   Он лежал в темноте с открытыми глазами.
   Он чувствовал себя так, будто потолок обрушился на его голову,  когда
он меньше всего этого ожидал.
   Он был сражен не столько изменой Фионы, сколько проявлением глупости,
вовсе не свойственной ему.
   В конце концов, пытался успокоить он себя,  она  имела  полное  право
сделать это.
   Они не были связаны ничем.
   И в то же время он почему-то верил ее постоянным признаниям в любви к
нему.
   Она убеждала его вновь и вновь, что  он  единственный  мужчина  в  ее
жизни.
   Она тысячи раз повторяла, что никогда не испытывала такого  любовного
экстаза, какой он дарил ей.
   И он верил ей; а как же иначе - ведь он хотел верить этому.
   Да и многие другие женщины говорили ему то же самое.
   Теперь он понял, каким глупцом был,  принимая  эти  слова  за  чистую
монету.
   Муж Фионы слыл волокитой и распутником, таким же, как и Джослин.
   Можно ли было поверить, что она осталась несведущим ребенком, которым
притворялась?
   Герцог мог гордиться своим умом.
   Он был незаменимым помощником королевы  не  только  благодаря  своему
титулу и своей привлекательности.
   Многие знали, что королеву Викторию очаровывают красивые мужчины.
   И она, конечно, испытывает к нему слабость.
   Но она всегда ценила и его ум.
   Она часто превозносила его способность  в  случае  необходимости  так
умело повлиять на иностранного  дипломата,  что  тот  соглашался  на  ее
условия.
   Когда лорд Биконсфилд был премьер-министром, он говорил то же самое.
   -  Я   всегда   могу   положиться   на   вас,   ваша   светлость,   -
разоткровенничался он однажды, - зная,  что  вы  добиваетесь  того,  что
нужно вам, а значит,  добьетесь  того,  что  нужно  мне,  -  и  я  очень
благодарен вам за это.
   Шелдон Мур также доверял своей интуиции,  когда  шла  речь  о  поиске
истины.
   Он умел распознавать фальшь и ложь.
   И все же Фионе удалось обмануть его.
   Он казался себе глупым, неотесанным мужиком.
   Что ж, теперь необходимо что-то делать с этим.
   Прежде всего не следует подавать виду  Фионе  или  Джослину,  что  он
пробрался в дом и подслушивал у двери ее спальни.
   Это было бы в духе лакейской прихожей.
   Это выглядело бы ничтожно, а он  предстал  бы  еще  большим  глупцом,
нежели казался самому себе.
   Несколько ночных часов ушло  на  то,  чтобы  окончательно  выработать
будущую линию поведения.
   Самое главное - не дать заподозрить ни Фионе,  ни  Джослину,  что  их
связь была обнаружена.
   Затем необходимо постепенно, без резких движений вытеснить  Фиону  из
своей жизни.
   Ему хватит ума сделать это в достаточной мере тонко.
   У нее не будет причин сетовать на его жестокость, а значит, и  повода
развязать язык охочей до сплетен  знати,  проживающей  рядом  с  ними  в
районе Мэйфэйр.
   Он пока не решил, каким образом сделает это.
   Однако намерение его было неколебимым.
   По крайней мере он знал, что не в состоянии будет видеть ее следующим
вечером, как они договаривались.
   Если они будут ужинать вместе, она наверняка захочет вознаградить его
за те ночи, которые он провел без нее.
   Ему пришлось бы оказаться в той же кровати, которую  сейчас  занимает
Джослин.
   Сама мысль об этом вызывала у него отвращение.
   Этого следует избежать любой ценой.
   Наконец, прежде чем погрузиться  в  сон,  он  вспомнил,  что  поручил
Дженкинзу разбудить его в семь часов.

***

   Когда утром в спальню вошел камердинер, герцог  сразу  же  велел  ему
сообщить мистеру Уотсону, секретарю, что он отправляется в поместье.
   - В Мур-парк, ваша светлость? - изумился Дженкинз.
   - Упакуйте все, что мне понадобится,  -  распорядился  герцог.  -  Мы
отъезжаем в десять часов.
   К тому времени как он оделся и сошел вниз, мистер Уотсон  уже  ожидал
его.
   - Доброе утро, ваша светлость! - сказал он. - Мне  передали,  что  вы
намерены выехать в деревню.
   - Да, я так решил"  -  ответил  герцог,  устремляясь  к  комнате  для
завтраков.
   - Я уже послал моего помощника в Мур-парк,  предупредить  о  прибытии
вашей светлости, - доложил мистер Уотсон. - Но я не имею  представления,
кого вы, ваша светлость, желаете пригласить туда.
   - Я еду один, - заявил герцог.
   Ему показалось, что мистер Уотсон с трудом скрывает изумление,  и  он
прибавил, как будто вспомнив что-то:
   - Я хочу взглянуть на мой театр. Вы, конечно,  в  курсе,  что  мы  не
определились еще с  первыми  исполнителями  на  открытии  театра,  когда
прибудут их королевские высочества.
   - Позвольте уведомить вас, ваша  светлость,  что  я  составил  список
самых выдающихся певцов, которых можно было бы пригласить, а кроме того,
есть еще чародей-фокусник в одном  из  музыкальных  залов,  говорят,  он
совершает настоящие чудеса.
   Герцог промолчал.
   Он уже сидел за столом.
   Дворецкий с двумя  лакеями  предлагали  ему  блюда,  которые  держали
подогретыми в буфете.
   Мистер Уотсон направился к двери, не желая мешать господину.
   - Я встречусь с вами в кабинете, когда позавтракаю, - молвил  герцог.
- Между прочим, Уотсон, я хочу, чтобы вы поехали со мной в Мур-парк.
   Мистер  Уотсон  не  поверил  своим  ушам:  герцог  почти  никогда  не
предлагал сопровождать его в деревню, когда развлекал там гостей.
   В таких случаях он обычно не нуждался в своем секретаре.
   Он  всегда  говорил,  что  хочет  скрыться  в  деревне  от  множества
официальных обязанностей, заполняющих его жизнь в Лондоне.
   Различные дела требовали его  присутствия  в  Букингемском  дворце  и
Виндзорском замке .
   Обращался к нему с официальными поручениями принц  Уэльский,  который
иногда нуждался и в дружеской помощи герцога.
   Премьер-министр тоже часто требовал его присутствия.
   Он был нужен  министрам  для  посещения  бесчисленных  конференций  и
торжеств.
   Особенно тех, в которых был заинтересован  государственный  секретарь
по международным делам.
   За последние несколько лет герцог провел много времени  за  пределами
Англии.
   Он побывал не только в странах Европы, включая  Россию,  но  также  в
Америке и Африке.
   Он  представлял  огромную  ценность  для   тех   министров,   которым
приходилось полагаться  на  доклады  за  неимением  возможности  увидеть
ситуацию воочию.
   Герцог прошел в кабинет, где  его  ожидал  мистер  Уотсон  с  пачками
писем.
   В  одной  были  приглашения  явно  личного  характера,  другая  имела
отношение к дипломатическим делам.
   Он подозревал, что вслед за этими двумя появится еще  и  третья  -  с
письмами, содержащими политические вопросы.
   Он сел за стол и, взмахнув рукой в сторону всех пачек, сказал:
   - Вы можете  взять  это  с  собой.  Есть  здесь  что-нибудь  срочное,
требующее ответа до моего отъезда?
   - Есть письмо от его  королевского  высочества  принца  Уэльского,  -
ответил мистер  Уотсон.  -  Он  приглашает  вашу  светлость  на  ужин  в
Мальборо-Хаус завтра вечером и хотел бы поговорить с вами наедине,  если
возможно, завтра утром.
   - Можете послать  записку  принцу,  как  и  всем  прочим,  в  которой
объясните, что я отправился в деревню по  неотложным  делам,  касающимся
моего поместья.
   Подумав немного, он прибавил:
   - Я, конечно, свяжусь с его королевским высочеством по возвращении  в
Лондон.
   Мистер Уотсон записал то, что сказал герцог.
   Затем, стараясь осмыслить услышанное,  помолчал  несколько  секунд  и
осторожно заметил:
   - Я полагал, вы, ваша светлость, собирались ужинать с  леди  Фэвершем
сегодня вечером.
   - Ах да, конечно! - молвил герцог, как будто только  сейчас  вспомнил
об этом. - Пошлите ее милости такую же записку о  моем  отъезде,  что  и
прочим, и отправьте все эти уведомления сегодня вечером, когда я  должен
был бы возвратиться из Голландии.
   - Хорошо, ваша светлость.
   Мистер Уотсон торопливо вышел из комнаты.
   Герцог сидел в кресле с чуть заметной ироничной усмешкой на губах.
   Разумеется, Фиона будет поражена, а возможно, и слегка возмущена.
   Он не только уезжал в деревню, не повидав прежде ее.
   Более чувствительным для нее явится то" что он не написал ей лично.
   Он думал об этом первом ударе  в  противостоянии,  которое  неизбежно
развернется между ними.
   Он был уверен: она как тигрица станет сражаться за него.
   Она постепенно впадет в неистовство, когда поймет,  что  он  избегает
ее.
   Шелдон Мур небезосновательно предполагал, что с ее  стороны  будут  и
слезы, и обвинения.
   Такое уже случалось по завершении нескольких его affaires de coeur.
   Но в тех случаях никогда не стоял вопрос о женитьбе.
   Положение же с Фионой было несколько иным.
   Он предполагал также, что она проинформирует Джослина, и тот  приедет
к нему завтра же.
   Он слишком хорошо уяснил тактику своего кузена.
   Как Джослин сказал вчера Фионе, он будет со скорбным видом, бьющим на
жалость, просить у него денег.
   Если ему отказать, он станет привычно его шантажировать,  намекая  на
возможный ущерб для фамильной чести.
   Он  не  преминет  подчеркнуть,  как  сильно   будут   расстроены   их
родственники, если о его отчаянном безденежье узнают газеты.
   И он будет прав.
   Герцог  знал,  газетчики  без   всякого   зазрения   совести   начнут
предаваться сравнениям и приводить читателей в ужас от  контраста  между
жалким состоянием предполагаемого  наследника  и  богатством  одного  из
самых состоятельных людей в стране.
   С исказившимся от гнева лицом Шелдон Мур так сильно ударил кулаком по
столу, что загрохотали подпрыгнувшие чернильницы.
   - Проклятие! - воскликнул он. - Придется платить, и он знает это!
   Герцог пытался урезонить себя, рассуждая, что, раз уж ничего  с  этим
не поделать, глупо расстраиваться из-за поведения Джослина.
   И все же,  когда  он  выходил  из  кабинета,  меж  его  бровей  вновь
появилась характерная складка.
   Уже не оставалось времени "заказать присоединение его личного  вагона
к поезду, в котором ему предстояло ехать.
   Однако  до  станции  его  сопровождал  курьер,  который   организовал
предоставление герцогу запасного вагона и проследил, чтобы его  заперли,
когда важный пассажир вошел в него.
   Мистер Уотсон  расположился  в  соседнем  вагоне,  вещи  поместили  в
багажное отделение.
   Чемоданов взяли немного.
   В домах, где герцог бывал наиболее часто, имелась запасная одежда для
него, предусмотренная на все случаи жизни.
   Кроме  Мур-парка,  он  владел  имениями  в  графствах   Ньюмаркет   и
Лестершир.
   Поэтому  обычно  не  было   необходимости   везти   много   вещей   с
Гросвенор-сквер в Мурпарк.
   Самым важным грузом в этот раз являлись письма, которые ехали рядом с
мистером Уотсоном в курьерском кейсе для официальных бумаг.
   Секретарь потребовал все дневные газеты и положил их в вагон герцога.
   Путешествие  было  непродолжительным,  поскольку  Мур-парк  находился
недалеко от Лондона, в самой живописной части графства Оксфордшир.
   До поместья можно было доехать в экипаже менее чем за три часа.
   Зимой, однако, герцог предпочитал  более  быстрый  и  комфортабельный
переезд на поезде.
   По  требованию  пассажиров  поезд  останавливался  на   его   частной
остановке.
   Оттуда до его дома оставалось всего две мили.
   На станции его встречали трое служащих.
   Он сошел на платформу, покрытую специально для него красным ковром.
   В стороне стоял фаэтон  , которым он любил управлять сам.
   Здесь же ожидал экипаж из поместья, готовый довезти любого от станции
до Мур-парка.
   Герцог   приветствовал   всех   собравшихся,   обнаружив    некоторую
скованность, что заставило их заподозрить нечто неладное.
   Затем вскочил в фаэтон, подобрал поводья и отъехал.
   Его кучер расположился на заднем сиденье.
   Никто не сидел рядом, не отвлекал от мрачных мыслей.
   Шелдон Мур уверенно правил лошадьми, мчавшимися по узким,  извилистым
дорожкам.
   При  этом  он  думал,  что  впервые  за  много  лет  едет  домой  без
сопровождения гостей, обычно прибывавших, дабы развлекать его.
   Сейчас ему хотелось побыть одному.
   Хотелось суровой простоты, доставлявшей  ему  радость,  как  радовали
морозный воздух, касавшийся щек, и серое небо над головой.
   Он не мог бы в эти минуты тешиться  солнечным  светом  или  смехом  и
болтовней флиртующих женщин.
   У него было  одно  желание  -  остаться  наедине  с  собой,  спокойно
зализать раны, прежде чем он сможет вновь встать в ряды борцов.
   Мур-парк выглядел великолепно.
   В любое время года,  в  любую  погоду  огромный,  величественный  дом
оставался все тем же.
   От  размаха   его   центральной   части   с   гигантскими   крыльями,
простирающимися по обе стороны, захватывало дух.
   Он был для герцога олицетворением стабильности и непрерывности бытия,
основой существования самого Шелдона Мура.
   Экипаж катился по длинной подъездной дороге.
   И все это время, пока не приблизился к дому, герцог  спрашивал  себя:
как мог он думать, что Фиона Фэвершем способна занять место его  матери,
став герцогиней Мурминстерской?
   И дело было не только в том, что она изменила ему.
   Он понимал теперь, как бы ни  была  прекрасна  эта  женщина,  она  не
обладала ни характером, ни индивидуальностью для такой роли.
   "Если б я женился на ней и убедился впоследствии  в  ее  вероломстве,
это унизило бы не только меня, но запятнало  всю  нашу  родословную",  -
думал герцог.
   Он миновал мост через озеро, такой же старинный, как  и  сам  дом,  и
подкатил к парадному подъезду.
   Красный ковер уже расстелили.
   На месте были и лакеи,  готовые  открыть  дверцу  фаэтона,  чтобы  он
соскочил на ковер.
   На верхней ступеньке, у входа, стоял дворецки